НАША КНИЖКА
Мой дорогой внучек!
Мы с тобою живём очень далеко друг от друга. К сожалению, видимся очень редко. Но давай не будем грустить. Я придумала, как нам с тобою быть всегда вместе, рядом. Хочу рассказать тебе истории о себе, о своём детстве, о своих близких и дорогих людях. А ты научишься сам их читать.
Как только откроешь книжку на любой страничке, сразу услышишь мой голос. Я буду разговаривать с тобою. Прикасаться словами к тебе. Обнимать. Ты будешь чувствовать моё тепло, а я – твоё. Если тебя кто-нибудь обидит, я пожалею, и всё пройдет. Если загрустишь, расскажу забавную историю. И даже попробую рассмешить тебя.
Эта книжка – она наша с тобою, и мы в ней никогда не будем расставаться. Никогда-никогда. Может, со временем тебе захочется тоже написать и свои истории из твоей жизни.
1. Ниточка
Внучек, ты помнишь пшеничное поле, куда мы с тобою любили часто ходить? Поле никогда не бывает одинаковым. Колосья, вначале маленькие, тянутся к небу, растут не по дням, а по часам. И вот они уже такой высоты, что мы с тобою можем спрятаться среди них и слушать, как они шепчутся с ветерком.
– Бабушка, смотри, смотри! «Среди колосьев белеют ромашки, синим мазком – васильковые глазки…», – радостно говоришь ты.
– Ой, внучек, как же ты запомнил мои стихи?!
– Я тоже хочу сочинять стихи. Бабушка, научи меня.
– Давай придумаем рифму про колосок. Например: колосок, колосок, ты не низок, а высок. Теперь ты…
– Колосок, колосок, у тебя есть голосок.
– Хорошо! А какой у него голосок?
– Ш-ш-ш-ш…
Между огромными, вывернутыми из земли корнями, делаем свой «домик». Палочка поперек – дверь, «цок-цок, на железный замок». Теперь мы здесь одни в целом мире!
Мне кажется, что с тобой я возвращаюсь в свое детство. Оживают мои воспоминания, хочется обо всем тебе рассказать. Говорю и чувствую, что ты, внучек, все-все понимаешь. Твои глазки очень внимательно, не мигая, смотрят на меня. Никто так не умеет слушать, как ты, – затаив дыхание.
Потом сидим с тобой на лавочке возле дома Розы Михайловны, обнявшись, и долго-долго смотрим, как солнышко садится за горизонт.
– Внучек, смотри, как плывут по небу облака. На что они похожи?
– Вот это облако – на гору, это – на паровоз. А это – на снежную бабу, только о-очень большую.
Мы поднимаем руки к небу:
– Господи, благодарю тебя!
Откуда-то протягивается невидимая ниточка, которая крепко связывает нас.
2. Расставание
Тебе очень нравится слушать истории из моего детства. В который раз ты просишь меня повторить рассказ про «бу-бу-бутылочку» или «галошу», или про «переезд».
– Еще один раз расскажи, всего один раз, – просишь, потрясая пальчиком перед моим носом.
Неподалеку от нас, в отдельном парке, живут олени. Их там много, целое стадо. Нам доставляет большое удовольствие их кормить. Протягиваешь яблоко или морковку между железных прутьев забора. Мягкие оленьи губы дотягиваются до протянутой руки, и в тот же миг цепкие зубы хватают добычу. Надо суметь быстро отдернуть руку! Мы смеемся над ловкостью красивых мирных животных.
У наших соседей есть две лошади, одну из них зовут Ромашка. Она спокойная, разрешает покататься на ней верхом. Я вижу, что тебе немножко страшно, поэтому крепко держу тебя за руку и говорю:
– Не бойся, я рядом.
Какое раздолье жить на природе, играть «в жмурки» среди березовой рощи! Молодые березки так опускают веточки к земле, что под ними удобно прятаться. На самой крепкой и высокой березке ты учишься лазить по веткам, каждый раз все выше и выше. Ух, смелый такой и ловкий!
Вот уже листья на некоторых березках пожелтели. Достаточно слегка раскачать их ветки, как на наши головы сыплется золотой листопад!
Нам хорошо с тобою. И очень грустно оттого, что ты с папой и мамой уезжаешь домой. Твои ручки обвили мою шею. Никакая сила не может разнять их.
– Бабушка, я хочу быть с тобой…
– Мой хороший… Мой родной…
– Бабушка, я тебя люблю. Очень-очень.
– И я тебя…очень люблю. Не забывай меня…
– Не забуду. Ты только не плачь, а молись, бабушка. Богородица Дева радуйся… Бог поможет, чтобы мы встретились.
Сколько бы ни прошло времени, сколько бы ни выпадал снег и не превращался в ручейки, сколько бы ни улетали в теплые края птицы и не возвращались обратно, я всегда буду думать о тебе, мой дорогой внучек. И всегда буду чувствовать тепло твоих ручек, которые обнимают меня. Слышать стук твоего маленького сердца, которое умеет так сильно и преданно любить.
3. В день рождения
Сегодня день рожденья твой –
пять настоящих лет!
Ты появился в день такой,
Сереженька, на свет.
И слово первое «агу»
сказал – мы не забыли.
Представить просто не могу,
как без тебя мы жили?!
Ты помнишь, внучек мой родной,
как мы в пшеничном поле
играли, бегали с тобой?
Такое там раздолье!
А помнишь, средь больших корней
мы сделали свой домик?
Там жили двое дикарей:
ты – Гулливер, я – гномик.
В пакет морковку про запас,
к оленям мы ходили.
Они встречали радо нас,
мы их из рук кормили.
А помнишь, по деревьям ты
учился лазить смело?
Для мамы собирал цветы,
смотрел, как солнце село.
Вдвоем к Семёну шли гулять
маршрутом своим верным.
«Раз-два, иду тебя искать!»
«Стук за себя!» – ты первый.
А помнишь, внучек, листопад?
Мы в нём кружились славно.
И было это год назад…
А кажется – недавно.
Игрушки без тебя грустят,
машинки приуныли.
Они с тобой играть хотят,
Серёжу не забыли.
Мы с дедушкою тоже ждём,
как солнца светлый лучик,
что в домик, где в лесу живем,
приедет в гости внучек.
4. Снегопад
Я спрашивала свою бабусю:
– А ты, правда, была маленькой?!
– Правда, – тихо смеялась бабуся.
– Расскажи об этом.
Перед сном мы с сестрой ложились по обе стороны от бабуси, чтобы быть поближе к ней. И чтобы лучше слышать интересные рассказы из её жизни. Уже сквозь сон до меня доносились слова молитвы, которую бабуся тихонько шептала на ночь.
А теперь я сама уже стала бабушкой и хочу рассказать тебе о своём детстве. Это было давным-давно, как будто в другой жизни. Там были живы мои папа и мама, родственники. Рассказывая тебе, я словно перелистываю книжку со знакомыми картинками
Вот одно из моих первых воспоминаний. Я, маленькая девочка, выхожу во двор, на мне длинное пальто, поверх которого, под руки, завязан большой мамин платок. Идёт снег, он засыпает двор белым пушистым слоем. Я оставляю на нём свои следы. Подставляю ладошки в варежках, ловлю снежинки, слизываю их языком. Они безвкусные.
Поднимаю лицо навстречу летящему снегу. Его так много, он падает и падает откуда-то сверху, слепит глаза. И кажется, что это уже не снег, а хлопья мыльной пены, когда мама стирает бельё в корыте. Они готовы обрушиться на меня и накрыть с головой!
В испуге, бегу в дом. Но не умею объяснить маме, чего так сильно испугалась. Я ведь ещё совсем маленькая, и не умею выражать свои мысли.
Зато сам снегопад запомнила так, как будто это было вчера.
5. После ливня
Однажды папа и мама поехали на рынок, а нас с сестрой, малышей, оставили дома. Они думали, что успеют приехать, пока мы ещё будем спать с утра. Купили на рынке продукты и две куколки: мне и сестре. Одинаковые, чтобы мы не ссорились.
Неожиданно небо заволокло темными тучами. Началась сильная гроза, пошёл проливной дождь. Мама рассказывала, что это был настоящий ливень.
Папа вёл машину, но потоки дождя заливали стекло так, что не было видно дорогу. Поэтому пришлось остановиться. Мама очень волновалась, она боялась, что мы проснёмся, выйдем на улицу и попадём под ливень. Можем испугаться, или с нами случиться что-то плохое.
Вскоре дождь прекратился, и они поехали домой. Как была рада мама, когда она увидела, что мы даже ещё не просыпались. Она тихонько положила нам под подушки куколки.
На улице всё было залито водой. Квочка – курица, мама цыплят, не переставая, кричала своё «ко-ко-ко». Так она звала своих деток, которых мы с мамой спасали. Доставали из луж мокрых, грязных цыплят, затем мыли их в тёплой воде и клали в сухое место. Некоторых, слабеньких, у которых крылышки были опущены, мама брала в ладошку и подносила к губам, дышала на них тёплым воздухом. И эти желтые комочки начинали пищать тоненькими голосами: «пи-пи-пи».
Потом мы собрали всех цыплят вместе, квочка накрыла их крыльями и, довольная заквохтала: квох-квох-квох. Я боялась, что она их задушит. Но мама объяснила, что под крыльями у курицы мягкий пух, и там цыплятам очень уютно и тепло, как в домике.
«Квочка-мама любит своих деток, поэтому она не сделает им больно», – сказала мама.
6. Куколки
Мы с моей старшей сестричкой Галей родились вскоре после войны. Тогда многие люди жили бедно, мы тоже. Детям делали, в основном, самодельные игрушки. Девочкам мамы шили кукол сами, на тряпичном лице карандашом рисовали глаза, нос и губы. Поэтому мы с сестрой так сильно обрадовались, увидев под подушками настоящих куколок. Они были очень красивыми, в розовых платьицах и с заплетёнными белыми косичками.
После завтрака мама отправила нас во двор гулять. Там собирались и маленькие дети, и постарше. Все нас окружили и стали рассматривать куколок. Некоторые хотели их потрогать, спрашивали:
– Они живые?
Мы пожимали плечами, мол, не знаем. Большой мальчик сказал:
– Конечно, они живые. Хотите, проверим?
– Как? – дети наперебой стали задавать вопросы.
– А так, – сказал всезнайка, – надо оторвать у куклы голову, и там увидим кишочки и сердце.
Дети в один голос закричали:
– Давайте оторвём голову!
Мальчик протянул ко мне руку, и я, сама не зная почему, отдала ему куклу. Наверное, хотела увидеть, как бьётся её сердце.
Головка куклы сразу не отрывалась. Тогда мальчик потянул за косички сильнее. Неожиданно из куклы посыпались опилки, а её головка упала на землю.
– Не живая…– разочарованно загудели детские голоса.
– Да, эта – не настоящая. Давайте проверим вторую куклу.
И только когда и в этот раз на землю посыпались опилки, мальчик вдруг сказал:
– Ну, мне пора.
И быстро убежал.
Откуда-то, с глубины моего маленького тела, вырвался плач. В протянутых вперед ручках я несла маме то, что осталось от любимой игрушки.
И плакала так безутешно, словно куколка и вправду была живой и умерла на моих глазах.
7.Воробьиная ночь
Какое-то время наша семья жила в доме, в который когда-то во время войны попали осколки снаряда. Крышу чинили, но всё равно, когда шёл сильный дождь, она протекала в нескольких местах.
Однажды разразилась сильная гроза, почти всё время сверкали молнии. От раскатистого грома даже стены сотрясались. Мама сказала, что это «воробьиная ночь». Наверное, потому, что воробьям негде было укрыться от такой бури.
С потолка текут мутные ручейки. Под них мы подставляем вёдра, кастрюли и даже миски. Постели становятся сырыми, из печки в комнату идёт едкий дым. Мама говорит: «Нет тяги». Заворачивает нас в тёплую взрослую одежду, только наши головки торчат из больших колючих воротников.
Электричества и в помине нет. Под потолком висит керосиновая лампа. Когда где-то совсем рядом гремит раскатисто гром, она слегка раскачивается. На стенах, особенно, по углам, бродят мохнатые тени. Чтобы не видеть их, я закрываю глазки и вскоре засыпаю.
А утром в окно светит солнышко, мама наклоняется надо мной. Я тянусь к ней ручками, улыбаюсь. Молодая красивая мама в солнечном свете… Она что-то говорит мне, но слова её унесло с собой время. Я подольше задерживаюсь на этой картинке, сохранившейся в моей детской памяти.
А о той воробьиной ночи мне хочется забыть, как о страшном сне.
8. Новогодняя елка
Первую в своей жизни ёлку я запомнила вот как. Папа внёс в дом небольшое деревцо, поставил его в ведро с песком. Как потом вспоминала мама, это был дубок. На нём сохранилось несколько желтых листьев.
На ниточках мама вешала на ветки самодельные кораблики, самолётики, которые умело делал папа. Особенно мне запомнилось, как он брал разноцветные, нарезанные из бумаги, полоски и концы скреплял разведённым жидким тестом.
Получалось колечко. Затем он протягивал сквозь него другую полоску и снова склеивал. Получалось много-много разноцветных колец, соединенных между собой. Этой бумажной цепочкой обвернули «ёлку» несколько раз, получилось очень красиво. Я хлопала в ладоши и прыгала от радости.
Когда мне исполнилось пять лет, в нашем бедном, с протекающей крышей, доме впервые появилась настоящая лесная ёлка. Наверное, это мама настояла купить её, она всегда желала для нас с сестрой всего самого лучшего. Говорила: «У меня было горькое детство, пусть хоть дети порадуются».
Помню, как мы несли эту пушистую ёлку по глубокому снегу из магазина. Мама держала её за ствол одной рукой, а мы с сестрой – за ветки. Иногда они касались снега, оставляя на нём волнистый след. В другой руке мама несла упакованные в коробке настоящие игрушки.
Ёлка оказалась такой высокой, а потолок в доме такой низкий, что ствол пришлось укорачивать. Вечером пришел с работы папа, взял пилу, и по дому пошел смоляной, хвойный запах. Запах леса, детства, праздника…
На ветки повесили блестящие разноцветные шары. Стеклянные зайчики и белочки, словно прискакавшие из леса на праздник, заняли на ёлке свои места. Казалось, что более нарядной ёлки нет во всем свете.
И тут папа сказал:
– Мне нужны картон, кусочек красной ткани и солома.
Мы с сестрой удивленно переглянулись, а мама быстренько всё это нашла. И мы, затаив дыхание, стали наблюдать за руками папы. Он ловкими движениями вырезал из картона звезду, потом обтянул её красной тканью. Мама при помощи иголки с ниткой скрепила концы ткани с обратной стороны. Длинные соломины папа аккуратно разрезал вдоль и хорошенько разгладил их утюгом. А затем сделал из них серп и молот и приклеил в середине звезды. Мы ахнули!..
Подняв вверх личики, с замиранием сердца смотрели, как папа, встав на стул, прикрепил эту красоту на самой верхушке ёлки.
Позже в моей жизни было много других ёлок, других праздников Нового года. На школьные утренники мама допоздна шила для нас с сестрой марлевые платья, обшивала стеклярусом короны – наряды «снежинок. Под песенку «В лесу родилась елочка» мы водили вокруг ёлки хороводы. Возвращались домой с подарками.
Обычно в бумажных пакетах были конфеты, печенья, зеленое яблоко и пара мандаринок.
Но почему-то дубок с бумажной цепочкой и пахнущая смолой лесная красавица, которую мы еле втащили в дом, запомнились мне больше всего.
Я и сейчас, если закрою глаза, увижу отчетливо красную звезду на самой верхушке ёлки. А на ней золотые серп и молот.
9. В Марионополе
Однажды я уже жила в раю. Место это называлось Марионополь. В этом селе была всего одна улица. По рассказам людей, все дома на ней построили немцы. Может быть, поэтому село еще называли «колония».
После прежнего ветхого жилища с протекающим потолком и сырыми стенами, мы не могли нарадоваться на дом, в котором поселилась наша семья. Он был сделан из кирпича, входная дверь напоминала арку. Теплый зимой и прохладный жарким летом, дом был всегда сухим, а крепкой островерхой крыше никакая буря была не страшна
Напротив нашего дома стояла двухэтажная мельница, где мололи из пшеницы муку. Также там делали из семечек подсолнечное масло. Его ароматный запах часто был слышен в воздухе и даже щекотал в носу.
Если идти мимо мельницы вниз по тропинке, попадешь прямо к речке. По берегам её росли камыши, а из земли торчали серые валуны – невысокие скалы. Вокруг села шли глубокие рвы, их называли «окопы», они остались от войны. Иногда мы находили там ржавые гильзы, брать которые нам не разрешали. Весной рвы покрывались густым спорышом, словно ковром.
– Галочка, – кричу я, – догоняй меня!
И со смехом убегаю – вверх-вниз. Горячий степной ветер пахнет чепчиком, полынью. Он словно играет с нами, обдувая со всех сторон.
– Ну что, пойдем на скалы?
– Пойдем!
И мы бежим наперегонки к речке. Помогая друг дружке, держась за руки, осторожно пробираемся по серым валунам. Залазим на плоскую, нагретую солнцем, скалу, садимся на ней, свесив вниз ноги. Любуемся на речку. Слушаем, как шумят камыши, в которых иногда слышны всплески или кваканье лягушек.
– Смотри, ящерица, – говорит сестра. – Она греется на солнце, не бойся её
В отличие от меня, Галя очень смелая, не боится гусениц, лягушек и сусликов.
Сверху, с горы, доносится голос мамы:
– Девча-а-ата-а, идите обе-едать! Уток гоните дом-о-ой!
Утки, которых у нас развелось очень много, уже накупались в речке. И теперь, все белые, чистые, обсыхают на бережку. Затем послушно идут вместе с нами, дома их ждет тоже обед. В большом корыте посреди двора белеют замешанные отруби. Это отходы от муки, под навесом во дворе мельницы их там целая гора.
Иногда женщины, которые работают на мельнице, насыпают нам с сестрой полные карманы очищенных зёрнышек семечек. Обжаренные мамой на сковороде, подрумяненные, сладкие на вкус, они сами просятся в рот. Набираешь полную ладошку, прикладываешь к ним влажный язык – слюна очень клейкая. Но мама машет пальцем, так нельзя кушать, это – некультурно.
Беру ложечку, сажусь за стол. Так легко и просто быть послушницей, если живешь в настоящем раю.
10. Радио
Зима, снег, морозец. В доме топится печка, мы с сестрой, раскрасневшиеся, сидим на теплой лежанке. Только что пришли с улицы, где катались с горки на санках, лепили снежную бабу. Рядом с нами, свернувшись калачиком, спит кот, иногда он мурлычет от удовольствия. В доме тепло-тепло.
– Умеют немцы строить дома, – говорит мама.
Во дворе мельницы можно брать шелуху семечек, сколько хочешь, это – отходы. А мы топим ими печку.
Вот мама зашла в дом, занесла мешок с шелухой. Он совсем легкий, даже я, маленькая, могу его поднять. Мама набирает совком шелуху и бросает в печку.
Там начинает потрескивать, постреливать, по дому идет аромат свежего подсолнечного масла. И вдруг шелуха разом вся вспыхивает, охваченная языками пламени. Хорошо, что папа придумал сделать «форсунку» – вставил в печку железный полукруг с пробитыми дырочками, иначе огонь мог бы вырваться из дверцы наружу. Да, наш папа – на все руки мастер! Так мама о нем говорит.
Как хорошо, что у нас уже есть электричество, по вечерам светло. Папа, мама и мы с сестрой собираемся за столом, родители вслух читают нам книжки, рассказывают истории о своем детстве. Мы с сестрой придумываем разные игры. Весело!
Однажды папа привез из города большую коробку. Я нетерпеливо запрыгала вокруг.
– Это радио, – сообщил папа.
Поставил его на стол, повернул черное колесико внизу. И зазвучала, полилась красивая музыка. Когда она закончилась, голос невидимого человека стал выразительно читать сказку про «золотую» рыбку. Это было настоящее чудо!
Каждый вечер мы с сестрой ставили стулья вокруг радио, всей семьей садились и слушали интересные рассказы, песни, сказки и пьесы. Когда были передачи о войне, мама тихонько украдкой плакала.
Иногда сидели долго, слушали радио, не включая свет. А время от времени подброшенная в печку шелуха вспыхивала, озаряя все вокруг.
11. За грубой
Груба – это идущая от печки стена в спальню, через неё шло в комнату тепло
Между грубой и стеной дома было небольшое пространство, там мне нравилось иногда сидеть одной, слушать передачу по радио, пока взрослые были заняты.
Или рассматривать картинки в книжках, играть во что-то. Там, за грубой, у меня был свой детский мир.
Еще мне нравилось убираться, особенно, когда никого не было дома. Уйдет мама к соседке или за водой в другой конец села, а я начинаю мыть посуду, подметать пол. Все вещи, которые, как мне казалось, лежали не на своем месте, я убирала за грубу. Это место было для меня вроде шкафа.
На столе выставляла открытки, которые нам присылали родственники к праздникам, и с нетерпением ждала маму. Издалека её увижу и уже представляю, как она войдет, поставит на лавочку ведра, снимет платок и…
А вдруг не заметит?!..
Но мама всё видела, всё замечала. И ласково так говорила:
– Трудивнычка ты моя, хозяюшка…
Порадовала маму, а мне больше ничего и не надо. Правда, нередко папа, мама или сестра искали свои вещи и не могли найти.
Через какое-то время находили их... за грубой.
12. Детский дом
В Марионополе был Детский дом. Там жили дети разных возрастов, у которых не было родителей. Мы с мамой часто ходили на его территорию, так как там был колодец с питьевой водой. Когда мама видела, как дети тащили по снегу мокрые матрацы после ночи, расстраивалась.
– Разве бы родная мама позволила ложиться ребенку в холодную постель?! – с болью в голосе говорила она.
Однажды мы увидели, как несколько ребят поочередно били мальчишку, потом выяснилось, «новенького».
Тут появился директор Детского дома, он жил недалеко от нас. Мальчишки врассыпную, на месте остался только заплаканный малец. Всхлипывая, он жаловался на ребят, показывая разорванный рукав рубашки.
Неожиданно директор со всей силы рванул рукав – тот оторвался и беспомощно упал на землю. Директор резко повернулся, хотел уйти, но ему перегородила дорогу моя мама. Я наблюдала издали, как она гневно изменилась в лице, как резко потрясала кулаком в воздухе. Я даже испугалась, как бы она не ударила директора.
Но всё закончилось мирно, директор оказался бывшим фронтовиком. Маме он объяснил, что если бы он наказал ребят, «новенький» долго бы оставался изгоем в детском доме и мишенью для обиженных жизнью ребят. А так они пожалели мальчишку и сразу приняли его в свой детский коллектив.
Самое главное, директор разрешил, чтобы детдомовцы приходили к нам домой. Наш дом стал для них родным. Ходили группами и поодиночке, девочки любили играть со мной и сестрой, заплетали нам косы. Мама всегда старалась их угостить, учила вышивать крестиком на пяльцах. При этом она затягивала душевную песню, девочки подпевали:
Два кольори моi, два кольори,
оба на полотнi, в душi моiй оба...
Когда детдомовцев везли на экскурсию или выступать с концертом, нас с сестрой брали с собой тоже.
Останавливалась у двора машина, и все ждали, пока мама нас переодевала в нарядные платьица. Все сидели в кузове машины на лавочках, впереди кто-то держал развевающийся красный флаг. А пели так громко, что ветер разносил песню по всей округе.
13. Валерка
Среди сельских ребят, с кем мы играли в разные игры, выделялся один мальчик. Звали его Валерка. По возрасту, он такой, как моя сестра Галя, на два года старше меня. Отец Валерки был директором Детского дома, семья жила по соседству с нами. В доме у них был большой шкаф с книгами.
Кроме Валерки в семье были еще два брата и маленькая сестрёнка. Иногда я видела, как вся семья обедала или ужинала за большим круглым столом, застеленным белой скатертью.
Валерка все время что-то придумывал, и играть с ним было очень интересно. Иногда он выносил во двор большие взрослые книги, в них были цветные картинки и фотографии. Показывая их, Валерка рассказывал нам о разных странах и городах, затем предлагал:
– Давайте путешествовать. В какую страну поедем?
В каких странах мы только не побывали в своих фантазиях! А сколько забавных историй придумали!
Однажды Валерка сказал:
– Давайте построим коптильню.
– А что это такое? – спросила я.
– Это печка, когда в ней горит огонь, дым выходит через дымоход. В нём повесим сырую рыбу. Она закоптится, и мы будем есть копченую рыбу.
Нашли кирпичи, Валерка замесил глину и песок. Этим раствором намазывали стенки кирпичей, складывая один поверх другого. Дымоход сделали из железной трубы. Коптильня получилась хоть и неровная, но всем понравилась.
– Завтра на зорьке идем ловить рыбу, – скомандовал Валерка.
Поднимается солнце, стелется утренний туман над речкой, в прозрачной воде, как в зеркале, отражаются белые кувшинки. Тихонько шепчутся с ветерком камыши.
Удочка есть только у Валерки. Он поочередно даёт её нам с сестрой, учит насаживать на крючок червяков, которых мы накануне нарыли. Хотя я смотрю во все глаза, но Валерка меня опережает.
– Смотри, смотри, поплавок дергается. Тяни!
И сам, быстрым движением, поднимает удочку над водой. На леске блестит на солнце, вся извиваясь, маленькая рыбешка.
– Это моя, я её буду есть!
Мне хочется закрепить свою первую удачу.
– Ладно, будешь, – миролюбиво разрешает Валерка.
И вот уже почти полная банка рыбок, жадно хватающих ртом воздух.
– Всё, пора завтракать. Пойдемте коптить рыбу! – решительно говорит Валерка.
Я помню вкус сырой рыбы, сильно пахнущей дымом. От неё во рту оставался горьковатый привкус, а на губах – черная копоть.
Но мы мужественно всё съели. Таковы были правила нашей игры.
14. Концерт
В следующий раз Валерка затеял провести концерт.
– Пригласим соседей, сделаем костер и будем выступать, – сказал он.
–Можно подарить всем букетики цветов, – предложила моя сестра с серьезным видом.
Валерка согласился.
И подготовка началась. Выбрали место на зелёной лужайке. Валерка с Галей начертили на земле пятиконечную, большого размера, звезду. Мне поручили тереть кирпичи друг о дружку, чтобы получалась красная крошка. Ею должны были засыпать звезду по краям. Это была трудная и скучная работа, я растёрла ладошки чуть не до крови. Но стойко продолжала добывать красную кирпичную пыль.
Тем временем Галя и Валерка сходили к речке, там нарвали много разных цветов, сделали из них букетики для зрителей.
Времени для репетиции самих выступлений уже не оставалось.
– Ничего, – сказал Валерка. – Я буду танцевать, а вы смотрите на меня. Повторяйте за мною, – что я буду делать, то делайте и вы.
Соседи расселись на приготовленных для них стульях и лавочках. Старший брат Валерки развел костер, искры его далеко были видны в чёрном вечернем небе. Валерка объявлял номера, мы поочередно читали стихи. Я дважды рассказала одно и то же стихотворение:
Я маленькая девочка,
я в школу не хожу.
Я Ленина не видела,
но я его люблю.
Отец Валерки вынес из дома блестящий аккордеон и заиграл мелодию песни «Яблочко». Валерка отвел руки в сторону и стал делать под музыку танцевальные движения. Мы с Галей старались их повторить. Но из-за сестры мне не очень было видно, когда Валерка начинал изображать руками то бинокль, то как будто рвать в корзинку яблоки. Поэтому я опаздывала в танце, а потом сбилась и совсем перестала наблюдать.
Музыка была такой весёлой, задорной, что я непроизвольно сама стала делать движения. Которые, как мне казалось, были уже откуда-то мне знакомы. И даже не заметила, как танцоры ушли. А я осталась на лужайке одна, под музыку взмахивая руками, притопывая ножками. И кружилась, кружилась… Затем поклонилась, как учил Валерка.
Люди, улыбаясь, долго хлопали. Мне хотелось, чтоб этот праздник не заканчивался никогда!
15. Галоша
В Марионополе моя сестра ходила в школу, во второй класс. Иногда она забывала дома что-то из школьных принадлежностей, и мама говорила:
– Лида, отнеси это в школу и отдай Гале.
И ещё давала мне с собой блинчики или яблоко, чтобы сестра на перемене поела. Я охотно и бодро шла в школу. Вначале я не знала, как себя там вести.
Открывала дверь и во время урока заходила в класс. На это учитель сделал мне замечание. После этого я стояла возле двери, за которой училась сестра. Терпеливо ждала перемену, пока уборщица со всей силы не начинала трясти металлическим звонком. От его звука я даже уши закрывала.
Как-то зимой я несла очередную порцию блинчиков в школу, по пути съев часть из них. Вначале я прокусывала в блинчике «глазки, ротик и носик», а потом съедала его весь. На морозце он, еще теплый, казался необыкновенно вкусным.
Вдруг я увидела большую, чёрную, как земля, собаку и остановилась в страхе. Идти вперед я боялась, решила вернуться домой. Но собака пошла за мной. «Наверное, она голодная и хочет кушать», – подумала я. И бросила ей блинчик.
Собака на лету схватила его и тут же проглотила. Два последних блинчика она также быстро съела и снова смотрела на меня выжидающе. Как только я сделала шаг, она требовательно зарычала. И я, не чуя под собой земли, по глубокому снегу, сколько есть силы, побежала в сторону дома.
Мне всё время казалось, что собака мчится за мной и вот-вот схватит меня своими острыми зубами.
Только возле дома, почувствовав себя в безопасности, я оглянулась. Собаки нигде не было видно. Но тут я увидела, что на одном валенке нет галоши. С криком « Мамочка, я потеряла галошу!» вбежала в дом.
– Ничего страшного, – стала успокаивать меня мама. – Сейчас я пойду и найду её.
– Как же ты найдешь её в глубоком снегу?! – с недоверием спрашивала я.
– Если не найду сейчас, то когда пригреет солнышко, снег растает и твоя галоша всё равно найдется.
– А если её другие люди найдут и заберут?
– Ну кому же нужна одна галоша?! – весело сказала мама, накидывая на голову платок, готова идти на поиски.
Это меня немного успокоило, я села у окна и стала смотреть на дорогу. Вот мама идёт по улице, в некоторых местах останавливается и палкой разгребает снег.
В одном месте она наклонилась, потом подняла руку над головой. Несмотря на расстояние, я отчетливо увидела в её руке галошу.
И радостно помахала маме, хотя она и не могла меня видеть.
16. Как меня навещали
Однажды у меня на пятке ноги образовался нарыв. Посадив себе на спину, мама понесла меня к фельдшеру. Он очень быстро, я не успела даже ойкнуть, вскрыл скальпелем гнойник. Затем из большой бутылки налил на сложенный в несколько слоев бинт какую-то желтую жидкость, умело и ловко забинтовал мою ногу.
– Пока ходить нельзя, – сказал он. – Дня три надо полежать в постели.
Мама постоянно была занята работой по хозяйству, сестра уроками, а мне было скучно лежать одной.
И тут открывается дверь и заходит Валерка.
– Я пришел навестить больную, – поздоровавшись, по-взрослому, сказал он.
Поставил передо мной угощение – блюдечко с мёдом. И стал рассказывать, как он когда-то с родителями ездил в Москву.
– В Мавзолее я видел настоящего Ленина, – с гордостью сказал Валерка.
– Живого?! – от удивления я таращу глаза.
– Нет, он не живой. Но – настоящий.
Затем приходит соседская девочка, моя подружка Люда. Её отец уехал работать на целину, там очень большие, как море, поля. Люда по нему скучает. Когда мама на работе, она всегда у нас.
Мы играем с нею в домики, они у нас везде – во дворе, в доме, в окопах. Веточками или палочками ограждаем место – вот тебе и домик. Ещё мы называем его «хатка». Веничком из веток подметаем, там должно быть очень чисто. Стоят «кроватки», «столик», обязательно «плита», где «варится варенье». Всё это игрушечное, сделанное из дощечек или картонок.
Возле домика привязана на верёвке «корова» – длинная палка. «Молоко» делаем, выжимая воду из мокрых отрубей. Оно белое по цвету, его даже можно пить, мама говорит, что оно полезное.
Пока я болею, Люда сидит возле меня, ей одной скучно играть. Она принесла мне открытку.
– Пусть она будет у тебя, – щедро разрешает она. – Я заберу её, когда ты выздоровеешь.
На открытке пшеничное поле.
– Это целина, папка прислал, – объясняет девочка.
– А почему твоего папки не видно там?
– Просто папкин комбайн большой, и он не вместился в открытку.
И я ей верю.
17. Переезд
Как-то я услышала в разговоре взрослых слово «переезд». Спросила об этом маму.
– Что значит слово «переезд»?
– Это значит, что мы скоро переедем на новое место, – сказала мама.
–Я не хочу, чтобы был переезд, – огорчилась я. – Мне и здесь нравится.
– Нам тоже нравится здесь, но Марионополь – маленькое село, отсюда трудно куда-нибудь добираться. Мы с папой думаем о вас с Галей, о том времени, когда вы подрастете. В селе, куда мы переедем, есть большая школа, а также там ходит поезд. На нём вы сможете после окончания школы ездить в город учиться то ли на врача, то ли на учителя, кем захотите стать.
– Поезд?! Настоящий, с вагончиками?! И мы поедем на нём далеко-далеко? Ура-а! Я радостно захлопала в ладоши.
С того времени я только и думала о переезде. В ожидании его собрала свои нехитрые игрушки и перестала играть в «хатки».
И вот однажды подъехала грузовая машина, на неё погрузили сундук, кровати и большой узел с вещами. Радио поставили в кабину, чтобы не разбилось. А мы все залезли в кузов.
– Ой, я забыла свою «корову»!– вдруг вспомнила я.
– Пусть она останется здесь, – сказал кто-то из взрослых.
Мама держала в руках фикус, опасаясь, чтобы он не сломался в дороге.
Разросшийся комнатный цветок «роза» занимал чуть ли не полмашины. И я не сразу увидела из-за него соседскую девочку Люду. Она стояла возле своей мамы и плакала.
– Пойди, попрощайся с подружкой, – говорили мне.
Но я продолжала сидеть на месте. С высоты кузова видела, как Люда уткнулась лицом в подол материной юбки, потом ещё раз подняла на меня заплаканное лицо.
Машина тронулась с места и поехала вдоль улицы. За машиной шла, спотыкаясь, привязанная корова, поэтому ехали очень медленно. А мне хотелось побыстрее, туда, за горизонт, где начиналась совсем новая для меня жизнь!
Она казалась мне такой красивой, как в сказке. Иногда даже приходилось зажмуривать глаза от её яркого сияния.
18. Белые тапочки
Машина въехала во двор и остановилась.
– Приехали!
Взрослые стали выгружать вещи. А я стояла на одном месте и смотрела на дом – чужой, неприветливый, с покосившейся дверью. Потом переступила порог. Всего одна комната дохнула на меня холодом.
Папа сразу ушёл на работу, мама повела на верёвке корову пастись. Сестра взяла книжку и села у окна читать.
Я смотрела на кучу вещей посреди комнаты – разрушенный мир, который я так любила. Вышла на улицу. Пустой двор, всё-всё здесь чужое. Села на деревянный настил у порога. Потом легла на нём, положив голову на руки. Закрыла глаза, как будто уснула.
И вдруг услышала обрывок знакомой песни, вскочила на ноги. Увидела удаляющуюся машину, на которой развевался красный флаг. Это детдомовцы! Видно, они возвращались после концерта...
Вечером сестра нечаянно ударила меня алюминиевой кружкой по голове. Совсем не больно. Но я почему-то расплакалась. И долго плакала, всхлипывая, сотрясаясь всем своим худеньким телом.
Зашла в дом мама, поставила ведро с молоком на лавку. Затем посадила меня на колени.
– Мы скоро построим свой дом, там будет хорошо.
Почему мама сказала эти слова, а не какие-то другие?
Её рука, которая гладила меня по волосам, была теплая, пахла молоком. От близости мамы и знакомого запаха мне стало уютно. Я перестала плакать.
– А в нашем доме будет тепло зимой? – спросила я.
– Конечно, – сказала она. – А еще что ты хочешь, чтобы там было?
– Хочу, чтобы была груба и лежанка. И чтобы всем ты сшила белые тапочки.
19. Красные туфельки
Был период, когда из-за строительства дома мои родители едва сводили концы с концами. Мне пора идти в первый класс. Из одежды – только старые вещи моей старшей сестры.
И тут приезжает к нам моя крестная мама, Мария Ивановна, дарит мне ткань на платье. И вот я уже стою с поочередно поднятыми вверх руками – мама вырезает прямо на мне проймы рукавов. Весело стучит машинка – и за ночь рождается платье.
Из старого зеркала смотрит на меня улыбающаяся девочка в нарядном ситцевом платьице. На синем фоне – белый горошек. Внизу – белая кайма и такой же воротничок.
И, словно из сказки о Золушке, у меня появляются туфельки. Красные парусиновые с поперечной застежкой.
Мама внимательно смотрит, как я их примеряю. С трудом втиснув в туфельки свои ноги, сделала шаг – и почувствовала боль в пальцах.
– Они маленькие на тебя, – сказала мама. – Снимай, мы обменяем их, возьмем на размер больше.
– Нет! – я крепко прижала туфли к себе.
Мне казалось, что я могу потерять их навсегда. Ведь у меня ещё никогда не было таких красивых башмачков.
– Ладно, – сказала мама.
Взяла меня за руку, мы вместе пошли в магазин. И только когда подобрали мне такие же туфли, но большего размера, я вздохнула с облегчением.
МАЛЕНЬКАЯ ГРЕШНИЦА
20. Бутылочка
Мне было года четыре, когда однажды мы с мамой зашли в гости к одной маминой знакомой. Пока они между собой разговаривали, я рассматривала открытки на круглом столе, который стоял посреди комнаты.
Моё внимание привлекли не столько сами картинки, а то, как они держались и не падали. Оказалось, за каждой из них стояли пустые бутылочки, от которых исходил слабый запах духов. Они все были разные, не похожие одна на другую. Круглые, плоские, разного размера и формы. Я ещё никогда не видела такого богатства!
Особенно, мне понравилась одна бутылочка – совсем маленькая, с блестящей желтой пробочкой. «Интересно, – подумала я, – она смогла бы поместиться в моей руке?»
Бутылочка оказалась гладенькой, приятной на ощупь, и лежала в ладошке словно птенец, который однажды выпал из гнезда. Пробочка легко откручивалась и закручивалась на узком ребристом горлышке.
Когда мама окликнула меня, чтоб уходить домой, как-то так получилось, что я пошла за ней, а в руке моей продолжала лежать бутылочка.
По дороге я несколько раз хотела сказать маме о ней, но так и не сказала. Какой-то голосок внутри меня говорил, что я поступила плохо. И дома тоже молчала, играть с бутылочкой мне расхотелось. Я всё продолжала сидеть в уголке и сжимать её в запотевшей ладошке.
Пока мама вдруг спросила:
– Что-то ты так притихла? А что это у тебя в руке?
– Бу-бу-бу…
–Что это еще за «бубу»? – встревожилась мама.
– Бу-бу-бу-бу…бутылочка, – с трудом выговорила я это слово. И разжала ладошку.
Запомнилось, как мы с мамой долго шли по темной, плохо освещенной улице, затем постучали в дверь. Знакомая мамы удивилась, что мы пришли в такой поздний час с пустой бутылочкой.
– Нельзя брать ничего чужого, – сказала мама. – Не тобой положено, не тобой возьмётся.
Мы уже хотели уходить, но добрая женщина подвела меня к столу, уставленному открытками.
– Выбери то, что тебе понравится. Что ты хочешь?
Я посмотрела на стол, потом перевела взгляд на маму и тихо сказала:
– Я хочу спать.
Глаза у меня просто слипались.
По дороге домой я одной рукой крепко держалась за руку мамы. В ладони второй руки лежала маленькая бутылочка с желтой пробочкой, теперь уже подаренная мне.
21. Подушечки
Нам с сестрой в детстве очень редко покупали сладости. Обычно, это были конфеты «подушечки». Они были квадратные, обсыпанные сахарной пудрой, а внутри у них было повидло. Мы с сестрой делили их поровну, получалось у каждой по несколько штук. Чтобы продлить удовольствие, прокусывали уголок конфеты и палочкой ели повидло. Я мечтала, когда вырасту и заработаю много денег, куплю целый ящик подушечек. И вся семья будет их есть, есть, есть… А то мама никогда их даже в рот не берет, все отдаёт нам.
Как-то мама пошла в магазин, а мы с сестрой сидели в кустах сирени. Галя уже ходила в первый класс, и я любила слушать её рассказы о школе, о том, что она прочитала в книжках. В этот раз сестра стала рассказывать историю о сиротке, у которой умерла мама. Несчастная девочка жила с мачехой, та её сильно обижала.
Во время рассказа лицо сестры хмурилось, голос становился злым, когда она говорила словами мачехи. У сиротки же, наоборот, был тоненький жалобный голосок.
– Мамочка, – плакала она от обиды и горя, – зачем ты умерла?!
Мне становилось страшно и боязно остаться вдруг без своей мамы. Я словно видела себя на месте сиротки. Горячие слёзы подступали к горлу, беззвучно текли по моему лицу.
В это время нас окликнула мама. Она уже вернулась из магазина, держала в руках сетку с продуктами. Рядом с нею стояла какая-то женщина, они разговаривали:
– А это мои дети, – сказала мама, когда мы вынырнули из сиреневых зарослей.
И тут же обратила внимание на то, что у меня глаза на мокром месте.
– Что такое, почему ты плачешь? – обеспокоенно спросила она меня.
До сих пор не знаю, зачем я сказала неправду. Может быть, мне было стыдно признаться, что я плачу от жалости?
– Меня Галя била, – сказала я.
Маме стало неловко перед женщиной, она поспешила зайти с нами в дом.
– Я – не била её, – твердо сказала сестра, уверенная в своей правоте.
У меня ещё было время сказать правду. Но рассерженная мама вдруг объявила:
– Вот что, Галя, ты – наказана. Становись в угол. А конфеты, которые я принесла, будут только Лиде.
Подушечки… Как я мечтала о них, о том времени, когда можно будет положить целую конфету в рот и просто жевать её, а не есть по капельке. И вот у меня в руках целый кулек подушечек! Конфеты не надо делить, они все мои.
Но почему-то не хочется их есть самой. И не радостно совсем, даже грустно. Сестра стоит в углу, лицом к стене. Молчит. Беру в руки кулечек и подхожу к ней. Протягиваю, мол, на, бери, все твои. Она отталкивает меня.
Несколько подушечек мне всё же удается положить в руку сестры, крепко сжимая её пальцы.
22. Наталья Даниловна
Я очень любила свою первую учительницу. Её звали Наталья Даниловна. У неё доброе круглое лицо, на голове высоко выложены две косы, связанные коричневой лентой. Голос у Натальи Даниловны ласковый, спокойный. Она улыбается, называя детей «мои деточки», обнимает всех, словно крыльями. И если кто остается в стороне, говорит:
– Ваня (или Коля), иди к нам, что же ты там стоишь один?
Она любит всех, и все дети любят её и охотно слушаются. Утром девочки приходят пораньше, чтобы, завидев учительницу, бежать ей навстречу. Забирают из рук сумку, помогают нести тетради. На стол кладут кто яблоко, кто конфету.
А после уроков не хочется расставаться с любимой учительницей. И всем хочется рассказать ей что-то своё. Поделиться какой-то радостью, хотя бывали и грустные истории.
– А мой папка вчера ругался, хотел мамке косу отрубить, – говорит одна девочка.
Наталья Даниловна берет её за руку, вытирает на щечках слёзы и говорит:
– А мы с тобой пойдем сейчас и поговорим с твоим папой, чтобы он так больше не делал.
Я училась охотно и легко. В конце первого класса мне, как примерной ученице, подарили книжку. На обложке был нарисован веселый воробышек на кленовой ветке, а книжка называлась «Цвинь-цвиринь».
Подняв подарок высоко над головой, я не шла – бежала, не разбирая дороги, со всех ног домой. Остановилась, запыхавшись, еле переводя дыхание, только во дворе, где сидела за столом вся семья и приехавшая в гости бабуся. Протянув им книжку, только и могла вымолвить:
– Цвинь!..Цвиринь!..
23. Раиса Михайловна
И вот однажды Наталья Даниловна зашла в класс не одна и сказала:
– Это – Раиса Михайловна. Она будет вашей учительницей.
Наша новая учительница была молодой, с черными, как воронье крыло, волосами. Широкие густые брови срастались на переносице. Раиса Михайловна была очень строгой, и чуть что, кричала на детей, особенно мальчишек, наказывала за любую провинность. Когда её не было в классе, дети начинали сильно шуметь. Но как только открывалась дверь, тут же замолкали.
Все боялись Раису Михайловну, я – тоже. Мне стало казаться, что я могу сделать что-то не так, и учительница будет также кричать на меня. Иногда я просыпалась утром и вскакивала со словами:
– Наверное, я опоздала?! Что мне теперь Раиса Михайловна сделает?!
– Ничего она тебе не сделает, – уговаривала меня мама, – она тебя любит.
– Нет! Она злая и никого не любит.
Однажды я играла с девочками на улице и вдруг увидела, что к нам приближается Раиса Михайловна. Спряталась за кустом сирени и просидела там до вечера.
Я уже не училась с такой радостью, как раньше. Во время уроков старалась не смотреть на сердитые глаза учительницы с колючим взглядом. Наклонялась к парте все ниже и ниже. Ждала, чтобы скорее прозвенел звонок на перемену.
Точнее, я как будто ждала что-то плохое. И оно случилось.
24. Двойка
Однажды, раздавая тетради, Раиса Михайловна сказала, что поставила мне двойку. Увидев большую жирную оценку, словно змею, я тут же закрыла в страхе тетрадь.
В тот день я несла домой портфель, и он казался мне таким тяжёлым, словно в нём лежали кирпичи. В голове моей гудели мысли, как рой пчел.
Как сказать маме о двойке, ведь она огорчится? Я всегда старалась радовать её. Может быть, она перестанет меня любить? Но ведь мама учила говорить только правду. Что мне делать?! Да, я скажу ей, но только не сегодня. Лучше, завтра. А пока я спрячу тетрадь. Куда же мне её спрятать? А вот, за сундук. А завтра… Завтра обязательно всё скажу маме!
С этой утешительной мыслью я едва просовываю руку в тесную щель между сундуком и стеной. Да, там тетрадь никто не увидит.
Вечером приходит с работы мама, спрашивает:
– Лида, что ты получила сегодня в школе?
– Н-ни-ничего не получила, – заикаясь, сказала я.
А в животе почему-то стало холодно.
– Я встретила по дороге твоих одноклассников, они сказали, что ты получила двойку, – мама посмотрела на меня пристально.
Мне показалось, что земля ушла из-под моих ног. Я была не готова к этому разговору. Поэтому тихо, не глядя маме в глаза, еле проговорила:
– Дети врут.
– Если получила, лучше скажи правду, мы же тебя ругать не будем, – по-доброму, ласково сказала мама.
– Не получала я двойку!!! – со слезами в голосе, почти выкрикнула я.
– Ладно, – спокойно сказала мама. – Я тебе верю.
Я тяжело вздохнула. Ночью спала беспокойно, часто просыпалась. Мне снился сон, что в дом вошла Раиса Михайловна, она держала в руках тетрадь и протягивала её маме. Мысли о двойке не покидали меня ни утром, ни днем, ни вечером. Я каждый день готовилась к разговору с мамой. Но только наступал вечер, я говорила себе: нет, я лучше скажу завтра. Больше ничто не доставляло мне радости.
И вот однажды вся семья была в сборе. Моя сестра что-то искала, неожиданно она просунула руку за сундук и достала злополучную тетрадь. Я бросилась вперёд и попыталась выхватить её. Но сестра подняла руку с тетрадью высоко над головой.
Я стояла перед всей семьей, опустив голову. Мне было очень стыдно.
– Видишь, – сказала мама, – тем, что ты не сказала правду сразу, ты сама себя наказала. Переживала, думала всё время о двойке.
«Как она узнала?» – подумала я, а вслух сказала:
– Я боялась…
Мама потеребила меня за волосы, потом наклонила мою голову назад, чтобы лучше видеть мое лицо.
– Глупенькая ты … Ничего и никого не бойся. Смело говори правду, какой бы она не была.
И вдруг, словно вспомнив что-то, мама загадочно улыбнулась.
– А ты знаешь, что у вас снова будет учительницей Наталья Даниловна?
– Мамочка, это правда?! – радостно крикнула я. – Как ты узнала?
– Сорока на хвосте принесла.
Видимо, от того, что мне не надо больше думать и переживать о двойке, оттого, что скоро нас обнимет, как прежде, Наталья Даниловна и скажет «деточки вы мои», – мне вдруг стало так радостно, так легко! Как бывает, когда по субботам мама купает меня в корыте, намыливая и поливая из ковшика теплой водой. Растирает полотенцем, надевает на чистое тело длинную белую рубашку. Расчёсывает гребешком промытые дождевой водой волосы...
НЕ ЗАБЫВАЙ МЕНЯ, ЛЮБИМЫЙ ВНУЧЕК
Что знаете вы о любви,
кто правду о ней расскажет?..
К небу взметнет корабли,
поле, как жизнь, перепашет
и разведет по углам,
прошлое в прах развеет.
Я все за любовь отдам!..
Любовь меня не жалеет,
любовь меня не щадит,
круг очертила тонкий.
Скоро домой улетит
внучека голос звонкий...
НЕ ЗАБЫВАЙ МЕНЯ, ЛЮБИМЫЙ ВНУЧЕК
Не забывай меня, любимый внучек.
Жизнь разлучила – вот и все дела.
Твои прикосновенья теплых ручек
в свои ладони бережно взяла.
Так нежно, как птенца, своим дыханьем
коснулась и в тебя вдохнула силу.
И поделилась жизни своей знаньем.
И мир, что создал Бог, тебе открыла.
Ты спрашивал меня чуть виновато,
счастливые не ведают печали.
Если умрешь ты, бабушка, когда-то,
оставишь мне… оставишь мне медали?
Оставлю, внучек, все свои медали,
оставлю песни, сказки и стихи,
любовь свою и солнечные дали...
Как память обо мне их береги.
Приду к тебе я шепотом колосьев
и разноцветьем шелковистых трав,
веселым скрипом саночных полозьев
и золотом осыпанных дубрав.
Не забывай меня, любимый внучек.
Тебя люблю я очень, так и знай.
Меня обнявших крепко крыльев-ручек
не разнимай! Не разнимай! Не разнимай!..
Приду к тебе я шепотом колосьев
и разноцветьем шелковистых трав,
веселым скрипом саночных полозьев
и музыкой немыслимых октав.
Не забывай меня, любимый внучек.
Тебя люблю я очень, так и знай.
Не забывай меня, любимый внучек.
Не забывай! Не забывай! Не забывай...
КОГДА УЙДУ Я...
Когда уйду я в мир иной,
не плачь, мой внученек, за мной.
Это не я – холодный прах.
Ищи меня в моих стихах,
в рассказах, песнях, детских фото,
если понять меня охота.
А лучше поезжай в село,
где детство бабушки прошло
Там даст тебе любой сосед
на час-другой велосипед.
По улице, где я жила,
поедешь. На краю села
езжай налево без оглядки,
пока проедешь две посадки
О, я как ветер здесь носилась!
Пшеница в пояс колосилась.
На землю бух! велосипед…
Смотри, смотри, какой рассвет!
Здесь солнце истинно другое,
ты сам поймешь – оно живое,
смеется нам, смежив ресницы.
Пшеница томно колосится
Забудем обо всем на свете,
мы счастливы с тобой, как дети.
Вдохни всей грудью поля дух.
Чу! Тихо… напряги свой слух….
То жаворонок на просторе
в пшеничное ныряет море.
Здесь о себе я забывала,
жила – не существовала
Была я ветром, полем, птицей,
была я, внучек мой, пшеницей,
росою, теплою землей.
Так и осталась я собой