Опаленная судьба
1940 год. Страна живет мирной жизнью, люди строят планы, заводят семьи. Федорова Мария, моя тетя, тоже вышла замуж за человека порядочного, трудолюбивого, образованного. Звали его Дробязко Захар Яковлевич. Он работал на кирпичном заводе в поселке Березайка и получил повышение: его перевели на другой завод под Ленинградом. Вместе с сыном Славиком они переезжают на новое место, обустраиваются и, наверное, считают себя везучими: живут совсем рядом с большим городом, да еще каким - Ленинградом! Год пролетел незаметно: кто в молодые годы считает время!
Наступило 22 июня 1941 года, грянула война. Уже в августе их станцию Ивановскую(это Кировский район Ленинграда) и завод «Невские пороги» бомбили немецкие самолеты. Дом был разрушен, вещи погибли… Что делать и куда бежать?! Решили пробираться в Ленинград: путь домой по железной дороге был отрезан.
В 2013 году я оказалась в бывшем Ленинграде, теперь Петербурге, к счастью, не на день – два, а надолго. Тогда я уже немало знала о судьбе этой семьи и решила восстановить события 1941-42 годов, пройти теми же улицами, по тем же адресам, чтобы глубже понять, как это было.
И вот я на месте. Набережная канала Грибоедова – это центр города, несколько минут ходьбы до Исаакиевского собора. Место очень уютное, и каждый дом тут свидетель истории и архитектуры. Иду по известному адресу. Пятиэтажный кирпичный дом № 134 смотрит многочисленными окнами на канал. Полукруглые чугунные ворота в центре ведут во двор. По всем приметам видно, что здание историческое. Оно действительно было построено известным архитектором Поповым по заказу другого известного архитектора К.Тона и использовалось в качестве доходного дома, то есть комнаты сдавались внаем. В советские годы он стал обычным жилым домом с коммунальными квартирами. В 70-е годы я приезжала с мамой сюда, мы были у тех самых родственников в этом доме, в квартире на 1 этаже. Теперь здание занято посольством КНР, к нему нет подхода. Рассматриваю дом с другого берега канала и мысленно возвращаюсь в 1941 год.
После бомбежки «Невских порогов» от их дома не осталось ничего, погибло все. Ночью укрылись в лесу, а оттуда под обстрелом кое-как добрались до Ленинграда. Здесь жила родная тетя, Анна Петровна Терехова. Наконец рядом родные люди, тепло и крыша над головой - ощущение какой-то безопасности. Их приняли, разместили, а сами в скором времени эвакуировались - повезло. 8 сентября уже началась блокада города.
Захар где-то работал.Мама уже не помнила тогда, но говорила, что на работе они вытряхивали мешки из-под комбикорма, и Захар приносил домой тайком немного муки и отрубей в портсигаре.
Несмотря на блокаду, город жил, работал, рождались дети. В январе 1942 года на свет появилось 4154 ребенка. Наша Мария тоже ждала. Наверное, не с той радостью, с какой это было бы в мирное время. Скорее всего, со страхом. В городе работали женские консультации, врачи вели прием… Рассматриваю медицинскую карточку, пытаюсь прочитать полинялые штампы и записи: набережная реки Фонтанки, 155, женская консультация №18, отделение №2. Здесь же был и родильный дом № 8. Значит, мой следующий маршрут туда.
От набережной канала иду к женской консультации. Это недалеко, по моим меркам. Ей, измученной голодом, холодом и постоянным страхом, путь наверняка казался долгим. Отлучаться из дома было волнительно: муж не вставал почти с кровати, маленький Славик оставался с ним…. Иду вдоль Фонтанки, отсчитываю номера домов. Вот он, номер 155. Смотрю на небольшое 3-х этажное здание в классическом стиле - бывший особняк Ногинских. Петербург - это такой город, что все здесь – музей! Но у меня другие размышления и вспоминания…
Стою на противоположной стороне, читаю ту же вывеску «Женская консультация»… Думаю, что-то представляю… Прохожу немного вперед - и вот я у Египетского моста. Летний жаркий день, золото блестит на солнце. По обеим сторонам моста - египетские сфинксы - немые свидетели блокады. Сколько могли бы они рассказать! Обелиск… Той зимой он был, как штык, устремлен в холодное небо – город сражался и стоял ценой многих отданных жизней…
26 января 1942 года, в том доме на набережной Фонтанки,на 2 месяца раньше положенного срока родилась девочка. Рост 46см, вес 2.150.Ребенок блокады! Имя дали в честь бабушки Татьяны. Сколько было бы радости в доме, если бы не война! Выписалась под расписку: дома ждали, Захар уже не вставал с кровати.
С середины 1942 года беременным начали выдавать дополнительный паек: хлеб, молоко, сахар, масло, крупу… Всего понемногу: 40г., 30 г., но это уже была поддержка. В эту же первую суровую зиму было очень голодно, а тут новорожденный ребенок. Без молока пропадет. За сутки в тот жестокий январь умирало до 260 младенцев. Так и случилось. 10 февраля маленькое холодное тельце было положено между оконными рамами и так хранилось несколько дней, чтобы живые могли еще получать за нее хлеб… Подобные случаи были не редки в городе. Известная оперная певица Галина Вишневская, пережившая блокаду, тоже вспоминала в своей книге о таких фактах…
23 марта 1942 года от голода умер Захар. Накануне, 22-го, ему исполнилось 27 лет! Семья распадалась на глазах, груз испытаний становился все тяжелей, и что ждало впереди, Мария не знала, как не знал в городе никто.
Бригады Похоронного дела собирали умерших во дворах домов, куда их выносили родственники, или находили в квартирах во время обходов. Тела просто чем-то укрывали, грузили и увозили…Мария вынесла и свой меленький сверток. Попросила только об одном, чтобы ребенка не заваливали трупами взрослых...
Я проделываю тот же путь, еду почти на окраину города. Выхожу из метро, иду на проспект Непокоренных - там автобусная остановка. Дорога ведет к кладбищу, известному, наверное, всем – Пискаревскому. Здесь хоронили блокадников. На гранитной стене высечены строки поэтессы Ольги Берггольц:
Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
они защищали тебя, Ленинград,
колыбель революции.
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем,
так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
никто не забыт и ничто не забыто.
Я прочитала, что на зиму 1941—1942 гг. пришлось наибольшее число умерших. 15 февраля 1942 года доставлено для захоронения 8452 умерших, 19 февраля — 5569, 20 февраля — 10043. Из архивных документов, полученных по моему запросу, я знаю, что Таня похоронена в могиле №5, а ее отец Захар - в могиле № 9. Могилы – это не тот кладбищенский холмик, который мы знаем. Это огромные, многометровые траншеи. На них нет ни крестов, ни фамилий. Гранитный камень со знаком «серп и молот» и цифры, выбитые на серой плите. Некоторые люди приносят туда фотографии, игрушки… Я кладу цветы, смотрю вдаль на заросший травой ров, и воображение уносит меня опять в блокадный город. Я представляю печальную опустевшую квартиру и молодую женщину, которой только 20 лет, но такое горе уже обрушилось на нее, что нет, кажется, сил его терпеть и пережить. «Когда же, когда объявят эвакуацию?» - стучит в голове.
Захар не дотянул совсем немного. 3.04 1942 года Мария с ребенком выехала по «Дороге жизни». Об этом легко сказать. На самом деле путь был очень трудным и рискованным. Немцы находились всего в 12-15 километрах от этой трассы, постоянно ее обстреливали и бомбили. Сколько похоронила Ладога в своих водах, никому до сих пор неизвестно.
Итак, Мария с ребенком в списках эвакуирующихся. Дальше их путь я могу только предположить на основе общеизвестных сведений. Они едут на Финляндский вокзал, оттуда – к западному берегу Ладоги, на железнодорожную станцую Борисова Грива. Теперь от причала Осиновец самый трудный путь - по Военно-автомобильной дороге № 101 . Это и есть та самая «Дорога жизни», как назвали ее ленинградцы. 30 километров ледового пути. Свирепый ветер, мороз… Машины едут медленно, строго соблюдая предписанный скоростной режим, иначе…возникает резонанс, и машина идет под лед.
В пункте приема на другом берегу в Кабоне, Жихарево или Лаврово людей кормят, обеспечивают сухим пайком: 1 кг хлеба и 200г мясных продуктов. Дальше по железной дороге в тыл…
Пересели в поезд. Вагоны-телятники, как сказала мама. Было очень холодно. сидели просто на мешке. Единственное, что давали обессиленным людям в дороге, это кипяток.
Через 20 дней ледовую переправу закроют: лед начал таять.
Родина-то совсем недалеко. Сейчас это Тверская область, бывшая Калининская, а до 1935 года наши места входили в Ленинградскую область.
Не знаю, сколько дней они были в пути… По календарю вроде весна, но мама вспоминала, что их встречали на санях. Весна в наших краях всегда была холодная, снег лежал порой и в апреле…
Домой Мария вернулась едва узнаваемая, изможденная, в какой-то одежде с чужого плеча… Родителям хотелось накормить побольше, посытнее, но наоборот, еду прятали, кормили понемногу, постепенно приучая организм к нормальной жизни. Маленький Славик был рад. Он, ребенок блокады, чувствовал, что они выбрались из ада, что здесь спокойно, у печки тепло и все время спрашивал: «Я теперь не умру?» Ребенок, только начинающий говорить, уже знал слова « голод» и «смерть»… Но война и здесь успела его догнать. Он умер 25 апреля 1942 года, не дожив 3 дня до своего трехлетия.
Никогда больше Мария не хотела побывать в Ленинграде и не ездила туда. Никогда и ничего не рассказывала. Да разве можно рассказать об этом от первого лица?!