Новость о том, что дочь уехала в неизвестном направлении, застала Аглаю врасплох. Об этом ей сказала женщина из хорового коллектива, которая своими глазами видела, как Маша садится в автобус. Она встретила женщину возле магазина и та ошарашила её своими расспросами:
- А куда это ваша Маша с утра отправилась, да ещё и с чемоданом? Видать путь-то неблизкий. И скоро ли нам ждать её обратно? Наверное теперь тоже будет в наш хор ходить? Уж так она красиво пела и песню-то ведь какую выбрала, прямо как с неё писана. А нам вы таких никогда не даёте.
- Так красиво у нас пела только Лидия, да дочь её Глашенька. Вы не знаете, когда нам Глашу обратно ждать? Скоро она там учителкой станет? - спрашивала женщина и как будто тем самым дразнила её.
Аглая даже не нашлась, что ответить этой любопытной. Она только махнула рукой, мол отвяжись, и побежала домой, где жила раньше с дочерью. Наверное рано она ей предоставила самостоятельность. Ишь какая взрослая стала, развелась, даже не спросив совета, а теперь вот уехала.
Забежав в дом, мать нашла записку от дочери, которую та написала убористым почерком на небольшом листочке и оставила его на столе:
"Мамочка, я решила уехать искать своё счастье. Позволь мне теперь самой решать, что делать со своей жизнью. Я хочу быть счастливой, но моё счастье ждёт меня не здесь. В Нечаевке меня больше ничего не держит. Замужней дамы из меня не вышло, я только поломала Юрке жизнь, да и Глаше тоже. Оказывается быть счастливой не так уж просто. Работа в библиотеке мне больше неинтересна. Найду себе работу в Пензе, а летом снова попытаюсь поступить в институт. За тебя я спокойна, у тебя есть Виктор Андреевич. Как обустроюсь на новом месте, напишу. Прощай."
Никаких упрёков со стороны дочери в этом письме не было, но мать читала и между строк тоже. После своей скоротечной свадьбы дочь полтора года жила, как на вулкане и терпела. Она никогда и ни на что не жаловалась, переживая всё внутри себя.
Друзей у неё не было, раньше отдушиной для Маши была подруга Глаша, но она своими руками вбила огромный клин между ними. Хотя нет, не своими руками, Машей, как марионеткой, руководила мать, вовремя дёргая за нужные ниточки и струны.
Аглае хотелось выть во весь голос. Её вдруг накрыла какая-то безнадёга, казалось, что дочь теперь совсем пропадёт. Родная кровиночка всё это время страдала по её вине. До неё постепенно стало доходить, что она сотворила, идя на поводу у собственной гордыни.
Казалось бы, сбылась Машина мечта, она вышла замуж за Юрку, но счастья ей это так и не принесло, потому что было это замужество замешано на обмане. Да и разве можно приказать кому-то любить вопреки самому себе?
Всегда державшая себя в форме, Аглая будто разом постарела. Всю свою жизнь после смерти Дениса она только и делает, что пытается кому-то, что-то доказать.
Сама не изведала счастья в полном объёме и дочку лишила всех радостей жизни, которые автоматически прилагаются к молодости и красоте. Ведь Маша очень хотела ехать снова поступать на следующий год, после своего первого провала, но мать не пустила.
Она нашла ей работу и хотела, чтобы дочь была на глазах. Удачно выйти замуж можно было и в Нечаевке. Можно было, да не вышло удачно. Сейчас училась бы Мария на 3 курсе и глядишь встретила того человека, который смог бы по достоинству оценить все её положительные стороны.
Слёзы отчаяния и запоздалого сожаления медленно текли из глаз Аглаи, она тихонько подвывала самой себе. В это время вошёл Виктор. Он подошёл к ней и положил руку на плечо.
Прочитав послание Маши для матери, которое та тут же сунула ему под нос, мужчина произнёс:
- Может это и к лучшему, что она решила уехать? Давно пора было перерезать пуповину.
- Да что ты в этом понимаешь? Разве тебе ведомо, что такое отношения матери со своим ребёнком?
- Нет, такое мне конечно неведомо, но мне ведомо, как себя чувствует отец, сына которого ведут к алтарю, как ягнёнка на заклание, а я ведь даже не попытался ему помочь.
- Вот только не надо перекладывать с больной головы на здоровую. Юра твой взрослый парень и должен был знать, чем обычно заканчиваются случайные связи.
- Да вот я думаю, а случайные ли? Сдаётся мне, что ты тогда всё сама специально подстроила. Вытащила меня искать какую-то папку с документами, а потом затащила в кабинет, с намёком, что будто там тебе всё напоминает о нашем первом разе, так тебе хотелось повторить те самые ощущения.
- Скажи ещё, что ты сам меня тогда не хотел.
- Да, конечно хотел, ты крепко подсадила меня на себя, уж и не знаю, чем ты меня так околдовала, с виду вроде обычная баба. А ведь вовремя мы с тобой появились тогда в твоём доме. Ты хорошо всё рассчитала, знала, что не удержатся они от соблазна и переспят.
- О чём ты, Виктор? Неужто я такая дрянь, что дочь родную могла подложить под сына твоего?
- Могла, ещё как могла. Домашняя обстановка, закуска, водка и Маша рядом такая доступная и красивая. Разве тебе было дело до того, что Юра и Глаша любят друг друга? Ведь всё дело в том, что она дочь Фёдора и Лидии, правда же?
- Не говори того, о чём потом пожалеешь. То что было у меня с Фёдором давно быльём поросло. Если бы я захотела, он ушёл бы тогда ко мне, я сама его отпустила.
- Ну меня ты конечно можешь обмануть, но себя нет. Всю свою жизнь ты положила на то, чтобы уесть Лидию, утереть ей нос. Ты ведь даже дочь родную не пожалела.
- Да любит она твоего Юрку, понимаешь ты или нет?
- Что толку от той любви, если мой сын предпочёл остаться в армии, да и Глафира теперь домой носа не показывает, а дочь твоя сбежала в неизвестном направлении? Задушила ты её своей заботой, насилу вырвалась.
- А ты никак тоже хочешь вырваться? Не зря ведь так и не женился на мне за всё это время.
- Да поздно мне уже вырываться. Люблю я тебя, дуру, хоть и понимаю, что сама ты никого не любишь, даже саму себя.
- Неправда, я тоже тебя люблю и дочку свою люблю, - вскричала Аглая в голос и зарыдала.
-Ты поплачь, поплачь, может наконец выскочит из твоего глаза льдинка, как у того героя известной сказки?
С этими словами Виктор вышел из дома Аглаи и медленно побрёл к себе. Он очень скучал по сыну. Если бы можно было повернуть время вспять, он ни за что не оставил бы тогда своего мальчика одного в чужом доме.
Меж тем. сын его Юрка, хоть и был пока жив и здоров, но каждый день находился на волосок от смерти. На войне, как на войне. Чужая местность, чужие люди. Из-за каждого дома, или холма, в любой момент могла прилететь пуля или граната и оборвать его молодую жизнь.
А ведь он даже не успел ничего увидеть в этой жизни. Бабу-то как следует ещё не нюхал. Тот случай с Машей не в счёт, он даже ничего не мог вспомнить из того, что тогда произошло.
Писем писать ему было нельзя и он мысленно писал их каждый день, в своей голове, беседуя с Глашей в этих ненаписанных письмах обо всём на свете, совсем так же, как бывало раньше. Юрка не молил Бога о том, чтобы остаться в живых, нет.
Он молил о том, чтобы иметь возможность хотя бы на одно мгновение ещё раз увидеть свою любимую, обнять её и покаяться. Да и перед Машей ему тоже хотелось повиниться.
Она ведь не заслужила того, чтобы с ней так поступили. Но он не мог по-другому. Не мог, потому что перед глазами стояла плачущая Глафира и то, как она выбежала тогда из клуба, где проходила их свадьба с Марией.
Скольких друзей довелось потерять Юрию Антипенко на этой проклятой, никому не нужной войне, даже не сосчитать. Сколько закрытых гробов с телами своих убитых на этой войне сыновей получили их отцы и матери?
Так и хоронили их в закрытых гробах, что порождало среди людей огромное количество слухов, а на самом ли деле в гробу именно тот человек, да и человек ли там или бездушный камень?
Психика многих, кому удалось вернуться домой вопреки всему и вся, была попросту надломлена. Юрку держала на плаву любовь к Глаше и он держался из последних сил, чтобы не свихнуться.