Я увидела ее сразу, хотя очередь в сбербанке выстроилась большая: первый день выплаты пенсий, вот все наши старики и сбились там, как в голубятне. Недовольных оказалось много: как же так, и операционистов человек десять, и электронная очередь, не должно было собраться столько народу. Но что поделаешь! Уходить никто не собирался. Ждешь, ждешь пенсии, и если уж она пришла, придется потерпеть, чтобы получить ее.
Муру Васильевну, как все называют эту соседку по нашему дому, хотя на самом деле она Мария Васильевна, я сразу заметила в очереди. Женщина она не хорошая и не плохая, у меня с ней нет никаких отношений, а если вдруг увидимся во дворе, то – здрасьте, здрасьте, вот и всё общение. Особых ссор она ни с кем не заводила, а дружит ли с соседями, я, честно говоря, не знаю. С тех пор, как умер ее муж, а сын вырос, женился и переехал жить к жене, Мура Васильевна всегда ходит одна по нашей округе, где понастроили магазинов и всяких нужных-важных учреждений, где много транспорота и, следовательно, транспортных остановок предостаточно. Обычно мне не хочется остановиться и поговорить с ней, о чем-то спросить. И понятно, почему: между нами никогда не было соседской близости. Ничего общего, никаких интересов, даже спорить мне с ней не о чем.
И вдруг эта встреча в сбербанке. Мура Васильевна тоже заметила меня, издали кивнула: «Здрасьте!» Я, конечно, кивнула в ответ и продолжала сидеть, ожидая своей очереди.
А в зале банка все время звучали объявления номеров талонов из электронной почты, и, услышав свой номер, кто-то поднимался и почти ковылял по направлению к названному окошку операциониста. Очередь постепенно сплющивалась, люди передвигались и сидели ближе друг к другу, но тут же заходили новые посетители.
В какую-то минуту мы с Мурой Васильевной неожиданно оказались сидящими рядом. Она подтянула к себе две большие сумки, до самого верха набитые продуктами, и я поневоле обрадовалась: наверное, у нее сегодня гости, приедет сын с семьей. Хотя мы не близкие люди, все равно приятно, если в соседской семье порядок или случилось что-то хорошее.
- Вот, набрала всякой всячины, - сказала вдруг Мура. – Говорят, скоро голод будет, наша жизнь совсем разваливается, так пока хоть сколько-то денег есть и продукты лежат на полках, надо сделать запасы.
- А я думала, к вам сын с семьей решил наведаться, - откликнулась я.
- Ну да, наведается он…
- Но если приедет, будет чем принять семью.
- Приедет, как же! – сердито повторила Мура Васильевна. - Небось уж вообще забыл, как родную мать зовут!
- А почему? Вы плохо жили, ссорились? – поинтересовалась я, просто чтобы поддержать разговор.
- Да нет, всё было ничего, пока не женился. А тут пошло… Точно говорят, что ночная кукушка дневную перекукует.
- Известное дело! Но все равно жить-то надо по-человечески. Не забывать, что вы же родные люди!
- Я не забываю…
Тут из электронной очереди выкрикнули Мурин номер, и она пошла к названному окошку. Попросила:
- У вас еще не сразу после меня, приглядите за сумками, ладно?
Я кивнула, и она прошла к операционисту. Когда вернулась, немного приблизилась и моя очередь.
- Ну, вот, у нас порядок, - сказала Мура Васильевна, ненадолго присев. – А вообще-то сынок мог бы хоть иногда заглядывать и помогать мне.
- Но что ж поделаешь, - возразила я. – У него своя семья, своя жизнь, он им должен помогать и всем обеспечивать. Таков закон жизни.
- Да нет, дело в другом, - возразила она. – Точно говорят: сына растишь для чужой женщины. Лучше бы дочка у меня была.
- Сейчас и с дочками так же, - не согласилась я. – С кем ни поговоришь, у всех похожие истории. Молодые не хотят жить вместе со стариками и даже общаться не особенно любят. Такой век настал. Говорят, что мы устарели, с нами тошно, а они уже взрослые, им лучше жить самостоятельно. И что мы ничего в современной жизни не смыслим.
- Понятно. Может, и правда так должно быть. Но мы тоже люди, нам необходимо семейное тепло. Очень плохо жить в одиночестве.
Возражать было трудно, хотя я и пыталась. Мура Васильевна говорила то, о чем мог бы так же сказать любой из стариков в этой очереди за пенсией. Но все-таки я пыталась не согласиться с ней, потому что разговор получался очень тяжелый.
- Скажите, разве мы так жили? - продолжала она. – Родителей не бросали, ссылаясь на свои дела. Помогали. Если жить стали порознь, все равно звонили без конца, денег давали, к врачам водили, приезжали, когда могли и даже когда почти не могли. Ведь правда?
- Да. И чем старше становились они, тем больше мы заботились о них.
- Ну да. И если кто-то делал не так, его очень осуждали.
- Другое время стояло, другие были обычаи, - сказала я. – Каждому времени – своё. Но ничего, вы же пока не очень старая. Шестьдесят с хвостиком, так? Еще можно самой справляться.
- Справляюсь. Но вот как с душой справиться? Я уже не работаю. Работала бы, несмотря на пенсию, но болеть стала. Думаю, больше с тоски и одиночества, а не по медицинским причинам. Заходили бы они, а особенно, конечно, он, сын, всё было бы лучше. А так – что получается? Помощи никакой, заботы и внимания тоже. Даже в магазин и аптеку некому сходить. Вот пришла в сбербанк – тут люди, и мне неплохо, хоть сиди до закрытия, найдешь с кем пообщаться. До магазина пройдусь – там тоже люди. В транспорте куда-то еду – тоже хорошо. Но это и всё. Смотрите, как сейчас называют стариков. Мама? Папа? Да нет, только предками, будто мы жили сто или тысячу лет тому назад. Предки… Так и спрашивают: «Ты когда у предков был?»
- Точно. Именно так и спрашивают.
- И ответ очень часто дурной дают: «Не помню», «Давно». Что-то в этом роде. И еще могут добавить: «А что я там забыл?» Или: «Да что мне там делать?» Обидно…
- Очень. И несправедливо! Одно утешает: так практически у всех. - Я вздохнула. – А попробуй поговорить с ними на эти темы - так что услышишь? Что вы, мол, отжили свое, а мы только-только начинаем жить. И у нас столько своих дел, что не до вас.
- И тоже по-своему верно, - согласилась Мура Васильевна. – Смотрите, какая жуткая жизнь пришла. С работой у них миллион проблем. Сейчас запросто на улицу выгоняют, даже если дети есть. Живите, как хотите. Да и платят в основном мало.
- И не только это, - кивнула я. – Зарплаты задерживают. Часто по три-четыре месяца не платят. Пенсию людям средних возрастов платить не обещают. Не хотела бы я сейчас быть молодой. Мы как-то жили, всё нужное имели, на пенсию надеялись, ни в чем не сомневаясь. И, что, может быть, еще важнее, с людьми общались.
- А что сейчас? Одиночество полное! Люди трудно живут, в основном каждый сам по себе.
- Если бы не это, мы бы не были так сильно зависимы от детей. У них своя жизнь, у тебя своя. Но ты среди людей, и ничего, особенного одиночества не чувствуешь.
Помолчали минуту.
- Вот видите, как, - почти обрадовалась я. – Все-таки не одни наши дети виноваты в том, что мы так одиноки, что нам плохо и трудно живется. Сама жизнь очень изменилась.
- Выходит, что так. Но чужим людям – что скажешь? Как упрекнешь их? Чем они-то виноваты, что вся жизнь стала такой скотской и трудной? А свои – это другое дело. Они-то должны понимать, что родители стареют, бабушки и дедушки уходят, что нам всем очень плохо. Гораздо хуже, чем им. У них друзей полно. Да и вся техника сегодняшняя. Им весело и интересно жить.
- Знаете, есть одно интересное библейское изречение, - сказала я. - Смысл его примерно такой: родители, вы думаете, что рожаете детей для себя и они вечно будут с вами. Но это не так. Родив ребенка, вы просто выполнили волю Божию, это Он создал еще одного человека, и еще сто, и тысячу, и каждому предстоит пройти собственный путь, а вовсе не тот, который вы готовы ему предоставить. Они должны делать что-то свое, а вовсе не только жить ради вас.
Мура Васильевна слушала молча. Я тоже: хотя сама проговаривала эти слова вслух, внутренне молчала – от неожиданности своего воспоминания. Потом она ухватилась рукой за ручку сумки и вроде бы собралась идти домой. Однако снова поставила ее на тротуар – мы уже вышли на улицу. Тяжко вздохнула. Сказала:
- С Богом не поспоришь, и раз уж такое записано в его мудрой книге, так оно, наверное, и есть. Но… Как же Он допускает, чтобы дети сегодня были такими равнодушными к своим старикам? Они не могут не понимать, как нам трудно, плохо, одиноко… Вы с этим тоже согласны. Потому что, соглашайся или нет, это так. Остановите десять человек и спросите, что их ждет дома. Редкий случай, если там есть заботливая молодая семья, внук или внуки. Или хотя бы старый супруг, который тоже обалдел от одиночества, пока ждал жену дома. А чаще всего там никого и ничего нет, только одиночество.
- Да-а, вы правы.
- И весь ужас в том, что дети есть, они выросли, они всё понимают, но им сто раз плевать на своих стариков со всеми их проблемами и печалью.
Мы уже столько раз повторили это за сегодняшний вечер, что я не стала ни поддакивать, ни возражать. Она снова взялась рукой за ручку сумки и сделала шаг в сторону своего подъезда.
- Пора идти, - сказала, глядя на сумки. – Тут у меня среди прочего есть рыбка мороженая, подтаять может. Пойду.
- Хорошо, что идти недалеко, - сказала я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Да, хорошо. А знаете, как я называю свой дом теперь, когда муж умер, а сын женился и ушел к жене? Льдиной. И я одна на ней в огромном душевном холоде. Льдина… Я живу на льдине. Если бы раз-другой в неделю молодые заходили ко мне, я кормила бы их вкусным обедом, согревала их, хотя им и без меня тепло, а сама бы немножко о них грелась. Это было бы замечательно. Но они не заходят. Даже в мой день рождения только позвонят или эсэмэску пришлют. И остается один лед. Льдина и холод. И я, заледеневшая на нем, вот и всё. Я живу на льдине. Даже челюскинцев – помните? – когда-то спасли со льдины. А кто спасет меня?
- И многих-многих других стариков, живущих точно так же, на льдинах, без надежды хоть немного согреться…
- Ужасный нам выдался век, вот в чем дело! – вздохнула Мура Васильевна. – Когда дети, особенно выросшие, не только не любят своих родителей, но и почти не помогают им. И ничего им от нас не надо, разве что деньжат дали бы… В этом полный порядок: родители и свистнуть не успеют насчет денег, как детки тут как тут. А дальше… чем быстрее старики оставят этот мир, тем для молодых лучше.
Она кивнула мне, прощаясь, и пошла к своему подъезду. А я еще какое-то время молча стояла, глядя ей вслед. И мне казалось, что оттуда доносится мучительный холод льдины. Льдины-дома, на которой приходится жить теперь. Не в тепле, любви и заботах, которых заслуживает возраст, а в лютом холоде.
Потом я свернула к своему подъезду. В душе звучали стихи Андрея Дементьева, которые, хотя и написаны давно, сегодня еще более актуальны, чем прежде.
Не оставляйте матерей одних.
Они от одиночества стареют.
Среди забот, влюбленности и книг
Не забывайте с ними быть добрее.
Им нежность ваша – это целый мир.
Им дорога любая ваша малость.
Попробуйте представить хоть на миг
Вы в молодости собственную старость.
Когда ни писем от детей, ни встреч.
И самый близкий друг ваш - телевизор.
Чтоб маму в этой жизни поберечь, -
Неужто нужны просьбы или визы?
Меж вами ни границ и ни морей.
Всего-то надо сесть в трамвай иль поезд.
Не оставляйте в прошлом матерей,
Возьмите их в грядущее с собою.