Култашев Яков Григорьевич. Родился в
1915г.,д.Ныргында, Призван в Советскую армию в 1941г.
Рядовой Пропал без вести - ноябрь 1943г.
"Книга памяти" Каракулинского района Удмуртской Республики.
Деревня наша лежит на пригорке. С севера её огибают холмы: защищают зимой от снежных буранов, а летом покрываются оранжевым зверобоем, синей душицей и ярким Иван- чаем. В июле, среди травы, наливается сочная клубника. С юга – зеленеют сосенки, посадки , которые дружно становятся стройными деревьями. Я почти бегу по крутому склону вниз к Холодному ключу. Наконец, почти у самого низа, перебираюсь на ступеньки, скачу по ним и оказываюсь у бадейки, наполняющейся прозрачной, чистой водой. Это ключ. Я откидываю крышку, беру берестяной ковшик, черпаю и пью обжигающе - холодную воду. Мои зубы ноют от холода, и я, насладившись, отвожу губы от мягкой бересты. Закрываю заботливо родник и мочу босые ноги в ручейке, который сбегает от родника, ладошкой прыскаю воду в лицо и только тогда оглядываюсь по сторонам. Невдалеке пасётся стадо. Но некоторых коров и овец уже сморило от жары и они прилегли отдохнуть. Пастух лениво щёлкает кнутом. Весь холм с южной стороны осыпан жёлтыми цветочками, похожими на аптечную ромашку, которую мне показывал отец.
Я начинаю рвать цветы. От них идёт горьковатый запах, но мне нравится моё занятие. Ведь каждый цветок похож на солнышко! Собрав букет, я медленно поднимаюсь по ступенькам в гору.
Какой простор открывается взору! Стадо отсюда, с вершины, кажется совсем небольшим. Вдалеке зеленеет камыш. Его огибает тальник. В котором ,я знаю, осенью поспеет ежевика. В километре от холма, где я стою, течёт Кама. Ой, сколько же здесь пароходов! Вон «Толкач» подпихивает баржу!.. Вон плот ему навстречу спускается… А вот величаво идёт многоэтажный пароход, а шустрому «Метеору» нет до них и дела; проскользнул быстро, как ракета. Как красиво на реке!
Я спохватываюсь, что мне надо ещё заглянуть к тётке Дарье. Мамка велела. Тётя Дарья – старшая сестра моего отца. Он умер два года назад...
Я перелезаю через плетень, который на этом месте уже отшлифовался от частых прикосновений и оказываюсь на той стороне. Этот забор тоже сплёл мой отец. И сад посадил мой отец. Сад очень большой и занимает все пятнадцать соток. По прямой ухоженной тропинке, я направляюсь в сторону дома. Это родительский дом отца.
В это время, в середине июля, уже спеют яблоки и слышно, как они изредка падают на землю.
- Таюк кокай!(2)!- кричу я из глубины сада.
- Да здесь я! – слышу я голос тётки Дарьи, которая неожиданно появляется среди деревьев. - Яблоки вот собираю- падают уже. Хоть насушить надо на зиму,- говорит она удручённо.
Она набирает яблоки прямо в фартук и относит к двум, наполовину наполненным корзинам, выпрастывая в них яблоки из фартука.
- Так давай я тебе помогу!- предлагаю я.
-Помоги, а то мне к стволу трудно будет подойти,- соглашается она.
Закончив работу, мы присаживаемся на скамейку под большой берёзой, которую тоже сколотил мой отец.
- Который нынче год, Галюш? – спрашивает она меня неожиданно.
-Тысяча девятьсот семьдесят первый, - подсказываю я.
- Значит ровно тридцать лет, как мой Яков ушёл на войну. Якуш...- и умолкает надолго.
Помолчав, она начинает свой рассказ.
- Как сейчас помню… Когда началась война- в колхозе начинался сенокос. Мужики косили, а мы, бабы, гребли. Некоторые сразу ушли на войну. Через месяц, уже мы, бабы, взялись за косы. Мой Яков был конюхом. Мы только поженились зимой и прожили полгода. Мне было тридцать один, а он был младше на четыре года.
Был жаркий, как сейчас, июль и после косьбы я пришла домой. Только открыла ворота, а там посреди двора стоят сани и Яков хлопочет возле них. «Что это ты вздумал летом вытащить сани?»- спросила я с тревогой. « Меня призвали в Красную Армию. В правлении сообщили. Завтра уже ухожу. Так хоть сани тебе починю для зимы»,- ответил он. Сердце у меня упало, я зашла в дом и принялась плакать. Опять одна остаюсь! Родители у обоих до войны умерли. А мои младшие братья учились в Николо-Берёзовке, в педучилище. Сначала Гавриил, а потом и Андрей, твой отец. Весь доход от хозяйства уходил на выплату займов и на учёбу братьев. Я потом тебе покажу эти займы; серенькие билетики, по которым когда-нибудь наше государство вернёт деньги и список: сколько я должна была сдать молока, яиц, мяса и шерсти. К примеру, овечка даёт четыреста грамм шерсти за одну стрижку, а пять овечек два кило. А мне задание за год сдать шестнадцать кило. За недостачу начисляли пени. Я и замуж вышла поздно… Нечего было надеть; полушубки и валенки братьям справляла.
Но моим братьям повезло. Андрей, твой отец, хоть и поздно, в августе, но вернулся с войны живой и невредимый. А дядя Гавриил… тот на Дальнем Востоке служил офицером. Обучал курсантов для фронта. Они были обучены. Перед войной отслужили в армии. А вот Яков мой не вернулся. Тихий был, смирный; голоса на меня никогда не повышал. И работящий… кроме крестьянского труда, ничему не обучен был. Сколько я ещё проживу, пять ли, десять лет – всё буду помнить о нём.
Я знаю, что тётя оплакивает моего отца и эта потеря объединяет нас, но это горе, вдруг поведанное мне, маленькой девочке, раскрывает всю боль, годами таившуюся в душе этой женщины. Её тоску по любви, по не родившимся детям, одиночество, безысходность.
Тётка Дарья горестно прижимает к груди платок, намокший от слёз. А я чувствую недетскую вину за это несостоявшееся женское счастье.
И я знаю, что буду тоже долго помнить этот полдень в июле.
Ныргында (мар.- Нуркинде; от нур - поле, кинде - хлеб).
Таюк (уменьш. - ласкательное - Дарья). Кокай(мар.обращение к старшей сестре отца или матери). Примеч.- обращение к младшей сестре отца или матери - акай.
Напечатано.//Прикамская правда.- 2020,№50, 27 июля. Антология русской прозы,2021год.
Антология русской прозы. 2021год.