Старые связи
Мелких неприятностей вокруг хватает. Светка с «Меридиана» предлагает написать большой материал об установке по всему Минску ларьков с сомнительной репутацией и ассортиментом. Тема интересная, но фирма-владелец торговых точек принадлежит крупному бизнесмену, приближённому к самому, а учитывая мой статус подобная статья вызовет ненужные вопросы. Да и времени нет.
После получения удостоверения кандидата следует воспользоваться обязательной процедурой — записью пятиминутного обращения к народу. Я быстренько выковыриваю из программы движения «Белый аист» ненужные элементы и оставляю самое важное. То, что должно увидеть свет. Получается довольно лаконично. Отправляю замдиректору-главному редактору выпуска и жду одобрения. Оно не заставляет себя ждать.
Потом мне начинает казаться, что мы переборщили с запуском общественного движения, призванного существовать и после выборов. Весёленькие мерчи — кружки, байки и флажки для велосипеда — раскупаются вяло, но всё-таки продажи идут. Однако, если судить по комментариям, непонятной остаётся мотивация молодых людей и слабое представление о целях нашего движения. Учитывая, что оно не протестное, а вполне себе «поддерживающее», то всё неплохо. Но нам ведь не это нужно было?
Хотя с поддерживающей штаны идеологией в любом случае всё плохо. Ведь построение суверенного, правового, демократического государства — это не идеология, а нормальное стремление. Обеспечение граждан достойными заработками, доступность медицины и образования — это тоже не идеология, а необходимая функция. А идеология — это что-то такое, что все хотят иметь, но никто в глаза не видел.
Мне неожиданно набирает Кейша. Оказывается он/она вернулась в Минск на пару дней и хочет встретиться с «кандидатом Клименковым». Прошлая, она же последняя встреча, запомнилась мне смутным «было-не было», поэтому я соглашаюсь с показной лёгкостью, мысленно давая себе установку, что мы просто посидим в кафе в центре.
Кирилл/Кейша искренне меня обнимает и я тоже рад встрече, как и большинству людей со станции «Прошлое», которую я проскочил на скорости, а теперь предпочитаю посетить с экскурсией. Она расспрашивает меня о том, что происходит, и я излагаю официальную версию баллотирования. Кейша верит, ей это кажется вполне реальным и осуществимым. От вопроса про финансирование я элегантно уклоняюсь, как Нео в «Матрице».
У Кейши всё хорошо. Как бы Минск не тянулся подростковыми ручонками к ночной и разгульной жизни, Москва уже давно там. Кейша отмечает главную особенность соседней столицы — там ничего не делается «в стол». Всё нужно здесь и сейчас, на всё есть спрос и предложение. Да, с деньгами стало чуть похуже, но тамошнее «похуже» это вовсе не смертельное местное «похуже». Просто ты перестаёшь покупать что-то из лакшери и переходишь на средневысокий эконом-класс.
Тем более, понтоваться в Москве любой ценой сейчас не нужно. В моду входит неброский нонконформизм. Ну это когда часы, например, не по-цыгански блещут золотом, а имеют вполне себе тёмный дизайн. Например, как карбоновые модели из новой коллекции TAG Heuer. Нам, наверное предстоит пережить ещё лет 20-30, чтобы создать видимость перехода к этой концепции, столетиями укоренявшейся на Западе.
Москва пока нравится Кейше больше. Там она ездит на «Мустанге» и снимает квартиру в Петровском парке. Про род занятий умалчивает. Я, разумеется, напрямую такой вопрос не задаю, но она постоянно говорит про участие в проектах и услугах переводчика. В принципе, по московским меркам за этими словами может скрываться что угодно, и скорее всего именно это и скрывается, о чём мы все тут подумали.
Её уже звали к Шепелеву на шоу и на интервью в «Московский бит». Темы поднимались разные — от трудоустройства детей-сирот до бегства лиц с нетрадиционными взглядами из Беларуси. Она пока никуда не ходила, потому как не готова говорить о том, что происходило. К тому же сейчас эти выпуски уже не имеют той же ценности, что четыре-пять лет назад, когда наутро после «телика» ты становился звездой и тебя звали в клипы, рекламу и соучредителем в бизнес, вроде торговли бинарными опционами.
Я интересуюсь у Кейши возможностью работы в каком-нибудь пиар-агентстве, ведь избирательная эпопея не навсегда. Она обещает узнать там у своих и написать, когда появится нечто достойное автора «Инсургенты». Я отвечаю, что не обязательно дожидаться достойного, на первое время сойдёт любое, а дальше со связями удастся вскочить на подножку не просто поезда, а скоростного карьерного экспресса. Кейша вздыхает и говорит, чтобы я был готов, ибо златоглавую штурмуют сотни тысяч амбициозных выходцев из регионов и соседних стран. Всегда остаётся Ютуб, но там нужны бабки. Они сейчас вообще всегда и везде нужны.
Нам приносят по пицце «Четыре сыра» и я дополнительно заказываю рёбрышки на гриле. Кирилл отмахивается — «сейчас на такой диете, что глупо разменивать её на плохонькие мясные изделия». Кстати, по кухне Москва тоже далеко впереди, сказывается присутствие выходцев из самых разных народностей и субкультур. В это я охотно верю и мы продолжаем неторопливо беседовать, разглядывая проезжающие за окном автомобили и любопытствующих прохожих.
После ещё одного коктейля выясняется, что Кейша крепко сдружилась с Кристинкой. Они часто общаются и пересекаются на разных ивентах и фэшн-показах. Я говорю, что в свою очередь сдружился с Сеней, он в моей команде. Кейша, между делом, обещает пару раз написать обо мне, чтобы её белорусские друзья-подписчики поучаствовали в выборах и популяризации движения «Белый аист» и заодно шепнуть Кристинке, чтобы та тоже задействовала свою страничку хотя бы разок не для рекламы туши и геля для волос. Я искренне благодарю Кейшу, она оказывается настоящим другом.
Само собой получается, что мы снова смещаемся на Зыбицкую. Я вначале сопротивляюсь, памятуя, какими провалами в памяти и, возможно, судьбе закончилась последняя попойка. Но Кирилл успокаивает меня и говорит, что не собирается тащить меня в отель после небольшого аперитива. Приходится поверить. Кейша говорит, что за эти полгода многое изменилось и она наконец-то может спокойно работать и неплохо зарабатывать. Хотелось бы мне тоже сказать про себя, но я не могу.
Мы действительно ещё немного чилим, рассматривая трещины на барных стойках и лице друг друга и всё чаще начинаем диалог с пресловутого «а помнишь?». На улице постепенно вечереет и я со вздохом предлагаю проводить Кейшу в её отель. Мне как раз пишет редактор «с телика» — запись выступления назначена завтра на 12-25, а значит нужно хорошо выспаться и привести себя в порядок. Мы понуро вышагиваем по плитке родного города и разглядываем витрины. Расставаться не хочется, но у нас обоих теперь совсем другая, серьёзная жизнь. Пускай и с ощущением постоянной игры. Однако играть нужно с полным погружением и самоотдачей, иначе никто не поверит.
Запись на ТВ растягивается надолго. Я постоянно запинаюсь, мямлю и прошу убавить скорость видеоассистента. Мне идут навстречу, поскольку знают, что я не совсем простой кандидат. Даже удивительно, что у меня плохо получается, ведь камера и микрофон не чужеродные предметы в моей деятельности. Я ощущаю себя Мишей Добкиным, вспоминаю видеоролик с его участием, начинаю хихикать и не могу сосредоточиться. Слишком уж комичной выглядит политика, когда ты играешь на сцене в главной роли.
Окончательно вспотевший и обезумевший после записи, я выхожу в коридор и натыкаюсь на Олю — SMMщицу с «Меридиана». Выглядит она потрясающе, от «серой мыши» не осталось и следа. Оказывается, она теперь работает здесь, в «Белтелерадиокомпании». Да, всё нравится, хотя скучает по атмосфере нашего СМИ и коллективу. Общается она только с Кирой и Светкой. Про меня она знает. Я спрашиваю, она просто «знает» или «знает-знает». Оля говорит, что «знает-знает», у них в отделе лежат списки всех неприкасаемых кандидатов. Списки эти весьма обширные, добавляет она.
Я выхожу из здания и направляюсь к метро. Хочется снова воспользоваться подземкой, вполне в духе демократических стран. Отдельные (очень редкие) молодые люди вначале долго разглядывают меня, потом несмело спрашивают я ли этот я и просят сделать селфи. Я пропускаю три состава, но удовлетворяю все просьбы и прошу приходить на выборы. Молодые люди кивают с уверенностью будущих вершителей судеб страны.
Завершает мой поход скорый перекус в шаурменной, коих в Минске развелось как таксистов. Здесь спокойно, тихо играет киргизская музыка и мясо оказывается на удивление вкусным. Сок течёт по моим рукам и я небрежно смахиваю салфеткой остатки роскошного фаст-фуда. Солнце искрит прямо в панорамное окно, а значит всё впереди будет просто замечательно. Об этом же мне сообщает и гороскоп на месяц от Mail.ru.
Белорусское счастье
Настя затаскивает меня на презентацию суперсовременных ортопедических матрасов («вовсе не обязательно что-либо покупать, вы просто придите, посмотрите и, может быть, выиграете путёвку в Турцию»). Я начинаю понимать, на кого рассчитаны эти манёвры, однако убеждаю себя тем, что отправляюсь по следам белорусского счастья. Дело в том, что девиз конторы, которая нас пригласила, так и звучит — «у нас вы найдёте счастье».
Зал предсказуемо на 90% заполнен людьми пенсионного возраста, но успокаивает, что их немного. Презентацию начинает бодрый молодой человек со стандартных «якорей»: «Хотите укрепить здоровье?», «Мечтаете об отдыхе?», «Желаете порадовать детей?». Настя уже начинает увлечённо кивать, я же, как человек, имеющий отношение к рекламе, только закрываю лицо руками.
Где-то в этих неуловимых речах, в этих узких проходах между сиденьями и прячется то самое белорусское счастье. Оно же Вечное Желание Халявы Прямо Сейчас. В особо клинических случаях приобретает тяжёлые формы. Например, ожидание уровня обслуживания в турецкой гостинице 4++ аналогичное обслуживанию эмира Бахрейна. И это при цене путёвки 1 000 долларов по «Халве». Или возможность урвать кредитный «логан» и ожидать от него динамики разгона «феррари» при качестве материалов в салоне на уровне «бентли».
Поискать отечественное счастье можно также в очередях. В этих змейках, тянущихся по поводу и без повода к разным услугам и благам, и таится то самое скрытое белорусское счастье. Некое перманентное ожидание удачи и принадлежности к высшему классу. Пока мы впитываем сладкие речи продавца матрасов, я случайно натыкаюсь в ленте на сообщение о том, что все три сотни новых джипов Geely Coolray были распроданы в течение нескольких часов. Его цена в стоке, между прочим, почти 19 000 долларов США. Воистину, есть в мире нация беднее белорусов?
Наверное, истинное счастье белорусов — прибедняться. Искусственно занижать прибыли от подсобного хозяйства, таксования, афер с недвижимостью и спонсорской помощи родных. Три стадии бедности белоруса известны во всём мире — денег нет, денег нет вообще и денег нет совсем, придётся доллары менять. Словом, пока худой дохне, толстый сохне. Запас прочности партизанской нации не удалось измерить ни Алексиевич, ни иным героям пера, которые лишь приблизились к разгадке, но не прошли последние метры до неё.
Ещё счастье истинного белоруса, в больше степени белоруски, — это отдых и путешествия. Недостаток эмоций в повседневной жизни, особенно часто инкриминируемый абыякавым местным мужчинам, толкает белорусок в длительные переезды в Вильнюс и Киев и старт в такую близкую, но такую недоступную Европу. Ну а там-то, конечно, всё по-другому. Искромётные итальянцы, зажигательные испанцы, огненные греки, да сойдут и вальяжные турки со словоблудливыми грузинами. Не учитывает только наша соотечественница, что она-то остаётся белорусочкой с периферии и никакие западные шмотки не обладают таким настойчивым влиянием, чтоб изменить её менталитет.
У мужиков другая отдушина — любимый рыдван. Спорить о преимуществах куска металла из Германии, Франции или, Боже упаси, Республики Корея они могут до посинения. Это их астральная кара, тотемное воплощение их желаний и предел мечтаний. Квартиру можешь не иметь, но рассекать на крутой тачке ты обязан. А желательно ещё, чтобы она работала на тебя — возила на дачу, служила в такси, помогала мотаться в Польшу за туалетной бумагой и теликом. Древние могли только мечтать о таком слиянии с предметом неодушевлённого мира. Почти все машинки имеют ласковые прозвища: «Ласточка», «Крокодил», «Маня» и прочее.
Где-то на этих водоразделах потребления и лежит душа Беларуси. Страны, много испытавшей в прошлом и имеющей такое неустойчивое будущее. Наконец-то веками партизанивший народ смог насладиться радостью потребления. Он мигом наполнил многочисленные гипермаркеты, туристические автобусы и тусовочные заведения и с лихим задором примерил на себя тунику Римской империи времён упадка. В погоне за «шоб всё как у людей» белорус оставил ментальное и духовное, но этой своей мечте остался предан до конца.
Я смотрю на восторженную Настю и понимаю, какой долгий эволюционный путь мы проделали от добывания огня в пещерах к ортопедическим матрасам и коврикам на спинки автомобильных кресел. Путь вроде проделали, а на большую дорогу так и не вышли. Прячемся в своих схронах и крадёмся партизанскими тропками. Зато нет войны и есть Ольгерд Бахаревич. Тихий равнинный рай, имитирующий Швейцарию и спокойную птицу аиста, особенно чёрного, который предпочитает жить подальше от людей.
Именно чёрный аист, а вовсе не белый, должен быть символом Беларуси. Учитывая, что наша нация складывалась как сообщество хуторян («мая хата с краю») и исторически у нас в обществе интровертов больше, чем экстравертов, именно эта птица должна занять место на всех неофициальных гербах и символах. Редкий краснокнижный гость начинает мерещиться мне в окружающих людях, которые недоверчиво кивают красными клювами и внимают речам спикера хлопающими глазёнками. От шелеста крыльев и шипения мне становится не по себе, и я спешно выхожу на свежий воздух надвигающегося тёплого вечера. Гуляют мамы с колясками, спешат студенты и обречённо шествуют заводские рабочие, а над городом царит слоу-мо закат, тоже исконно белорусский и явно нашедший своё счастье.
Крах Посейдонова
Спустя сутки на моём канале выходит видеоразоблачение Посейдонова под заголовком «Несуществующий олигарх Посейдонов. Коттеджи и взятки как стиль жизни». Видео разрывает все возможные социальные каналы. Вначале его пропихивают через вроде как не свои, но на самом деле в стельку свои сайтики ребята из администрации и «Знамяньюс». Потом подхватывают оппозиционеры и Климович в числе первых. Затем «Креветка», «Меридиан» и все другие порталы и телеграм-каналы. «Удивлены, но публикуем» — сообщают отдельные блогеры, сидящие как в Польше, так и в Гомеле. Счётчик просмотров захлбывается и уходит в штрихованную зону обработки данных.
Ближе к вечеру мне звонят со скрытого номера. В первые секунды слышно только позвякивание вилок и смешливые голоса официанток. Затем кто-то вопрошает, причмокивая:
— Клименков?
— Смотря кто интересуется.
— Интересуются тобой уже давно и надолго. Ты что же это, парень, берега немного попутал?
— Вы о чём, обеденный? (я считаю это очень остроумной заменой слову «уважаемый»)
— Да о ролике твоём, о чём же ещё.
— Ты Посейдонов? — нагло спрашиваю я.
На том конце повисает неловкое молчание, вызванное моей наглостью.
— А если бы и так…
— Слушай сюда. Посейдонов ты или пацан, который у него на побегушках мячики для сквоша подбирает, мне плевать. Сейчас я власть, пусть и четвёртая. Ты что же, откровенный, думаешь, я этот компромат в Интернете накопал? Да мне его управление «ТС» КГБ лично вручило. А знаешь, что означает «ТС»? Это означает «ты следующий»! Так что я на твоём месте, грустный, прыгал бы в свой фиолетовый «Бентли» и двигал в направлении стран, которые не выдают преступников по линии Интерпола.
Я кладу трубку. Есть всё-таки в нашем возлюбленном Отечестве приятные моменты вроде реализации отдельных библейских пророчеств о мгновенном изменении диспозиции в очередях. Представляю, как в далёком заведении, «Лебяжий» это или «Поедем-поедим», осетрина вдруг застревает в натруженном горле олигарха. Как он вскакивает из-за стола, швыряет сотку (белорусских рублей, вестимо) и бежит к «Бентли», вызванивая свою крышу из СК и МВД.
Последующие стремительно развивавшиеся события мне со смехом поведал Миха через несколько дней. Посейдонов действительно стремглав выбежал из «Лебяжьего» и бросился в фиолетовый Bentley Brooklands II (фу, ну что за безвкусица). Приказал водителю выйти и взял управление на себя. По пути набрал номер, но не крыши, а жены и попросил двигать с сыном в аэропорт. Фиолетовая стрела устремилась к Москве, а наш олигарх попутно заказывал билет «хоть куда-нибудь подальше» и отдавал распоряжения по переводу средств.
Тут Миша прервал рассказ и погрозил мне пальцем, потому как я своей наглостью чуть не сорвал план по задержанию Посейдонова с поличным. Обычно это делается так — коррупционера ловят на подношении взятки должностному лицу, хорошо знакомому следователям. Посейдонов планировал навестить замминистра МАРТ (министерства антимонопольного регулирования и торговли) и вручить ему пятьдесят штук (на этот раз вполне себе не белорусских). Но моё сообщение связало все паззлы последних дней в его голове — просьбу о «заносе», подозрительный «Джили», который сопровождает его на улицах, странные щелчки в смартфоне при разговоре и случайно обнаруженный в коттедже свёрток с необычным порошкообразным веществом. И он решил бежать.
На моё счастье, тот самый «Джили» был недалеко и хотя один сотрудник пошёл за пончиками, второй не дремал и увидел, как подопечный на «Бентли» рвёт в направлении границы с Россией и Восточным Тургистаном. Он бросился в погоню и начал заметно отставать, но успел сообщить «всем постам» о попытке олигарха улететь на острова не попрощавшись с родиной и налоговыми органами. Его взяли под Могилёвом — бросились вдогонку с мигалками, а после серии предупредительных выстрелов пробили колёса и извлекли испуганного «чэснага» на свет. В багажник ему рассыпали немного порошка, да так и арестовали при понятых из местных сексотов. Говорят, Посейдонов лепетал нечто невразумительное и звал своего друга Пыжа. Но тот ответить ему мог разве что из могилы.
Через три ночи допросов его, конечно, повезли на бывшую базу СОБРа недалеко от Бегомля. Везли, говорят, в обычной «газельке», громыхающей рессорами и прогнившим днищем. Обычно едут впятером — задержанный, водитель, двое автоматчиков и «главный». Так было и в этот раз. Последний не прячет лица, но держится против света и его потом невозможно опознать. Посейдонова вывели наружу и приказали копать. Тут у него немного помутился рассудок, потому как к такому резкому возвращению в девяностые он готов не был. Говорят, что он швырнул лопату и сказал «тебе надо, ты и копай, а мне и так сойдёт». Ему перед носом пощёлками затворами и пальнули в стороны.
После этого он попросил только не трогать семью и пообещал всё отдать. Это записали на камеру и завели обратно в «газельку». Дали закурить, угостили его любимым Evan Williams Extra Aged и сказали, что им, в принципе, всё известно, но лучше будет, если он сам расскажет. Публично покается перед народом, торжественно передаст государству активы (магазины, заводик, коттедж и прочее по списку конфиската). А там глядишь, дадут ему пятнашку, но через два года направят руководить каким-нибудь гнилым СПК с обосранными коровками и фабрикой газетной бумаги и всё у него пойдёт по нарастающей. Он мужик талантливый, справится.
А Посейдонов, трясясь в раздолбанной «газельке» (это уже мои догадки) думал о том, что было бы, если бы он свалил ещё год назад со всеми бабками. Вряд ли бы нашли. Сидел бы сейчас под пальмами, а мулаты, скаля белые с паузами зубы, подносили бы свежевыжатый сок манго и массировали пятки. Ребёнок играл бы с местными детишками, а жена казалось такой соблазнительной в красно-жёлтом парео. Или если бы он купил менее приметную машину, на которой смог бы тихонько ускользнуть прямо из «Лебяжьего», переодевшись в сторожа. Хорошая мысля приходит опосля. Теперь же за окном вместо пальм проносились только бесконечные поля и редкие фонари заливали обочины оранжевым светом. Водитель включил радио — конечно, можно и расслабиться немного. «Объект» раскололи, план по олигархам на этот квартал выполнен, бюджет пополнен в условиях нехватки ресурсов для роста. За такое и премию дадут, а кому-то и звание. Унылая ночь ранней весны переставала быть скучной. Свет далёких огней казался гэбистам огнями взлётной полосы новых вершин и новых достижений, пока за спиной у них вздыхал олигарх, ещё неделю назад игравший в паре с САМИМ в сквош.
Кризис жанра
Апрель едва начинает играть шартрезом на травах и кустарниках, а я спокойно сижу на прозрачном Андрюхином балкончике и попиваю пивко. Пару дней назад я получил аванс за этот весенний месяц и свою псевдодепутатскую кампанию, а значит могу немного убрать ногу с педали газа. Диметриус сидит рядом и благосклонно смотрит на полуденное солнце сквозь непроницаемые чёрные очки. Мы говорим о меритократии.
— Я знаю, что ты постоянно будешь кивать на диктатора Филиппин Маркоса и утверждать, что каким бы достойным не был кандидат во власть, он занимается черт-те чем едва попадёт наверх.
— Так зачем тогда споришь?
— Я не спорю, я пытаюсь доказать, что это не всегда так.
— Ну, приведи пример.
Диметриус задумывается и, похоже, надолго. Солнце, застывшее над микрорайоном, тоже терпеливо ждёт.
— Сходу не могу.
— Нужно ли мне объяснять коренному греку, что такое политика, а особенно политика современная, в не самых богатых странах? Вот есть Норвегия, Швеция, Дания, Новая Зеландия, где имён членов правительства вообще никто не знает. Ходят какие-то ребята по одним улицам с местными клерками и курьерами и никто их не трогает. И только у нас да в Азии выросла эта византийско-ханская традиция обожествления власти. Дескать, если уж уродился у тебя в стране Иван Грозный или Мао Цзэдун — то всё, терпи до смерти. Его или твоей, тут уж как повезёт. Сменяемость должна быть.
— Так посмотри, к чему приводит эта сменяемость у нас, в Италии с Австрией и других странах. Партийные боссы быстро смекают, что раз есть сменяемость, то всего-то и нужно громче кричать о несостоятельности предшественников, обещать льготы, бесплатные дома и отсутствие налога на дизельные автомобили. Потом эти популисты попадают во власть, начинают хапать всё под себя и сталкиваются с реальными законами власти и управления. И что получается? Они начинают делать ровно то же, что их коллеги. В свою очередь новые или старые партии говорят «ага, видите? При нас такой фигни не было» и снова врываются во власть. И этот цирк западноевропейской демократии повторяется уже которое десятилетие. У людей складывается иллюзия, что они способны кого-то там выбирать и что-то там менять.
— Но ведь не сильно лучше, когда у тебя парламент — карманный, правительство — состоит из друзей, а судьи назначаются тобой же? И правишь ты до седых бровей, ставишь себе золотые памятники и вручаешь ордена.
— Вот поэтому мы в Греции в большинстве своём анархисты, — улыбается Диметриус.
— Слушай, а мне ты тогда зачем помогаешь? Я участвую в фиктивных выборах, беру за это деньги…
Диметриус жмурится, хотя я и не вижу этого за тёмными стёклами его очков, но чувствую.
— Не знаю. Скучно, но интересно. Бессмысленно, но хочу помочь. Жалею тебя, дурака, и не понимаю, во что это всё выльется.
Теперь молчу я. Такой хороший и тёплый денёк, прямо удивительно. Внизу суетятся электробусы и «лады», все куда-то спешат и ломятся в погоне за прибавкой к скудному авансу. А мы с Диметриусом сидим как два консула-небожителя и пьём амброзию. Кто понял жизнь, тот не может серьёзно взирать на эту суету.
— Как думаешь, Восточный Тургистан вторгнется?
— Думаю, Россия не позволит, хотя… У тургистанцев нефть, а вы на ней крепко сидите, как я понял. Слазить с нефтяной иглы, увы, очень больно и чревато ломками в экономике.
— Кто вообще придумал нефть? — гневно вопрошаю я небо. Не то, на котором сидим мы, а чуть повыше.
— Говорят, те же, кто ревизоров в транспорте. Одним словом — дьявольская вещь.
Не могу отказать себе в удовольствии и не чокнуться с другом после этих слов. Я начинаю просматривать «свои» группы в ВК и Facebook. Маринины подопечные работают хорошо, это надо признать. Лайки и комментарии так и сыпятся. У меня столько не было никогда. Наверное, потому, что я слишком злой или слишком честный к окружающим, тут уж выбирайте сами. Мне противна эта приторно-лицемерная манера общения в соцсетях и я этого не скрываю.
Я ловлю себя на мысли, что был в барах на Октябрьской примерно год назад. Наверное, это и называется старость, потому что мне туда совсем не хочется опять. Вы слышали, что по мнению учёных биологическая продолжительность жизни вида «человек разумный» составляет 38 лет? С ума сойти, ведь всего через пять лет я должен был бы отбросить коньки в природных условиях или, скажем, в моём любимом периоде чумного средневековья. Но разум поднял человека выше биологических часов, вознёс его к Марсу и швырнул на дно Марианской впадины, открыл антибиотики и прививку от столбняка. Жить человек стал раза в два больше, но стал ли он при этом счастливее?
Я на секунду представляю себя бессмертным, как Тёмный владыка ситх. Хорошо было бы помнить всё — от встречи с одним известным оратором и чудотворцем в Палестине и до переноса сознания на электронный носитель. Столетия войн, пожаров, эпидемий, зла, пророков с одновременным царством гуманизма, открытий новых земель, прогресса, искусства и маринованных перчиков халапеньо. Однако, зная себя, я предчувствую, что скучно мне стало бы уже где-то в 1560-ом году. Слишком быстро я бы понял, что знаю будущее и ненавижу прошлое.
Нет, не хотел бы я жить вечно. Всё в мире во все времена примерно одинаковое. Богатые и бедные, красивые и уродливые, счастливые и несчастные. Ничего нового я вам не сказал и на фоне этих прилагательных политика вовсе не выглядит чем-то выдающимся или, напротив, не имеющим смысла.
Хлопает входная дверь и к нам прорывается Сеня. Я приношу ему стул и пиво, и мы отодвигаемся. Теперь мы втроём взираем на земную суету. Мне спокойно с этими парнями. Справа сидит утонченный и изящный, как яхта Eclipse, Диметриус, а слева причмокивает довольный и подкупающий своей периферийной простотой наковальни Сеня. Я же в эту минуту хочу превратиться во французский виноградник, обидно терять впустую столько солнечного света.
Ближе к вечеру я выскальзываю из дома. Хочу побродить один по родному городу. Люблю это царство многоэтажных замков с разноцветными глазами и вечно шушукающиеся автомобили. Всегда было интересно, чем в данную конкретную минуту занимаются люди, укрытые жалюзи, занавесками и гардинами. Большинство, полагаю, смотрят телик или втыкают в компы. Создают вокруг себя локальную матрицу хорошего настроения. Я углубляюсь в новостройки.
Дома приветливо окружают меня. Ласковые колодцы строгих форм. Я выбираю небольшую скамейку и присаживаюсь, наслаждаясь гулкими звуками, экранирующими отовсюду. Я вплотную приближаюсь к финишной отсечке, установленной учёными, и уверен, что они абсолютно правы. Нет, серьёзно, чем можно удивить человека в 40 лет? Только прямым попаданием астероида, поскольку вероятность этого очень мала.
Вокруг так же бегают дети, неумело паркуются новые минчане и испуганно шмыгают коты. Миру вообще, кажется, наплевать на какие-то выборы и кандидата Клименкова в частности. Именно в этом обычном сером дворике на меня накатывает ощущение бессмысленности и понимание того, что изменить некоторые вещи ты не только не в силах, но и не имеешь ни малейшего желания. А инфоцыгане, кстати, зарабатывают на этом мнимом обещании «только пожелай и всё исполнится», «визуализируй и всё будет». Я, к примеру, хочу, чтобы Земля бежала по орбите в обратном направлении, но этого не будет, чтобы там какой Ник Вуйчич не говорил.
И самое смешное, что они прекрасно это знают. Что «ошибка выжившего» не учитывает тех, кто сгорел на подлёте к цели, а пытается перекроить тех, кому и так неплохо в эти панельных пеналах, беспорядочно разбросанных по району. Что это условному Вуйчичу некуда деваться и он живёт на полную катушку, превратив себя в тотем успеха с подписью «слушайте, у меня вообще нет рук и ног, а я смог». Однако большинство из нас, дружище Ник, инвалиды ментальные и ты можешь, конечно, подставлять мне свои мотивирующие костыли, но они никогда не заменят полноценных «конечностей» разума.
Ай, рассуждать об этом тупо и бесполезно. Я запрокидываю голову и пытаюсь пересмотреть жёлтую луну, которая укоризненно нависла надо мной и льёт потоки безумного призрачного отражённого света.
Дебаты
После трансляции пятиминутной записи моей предвыборной речи, Мескалина сообщает, что скоро пройдут дебаты с Арно и другими кандидатами. Меня быстренько снимают для сторис в Инстаграм, где я обещаю дать бой провластным кандидатам. В соцсетях раздаются голоса поддержки. Марина важно намекает, что пришлось активировать кучу БРСМОвцев, заводчан и учителей. Я снова попадаю в поле зрения оппозиционных порталов. Самые одиозные упорно не верят в моё самовыдвижение и грозят разоблачениями. Призывают бойкотировать и ни в коем случае не ходить на выборы. По новому плану Михи, согласованному «наверху», Арине Арно будет обеспечена минимальная победа, чтобы показать, что кампания была честной. Марина радостно шепчет, что это коррелирует с её планом признания выборов нечестными и последующих событий.
Из личного опыта я знаю, что фальсифицировать выборы на столичных избирательных участках сложнее. Соответственно, вбросов будет меньше, и вообще создадут иллюзию почти честного народного волеизъявления. Всем обещает быть хорошо.
Настаёт день, а точнее вечер дебатов. Марина тащит меня знакомиться с Арно. Я упираюсь изо всех сил. В споре мы застываем посреди какого-то коридора в недрах телестудии (моя оппонентка, кстати, здесь работает) и тут она выходит из-за угла.
Приближение Арины Арно включает у меня в голове заглавную мелодию из «Терминатора». Она безупречна, хотя и выглядит как робот-убийца, которому только что двинули по лицу кувалдой. Волосы стянуты в тугой хвост и покрыты лаком. Глаза подведены настолько, что кажется кроме них ничего и нет. Губы ужаты помадой холодного оттенка. Она стучит каблучками и энергично размахивает руками, будучи спрятана в строгий костюм. Честно сказать, она уже выглядит как действующий депутат. Я выгляжу как популист, этакий Зеленский в водолазке и коминтерновском пиджачке.
Арно окружает свита из её штаба и просто группа молодых людей с сомнительной ориентацией. Не то чтобы они были педиками и лесбиянками, но внешне очень похоже. Мы с Мариной буквально уменьшаемся в размерах на фоне этой надвигающейся предвыборной грозы. Арно едва раздвигает рот в улыбке (боится скорого появления морщин) и вытягивает руку вперёд, но не мне, а Марине:
— Как дела, зайка? — рукопожатие стремительно превращается в объятия.
— Отлично, солнышко, ты выглядишь божественно.
— Нет, зайка, это ты лучше всех. Это от Лахадыновой?
— Что ты! От Кати Гай (речь про костюм).
— А чем волосы уложила?..
Я терпеливо, хотя и с брезгливостью рассматриваю свиту Арно. Трое не отрываются от айфонов, двое смотрят на мои туфли (с не очень целыми носами, но ведь по телику их всё равно не видно), ещё двое бесшумно пьют кофе.
— Да, знакомься, это наш кандидат — Толя Клименков.
Арно переводит глаза с горящими глубоко-глубоко красными огоньками на меня и её мозг явно сейчас вычисляет, сколько стоит мой шмот (немного, в сумме может рублей 200). Она подаёт мне абсолютно ледяную руку.
— Читала ваш материал про «Инсургенту», Толя. Цепляет за живое.
Словно хватает за горло и не отпускает.
— А я… Я смотрел, как вы выиграли конкурс «Мисс Беларусь».
— Вы хотели, чтобы я победила?
— По правде сказать, болел за блондиночку с косой как у Юли Тимошенко.
— Она была недурна. Поговорим на дебатах, ok?
Арно едва задевает меня плечом, направляясь в студию. Свита проскальзывает за ней. Марина остаётся со мной и ждёт, пока группа не скрывается в дверях студии.
— Как же я её ненавижу!
Я без удивления смотрю на Мескалину. У некоторых женщин действительно так — едва «подруга» повернётся спиной, как они готовы вцепиться зубами в шею и использовать кровь ненавистницы в качестве аперитива. Слышал и не раз наблюдал такое. Мне интересна причина. Вряд ли дело только в том, что Арно «выскочка». Наверняка, что-то более глубокое и личное. Увела парня? Но Мескалина старше. Что же?
— Марина, а почему ты так её ненавидишь?
Мескалина отворачивается. В свете ламп дневного света неуловимо мелькает слезинка.
— Не хочешь говорить?
Марина шмыгает носом. Обычно это означает «нет».
— Я была в шаге от того, чтобы попасть в президентский пул. Ну тот, который сопровождает на хоккеи и прочее. Всё было готово, говорят, оставалась неделя. Я формально сохраняла должность в «Знамяньюс» и готовилась перейти в администрацию. И тут проходит республиканский конкурс красоты. После этого мне ничего не говорят. Проходит неделя, две, три. Я спрашиваю у Миши, он прячет глаза. Потом меня вызывают «наверх» и сообщают, что моё место заняла Арно. Она моложе, симпатичнее, чего уж там…
— Она Терминатор.
— Брось! Видал, как она прошла по коридору? Готовый депутат, ты уж прости.
— Всё нормально.
— И главное, что обошла она меня можно сказать «на флажке», если бы меня утвердили раньше, то её, может, и взяли бы всё равно, но уже в качестве замены кому-то из «старичков». Аси Шарай там или Виталины Дафлкот.
— Мда, тут есть за что ненавидеть. Я имею в виду по-вашему, по-женски. Но чего ты с ней так любезничаешь?
— Потом неоднократно брала у неё интервью и вроде как подружилась. Знаешь про то, что другу легче вырыть яму, чем врагу? Это мой случай.
— У тебя есть на неё компромат?
— Ещё какой! У неё в собственности домик на Кипре и она планирует покинуть страну при первом же кипише. У меня есть запись её пьяного монолога, как она тут всех презирает и мечтает навсегда уехать к морю. А ты знаешь, как САМ относится к таким перебежчикам. Её карьера схлопнется настолько моментально, что её не возьмут даже дояркой. Впрочем, об этом думать ещё рано… Ладно, побегу в зал, ты тут тоже не задерживайся.
Марина чмокает меня в щёку и спешит в студию. Как бы она не кокетничала, у неё тоже первоклассная походка.
— Так вот, значит, где ты оказался.
Меня словно пронзает электрический разряд. Я медленно оборачиваюсь. Ирка опустила глаза и смотрит в пол.
— Ирка?! А ты… Ты что здесь делаешь?
— Поддерживаю одного очевидного кандидата в депутаты.
— Арно?
— Ну да. Познакомились на йоге ещё до того, как она стала королевой красоты. Сдружились. Потом она почитала мой блог, заверила, что ей очень нравится, и пригласила в её команду. Я согласилась.
— Рад за тебя. Всегда говорил, что ты занимаешься хернёй вместо настоящей работы.
Хотя я говорю на удивление спокойно, коленки у меня дрожат так, что кажется будто весь тональник, заботливо наложенный гримером, осыпался.
— Ты всё ещё злишься на меня?
— Много чести. В моей памяти тебя не существует с осени.
— А ничего, что ты сам со Светкой альтернативно проводил время?
— Когда это? Это она тебе рассказала?
— Рассказала-рассказала. Ещё на корпоративе, когда вы ездили к своему Грифону Николаевичу.
— Лично у меня никаких воспоминаний не осталось.
— Ну, разумеется, — вдруг закипает Ирка. — Ты помнишь только то, что тебе выгодно. Только то, «что вписывается в контекст и отражает момент», или как ты там говоришь?
— Слушай, Ира, мне сейчас не до ворошения осиных гнёзд. У меня важные дебаты и я собираюсь показать класс твоей нанимательнице.
— Я не верю, что ты идёшь как независимый кандидат. Слишком хорошо знаю тебя, а за прошлый месяц ещё очень хорошо узнала и нашу политику. У тебя в любом случае никаких шансов нет и ты проиграешь. И я, кстати, не считаю нужным отказаться от интервью о тебе Максу Климовичу.
У меня перехватывает дыхание. Да, это всё фарс, но я должен держать строй, как говорят в батальных сценах фильмов про войну.
— Какая же ты всё-таки стерва!
— Не знаю, о чём он хочет спросить. Ты так красиво ответил на его вопросы в ходе последнего интервью, что даже дополнить чем-то будет невозможно. Разве что рассказать о том, какой ты в постели и почему долго нигде не задерживался на работе.
Я вдыхаю, вдыхаю, пытаясь хоть что-то сказать, но Ирка знает, как меня добить. Она молча проходит мимо и на ходу поправляет свои роскошные волосы. Меня окатывает подзабытым ароматом и я буквально задыхаюсь, начинаю кашлять, сбрасывая остатки тональника и пудры и краснея. Бывшая, нагло виляя бёдрами, проходит в зал и я успеваю крикнуть сквозь слёзы:
— Валеркина подстилка!
Но уже слишком поздно. Гудит какой-то зуммер и ассистент режиссёра ведёт меня в зал, освещённый как сцена в Каннах и набитый статистами под завязку. Продажные студенты машут моими плакатами, а руководство госканала одобрительно кивает, стоя в тени за сценой. Четверо кандидатов с Арно посередине уже расположились за трибунками. Я плавно вливаюсь в зал.
Стандартные белорусские дебаты кандидатов в депутаты выглядят на уровне Боснии и Люксембурга. Коммунист аккуратно призывает «взять всё, да и поделить», включая национализацию «жирного» продуктового ритейлера и хоккейного клуба «Динамо-Брест». Либерал-демократ включает Жириновского и начинает вроде как всех ругать, в то же время никого конкретно и особенно не ругает самого. Арина Арно активно агитирует молодёжь, говоря, что будет представлять их интересы в соответствии с Конституцией и собственным пониманием будущего страны. Оппозиционер переходит на белорусский язык и начинает клясть Россию с превозношением Польши.
Мне больше всего импонирует последний кандидат. Это бывшая спортсменка, телеведущая программы с зарядкой и гимнастикой. Она ни в какой партии не состоит, резких высказываний не допускает и вообще очень благожелательна. Ей под 50 и я помню её ещё со школьных времён. Молодец, действительно достойный кандидат и в нормальной стране она бы выиграла со значительным преимуществом.
Софиты переводят на меня, а две камеры одновременно подмигивают красным. Я обвожу взглядом кандидатов и притихший зал. Это момент истины, я уверен, что многие по-прежнему не верят, что я независимый кандидат. Обратной дороги нет, дружище, говорю я сам себе. Чем дальше свет, тем длиннее тени.
— Дорогие друзья, уважаемые избиратели, братья-белорусы. Мы с вами вошли в очень непростой период существования нашей страны, когда над ней нависла угроза потери как минимум экономического суверенитета. Как вы, наверное, знаете, вчера наш президент провёл относительно безуспешные переговоры с нефтяным анклавом «Восточный Тургистан» и едва договорился только о прежней цене на газ. Это хорошо, но скоро нефть мы будем покупать по мировой цене. И что в это нелёгкое время нам предлагают мои оппоненты? — делаю широкий жест вправо. — А предлагают они нам ещё более усилить централизованное административно-командное управление, целиком заточенное на дешёвые энергоносители. Да, Эдуард Манифестович?
Коммунист молча переминается с ноги на ногу.
— Или может сейчас самое время для популизма, Ильдар Петрович (либерал)? Давайте будем угрожать Тургистану вхождением в НАТО, Евросоюз и захватом «трубы», по которой нефть бежит на Запад? Отличный план! Спровоцируем те мобильные части, что и так сгруппировались на границе и сдадим страну. Или уберём русскую мову из и без того краткого списка государственных языков, а, пан Витась? Сейчас, когда угроза лёгкого турне экспедиционного корпуса велика как никогда?
Зал начинает одобрительно гудеть.
— Арина, теперь вы. Ваш задор и упор на молодые кадры это, конечно, замечательно, но подходящее ли для молодых сейчас время? Нам нужно что-то быстро и успешно реформировать в экономике, а вы, вчера окончившие ВУЗ, скорее всего, подведёте нас под монастырь МВФ и ЕБРР. На это народ сейчас пойти не может, дайте хотя бы 10 лет поруководить более опытным, а потом и вам дадим дорогу.
Я умышленно ничего не говорю о Наталье-спортсменке и начинаю швырять пригоршни популизма прямо в зал.
— Выровняем зарплаты в Минске и регионах. Айтишников заставим платить налоги по полной. Все долгострои изымем в пользу местных администраций и будем строить только то, что нужно. Никакого кумовства! Сажать сможем без оглядки на чины и звания, чтобы не было этой показухи как с «сахарной» мафией. Футбол, хоккей, биатлон — пока не будет результатов, не будет и финансирования. Честные выборы. Раскрыть доходы госслужащих, ежемесячно публиковать на сайте расчётные листки. Все дома в Дроздах — изъять в собственность государства. Присоединяйтесь к народному движению «Белый аист»!
Ведущий — активный чернявый толстячок с бородкой — начинает многозначительно теребить наручные часы. Меня отключают от микрофона, и в зале поднимается одобрительный шум, включающий порцию аплодисментов.
Мы начинаем дебатировать. Разумеется, все — от коммуниста до Арно — прекрасно понимают истинную ценность этого фарса. Самой наивной из нас, похоже, оказывается Наталья. Она действительно искренне что-то доказывает, в то время как я сыплю остротами, а Арно ослепительно улыбается в зал. Действо затягивается примерно на час и в конце мы дружно призываем непременно идти на выборы и голосовать за понравившегося кандидата. Меня лично никто не просил говорить это, оно вырвалось как-то само собой, что свидетельствует об истинной ценности этих «выборов».
Дома мы с Андреем, Сеней, Диметриусом и Настей пересматриваем дебаты. Дружно смеёмся и чокаемся чудесным напитком «Белый аист». Я жутко устал и поэтому скоро иду спать. Ещё несколько минут до меня доносится дружный рогот моих пирующих на будущих развалинах друзей.
Слежка
Утром меня поздравляют и Миша, и Марина. Просмотры дебатов именно по Чкаловскому округу бьют все рекорды. Популярность наших страничек в соцсетях поползла вверх, а мне в личку даже написал какой-то анонимный бизнесмен и предложил профинансировать часть избирательной кампании в криптовалюте. Я прошу его перевести средства на мой личный кошелёк и скоро становлюсь обладателем почти трёх тысяч долларов. Тут же кидаю битки на биржу и жду вывода средств. Политика определённо начинает мне нравиться.
Их я замечаю сразу, едва выхожу из Андрюхиного подъезда в магазин. Неприметная KIA стоит метрах в 30 от входа в дом и в ней сидят двое. Сидят не просто так, болтая или там обменивая баксы. Они сидят настороженно. А значит их подослали следить за мной.
Я делаю вид, что спокойно иду в магазин. Приглушенно хлопает автомобильная дверь. Оборачиваться и смотреть нельзя. Ничего не понимаю. Неужели ОНИ не знают, что я свой? Неужели после вчерашних дебатов ко мне сразу приклеили «хвост»? Быстро прошмыгиваю в торговый зал и смотрю в окно. Какой-то мужик неуверенно останавливается, оглядывается, а затем начинает курить якобы повернувшись полубоком ко входу.
Я намеренно долго брожу среди стеллажей с сушёной рыбой и напитками. Такого не было даже после «Инсургенты», у меня на эти дела чутьё. Здесь же всё «по-белому», однако слежка почему-то установлена. А может Миша перестал доверять? Раскусил наш с Мариной план или сама Марина сдала меня? Нет, ещё слишком рано, это не в её интересах. Я беру первые попавшиеся на глаза продукты и выхожу. Мужик делает вид, что безразлично и мельком бросает на меня взгляд и продолжает курить. Я иду вдоль дома к себе. Вальяжно захожу в подъезд, а затем быстро забегаю на второй этаж и выглядываю в окно. Замечаю, как кто-то садится в KIA и хлопает дверью.
— Диметриус, за мной следят.
Я подробно рассказываю греку про последние полчаса и он задумчиво кивает.
— Странно, тебе нужно узнать у Миши, что происходит. Или это всё-таки сказывается нервное напряжение последних недель?
— Ты думаешь, я становлюсь параноиком? — излишне эмоционально вскрикиваю я.
— Ну, ты никогда не ходил в депутаты, может ты не выдерживаешь давления? Все эти сплетни, интервью, дебаты.
— Давай, сам увидишь.
Я волоку Диметриуса в подъезд и оставляю на третьем этаже, а сам иду «на почту». Вернувшись, я спрашиваю у него:
— Ну что?
— Да, мужик из вон той KIA, сидевший на пассажирском месте, следовал за тобой, а потом вернулся.
Мы поднимаемся в квартиру, я плюхаюсь в кресло.
— Надо ехать на завод.
— Лучше сразу из страны.
— Не выпустят. Что-то очень странное началось, Диметриус. Может, это вовсе не КГБ?
— Точно! Это люди Посейдонова! Они-то не знают, под чьим кураторством ты действуешь. Надо им сообщить.
— Но как? Подойти и сказать, что ли?
— Конечно, нет. Надо ехать к Мише, он что-нибудь придумает.
Я выхожу и беру такси. KIA трогается с места и едет следом. Водитель подозрительно поглядывает на меня, поскольку я постоянно оборачиваюсь и тихонько чертыхаюсь. Лезу в смартфон, чтобы отвлечься и натыкаюсь на фотосессию Арно с бездомными животными. Она призывает всех взять «по котику» и обещает построить вместо усыпальницы на Гурского отель для бездомных животных по проекту Захи Хадид. Фотосессия и вправду умилительная, под ней уже тонна лайков и комментов.
Я вспоминаю роман одного нашего писателя, «Шизофрения» называется. Мне кажется, он вполне удачно срисовал главного героя с себя. Постоянный страх преследования, чёрные джипы и агенты КГБ в каждом встречном. Литературой тут особо и не пахнет, ведь всё так и есть в нашей многострадальной жизни. Автор просто был первым, кто сказал об этом вслух. И среди белорусских «писателей» таких очень много.
Я пролетаю через проходную «Трансельмаша» и врываюсь в кабинет Миши.
— За мной следят!
— Тише-тише, сядь, успокойся. Кто?
— Не знаю. Два мужика на белой KIA.
— Это не наши. Наши в курсе.
— А если они меня прессануть хотят? Сделай что-нибудь.
— Ну, я наберу в отдел, — лениво протягивает Миша. — А ты уверен, что тебе не показалось?
— Да мы с Диметриусом проверяли. Они два раза сопроводили меня до магазина и почты.
Лицо Миши внезапно светлеет.
— Появилась гениальная идея.
— Мне уже страшно.
— Ты можешь их зафоткать? Например, из такси, когда будешь ехать обратно и из подъезда? А потом запилить пост, ни на кого конкретно не намекая, типо, «кандидат Клименков под прицелом». Это будет бомба.
— Ага, то есть читатели, конечно, подумают про КГБ, а это на самом деле не КГБ, а люди Посейдонова.
— Именно! То, что надо для хайпа. Это ещё раз укажет на тебя, как на независимого и — о, ужас! — преследуемого кандидата.
Вообще Миша прав. Белорусский избиратель не избалован богатыми и яркими политическими событиями и тем более не знает шаблонных приёмов кандидатов из соседних стран. Использовать любой повод для набора политических очков — это истинное предназначение кандидата-популиста. Я соглашаюсь.
Захожу к Марине. Её девочки строчат комментарии и ведут соцсети так рьяно, что даже не поднимают головы. Я вызываю Марину в коридор. Мы начинаем целоваться просто так, испытывая острый адреналиновый выброс из-за того, что в коридор в любой момент может кто-то выйти.
— Тебе надо отдохнуть, — говорю я, заглядывая в красные и слегка помутневшие глаза редактора.
— Да где там! — взмахивает рукой Мескалина. — Разгар кампании, куча работы.
— Я поговорю с Мишей. Давай мотнёмся в Бахрейн. Там сейчас тепло и вообще всё хорошо.
— Оригинальное предложение. Особенно для тех, у кого длинные чёрные волосы, страдающие от недостатка песка.
— Не будь занудой! Когда ещё кандидат в депутаты предложит тебе романтический шестичасовой перелёт?
— Откровенно говоря, на море и к закатам очень хочется.
— Значит, решено. Пошли к Мише.
Михаил Иванович, разумеется, тут же включает начальника, заботливо выпестованного Академией управления при Администрации Президента. Толкает одинаковые, словно выштампованные на родном «Трансельмаше», аффирмации о том, как важно сейчас держать всё под контролем, ничего не упускать. Мы начинаем противный торг за каждый день Марининого отпуска (в контексте того, куда мы собрались ехать, это довольно актуально). Я начинаю с 11 ночей и Миша крутит пальцем у виска, говоря, что с трудом может отпустить на 5. Я резко снижаюсь до 9 и трясу за плечи Мескалину, показывая, насколько она уработалась, бедная. В итоге сходимся на 7 ночах плюс день прогулки по Москве на обратном пути.
Довольная Марина хлопает крылышками-ресницами и убегает в отдел кадров строчить заявление по собственному желанию (тут Миша был непреклонен). Я же захожу поболтать с Танечкой из бухгалтерии, членом моего избирательного штаба.
Вообще, хотя «Трансельмаш» и производит впечатление уверенно бредущего по гати предприятия, это на самом деле не так. Сегодня я краем уха услышал, что уже с мая их переведут на четырёхдневку. Дело в том, что дешёвая тургистанская нефть на НПЗ заканчивается, продукция продаётся слабо, а поддерживать высокий уровень зарплаты на предприятии («средний по стране») уже невозможно. Поэтому работников просят писать заявления за свой счёт или угрожают непродлением контракта. Так что даже Марининому незапланированному отпуску здесь очень рады.
В аналогичном состоянии находится очень много предприятий по всей стране. Работникам советуют особо не распространяться о сокращённой рабочей неделе, но как утаить такое количество случаев? Рано или поздно все узнают и посочувствуют. А кто-то просто тихо порадуется, что его «стратегический» газетно-бумажный или стекольный анклав ещё работает.
KIA аккуратно провожает меня до самого дома. Я незаметно фоткаю её сквозь окно такси и повторяю съёмку. Машина замирает на повороте и прячется за припаркованными седанами креативного среднего класса спального района. Утром её уже не будет.