Сегодня в Петербурге поистине прекрасная белая ночь! По каменным улочкам меж высоких и статных, будто самый красивый молодой человек, домов сновали кареты с уважаемыми людьми.
Некоторые из них ехали на бал в семейном доме семьи Самсоновых по случаю рождения первенца у молодой графини Ольги Самсоновой, ее муж по этому поводу заставил вертеться весь город! Малыша назвали Александр, спустя три дня после рождения благочестивые граждане Императорской России уже собирались в пышном доме.
Родовое имение сегодня сияло больше других: в бесконечных окнах сиял свет, дамы блистали ослепительными улыбками и телом, кавалеры в парадных формах щеголяли не менее дам. По самому большому залу сотни пар кружились в вальсе уже около часа, уходили одни, а их место занимали другие.
Стол оставлен пышно: иностранные яства наполняли собою площадь на плане с нашими блюдами.
На хлипком стуле, скрипящем от напруги, сидел пышный граф Толстопузов, слуги помогали ему встать, а он умолял и говорил, "Оставьте! Я не мочь...". Его не менее худая жена спрашивала, зачем же есть? Граф гордо отвечал, что воздержаться трудно.
Конечно, несколько больших порций всего, что было, еще никому не шло на пользу.
С каждой минутой празднество только набирало обороты, все забыли про время, перевалившее за полночь.
Здесь танцевали все: пара Безголосовых, что имели тихий нрав, красивые глаза, юноша Яковлев, тот еще гуляка, танцевал с глупой дамой, очарованной им, девушка легкого поведения Арсентьева развлекалась в углу, где стояло по меньшей мере три дивана, в компании десятерых кавалеров, много еще кого здесь было и все разные, но всех их объединяли пороки и грехи. Кто в России не без греха?
Вся эта кутерьма продолжалась до того момента, пока среди других, менее заметных карет появилась пышная карета графини Воронцовой. Персонаж на фоне других неоднозначный: пьет, курит, но в узде, не выходя за рамки приличия, за спиной дюжина разводов в свои тридцать семь лет, женщина волевая, ветреная, мнение говорит в лицо и шутит так, что смеется только она, окружающие же пребывают в неприятном шоке.
Женщина раскрыла на сто восемьдесят парадные двери так, что те стукнулись неприлично громко о позолоченные стены. Пары за несколько минут прекратили вальсировать по залу, оркестр стих, пошел шепот.
Татьяна Владимировна Воронцова прошла к дивану, где села на самый край и уставилась на Арсентьеву, сидящую на коленях двух безусых юнцов с явным румянцем на щеках.
— Проститутка, — сорвалось с алых губ графини.
Следом за ее словами все мужчины перетекли от "проститутки" к ней, но тут же были отброшены куда подальше, а самый настойчивый получил такую пощечину, что даже присел на диван, хотя только что твердо стоял на своих двоих.
Дама, одетая во все черное, перешла к столу, где села на свободное место с чистой посудой, но ее присутствия никто из слуг долго не замечал, ибо Толстопузов захотел отобедать вновь.
— Жрет, буржуй, — тихо произнесла Татьяна Владимировна.
Ее, наконец, заметил один из слуг и смиренно подал ей все, что было попрошено. Воронцова медленно и тщательно пережевала пищу, съела ее и поднялась со своего места, но на нее навалилась вся масса тела Толстопузова, который икнул и поприветствовал ее:
— Графиня, не хворай! Хочешь винца? — он показал увесистую бутылку вина.
Только сейчас графиня заметила, что он подсел к ней, но она в мыслях пожелала, чтобы его стул не выдержал и одна из ножек сломалась. Так и случилось: ножка стула с громким хрустом надломилась, а безмерная масса человеческого тела упала на пол с такой силой, что все вокруг слегка содрогнулось.
Это происшествие Воронцова использовала в качестве занавесы, чтобы незамеченной уйти в укромный угол, где она смогла бы вдоволь покурить итальянских сигар и пошептаться с какой-нибудь такой же дамой об этой бесполезной суете вокруг одного лишь ребенка и его богатенльких родителей.
Однако среди толпы людей ее взглядов и убеждений не разделял, поэтому большую часть времени Татьяна Владимировна просидела в одиночестве.
Посреди ее мрачного пребывания в этом курятнике к графине подошел румяный парень в форме по фамилии Красавин.
— Милая дама танцует? — спросил он.
— Дама танцует, но не с вами, — ответила женщина.
— Отчего? Я бы вас проводил до дома...
— Говорите на прямую — проводили бы к постели, мне этого не хочется. Вы все знаете в занятии любовью в постели, но не о сердечной и душевной любви, вас интересует мое тело больше, чем внутренний мир. Молю вас, оставьте меня в покое и найдите себе кого-нибудь вашего уровня развития, — в сотый раз в своей жизни проговорила Воронцова.
Парнишка же не хотел отступать просто так:
— Но я настаиваю!
— Ах, прошу, таких, как вы, тысячи, к чему мне эти бумажные отношения, танцы и проводы до дома? Ах, идите, поухаживайте за мужчиной, если не везет с женщинами, — пошутила без смеха графиня.
Парень, красный от злости, ушел и был замечен взглядом карих глаз графини в обществе какого-то молодого парнишки еще моложе него.
Все это надоело Татьяне Владимировне к двум часам ночи, она ушла через парадных вход и села в карету, где хотела предаться чтению.
Графиня достала любимую книгу с полки, которая располагалась над головой пассажиров, налила себе первоклассного алкоголя и стала читать.
К ее извозчику Петрушке подошла бабушка и попросила докинуть ее до избы, а Петрушка с удовольствием согласился.
– Поехали, – крикнула графиня.
– Какая плохая женщина, – умозаключила крестьянка.
– Не делай выводов, бабусь, пока не знаешь смыслу. Наша графиня когда-то сильно обожглась, поэтому теперь ее не интересуют горячие парни, светские рауты и гулянки, – защитил Воронцову извозчик.
– Он оно как!
– Злых людей не бывает, бывают люди, которых обидели, а бывают, которых изменила власть аль деньги, – продолжил Петрушка.
– Мудро говоришь, сынок, – сказала бабка.
– Так у графини научился, – посмеялся мужичок.
Карета повернула от главной дороги вправо, к дому Татьяны Владимировны.
– Можно ведь быть полным грехов не только в поступках, но и в душе, а вот наша барыня как бы себя плохо не вела – чиста в душе и помыслах, – закончил Петрушка.
Дальше они ехали в тишине, пока бабуся не слезла у ворот и не ушла на окраину города, где ее неприметная избушка стояла средь других избушек и домов.
Петрушка в компании двух лошадей и Воронцовой въехал в красные ворота. Графиня слезла с кареты и направилась в дом, сдерживая слёзы. Слова Петрушки тронули её душу, чистую и светлую.