- Камень из мертвой головы, - сказал мой учитель, старый шаман. - Если хочешь жить вечно, найди его.
Золотое колечко в ухе поблескивало на свету костра - совершивший плаванье вокруг планеты, учитель утратил веру в дружбу с людьми и побратался с духами. Шаман много говорил в ту ночь, подкармливая языки пламени щепотками зерна и брызгами вина. Лишь несколько слов были подсказками. «Обитель кошмаров», «печаль леса», «ворон-друг», «камни растут из следов». Конечно, он не имел ввиду камень, который я могла бы потрогать руками здесь, в мире людей. Я должна была найти эту занятную вещицу в путешествии душой.
Четыре дня на одной лишь воде, чтобы обоняние стало острым. Обычно нелюдимая, я снова якшалась с людьми, покуда не нашла подходящего человека. Этот старик пах гнилью. Энергия вокруг головы дрожала. Через неделю он слег. Через две стало ясно, что он больше не встанет.
Родственники попеременно запевали прощальные слова, прося злых зверей не разрывать могилу, а ворона не показывать умершему дорогу назад. Люди не знали, что птица мертвых уже прибыла на тризну. Даже оказываясь далеко от умирающего, я внимательно смотрела за всеми изменениями его души. В моих расширенных зрачках лишь сумасшедший мог бы рассмотреть силуэты трех воронов, кружащихся над мертвецом. Двое - мои спутники. Один - я.
Солнце взошло для шестидесятилетнего в последний раз. Когда дыхание оборвалось, главная душа, Кайга, ярко сверкнула, поражая своим изысканным многоцветьем. Смешались тона гнева и сострадания, неприязни и пристрастия, печали и радости - все обратилось в последнюю вспышку жизненного великолепия, и это было прекрасней фейерверка или заката солнца.
С жадностью, достойной естествоиспытателя, я глядела на дальнейшие превращения. Кайга выступила из тела, оставив в нем свою частичку. Со временем частица станет могильной душой - фантомом, привязанным к надгробию до тех пор, пока камень не рассыпется в прах. С каждым шагом Кайга снимала с себя все новые покровы, как если бы причудливое насекомое выходило из старых хитиновых оболочек. Одни одежды немедля истлевали цветной энергетической пылью, другие какое-то время парили световым облаком и лишь некоторые могли стать призраками, добрыми или злыми.
Кайга же, самая яркая и сильная душа, шагала прочь все быстрее. Казалось, она может даже взлететь на радость всем, ждущим от смерти небесного Элизиума. Ах, если бы освобожденные от бремени тела знали, куда идут! Все тропы усопших - лишь языки, высунутые из Врат Смерти.
- Не так страшно умереть, как не справиться со смертью, Равен.
- Что ты имеешь ввиду, Учитель?
- Пока ты в сознании, ты контролируешь ситуацию. Стоит тебе умереть, отключиться от тела - и вот ты раб, послушный приказу. Приказ может являться в разных образах, но итог всегда один. Это дрянная дорожка, которая заставит тебя прыгнуть прямо в клыки Дракона-смерти и упасть в его желудок, чтобы перевариться в ничто. Мало кто обладает сноровкой выбраться из пасти.
- Люди не знают, что надо тренироваться...
- Не вздыхай по ним. Каждый человек хотя бы раз в жизни читал или слышал про возможность обрести крылья. Все эти подсказки — перья, заботливо выдернутые из собственного оперения Отцом-Вороном. Пасти Дракона может избежать лишь тот, кто притворится мудрым Вороном, одевшись в его перья.
Этот город стар, а любой старый город может гордиться ожерельем Врат.
Каждый человек может вспомнить странные места.
Растущие из одного корня четыре парковых древа, кора которых кажется сгнившей или обгоревшей до черноты, а между ветвей будто бы клубится тьма. «Не приближайся».
В тихой речке, на берегу которой любит рыбачить хороший семьянин, есть омут, в черное око которого не хочется смотреть. Если и заглянешь в летний день, по спине пробежит неприятный холодок. «Не смотри».
Перекресток на окраине, в который слепо тычутся острые углы зданий, разрывая плоть дорог между мирами. Здесь всегда гаснут фонари, призывая на голову прохожих мрак и страх. «Не задерживайся».
Каменная арка к старому входу филармонии наполовину оплетена плющом. Осенью недолго подумать, что его красная пятерня рвется из темного прохода, а потом припомнить, что прохода там нет, он замурован, не так ли? «Не вспоминай».
Никогда не знаешь, к каким Вратам побредет слепая душа, какой из ароматов тления ее привлечет. Каждый проход туда, вниз, к развоплощению, имеет свой неповторимый запах. У меня нет человеческих слов, чтобы его описать, лишь слова на языке воронов.
Кайга привела меня к еще одним Вратам Смерти.
Заброшенная стройка вечности. Белый цвет зданий как мертвая кожа неродившихся домов. Арки первого этажа перебрасывают друг другу жуткое эхо шагов. Наслоения балконов кажутся ложами для остывших ко всем зрелищам мира призраков. Лишенные стены ребра лестницы упираются в небо. Незаполненные пруды и участки для растений превратились в мрачный лабиринт из тупиков. По невысыхающей луже расползлось цветное пятно, и отражение в нем пугало, словно тебя затянуло в видения наркомана. И вот они, Врата, в огромной ржавой трубе, на которую рухнули леса. Если взрослый человек пролезет внутрь на четвереньках, то остановится, продрогнув до костей от одного лишь завывания ветра внутри металлического нутра. Ветра, раздающегося в абсолютной тиши. Выдоха мира мертвых.
Кайга двигалась ровно, словно на прогулке. Ее, светящуюся, уже поджидали безглазые тени - духи Врат, тумисы, «чёрные». Они пытаются походить на людей, но чем дольше смотришь, тем больше подмечаешь ошибки. Тумисы - создания уродливо высокие или, напротив, низкие, с неправильной формой голов, лишенные ушей или забывшие припрятать свои собственные жутковатые отростки. А еще эти их ладони, по-паучьи длинные, с слишком большим числом пальцев, с отверстиями вместо линий судьбы. Я видела в музее бронзовые амулеты в виде их рук, и сразу ощутила сходство… нет, даже их прикосновение!
Неверно думать, что тумисы сторожат двери в Мир мертвых от живых. Любой, пожелавший раскрыть секреты Смерти, имеет право на риск. Также тумисы не удерживают мертвых - те никогда не пытаются вернуться той же дорогой, что ушли. Вытянутые силуэты духов обступают душу в ее последнем шествии и питаются тем, что она обронит. Однако тумисы умеют оберегать. За их спинами скулят и рычат другие тени - охотники, с клыков которых капает черная слюна. Псы, волки, медведи, изредка рыси или щуки, а однажды я даже видела коршуна. Все звери желают отведать призрачной плоти души, а духи Врат плотно обступают умершего, как каменный частокол. Безглазые лица отрешенностью напоминают будд, вот только душа не просит их о спасении. Она вообще ни о чем не просит, живя одним лишь своим загадочным путешествием.
Кайга без оглядки прошла мимо тумисов и зверей. Лишь у входа в трубу, когда ей в лицо ударил порыв ветра из Мира мертвых, она заколебалась и словно бы опомнилась. В призрачных глазах стоял немой вопрос «что я здесь делаю?». Осознание было кратким. Ветер успокоился, и душа сама шагнула вперед.
«Вот оно!» - воскликнула я, срываясь с места и перевоплощаясь в ворона. Я нырнула вслед за Кайгой в проход меж мирами, краем глаза примечая, как с души срывается еще один покров.
«Вот оно!» - обрадовалась я, вцепляясь когтями в призрачное плечо и готовясь нанести удар в висок. Добыть себе волшебный камень - и можно возвращаться с победой!
Взор ворона острее человеческого. Вдруг я поняла, что душа еще не мертва.
С разочарованным карканьем я поднялась над ней и закружилась, присматриваясь к ауре.
«Это не смерть!» - лишь и оставалось прокричать мне. Пришлось ни с чем лететь обратно, в свое тело.
Через восемнадцать дней стройка стала выглядеть куда опасней. Пока город упивался маскарадом красных и золотых крон, здесь деревья поспешили сбросить листву, а стволы их посерели от пыли. Октябрем легко дышать, но только не здесь, где пыль сжимает горло.
Моя душа витала над стройкой. Я пыталась приметить хоть какие-то признаки потусторонней жизни. Даже тумисы попрятались. Раскинув руки, я вновь совершила прыжок из одного обличья в другое с левой, звериной ноги. Черные перья, ночи глаза - вот то, что нужно идущему в нижние миры. Проверив голосом, совершенно ли мое превращение в ворона, я вновь бросилась во Врата Смерти, и они встретили меня восходящим потоком ветра. Поток пах гнилью, пеплом, пылью костей - призраками для обоняния, ведь здесь разлагались не тела, а души.
Я уловила запах той самой души и полетела за ней почти в полной темноте, чувствуя, как за моей спиной смыкается земля. Проникать в нижние миры все равно что вонзаться в плоть матери. Неизвестно, куда меня приведет полет, ведь одни души спешат развоплотиться, а другие цепляются за каждую возможность остановиться.
В глаза мне ударил свет. Тускло-грязный, он словно сочился с низкого серого неба. Меня охватило омерзение. Без сомнения, я попала на одно из кладбищ душ, остановку на длинном пути умершего, где правящий дух, дитегэт, пожинает с мертвецов оболочки душ.
Пейзаж казался смутно знакомым. Все мои чувства притупились, и лишь поворочав языком во рту, - было горько, - я заметила, как снова приняла человеческий облик. Место вынудило меня.
Я трижды провела по левому глазу, возвращая ему зоркость, и человеческий глаз тоже сумел узнать город. Он был почти таким же, как наверху, только вот здания словно рассыпались в разные стороны, были собраны как попало и прижаты друг к другу. Выйти на дорогу означало оказаться под сенью нескольких крыш, не видеть пусть серого, но неба. Кроме того, взгляд постоянно соскальзывал вниз с башенок самых высоких зданий, и лишь сделав усилие, удалось рассмотреть их истинный облик. Шпиль Богоявленского собора оторвался вместе с розовой башенкой от серого шестигранного купола, а ниже колокола вылезли из арок окон, дрожа, как отрезанные языки. Некогда высившееся среди трущоб университетское общежитие, прозванное за форму «парус», утратило белизну и теперь казалось «Титаником», погружающимся в волны обступивших его зданий. На него почти наезжало колесо обозрения, все кабинки которого были перевернуты вниз. При долгом рассматривании спиц колеса их очертания искривлялись и вызывали тошноту. Глядеть на этот «нижний» город было столь же опасно, сколь не замечать странностей и признать его настоящим.
Я не собиралась играть по правилам для мертвецов и дураков, да и искать ушедшую в городской лабиринт душу - лишь тратить время в бессмысленных поисках. Перекинувшись птицей, я взмыла в небо. Только так можно было найти пристанище дитегэта.
Конечно, порой мне снятся кошмары. Я ненавижу их серый тон, и в них меня преследуют не чудовища, а люди, лишившиеся всякого сострадания и доброты. Я заперта с ними на маленьком пространстве коммунальной квартиры, школы, маленького городка, единственного выжившего в апокалипсисе здания и вынуждена мириться с правилами. Я пытаюсь сбежать и, разумеется, на меня открывается охота. Тогда люди становятся похожими на мертвецов, а картины сна меняются - я повсюду замечаю растерзанные останки, покрытый кровью металл, следы людоедства. Облетая город, я поняла, почему учитель называл хозяина сих безрадостных владений «дитегэт», «сон». Мои кошмары родом отсюда.
Дитегэт устроил себе дом на высоте, оторвавшись от города. В воздухе висело окутанное прозрачным туманом строение, перевернутое вниз крышей. Издалека жилище духа выглядело как деревянный дом с башенкой и черной черепицей, по мере же приближения становилось ясно, как дух подшутил над мертвецами. Дом был собран из живых голов, волосы которых ветер сдувал в одну сторону, делая издалека подобными доскам. По крыше без остановки сочилась черная смола, в которой иногда всплывали глаза с красными радужками. Лаз внутрь окружало четыре лестницы, собранные из пожелтевших и трухлявых костей. Я знала, что все это лишь видение. Не касаясь крыльями ступеней, я влетела внутрь. Хозяин был не против встречи, иначе бы созданный им мир давно напал на меня.
Внутри иллюзии распались. Исчезли стены, тела, город под нами, осталась только пляска энергий. В смешении силовых линий, подобных черному туману и тяжелой влаге земли, дитегэт выступил передо мной во всем своем могуществе. Я преклонила голову в почтении - как можно иначе со старшими? - и показала нить, по которой следовала за своим мертвецом.
Дитегэт рассмеялся, и порыв ветра вырвал нить, раздирая ее на лету.
- Угадаешь - подпущу, - произнес дух, сбрасывая меня из своего дома на площадь города.
Здания сгрудились тяжелыми тушами вокруг брусчатой площади, навалились на нее копиями Пизанской башни. Вместо занавесок на окнах висели пятицветные ленточки. Такие вешают на священные деревья, вот только у этих цвет был ядовитым, а концы загрязнены.
Минута ожидания в тишине. Шарканье множества ног. Грохот падающей и сдвигаемой мебели. Ленточки приподняло зловонным потоком воздуха, и в каждом окне показались человеческие лица. Я вздрогнула. Мой кошмар становился явью. Со всех сторон на площадь вылезали люди, если их можно было назвать людьми. Угловатая походка, оскаленные рты с желтыми зубами, грязная кожа и, самое страшное, в глазах не было ни капли добрых чувств, лишь злость, остервенение, страх и тупость.
Я не сошла со своего места, и они тоже остановились, столкнувшись с невидимой стеной.
«Если я ошибусь, дитегэт спустит их на меня», - подумала я, созерцая мертвые лица. - «Сколько их тут? Сотня? Две?».
Я подняла руки к небу. Закрыла на миг глаза, представляя луну и ее лучи, пронизывающие мою душу насквозь. Мне нужно было очиститься от магии этого места, от мороков дитегэта, и моя Белая Госпожа откликнулась. Где бы я ни была, я всегда могла найти полнолуние.
Мои веки стали легче. Мои веки почти что исчезли. Не открывая глаз, я смотрела на собрание мертвецов, и многие из них оказались лишь наваждением, марионетками дитегэта. Были и настоящие Кайги, укрытые волшебством, как второй кожей. Пусть у меня и отобрали путеводную нить, я помнила цвет ее волокон. Тот, кого я искала, где-то внутри своей души пах дождем и смолой, его Кайга была близка небесным водам и тайге.
Я повернулась, указывая пальцем на него.
Мой выбор был верен, и я вновь услышала смех дитегэта.
Теперь передо мной стояла одна душа. Ее очертания потеряли четкость, даже цвет глаз то и дело менялся. Губы скривились в переживании неудовольствия. Я села перед Кайгой в ожидании. Дитегэт показывал ей видения, и последним, похоже, выглядело, как разочарование.
«Быть может, и я увижу его последним...».
Едва промелькнула эта мысль, как Кайга задрожала, сбрасывая с себя ворох оболочек. Они отставали, как старая кора - связки, коими человек был соединен с другими людьми при жизни. У этой души больше не было ни друзей, ни врагов. Разве это не истинная смерть?
Я встала, неспешно надевая вороний наряд. У меня было время лениво взлететь и последние секунды ожидать на плече мертвеца.
Один удар клювом - и камень будет у меня.
Надо было лишь посмотреть, что там, внутри…
Чтобы разразиться разочарованным карканьем.
«Все еще не мертв!»
- Кто более удачлив в смерти - отшельник из тайги или «офисный планктон»?
- Отше-е-ельник?
- Ты не уверена.
- Я вижу твое лицо. Здесь есть подвох.
- Разумеется, есть.
- Наверное, между ними нет разницы. Ты говоришь лишь о профессиях. Может быть, еще и о близости к дикой природе. Но и отшельник, и «белый воротничок» могут не совладать с умиранием. Кем бы они себя ни называли, перед лицом смерти все маски слетят, как шелуха, и не будет никакой разницы между жителем леса и жителем города. Так?
- Так. Однако отшельник может привыкнуть слушать свой внутренний голос и голоса леса. А там недалеко и по-настоящему начать готовиться к смерти.
- Погоди. Менеджер однажды может прочитать хорошую книгу. Или его доведут до точки, когда руки сами потянуться к таким книгам. У него тоже есть шанс.
- А что насчет опасностей?
- Опасностей… Ну, отшельник может понравиться хозяину леса, и тот заберет себе старика в свиту, как безвольного призрака. А менеджер может обозлиться, стать пищей и пристанищем городского паразита. В конце концов, их удача не зависит от образа жизни.
- Правильно, Равен. Удачлив тот, кто проснется первым. Совершенно случайно проснется первым.
Прошло еще восемнадцать дней. Город нежданно настигла сушь и сильные ветра. Внимательный, но необученный смог бы заметить: пылевые вихри меж недостроенными домами напоминают формой зверей и стараются поймать тебя, оцарапать щеки песком и заставить плакать. Ветер дал голоса каждому выступу и дыре, и от многоголосья хочется вжать голову в плечи, чтобы не сойти с ума от взбесившихся звуков.
Я привыкала к миру за Вратами. Крылья окрепли в сражениях с ветрами нижнемирья, глаза видели чуть больше, чем кромешный мрак. Когда тьма обрела цвет, и вкус, и запах, я уловила, что моя добыча остановилась.
Приземляться на мох - мягко. Надо моей человечьей головой шумел Лес без края и конца. Там, наверху, в среднем мире все еще стоял город людей, источник опустошения для всех окрестных земель. Здесь же никогда не раздавался звук бензопилы, никто не мог поджечь лес, желая скрыть выпил деревьев, никто не мог соревноваться с Декв Арен, Жизнью Леса. Великий Дух пропитал собой нижние и верхние миры, его владения простирались от океанов до гор. Декв Арен имел право давать нерожденным душам свои покровы и имел право их снимать.
Я огляделась вокруг. Темный ручей под ветвями едва отражал фрагменты темно-зеленого неба. Хвоя щекотала плечи. Между могучими соснами смола застыла ажурными янтарными дорожками. Это и были тропы - для умерших. Я зашагала рядом с одной из троп, чтобы меня не увлекло волшебство Декв Арена, и все равно ощущала след того восторга и покоя, что окутывал усопших здесь, заманивая их на суд.
Ложбина, в которой сходились тропы умерших со многих мест, походила на чашу из янтаря. По краям ложбины росли напоминанием о крови краснолистные рябины с тяжелыми гроздьями. Звонкая тишина наполнилась торжественностью. Я подоспела ровно в тот миг, когда Кайга, сияя от умиротворенности ровным светом, осторожно спускалась в ложбину. Стоило ей ступить внутрь, как воздух задрожал, приветствуя появления Декв Арена.
Тело духа на моих глазах сплеталось из зеленых нитей энергии. Из маленького он стал величественным, а из величественного - непостижимым. Я чувствовала в нем мощь тайги, изящество паутины, стойкость сосен, легкость вспархивающих птиц, спокойствие равнинных рек и упорность сотен тысяч корней. Никто бы не смог описать форму этого духа, Декв Арен был сразу всем лесом и каждым его обитателем. От восхищения я почти забыла, зачем пришла в его владения.
Кайга перед ним тоже трепетала. Ее оболочка потекла в стороны. Умершего распяли на паутине из ее же собственной энергии. Декв Арен тысячей глаз изучал каждый поворот неповторимой вязи. Эта часть души была из его источника, его частью.
Мне так хотелось узнать, что же Великий Дух ищет у умершего, заставляя душу так нестерпимо сиять, что я потянулась ладонями к краю ложбины. Кончики моих пальцев зацепились за края янтарной чаши, и тут же яркая вспышка чуть не выжгла мой разум. Свет! Сила! Мудрость!
Я словно сама очутилась на суде Декв Арена - как нарушительница его обряда. Лишь мгновение перед взглядом Великого Духа, а чувство было такое, будто на тебя смотрит весь материк. Я была ничтожной, все знания ничего не стоили перед его мудростью, вся прожитая жизнь была для него лишь песчинкой в часах времени, и он мог с неосторожным вдохом поглотить меня и растворить в Лесе. Я сама почти стремилась к этому - как еще я могла забыть о своей ничтожности?
К счастью, сознание вернулось ко мне. Я вновь сосредоточилась на Кайге, паутина которой обрела нестерпимую яркость. Ее тонкие края взмахнули подобно крыльям, отрываясь от души навсегда, и в этот миг я испытала одно чувство с умершим - сожаление. Невероятное сожаление, как будто была утрачена невинность детства или тебя покинул добрый друг. Душа подняла ладони к Декв Арену, прося его вернуть благодать… Напрасно - тот уже начал растворяться, вновь становясь незримой частью Леса. Человек не выполнил своей части соглашения, тайно заключенного с родной землей. Непробужденному сложно выполнить то, что он забыл при рождении.
Янтарная чаша начала блекнуть. Ее края истончались, под ними бурлила живая тьма, дорога для мертвецов. Кайгу нисколько не беспокоило происходящее, она смотрела вперед, где только что был Декв Арен, и упивалась сожалением. Для меня же оставался последний шанс.
Я перекинулась в птицу. Вороний взгляд был прикован к виску умершего, мне даже привиделся желанный камень - черный, как смоль, притягательный, как отчаяние.
Поздно. Душа обрушилась вниз, и мои когти сжали пустоту. Разочарованно я кричала над провалом, преодолевая его притяжение. Лишь когда под вороньими лапами оказалась спасительная ветка сосны, я перевела дух и вспомнила произошедшее. Нет, эта Кайга все еще жива! Ее камень лишь начал прорастать сквозь реальность.
- Если тебе нравятся сказки о о вечно молодых бессмертных, продолжающих скитаться по среднему миру, то я зря тебя учу.
- Сказки мне нравятся, но это не значит, что я верю им.
- А во что ты теперь веришь?
- В свою смерть. Она придет, заберет мое тело, разорвет все связи, но взамен даст крохотный шанс не забыть себя. Если я буду достаточно мудрой и сильной, я никогда не умру.
- Шанс мизерный. Чтобы не упустить его, стоит заручиться поддержкой.
- Чьей? Ты сам учил, что люди одиноки в своей смерти. Никто мне не поможет.
- Поддержкой разных духов. Ты побраталась с Воронами - теперь они учат тебя, как лететь на своих крыльях. Ты оказала пару услуг духам местности - теперь сможешь просить у них не мешать тебе на пути. Но лучше всего, если ты найдешь управу на духов смерти. Они самые неподкупные, но все же их можно сделать союзниками.
- Чем же и подкупить?
- О, они любят необычные предметы. А еще больше - предметы, пережившие череду превращений.
- Ты хочешь сказать, что они любят занятные истории?
- Да. Однако есть условие: эти истории непременно должны отпечататься на чем-то. Если история ни за что не держится, в Мире мертвых она растворяется, как память умирающего.
Я слышала от одной шаманки, что в прошлом дитегэт заставлял умерших остановиться, приманивая их искренней любовью к другим людям. Наверное, тогда у людей было больше добрых снов о себе подобных. Она же говорила, что Декв Арен порой оставлял людям свои дары и не пускал их дальше в Мир мертвых, помогая вновь родиться на своей земле и даже кое-что помнить о прошлом. Наверное, тогда люди были ближе природе. Теперь же души, так и не сумевшие полюбить свою жизнь, оказывались в месте, о котором мне даже думать страшно.
Возвращение на стройку спустя еще восемнадцать дней. Ноябрь уже осыпал ее саваном снега. Теперь стройка мало отличалось от других окраин города - все такое же промерзшее и белое. Однако вокруг все так же бродили без сна черные духи, а внутри трубы не замолкал нездешний ветер.
Я нехотя полетела на его вой. За Вратами опасно веяло родным. Как же не хотелось следовать за душой, променявшей надежную тропу мертвых на новую остановку!
Я бывала в этом нижнемирье раньше. Сплетенное из того, что люди зовут бессознательным, оно не имело духа-хранителя и постоянного пейзажа. За человеческими масками и инстинктами внутри каждого человека прячется сонм неведомых тварей, так и не ставших чем-то лучшим и постоянным.
Я не хотела приземляться на землю, которой нет. Она постоянно меняла очертания, притворяясь то пепельной травой, то озером, поверхность которого усеяна неподвижными серыми корягами, то черной почвой, их трещин которой вырывается синее пламя. Я преследовала Кайгу, а она ныряла в воду и бежала по степи без тени страха, в превращениях был ее новый смысл жизни. Усопший все еще был верен человеческому облику: хотя ноги иногда превращались в раздвоенный рыбий хвост, из плеч начинали расти бобровые головы, с локтей рвались половинки птиц, а шея удлинялась, как у змеи, Кайга всегда возвращалась к прежней натуре. Вот только за плечами мертвеца появлялись все новые и новые сброшенные шкуры. Сначала они казались пустыми оболочками, тонкими, как пленка, хрупкими, как кокон паука. Стоило душе сделать еще несколько шагов прочь, и оболочка поднималась сама собой, полнела и качалась, пробуя на вкус первые собственные движения, пока в ней не зарождалась новая жизнь. Или нежизнь. Меня страшило то, что наполняло изнутри сброшенные оболочки. Это была тьма, слишком притягательная для моей собственной души, и, чем дольше я смотрела на рожденных из праха, тем больше переменчивой тьмы становилось и во мне.
Я не хотела опускаться на землю, чтобы не перевоплотиться, но здесь даже воздух был опасен. Я кружила над Кайгой, мысленно умоляя ее скорее расстаться с последней оболочкой, и боялась, что вот-вот сама начну отбрасывать живые тени.
Стоило мне подумать об этом, как моя воронья тень перестала быть птичьей. Ее крылья удлинились и свернулись в спирали, чтобы потом разогнуться змеиным телом. В его изгибающееся туловище втянулись голова и хвост, и я с нарастающей паникой глядела, как змей стремительно приближается к Кайге. Без сомнения, он усвоил мое желание, хотел пожрать душу умершего и стать еще более настоящим.
Тут-то мой страх и уступил место гневу. Я так давно преследую эту добычу, и меня пытаются лишить ее! Мой новый крик был сварливым. Сделав предупреждающий круг, чтобы змей заметил меня, я стала снижаться. Змей приподнял голову, уже достаточно большую, чтобы стать опасным для Кайги. Желая опередить меня, он заскользил по пустотелым гремящим камням быстрее, и усопший, почуяв преследование, тоже ускорил шаг. Я спикировала на змея. Жесткий воздух задержал меня, змей успел проскочить, сделав рывок вперед и почти дотянувшись до ноги бегущей Кайги.
Это было непростительно. Мой гнев вдруг стал холодным, как стылая ноябрьская вода. Я бросилась на змея, метя в его уязвимое место - в маленький нарост в средней части туловища. В начале превращений там было сердце моей тени.
Он взревел от боли, как не сумела бы ни одна змея. Мощное тело обвилось вокруг моих лап и крыла, и сила тут же ушла из них, растратившись в агонии. Дважды вздрогнув, змей разжал объятия, сливаясь с моей тенью вновь. Я не оставила бы этой бесформенной земле ни одной частицы себя.
Все так же недовольно каркая, я догнала Кайгу, уже забывшую о преследовании. Меня вновь наполнило сладкое чувство предвкушения, теперь, вновь вцепившись добыче в плечо, я ощущала, что Кайга почти пуста. Она перешла на тихий шаг еще и потому, что силы души были на исходе, как и ее воля. Краем глаза я заметила, как последняя сброшенная оболочка пытается подняться. Когда головы упали на хищную траву, та почти сразу проросла сквозь тело, раздирая тень на части. Моя же добыча пошатнулась, враз исчерпав запас сил. Я подняла крылья, кажется, они даже подрагивали от напряжения. Там, внутри головы Кайги, что-то было, точно было… Оно наливалось и росло запретным плодом.
Без причин мне стало не по себе. Когда ты много лет путешествуешь душой, привыкаешь слушаться интуиции. Тяжело было оставить добычу и взлететь. Я вертела головой по сторонам, ища чудовищ и подозревая собственную тень.
Внезапно меня отшвырнуло далеко вбок.
Едва удержавшись от соприкосновения с опасной землей, я кое-как выровняла тело в полете. Там, где стояла Кайга, теперь ширился черный круг с ямой посередине. Круг стоило бы назвать выжженным. Выжгло саму энергию этого места, саму его жизнь.
Ничего не понимая, я попыталась пролететь пониже. В ноздри ударил знакомый запах.
«Как? Почему? Откуда он здесь?»
Это был запах подлинного Мира мертвых.
Лишь когда по черному кругу пробежала первая волна перемен, заращивая его, как рану на теле земли, я поняла, что произошло.
Внутри души есть место и для жизни, и для смерти. Кайга утратила почти все оболочки жизни, и смерть перевесила, разорвав душу изнутри. Сама смерть увела добычу у меня из-под носа!
Последнее превращение мертвеца состоялось. Теперь он - в Мире мертвых. А я… Здесь, ни с чем.
Я закончила рассказ о злоключениях. Признаваться в поражении было горько, но я могла винить лишь себя. Кто слишком зазнался, решив, что сумеет заполучить бессмертие быстро? Мне повезло, что я вообще жива и не сошла с ума от увиденного.
Серые песок перелетал с место на место. Под низким небом мертвецов кружились два ворона. Они любили эту пустыню, как и дух-проводник, что слушал меня и сочувственно кивал головой. Для него и это было слишком ярким проявлением эмоций.
Его длинная сутулая фигура служила маяком для всех душ, падавших с низких небес Мира мертвых. Усопшие собирались вокруг и попадали под влияние его воли: они могли только смиренно идти за психопомпом.
Я добралась сюда слишком поздно, он уже провел мою Кайгу через пустыню. Теперь ей предстояло долго спать, а потом проснуться для перерождения.
- Ты не понимаешь, что такое смерть, - произнес дух. Над удлиненной костяной полумаской словно ничего не было, но мое левое око различало настоящие глаза духа - темные и живые. - Взгляни на мои души.
Он оказывал мне милость. Я не любила оставаться в долгу. Нет, меня научили, что с духами нужно держать ухо в остро. Мое ожерелье перекочевало на шею проводника. Я почувствовала улыбку духа и ее тепло.
- Ну же, - сказал он, перебирая бусины ожерелья, как четки. На его длинной шее яшма смотрелась окаменевшей кровью.
Я приблизилась к одной из душ. Ее Кайга сияла так тускло, что свет не приносил никакой радости.
Эта душа была самым мертвым, что только может остаться от человека.
Я уже знала, что ничего в ней не найду.
- Камня нет.
- Ты не понимаешь, что такое смерть, - загадочно повторил проводник, возвращаясь к своей блеклой пастве. Ему нужно было перевести еще семь душ через пустыню.
- Ты не дашь мне совет?
Меньше всего мне хотелось возвращаться в средний мир с пустыми руками.
Проводник замер, глядя на меня сверху вниз. Однажды он может посмотреть так и на мою мертвую душу.
- Ты преследовала мертвеца, который и при жизни был мертв. В этом мире, - мой новый друг обвел пустыню указательным пальцем, - полно мертвецов, которые и после смерти живы.
- Ты забыл? Мне же нужен камень из мертвой... - возразила я, и вдруг осознала, что изначально ошиблась с выбором души. С чего я решила, что найду камень у обычного мертвеца? У мертвеца без хорошей истории, которая смогла бы отпечататься на плоскости камня.
- Быть может, тебе придется вечно гоняться за мертвыми, - добавил дух без злорадства.
Его глаза сверкнули изнутри, словно он уже знал, чем закончится мой поиск.
Я почувствовала злое веселье, похожее на надежду.
Теперь пустыня выглядела по-новому. Пески мертвых манили меня.
2020 год