Всякая глупость совершается человеком бессознательно. Её люди прощают друг другу легко. Потому что каждый может подобное что-то сморозить.
Другое дело – преступление. Эта мерзость всегда затевается осознанно. Обдумывается, готовится и совершается. И ждать за преступление прощения безнадёжно…
Властный дед Афанасий это всё понимал. Но у него руки просто зудели. Мечта такая была. А против мечты не попрёшь.
Он вначале хотел это сделать открыто и днём, но потом всё же сжалился над внуком Андрюшкой, и придумал другой вариант – тайный.
Но перво–наперво Афанасий у него всё же спросил:
– Неужто ты её так сильно любишь?
– Да, - ответил Андрюшка. – Люблю.
– А за что?
– Просто так. Как тебя.
– А если вместо неё будет какая другая? Лучше во сто крат, молодая?
– А на что она мне?
– Так ведь… молодая, кудрявая! Неужто так–то не любо?
–Нет, не любо.
– А если старуха просто помрёт?
– Как помрёт?
– Да как все старики, кому время пришло.
– Сама, что ли?
– Да. Сама. Возьмёт и помрёт от своей старости – без стонов и боли, спокойно и тихо.
– Ну, если сама, – согласился Андрюшка…
А уж после этого дед Афанасий всё ночью и сделал. Прошлой осенью. Когда листья все облетели.
Подпилил вокруг комля кору, а чтоб постороннему глазу было не видно, ствол приговорённой старой яблони окольцевал толстым соломенным жгутом.
Теперь старушка простоит до весны со всем садом, и, без живительных соков, что питают любое дерево жизнью, незаметно усохнет. А на её место Афанасий посадит то, что задумал – молоденький ранет… Баловать с детства мальчишку просто нельзя. У него ещё всё впереди. А Афанасий наконец нашёл то, что хотел… Да и яблоня эта… Он, видишь, любит! А мне, что ж теперь, помирать без того, о чём так долго мечтал?.. Ничего! Всё как надо!
И стволы всех деревьев сада, как всегда, окольцевал соломенными жгутами – верная защита от всяческой насекомой напасти и от голодных зайцев зимой.
Утром полюбовался всем, что сделал, и остался довольным – весь сад в жгутах из соломы, надёжно замаскирован…
А к вечеру вдруг заболел – сердце, слабость, душа… всё, всё!
Наказание, что ли? Наказание за мечту старика? За то, что живёт «как хочу»?.. А за что же ещё? За что, Господи?
И только теперь осознал, как он крепко любит внука Андрюшку. Что ему его жаль. Плакать будет, наверно, весной из–за яблони этой. Будет страдать. А он, старый дурак… Ох, как больно всё, как больно!.. Лучше б, ей–богу, умереть…
Пять долгих месяцев дед Афанасий со страхом дожидался весны. Боялся детских слёз внука. Виновато поглаживал мальчонку по голове, ждал собственной смерти.
А тот ухаживал за ним, заботился, читал деду стишки, преданно заглядывал в его раненые болезнью и тоскою глаза.
– Ты только думай, деда, о хорошем! - просил он. - Ты, деда, думай про мою любимую яблоню белый налив – она нальёт в тебя силу. Вот весной, как она зацветёт, ты сразу и поправишься, встанешь!
Афанасий знал, что этого уже не будет. Ни того, ни другого. Не будет!..
В конце апреля, украдкой от внука, приготовил чистое бельё, написал на тетрадном листе текст телеграммы для сына – чуял, что не вынесет всего, чего сам натворил. Сердце!.. Ох, сердце!..
А когда утром Андрюшка ушёл в школу, с трудом вышел в зацветающий сад попрощаться…
Перед ним в свадебно–белом наряде стояла цветущая старая яблоня – белый налив. К ней ласкались соседские пчёлы.
Афанасий, не веря глазам, сорвал с её ствола соломенный жгут. Обомлел... Шрам был ещё виден. Но, в своё время тщательно замазанный глиной порез, уже хорошо затянулся.
Видимо, Андрюшка в ту смертоносную ночь за дедом следил. Видимо, тогда ж и замазал…
Видимо, знал, что дед его всё же любит больше, чем дурацкий ранет. Что Андрюшка деду дороже.
Дед распрямился, залюбовался.
– Ах… ты ж! – прошептал. – Ах... ты ж, Боже ж ты мой!.. Ну, спасибо!
И, с улыбкой на ожившем лице, до земли поклонился…