ВОЗМЕЗДИЕ
На мгновение двое мужчин замерли, глядя друг другу в глаза. Обагривший свои руки невинной кровью злодей и взыскующий справедливости мститель стояли молча и неподвижно, словно обращенные в камень каким-то магическим заклятием, пока голос Сигамбы, вырвавшись из ее пересохшего горла вслед за звуком, похожим на предсмертный хрип, не разрушил эти чары.
– Что, мучитель, – произнес этот голос, – разве не говорила я тебе, что гибель твоя уже близка? Приветствую тебя, Ральф Кензи, муж Ласточки!
Тогда с диким ревом Ральф вскинул копье и рванулся вперед. Еще мгновение Темный Пит колебался, но слова Сигамбы вселили в него такой ужас, что долго раздумывать он не стал. Как испуганный зверь, он повернулся и кинулся в гору, но прежде успел вонзить нож, который держал в руках, в тело Cигамбы.
Раз-другой он на ходу оглянулся в поисках помощи, но ждать ее было неоткуда: за то время, что он пытал Сигамбу, все его чернокожие злодеи улизнули, боясь упустить свою долю захваченного скота. Пришлось Питу изо всех сил припустить вверх по узкому проходу – так быстро, как, наверное, не бегал еще ни один человек. И все же его преследователь был быстрее – длинноногого англичанина вели вперед ярость, сжигавшая его сердце и жажда мести, пылавшая в его глазах.
Они бежали вверх по узкому проходу, перепрыгивая через камни и мертвый скот, пока не достигли верхнего плато. У выхода из расселины, ван-Воорен еще раз на мгновение остановился: здесь было бы удобно оказать сопротивление врагу. Но переполненное страхом сердце злодея не позволило ему остаться, и он помчался через равнину к скале-креслу, где все еще сидел выкрашенный белой краской труп. Питу казалось, что там он сможет вернее всего защитить свою жизнь. Ральф же, напротив, несколько сбавил ход, ибо внезапно ощутил в душе ледяное спокойствие и, зная, что противнику от него не уйти, решил беречь силы для последней схватки.
Так они пробежали еще около шестисот ярдов, и когда ван- Воорен начал взбираться на подножие скалы, Ральф был от него в пятидесяти шагах. Достигнув в свою очередь постамента, он остановился, чтобы осмотреться. Темный Пит уже стоял у каменного кресла, но Ральф смотрел не на него, а на привязанную к камню фигуру, которую видел впервые. Она больше не сидела в вертикальном положении, аккуратно завернутая в белый мехо¬вой плащ, потому что ее уже успели потревожить, о чем я расскажу позже. Теперь плащ был наполовину сорван с нее, и тело свисало через подлокотник кресла, так что на Ральфа сверху вниз смотрело пугающе белое лицо, а ниже была видна голая черная грудь.
Ральф озадаченно смотрел на тело, раздумывая, что может означать эта картина. Когда же ответ на загадку молнией вспыхнул в его голове, он громко рассмеялся, поняв, что это дело рук Сигамбы. Ужасная фигура сказала ему, что его любимая жива, и что для того чтобы раскрыть тайну ее местонахождения, злодей и мучил маленькую знахарку.
С громким смехом Ральф начал подниматься к вершине. Дожидаться Яна, который вслед за ним взбирался на гору с ружьем в руках, он не стал, ибо знал, что Бог справедлив, и в исходе схватки был уверен, так что у него не было страха перед стоя¬щим наверху человеком. Тот же, мучимый лютым отчаянием, только дико скалился и бормотал что-то себе под нос. Да, он стоял там рядом с раскрашенным трупом и тараторил, как бабуин.
– Не многого ты достиг своими злодеяниями, Пит ван-Воорен, – крикнул ему Ральф. – Готовься же отведать их плоды! Сусанна будет моей до конца дней, а тебе за все зло, которое ты причинил людям, досталась в жены сама Смерть, – и он указал копьем на тело в каменном кресле.
Темный Пит ему не ответил, не стал больше ничего говорить и Ральф, готовясь исполнить то, зачем пришел. Полукровка поднял тяжелый камень и бросил в него, но промахнулся, а больше камней поблизости не было. Тогда, ухватившись за запястье трупа левой рукой, чтобы удержаться на этом неверном основании, он наклонился вперед и изготовился нанести Ральфу удар ножом, как только тот ступит на площадку. Ральф разгадал его план; остановившись на полпути, он снял куртку и обмотал ей свою левую руку в качестве щита. Затем он медленно двинулся дальше, держа перед собой широкое копье. Наконец, сделав рывок, он достиг ровного места у каменного кресла. Пит нанес удар, но вся его сила угасла в складках куртки.
Некоторое время они описывали вокруг каменного кресла круг за кругом, и ван-Воорен по-прежнему крепко держался за руку привязанной к камню мертвой женщины. Даже я, стоя в пятистах футах ниже, могла видеть блеск копья и ножа, когда они снова и снова делали выпады, пытаясь нанести удар противнику.
Наконец выпад Ральфа достиг цели: зулусский ассегай глубоко вошел в грудь ван-Воорена, и тот повис спиной вперед над краем пропасти, судорожно сжимая мертвую руку, так что снизу казалось, будто он тянет труп к себе против его желания.
Да, он откинулся назад и громко застонал. Ральф посмотрел на него и снова рассмеялся, ибо, каким бы добросердечным он ни был, к этому человеку у него не было жалости. Он засмеялся и, прокричав: «Вот она, Божья кара, над которой ты насмехался! Наконец-то она настигла тебя», поддел острым лезвием копья ремни, удерживавшие тело на камне.
Римпи лопнули, и с неудержимой силой мертвая женщина и живой мужчина понеслись вниз головами в каменную бездну, подобно тому, как хищная птица падает с небес на свою жертву. Жуткий крик эхом отозвался из глубины безжалостной пропасти, слившись с мягким глухим ударом, и там, в сотнях футов внизу, на плоском камне осталось лежать то, что было Питом ван-Воореном, хотя вряд ли кто-нибудь смог бы теперь узнать его.
Так закончилась жизнь этого человека, этого слуги дьявола на земле, и даже теперь, многие годы спустя, я нахожу ему лишь одно оправдание: избыток зла в его черной душе опьянил его и довел до безумия. Должно быть, он, всегда пребывавший на грани безумия от ненависти к Ральфу и любви к Сусанне, совершенно сошел с ума в тот день, когда получил удар кнутом после схватки у овечьего крааля. Умаляет ли хоть сколько-то его вину дурное влияние его отца? И можно ли считать оправданием Пита то, что в жилах его текла толика кафрской крови? Кто может сказать, насколько наша кровь в ответе за наши поступки? В любом случае, достойный человек должен уметь обуздывать злые побуждения своей крови.
***
Бросившись вслед за Ральфом в ворота крепости, мы с Яном увидели лишь, как преследуемый и преследователь скрылись в узкой щели на склоне горы. Я успела разглядеть только спину ван-Воорена и хоть не видела его два года, узнала сразу.
– Мы настигли тигра в его логове, – сказала я, – это ведь Темный Пит!
– Аллемахтер! И правда, это он, – на ходу отозвался Ян. – А вот и его жертва, – и, указав на Сигамбу, он последовал дальше по склону настолько быстро, насколько позволял его вес, а в те дни Ян был очень грузным мужчиной.
Я же направилась к маленькой фигуре, распластанной на камне у самой реки. Несчастная была в обмороке, но еще до того как я добралась до нее, я узнала и маленькое тело и венчик жестких волос на голове – то был не кто иной, как Сигамба, Сигамба, которую я видела в последний раз в тот несчастный день – день свадьбы Сусанны и Ральфа.
Но как же она изменилась! Одна ее нога, не помню, какая, была перебита выстрелом, а из раны, которую ей только что нанес ван-Воорен, тонкой струйкой вытекала кровь; ее миниатюрное тело совсем ссохлось от долгой жажды, а лицо стало маленьким, как у ребенка, хотя как ни странно оно все еще было красиво. Я опустилась рядом с ней на колени, и, положив руку на ее сердце, почувствовала, что оно хоть и очень медленно, но бьется. Тогда я зачерпнула воды и окропила ее лицо, отчего она сразу пришла в себя.
– Дайте мне пить, – простонала она, и я исполнила ее просьбу, влив воду в шершавое и черное, как собачье нёбо, горло. Ее глаза открылись и она узнала меня.
– Приветствую тебя, мать Ласточки, – сказала она, – ты пришла вовремя: теперь я успею рассказать все до того, как умру, и я рада, что мне достало сил выдержать многочасовую пытку жаждой.
– Скажи мне только одно, Сигамба, – попросила я. – Сусанна жива? Она в безопасности?
– Да, она жива, и я надеюсь, что этой ночью она будет в безопасности у своих соплеменников, буров, после того как пересечет горы и найдет убежище в их лагере у белоснежного холма на берегу Тугелы в Натале.
– Лагерь у белоснежного холма... – ахнула я. – Боже мой! Это, должно быть, тот самый лагерь, на который зулусы нападут завтра на рассвете.
– О чем ты говоришь? – спросила Сигамба.
В нескольких словах я рассказала ей историю, которую мы слышали от умирающего зулуса, и она с тревогой ее выслушала.
– Боюсь, что это правда, – сказала она, когда я закончила, – потому что Бычья Голова, пока мучил меня, обронил, что полки Дингана ушли по приказу царя, чтобы атаковать буров в Натале, но я не обратила на это внимания, думая, что он опять лжет.
– Что ж, – продолжала она, немного отдохнув, – возможно, они смогут отбиться... Подожди! Там, на поляне – шиммель, ваш великолепный конь; люди Бычьей Головы отвели его туда несколько часов назад, накормили и напоили. Если муж Ласточки сядет на него на закате, то сможет добраться до лагеря у холма задолго до рассвета, чтобы вовремя предупредить их о нападении. Сейчас же, как только он вернется после схватки с Бычьей Головой, я расскажу ему дорогу, ибо дожить до заката я смогу... Только дай мне еще воды, прошу тебя!
Нам оставалось только ждать возвращения Ральфа и Яна, если, конечно, им вообще суждено вернуться... Я стала умолять Сигамбу рассказать мне обо всем случившемся, ибо видела, что долго ей не прожить, и хотела услышать всю правду до того, как она умрет. И она рассказала мне обо всем; говорила она с большими перерывами и не слишком подробно, но очень ясно и точно, и, слушая ее, я все больше удивлялась любви, преданности и смелости этой кафрской женщины. Наконец она добралась до рассказа о том, как замаскировала Сусанну, и усадила на ее место в каменном кресле труп.
– Сдвинься на несколько шагов вправо, – сказала она, – и ты увидишь его.
Я сделала, как она велела и, взглянув вверх, увидела Ральфа и Темного Пита, сошедшихся в смертельной схватке. Они были так высоко надо мной, что тела их казались совсем маленькими, но я могла ясно видеть блеск их клинков. Я крикнула Сигамбе о том, что увидела.
– Не бойтесь, госпожа, – ответила она, – у этой схватки может быть только один исход.
Так и случилось, ибо, как уже было сказано, вскоре ван-Воорен и труп черной женщины полетели вниз, чтобы сгинуть в;пропасти, а Ральф остался стоять у опустевшего каменного кресла.
– Свершилось, – сказала я, возвращаясь к Сигамбе.
– Я знаю, госпожа, – ответила она. – Последний крик Бычьей Головы достиг моих ушей, и вы можете возблагодарить Вели¬кий Дух, которому поклоняетесь за то, что злодей мертв. Вы хотели знать, что случилось после того, как мы с Ласточкой расстались. Что ж, я пошла наверх и встала рядом с телом на вершине скалы, и туда, как я и ожидала, явился Бычья Голова, чтобы отыскать свою сбежавшую пленницу. Он приказал нам спуститься, но я отказалась, предупредив, что, если он попытается взять Ласточку – он думал, что тело, завернутое в белый плащ, это она – та, несомненно, чтобы избежать его плена, бросится со скалы. Таким образом я выиграла много времени, пока сама с высоты следила, как леди Ласточка движется по равнине к щербатой скале, хотя и была слегка озадачена тем, что она, похоже, несла на спине ребенка, но возможно это был просто какой-то сверток.
Наконец он потерял терпение и без предупреждения поднял ружье и выстрелил в меня, целясь пониже, потому что боялся, что пуля может задеть мою хозяйку. Как видите, выстрел попал мне в ногу, и я не смогла устоять, но и в пропасть не упала, ухватившись руками за скалу, по которой катилась, у самого ее края, хотя в конце концов я и намеревалась сбежать от него, бросившись с обрыва.
Обездвижив меня, он начал подниматься на вершину, называя твою дочь Ласточку разными ласковыми именам, как человек, подманивающий пугливую лошадь, чтобы та не сбежала. Я смотрела снизу, и несмотря на боль смеялась, зная, что сейчас произойдет. Так как Ласточка не отвечала, Бычья Голова, решив проявить коварство, молча подкрался к ней сзади и внезапно схватил плащ и руку под ним, потому что боялся, что она выберет смерть, чтобы не достаться ему.
Труп развернулся в кресле, и он увидел побеленное лицо и черную грудь под ним. Ах, госпожа, слышали бы вы его проклятия и яростные вопли, когда он сползал по камням ко мне.
«Понравилась тебе твоя невеста?» – спросила я, когда он оказался рядом, – я знала, что должна умереть, и мне было все равно как скоро это случится.
«Это опять твои фокусы, ведьма, – выдохнул он, – но уж теперь-то я убью тебя».
«Ну что ж, мясник, убей, – ответила я, – но теперь, когда я победила, я умру счастливой».
«Нет, не сейчас, – сказал он, – ведь если ты навек умолкнешь, как я узнаю, где ты спрятала Сусанну Ботмар?»
«Сусанну Кензи, жену англичанина, мясник», – поправила я.
«А кроме того, – продолжал он, скрипя зубами, – я хочу, чтобы ты умирала долго».
Затем он позвал нескольких своих людей, и они принесли меня сюда в кароссе. Здесь, у реки, он привязал меня к камню, и, зная, что из-за потери крови и долгой нехватки питья я давно уже мучаюсь от жажды, стал пытать меня, то поднося воду к моим губам, то убирая ее.
Весь день, лежа под палящим солнцем, я мучилась в ожидании смерти, которая избавит меня от боли. Но пытал он меня напрасно, ибо не смог вырвать из моих уст ни одного слова о том, где искать леди Ласточку. Он думал, что она спрятана где-то на горе, и все посылал своих людей на поиски, пока те, устав, не сбежали, чтобы заняться кражей нашего скота; он так и не догадался, что она, замаскированная под черную женщину, ушла с горы у него на глазах.
Тем не менее, все случилось именно так! Я, Сигамба, знаю это из подслушанного разговора между Бычьей Головой и одним из его слуг, который, пожелав взять ее в жены, некоторое время держал Ласточку за руку. Да, она прошла перед его глазами и ускользнула от него, и я... я победила...
***
Позже, когда молва о чудесном побеге моей дочери Сусанны, замаскированной под черную женщину, широко разнеслась по всей стране, тот кафр, что хотел взять ее в жены, не раз повторял историю о белой метке, оставленной его рукой на ее плече. Он говорил, что и он сам, и Бычья Голова, будучи на небольшом расстоянии от нее, заметили белую полосу, но приняли ее за кольцо из слоновой кости.
***
Действие воды, которая на некоторое время придала Сигамбе сил, начало иссякать, она ослабела и затихла. Вскоре я увидела Ральфа – он спускался по крутой расщелине, а с ним и Ян, – и пошла навстречу.
– Все кончено, – сказал мне Ральф, взгляд его был спокоен.
– Я знаю, – ответила я, – но, сынок, если ты хочешь спасти свою жену, тебе придется потрудиться еще... – И я рассказал ему все, что узнала от Сигамбы.
– Шиммель! – воскликнул он побледневшими губами, – Где он?
Ральф обернулся, готовый броситься на поиски коня.
– Нет, нет, – сказала я, – его приведет Ян, а ты пойди к Сигамбе, чтобы она могла указать тебе дорогу, прежде чем умрет.
Ян отправился за шиммелем, я же подвела Ральфа к Сигамбе. Услышав наши шаги, она открыла глаза.
– Приветствую тебя, муж Ласточки, – сказала она, – ты хорошо и храбро сражался, но там, на скале, удары наносила рука судьбы, а не твоя. А теперь слушай... – И она рассказала ему маршрут, которым нужно идти через хребет Кватламба, чтобы до рассвета достичь лагеря буров у белого холма.
Умирающая Сигамба говорила медленно и с большим трудом. Прежде, чем она закончила, Ян привел оседланного и взнузданного шиммеля, – на коня уже было надето седло Темного Пита, который поспешил отдать свою кобылу одному из людей, отправленных собирать захваченный скот.
Огромный чалый конь, которого я рада была увидеть вновь, несколько похудел, потому что воды ему, как и всем, не хватало, но на протяжении всей осады Сигамба и Зинти хорошо ухаживали за ним, вдоволь кормили зеленой кукурузой, а с утра он успел напиться, так что теперь снова был силен и готов к скачке.
– Подведите ко мне шиммеля, – сказала Сигамба, но в этом не было необходимости, потому что доброе животное само почуяло свою любимицу. Подойдя к ней, конь опустил голову и стал ласкать своими черными губами. Ухватившись за его гриву, Сигамба приподнялась и как в тот раз, когда они плыли через Красную Воду, стала что-то шептать ему на ухо, и, клянусь, конь внимательно слушал ее и, казалось, все понимал.
– Не я, не я, – произнесла она вслух, закончив шептать, – не я, а англичанин... Но, знаешь, Конь, ты еще покатаешь меня, хоть это будет уж за порогом безвозвратной тьмы. Не оступайся ж, не сбивайся с шага, ведь это будет твой последний бег. Лети, как ласточка, чтоб Ласточку спасти, и будешь жить, когда твои истлеют кости. Теперь, баас, вперед!
Ральф наклонился и поцеловал маленькую черную женщину, этого ангела, посланного ему Богом, и своими умирающими губами она благословила его и Сусанну, пророчествуя им жизнь и радость. Затем он вскочил в седло, и чалый конь, гордо фыркнув и встряхнув головой, рванулся вперед в алых лучах закатного солнца.
***
Прислонясь к скале, Сигамба смотрела, как уходит дневной свет, а когда его последний луч упал на ее подрагивающее лицо, она вскинула руки и прокричала вдаль:
– Ласточка, я сдержала клятву. Ласточка, я верно тебе служила и спасла тебя. Не забывай же меня, сестра!
С этими словами на устах умерла Сигамба Нгеньянга. Она и дневной свет угасли вместе, а мы с Яном стояли над ней и плакали.