Не было в древнем храме Хатор лучшей храмовой танцовщицы, чем Нэфэрнэйта.
Её пленительные движения, завораживающие своей неиссякаемой чудодейственной страстью, выражали законы Вселенной точнее, чем философия; мистикой и созерцательностью превосходили лучшие молитвы; искренностью и чистотой превышали сотни жертвоприношений; с легкостью достигали самых вершин и глубин богообщения.
Когда Нэфэрнэйта танцевала, то музыка не просто звучала, - нет, музыка оживала, и с упоением служила её танцу! Восторженно дарила ей свои трели флейта, влюбленно подносила свои переливы арфа, беззаветно отдавал ритмы барабанчик.
Ароматные благовония сладострастно овевали красотку, блаженствовали от прикосновения к ней её бесчисленные драгоценные украшения, в экстазе сливались с её гибким юным телом полупрозрачные шелковые одеяния…
Но сильнее всего и всех одуревал от прелестницы один из верховных жрецов.
Изо дня в день похоть жреца разгоралась с неимоверной силой, образ полунагой Нэфэрнэйты преследовал его дни и ночи напролет. В царстве своих развратных мечтаний жрец ждал блаженного поцелуя, искал пьянящего объятья, жаждал волшебства соитья; в жарких, беспокойных, беспредельно непристойных снах он вновь и вновь видел себя овладевающим её телом, наконец-то упиваясь желаемым!
Но, возвращаясь из дурмана фантазий к постылой действительности, он сходил с ума от невозможности напитать поработившую все его существо дикую страсть к Нэфэрнэйте чем-то иным, чем лицезрением её каждодневного сакрального танца.
До одурения наслушавшись советов от аморального вина и коварного опиума, жрец решился на дерзкий шаг.
Однажды ночью он проник в комнату танцовщицы.
Пожираемый сластолюбием, он смотрел, как лунный свет ласкает обнаженную спящую красавицу. Чуть дыша, стараясь не вспугнуть жертву, он полез на её ложе.
Медленно, осторожно, тихо.
Его выдала неожиданная пьяная икота.
- Кто здесь? – всполошилась девушка. Но он,уже ничего не соображая, навалившись, жадно схватил её за грудь и часто задышал ей в лицо удушливым перегаром:
- Иди ко мне… я тебя озолочу… ты станешь главной жрицей… богиней, если захочешь!
- Отпусти меня… - беспомощно дергаясь, придушенная его тяжелой рукой, едва прохрипела она.
- Да перестань, тебе понравится, поверь! - его бесстыдные руки жадно мяли её плоть, опускаясь от высокой упругой груди к девственным бедрам, - Я такое умею… Ой!
Девушка укусила его.
Он, разъярившись, ударил ее по лицу и пленил её чистые уста смрадным поцелуем; коленом раздвинул ей ноги, и сорвав с себя пояс, обнажил орудие похоти.
Тщетно взывала к Золотой богине несчастная Нэфэрнэйта.
Или не тщетно?..
- Оставь её! - обожгло острое железо плечо жреца.
Это подруга танцовщицы, из комнаты напротив, проснувшись от громкой возни, резанула его острым кинжалом:
- Прочь отсюда! Я позову стражников! - и снова надсекла его толстую кожу.
- Ах ты сука!
В пьяном угаре жрец ловко вывернул из слабой девичьей руки кинжал и, намереваясь лишь напугать, не очень-то видя в темноте, ткнул кинжалом вперед.
Попав острием прямиком в её сердце.
Поняв, что совершил убийство, жрец мгновенно протрезвел.
- Проклятье! - стиснув зубы, выругался он.
Оглянулся на Нэфэрнэйту - та в безмолвном ужасе сидела на ложе, вся трясясь от страха, ненависти и горя.
Искушенный в изысканных интригах храма мозг преступника сработал сам собой – жрец хладнокровно вынул нож из груди мертвой девушки.
- Шлюха! - и кинул в Нэфэрнэйту (или мимо неё?) кинжал.
Она уклонилась от острия, а затем схватила кинжал и вытянула его впереди себя, думая обороняться от насильника.
- Убей и меня, если я и стану твоей, то только мертвой! – крикнула Нэфэрнэйта.
Этой глупости только и ожидал от неё лукавый жрец.
- Эй, стража! Стража! - с деланным испугом закричал он.
И злорадно подмигнул ей.
- Негодяй… - поняв, что теперь с нею будет, прошептала она.
В дверь вломились охранники, осветив комнату нервным светом факелов.
На полу, в луже крови, лежала девушка.
Над ней горевал жрец.
- Она, из ревности, пыталась убить меня! - указал он на Нэфэрнэйту, – А несчастная пожертвовала своей жизнью, преградив путь преступному клинку!
И, содрогаясь от рыданий, приник к телу убитой:
- Любимая! Как я буду жить без тебя? Я должен был бы умереть, но не ты! О, горе мне, горе! Зачем мне жить без тебя! - и, выхватив у одного из стражников меч, аж попытался убить себя.
Стражники удержали его.
- Убийца! Под маской добродетели ты скрывала грех и зло! Пусть за смерть моей возлюбленной тебя покарают боги! - проклинал жрец танцовщицу.
Нэфэрнэйта, оглушенная каскадом лжи и лицемерия, не произнесла не слова.
А утром состоялся суд. Фальшивые улики и фальшивая репутация жреца сделали своё дело - Нэфэрнэйте никто не поверил.
Судья огласил приговор:
- Ты признана виновной, причем не только в убийстве, но и в попытке уклониться от правосудия, клевеща на известного своею добродетелью и высокой духовностью жреца. Согласно законам, сейчас, в преддверии главного праздника, жрицу нельзя казнить или посадить в темницу.
Но и оставить происшедшее без должного правосудия мы не можем. Посему, дабы Маат не обрушила на нас кару за осквернение праздника, ты изгоняешься в пустыню Нуб на три дня. Если ты выживешь там – твоего обвинителя отдадут, до конца его дней, на потеху старым жрицам. Умрешь - значит, виновна. Уведите её!
Грубо вытолкнув жрицу из города, стражи наглухо заперли ворота.
Беспощадная жара пустыни Нуб, согласно древним книгам, способна убить, если надо, и бессмертного. Бескрайние шершавые пески, сквозь которые изредка прорезались острые камни, раскаленное добела небо, царапающий гортань сухой воздух, безжалостное солнце, медленно выжигающее глаза…
Два дня безмерных страданий претерпела танцовщица.
- Хатор, почему ты не слышишь меня? Смотри - ноги, танцевавшие для тебя, изодраны колючим песком; сердце, бившееся от блаженства в твоем святилище, разбито тяжестью водопада моих страданий! Руки, восхвалявшие тебя игрою на арфе, покрыты волдырями от жара пустыни! Чем я так прогневила тебя, если второй день я жива в ужасном месте, где смерть собирает щедрый урожай каждый миг?..
Она вспоминала свою прежнюю жизнь, и горькие слезы текли из её глаз.
Она шла, шла, шла. Наконец, силы покинули её.
- Смерть - одному ты незваная гостья средь празднества жизни, другому – дар, недоступный в мучении… - иссохшими губами горько произнесла изгнанница.
И упала в забытьи на песчаную жаровню.
Но и на утро третьего дня Нэфэрнэйта осталась жива, и это заново вдохнуло в неё силы: выжила – значит, неопровержимо невиновна, и добравшись до города, восторжествует над клеветником! Праздник станет для нее праздником вдвойне!
- Благодарю тебя, Хатор! - воскликнула жрица.
Не обращая внимания на свои израненные ноги и чудовищную жару, она бегом направилась к городу.
- Далеко же я забрела, в безумном бреду отчаяния…
Вот он, родной город: уже виднеются его стены. А над ними – обильный дым от жирных и тучных жертвоприношений, щедро приносимых сегодня.
Быстрее, быстрее спешит танцовщица, от радости словно обретя крылья…
И вот уже…
- О, боги! – оцепенела она.
Это оказались не стены – а руины.
Это было не празднество – а пир стервятников.
Горели не жертвы – а разграбленный, разметённый варварскою ордою, весь объятый неистовствующим огнём, её родной город горел зловонным черным дымом, отравляя небеса…
Дома более не существовало. И, безутешно рыдая, сходя с ума от горя, Нэфэрнэйта побрела в неизвестность.
Теперь её скорбный путь стал не только безрадостным, но и бесцельным.
С каждым шагом она не столько двигалась, сколько теряла жизненную силу.
Немеющие, окровавленные от огненного песка и лезвий суховея ступни ног…
Упала.
Вдох.
Глоток песка. Немощный набат истощенного сердца.
Злорадный победный шепот пустыни-убийцы.
И темнота…
- Испей воды, девочка! - услышала Нэфэрнэйта.
- Где я? - с трудом открыла она опаленные глаза.
- В часовне, посвященной руинам Храма всех Богов. Редко сюда забредают гости, я уже более трёх месяцев не видел человека… Пей, пей - это вода из благодатного источника. Она даст тебе новое дыхание и исцелит твои увечья.
- Благодарю! - напившись из кувшина, Нэфэрнэйта и в самом деле утолила не только жажду, но и адскую боль во всем теле - к ней вернулось зрение, перестали зудеть раны, - Кто ты, старик?
- Я Хуфу, последний из жрецов древнего Храма. Когда-то здесь стоял огромный город. А теперь – только небольшая капелла и моя хижина.
- Я слышала легенду об этом городе. Говорят, он исчез, когда иссохла местная река… А можно ещё воды?
- Да, да, конечно! – старик, тяжело опираясь на палку, проковылял к большому водоносу и зачерпнул для нее живительной влаги, - Пей!
Она с наслаждением, медленно опустошила кувшин.
- Давным-давно, во время войны полководца богов Гора-Ура и архидемона Небеджа, протекавшая здесь река обмелела от лучей Крылатого Солнца, – рассказывал старик, - Мои предки видели, как медленно, от жажды и неумолимо поглощавшей плодородные земли пустыни, в затянувшейся агонии, мучительно умирал город. Наконец, и сам Великий храм пал под натиском песка…
- Но отчего ты не переселился в другое место, где твоя старость не будет омрачена нищетой и тоской? Такого жреца, как ты, потомка великих подвижников благочестия, с радостью приютит любой храм Атлантиды!
- Пока святилище стоит, в нем должен быть хоть один жрец. Пока тело не умерло само собою, душа не в праве его покидать! Да и суеты здесь меньше, чем в нынешних храмах, больше похожих на базары, чем на святилища! Пусть за водою и скудной трапезой из молодых побегов папируса я хожу за день пути отсюда, а редкие посетители - это сбившиеся с пути полуживые караваны, часто уже без торговцев, - зато у меня полно времени для молитвы и… Но, прости, - жрец улыбнулся собственной оплошности, - Ты едва очнулась, а я уже, наверное, утомил тебя рассказами… Прости, я так давно ни с кем не разговаривал… А кто ты? Как ты оказалась в пустыне?
Нэфэрнэйта поведала свою грустную историю - о жреце, приговоре, сожженном городе:
- Я всю жизнь провела в храме, служа Хатор, - но в трудный час она никак не помогла мне! В пустыне я должна была бы умереть не от зноя и жажды, а от безверия… без веры нет смысла ни в жизни, ни в смерти, ни в темнице, ни во дворце…
Жрец внимательно её выслушал.
- В молчании богов, девочка, смысла и пользы намного больше, чем от их знамений и чудес! Что бы ты не думала сейчас о Хатор, как бы не была обижена на неё, - ты жива, свободна. А весь твой город разрушен, многие убиты, а в лучшем случае - не знаю, правда, лучше ли это? - попали в рабство. Не будь ты изгнана в пустыню, тебя ждала бы та же самая участь…
Рассудительные слова жреца смягчили самую сильную боль Нэфэрнэйты - боль от того, что её богиня оставила её. Его мудрость утолила самую сильную её жажду - жажду понимания собственного положения.
- Набирайся сил, приходи в себя - ты, действительно, много выстрадала…
Через несколько дней Нэфэрнэйта уже помогала жрецу принести воды, навела порядок в ветхой хижине, прибралась в часовне и нашла неподалеку много сухих веток – так, что впервые за многие месяцы у жреца оказался на столе ароматный, наваристый, вкусный суп из скорпионов и гадюк.
Радость старого жреца трудно описать!!!..
Прошло долгое время, прежде чем Нэфэрнэйта почувствовала непреодолимое желание танцевать. Не то чтобы она простила богиню - но, как поэт внезапно среди ночи просыпается и лихорадочно записывает хотя бы две строчки для поэмы, которые не мог найти на протяжении нескольких месяцев, как художник, встретив прекрасный пейзаж, делает на чем попало зарисовку - неприглядную основу будущего шедевра - так и Нэфэрнэйта, однажды услышав причудливый ритм падающих из переполненного сосуда о каменный пол капель воды, загорелась жаждой священнодействия.
Войдя в капеллу, поклонившись трем статуям – Гора-Ура, Хонсу Лунаправителя и Хатор-Любведарительницы, отбивая себе ритм двумя палочками, она начала танец…
* * *
- Интересно рассказываешь, но хочу напомнить, что там, у города… - перебил Гормахис.
- В вашем мире, когда я закончу рассказ, пройдет не более секунды…
- Понял…
- …И вот её танец взывает ко мне, я собираюсь ей явиться - и тут же, просмотрев имеющуюся у каждого бога Книгу Жизни, где всё рассказывается обо всех его жрецах и почитателях, их злоключениях и поворотах судьбы, я вдруг осознаю, что я, дура пьяная, натворила! - продолжила рассказ нэчэрит.
Расстроенная собственными неудачами, я ушла в пустыню, наглухо затворила сердце от обращенных ко мне молитв – и невинная жрица стала жертвой похоти и клеветы, была подвергнута жестокому, нечеловеческому испытанию!
Город, где стоял мой самый красивый и древний храм, истинная драгоценность Вселенной, хранилище искусств и знаний, дотла сожгли варвары, убив великое множество людей и превратив в говорящие орудия тех, кто умело разбирался в тайнах звездного неба и в хитросплетениях философии, кто властью таланта и усердного труда вырывал из мира идей один за другим шедевры скульптуры, сокровища живописи, чудеса поэзии!
Наконец, в пустыне, где пыталась умереть Бессмертная, из последних сил пытался жить и поддерживать жизнь храма старый, больной, одинокий - но бесконечно преданный своему призванию жрец!
Я испытала жгучий стыд за то, что множество людей надеялись на меня, нуждалось во мне, в конце концов, любили меня, любили беззаветно… и, как оказалось, безответно! А я, тем временем, думала, что мои страдания - превыше всего!
Вот, она, преданная, забытая, отверженная, брошенная мною Нэфэрнэйта танцует для меня - а я неподвижна для неё! От срама и стыда неподвижна!
Я не посмела явиться той, которая всю сознательную жизнь посвятила мне, а я оставила жертву алтаря её сердца без внимания! Если бы ты знал, какую горечь от осознания собственной черствости я тогда испытала! Где-то внутри себя я услышала слова, которые разодрали на части мою душу:
- Главное в природе богов - не всезнание и всемогущество, а мудрость и сострадание…
И я решила, что попытаюсь хоть что-то исправить, ведь:
Если не исправишь зло – оно умножится…
* * *
Наутро девушка проснулась от радостных криков Хуфу:
- Благодарение вам, милосердные боги! Диво созерцают очи мои, благость неизреченную пиет гортань моя! - и, удивленная этими восклицаниями, вышла из хижины.
Совсем рядом высоким фонтаном бил источник воды, настолько сильный, что промывал иссохшее русло, легко освобождая от удушливого песчаного плена один за другим питавшие древнюю реку родники.
Природная реконкиста заставила жреца, позабывшего о подагре, танцевать не хуже Нэфэрнэйты.
К вечеру воскресли от животворной воды старые корни росших здесь деревьев, а через два дня стали пробиваться ростки финиковых пальм и стебли папируса; а затем неизвестно откуда прилетели целые стаи диких гусей и уток, нашедших в молодой реке невесть как оказавшихся там рыб.
Одним словом, через месяц вместо удручающих остатков города-призрака в пустыне Нуб разросся и ширился оазис. Размывая пески, молодая река приносила к хижине Хуфу удивительные дары – вещи, когда-то принадлежавшие древнему храму: то золотое изваяние, то кедровый стол, то целую бочку, где, под защитой просмоленных досок, хранились сотни папирусных свитков.
Вскоре, благодаря всё новым и новым освобожденным рекою предметам быта и культа, беспросветно нищая хижина теперь стала обставлена побогаче некоторых дворцов, а капелла засияла золотыми и серебряными статуями, светильниками, жертвенниками, кадильницами и прочей мечтой святотатцев. Нудные обряды пробуждения идолов и их отхода ко сну превратились в роскошные богослужения.
Потянулись спокойные, тихие, беззаботные недели, посвящённые не только сакральной возне в часовне, интенсивным и глубоким медитациям и чтению душеполезных книг, но и веселым разговорам: Хуфу знал тысячи забавных историй, да и на своем долгом веку повидал множество наисмешнейших ситуаций.
Однажды поздним вечером в дверь хижины постучали.
Нэфэрнэйта открыла дверь.
Там стояли, вернее - из последних сил не падали двое: один - с поломанной астролябией, другой - в потертых доспехах, со сломанным боевым топором.
Позади их едва держались на ногах два тощих, нагруженных всяким хламом верблюда.
- Это ведь мираж, да? - с ошалелым взглядом внутрь себя спросил её тот, что постарше.
- Это дверь, – скорее растерялась, чем испугалась, она, - Кто вы, путники?
- Мы? Мы - путники… А Хуфу дома? Или это, все же, мираж?..
- Впускай дорогих гостей, Нэфэрнэйта! - прискакал к двери жрец, - Это мои старые знакомые – нищий торговец Рамессу и его брат, горе-воин Сезострис! Бедняги совсем не учатся на собственных ошибках: их без ошейника из дома-то во дворе поиграть отпускать нельзя, а они все в пустыню за каким-то хреном рвутся! Проходите, проходите - мы вас напоим и накормим! Что, ребята, снова сбились с пути в песчаную бурю?
- Да, пять дней плутали в пустыне по колено в огненном песке, изголодавшись так, что нас голодная львица пощадила, а тут глядь - вместо твоей убогой лачуги и развалюхи-капеллы, где и гадюке жить было тошно, - цветущий оазис!
- И мы подумали, что обезумели от жажды или голода, или от усталости… -перебил другой.
- Или от всего сразу… - любя, чтоб его слово всегда оставалось последним, заключил Рамессу.
Жрец суетливо усадил их в старинные плетеные кресла:
- Успокойтесь - это реальность! Я сам целый месяц с трудом привыкал к тому, что живу не в сени тени смертной, а в плодородной и спокойной долине.
- Выпейте вина! - внесла поднос с кувшином и золотыми кубками Нэфэрнэйта, - Река принесла нам несколько дюжин кувшинов…
Она наполнила кубки и подала гостям.
- Благодарствую! - улыбнулся ей воин.
Она ему.
Он снова ей.
- Утка будет готова через несколько минут… - и, смутившись, упорхнула на кухню, откуда уже распространился по всему оазису аппетитный дымок.
- Хуфу, а кто она? - спросил Сезострис, провожая взглядом корму девушки.
- Жрица из сгоревшего города… Моё благословение! Именно с её приходом тут каждодневно чудеса начались – сначала родник забил, затем река ожила, жратвы стало немерено… Как дочь родную её полюбил…
- Невероятно красивая!
- Да, таких красоток я не видел даже при дворе махараджи Лингапура, где десять лет служил астрологом в гареме… - согласился Хуфу.
- А вот и утка! – прозвенел голос Нэфэрнэйты, - Осторожно, она горячая! Возьмите лепешки… вот приправы и соль…
- Присядь с нами, Королева Оазиса! – попросил Сезострис, посыпая приправами вместо лепёшки салфетку, - Я долгое время видел лишь рожи двух полудохлых верблюдов и вечно пьяную харю своего любимого братца! А ты – сущее воплощение богини Месхент!
- Для воина вы необычайно любезны! – удивилась она.
- Да какой он, к черту, воин? Да, верзила, каких ещё поискать, и топор у него немалый. Он действительно служил в Кушитской армии, но в музыкальном отряде! Подальше от стрел и поближе к кухне! - быстро опьянев, проворчал Рамессу, и тут же умудрился, не выходя из хижины, по астролябии вычислить, что новый оазис сокращает торговый путь в три раза.
- Ха, можно подумать, что ты – лучший торговец, чем я – воин! Тебя объявили банкротом в пяти городах, еще в десяти по тебе плачет долговая тюрьма, а император Ваджра мечтает накормить тебя всем тем золотом, которое ты у него якобы занял…
- А прошлой ночью я слышал, как наши верблюды сговорились тебя избить!
- А тебя – изнасиловать! – парировал другой, - И оставить живым, в целях дальнейшей эксплуатации…
- Они всегда ссорятся, - шепнул девушке жрец, - Но на самом деле люди очень неплохие, и чуть что - друг за дружку горой…
Братья пробыли у Хуфу два дня, которых вполне хватило на то, чтобы Нэфэрнэйта и Сезострис по уши влюбились друг в друга. И, когда братья отправились дальше, то вскоре вернулись: воин и дня не смог прожить без своей возлюбленной.
Да и давно протухшие товары Рамессу никого не заинтересовали, и когда торговец, проклиная все на свете, освободил верблюдов от смердящей поклажи, те в благодарность галопом отвезли братьев обратно в оазис.
Но, благодаря тому, что Рамессу по пути без устали болтал со всеми встречными торговцами, паломниками, кочевниками, жителями деревень и, напиваясь до невменяемости, со зверями и птицами, слух о новом оазисе, появление которого сделало караванные маршруты короче в три раза, быстро облетел окрестные земли.
Для того, чтобы вершить судьбы цивилизаций, великому полководцу требуется выжить в первом бою, где от него пока ещё ничего не зависит. А источнику воды, для изменения мировой истории, достаточно просто появиться в какой-нибудь пустыне, где от него зависит абсолютно всё.
К оазису потянулись караваны.
Суеверные торгаши, жутко боявшиеся обитающих в пустыне чудовищ - василисков, грифонов, мантикор и иных всевозможных демонов, щедро одаривали богов в капелле Хуфу перед походом в разные страны, и, не менее щедро - по благополучном возвращении. Так что часовню вскоре отреставрировали и украсили богаче, чем она выглядела в древние времена. В ней появился свой хор и десятки прислужников.
И, кроме купцов, в оазис громадными толпами сюда потянулись паломники: помолиться в остатках древнего Храма, послушать мудрые проповеди Хуфу и, разумеется, поглазеть на искусный священный танец Нэфэрнэйты.
Как мы с вами уже знаем, там было, на что поглазеть…
И не обязательно на танец…
Вместо убогой хижины для Хуфу и Нэфэрнэйты построили новый, просторный и светлый дом, а рядом, для торговцев и паломников - удобный и вместительный постоялый двор: ведь многие купцы теперь не только торговали здесь - но и жили.
А у плодородной реки стали возделывать землю и выращивать пшеницу, лук, салат и прочие цивилизованные харчи пришедшие из разоренных варварами деревень крестьяне; иные охотились и рыбачили, иные занялись виноделием и выжимкой пальмового масла, варили пиво и готовили сыры.
Поселились ремесленники: они делали сувениры для паломников и необходимую для местных жителей домашнюю утварь. Зазеленели плантации льна, интенсивно заработали прядильни и пошивочные мастерские.
Там, где раньше гулял огненный ветер и тысячелетиями кочевали барханы, теперь разносился аромат хлебопекарен, беззаботно паслись на сочной траве козы, коровы и овцы.
Как наиважнейший признак экономически процветающего сообщества, появились воры, мошенники и бездельники.
Торговлей руководил Рамессу, охраной складов и рынка - Сезострис, ставший во главе небольшого военного отряда, а их припершийся невесть откуда третий брат, долговязый блудодей Шепсескаф, очень толково отвечал за юридические дела и взимание пошлин.
Да, поселение богатело день ото дня, несмотря на то, что любые виды рабства были негласно запрещены. Поклонники Хатор издавна считают рабовладение худшим грехом. Ибо Хатор - богиня счастья, а раб счастливым быть не может.
Так прошло всего три года, как Нэфэрнэйта оказалась в ветхой хижине Хуфу - а на месте запустения вырос город. Жрица стала не только правой рукою старика по храмовым делам - у девушки оказался редкий талант уметь руководить людьми, мирить поссорившихся, вдохновлять уставших, поддерживать в новом городе баланс между воинами и жрецами, торговцами и ремесленниками, крестьянами и писцами.
Ведь теперь здесь был и шумный богатый Рынок, и охраняющая поселение Цитадель с приличным гарнизоном, библиотека, больница, школа, жилые дома, мощеные дороги, много освежающих фонтанов и даже Некрополь из нескольких свежих гробниц, где мастера по вырубке и росписи усыпальниц нашли своё доходное место под огромным плакатом:
«От каждого - по способностям, каждому - по гробнице!»
Очень скоро реклама стала явно излишней – обрести художественно оформленный вечный покой в здешнем Городе Мёртвых стремились набожные люди всех сословий, со всех концов континента…
Как-то после вечернего богослужения весь город собрался перед часовней и единодушно попросил Нэфэрнэйту принять царский сан: жрица и без него уже давно управляла всем и всеми, и предложение скорее было констатацией факта, чем вручением полномочий.
Золотую корону на первую царицу Нутжерта возложил Хуфу:
- Жизни, здоровья и силы сиятельной Нэфэрнэйте!
Накопив несметные сокровища, жители долины приняли решение раскопать и восстановить Храм всех Богов.
Но нежданно-негаданно пришла беда: краятийские варвары, прослышав о новом богатом государстве, решили его разграбить. Весть об их приближении повергла в уныние всех без исключения жителей: у города имелась могучая армия из четырёх воинов, но разве остановят многотысячную орду эти храбрые силы? Да и укрепления, стены и башни, лишь только-только утвердили в проекте. Храм важнее…
Как назло, наступил сезон хамсина. И бушующая пустыня превратила оазис в ловушку.
Ужас, страх, отчаяние сковали горожан. Что делать: бежать и умереть в пустыне, или остаться и сопротивляться до последней капли крови?..
Одинаково мучительная агония и неизбежная смерть…
Но царица Нэфэрнэйта, уповая непреложно на покровительство своей богини, решила посредством священного танца воззвать к Хатор:
- Услышь меня, богиня Всеблагая!
Узри мое смятение и страх!
Воззри на скорбь, Красавица Златая!
Весь город ныне взвешен на весах!
Качаются весы неравномерно,
Колеблет их незримая рука.
Приди на помощь, о твердыня верных!
Прославь себя на долгие века!
Что дам тебе, Владеющая всеми?
Что нужно Той, что всем всегда нужна?
Смиренно преклоняю я колени:
Тебе я бесконечно лишь должна.
Дыхание мое дано тобою,
Красоты мира глазу даришь ты,
И все, что в жизни совершится мною,
И все мои заветные мечты!
Как щедро ты ко мне благоволила!
Всего лишь долг - любой подарок мой.
На твой алтарь я ныне возложила
Свой город. Станешь ли ему стеной?..
На сей раз Любительница Лазурита услышала зов Нэфэрнэйты раньше, чем сама Нэфэрнэйта его произнесла.
- О, переверну всю Вселенную кверху дном, из богини чертовкой стану, попру закон Маат и отдамся анально Апофису, но Нутжерт стоять будет вечно! - воскликнула нэчэрит и, произнеся заклинание:
- ХАТОР-НУТ-ХЕПЕРА!!! - явилась над городом в таком размере, что Солнечный диск в её диадеме затмил Солнце.
- Нет лучшей защиты, чем божественность! Так пусть стены Нутжерта будут божественными по своей сущности! - провозгласила Любимица Вселенной.
В руке нэчэрит сверкнули ножницы. Раз, два…
И пали на землю её чудесные лазурные косы.
Земля смутилась, содрогнулась и загудела, испуганные жители города высыпали из зданий и, онемев и застыв от зрелища, ждали - что будет дальше?
Отчего Золотая приняла облик колосса?
Быть может, город прогневил её, и она сейчас его уничтожит?
Или боги открыли здесь парикмахерскую?
А волосы ожили, задвигались, словно гигантские змеи, зашелестели, переплелись - и, застыв, превратились в высокие и мощные стены.
Хатор была довольна.
- Жалко, конечно, но не уши же мне отрезать! – пальцем поймала она выкатившуюся слезу, - Кстати, таким стенам нужны достойные ворота!
Так, из одной-единственной слезы богини блаженства, упавшей на землю, в стенах появились сто Адамантовых врат.
- Башни сами построят, не лысой же мне ходить. И, да: это оборонительное великолепие лучше всего смотрится без хамсинов…
Щёлк пальцами - и нет огненного вихря!
- И придаст картине совершенство моё явление жителям в виде благодетельного божества!
Щёлк - и предстала горожанам на главной площади, уже не как колосс, а скромная такая нэчэрит, немного смущённая и застенчиво всех соблазняющая отсутствием одежды.
Со слезами благодарности, крича гимны и заклинания, люди упали пред ней на колени, и, пока Золотая шествовала к Нэфэрнэйте, оставляемые ею следы целовали, как самую великую благодать за всю свою жизнь.
- АНХ, УДЖА, СЕНЕБ тебе, Владычица Опьянения! - преклонила колени и Нэфэрнэйта.
- Встань, царица! - с грустной улыбкой, виноватым тоном и печальным взглядом произнесла Хатор, - Встань, не вгоняй меня в краску! А то стыд сожжет моё сердце дотла, в несколько мгновений сотворив со мною то, с чем не справилась за многие годы пустыня Нуб! Не ты, а я должна поклониться тебе: я подвела тебя, не услышав твою мольбу о помощи, когда сладострастный жрец и неправедный суд решали твою судьбу, а ты - всё ещё доверяешь мне! То, что я сделала ныне – жалкая попытка заслужить твоё прощение.
- О, Златая Кормчая Ладьи Любви! Разве сам город не является уже делом твоих рук? Источник воды, что появился здесь - не твоя ли работа? И моя голова - не увенчана ли твоими руками?..
Хатор вздохнула:
- Мой стыд такими мелочами не утихомиришь: однажды возникши, он жжет меня чуть ли ни вечно! Ты, о праведная царица, и вы, благородные жители Нутжерта! Помните - вы соорудили здесь Храм для всех богов, но Хатор, любимица Амона, клянется вам: даже если все боги ополчатся против вас, и, при этом, справедливо ополчатся - я буду защищать вас до последней капли моей крови, и из лап самой смерти избавлю вас!
Если небеса будут падать на вас - я собственными руками удержу их над вами, и если земля поколеблется - стопами укрощу разрушительное движение её! Пустыню, враждующую с вами, источниками воды превращу в сады, железный шаг Времени удержу, сменив ему путь его, и если рука моя восстанет против этого города – отсеку ее, как косы лазурные мои!
- АСТ ХАТОР НУТЖЕРТ! - ответствовали жители.
- Запомните: в преддверии событий, когда стены, Косы мои, не смогут вас защитить - я сама воплощусь в потомстве Нэфернэйты! И любою ценою защищу вас!
Благословив горожан, Золотая покинула своих почитателей.
А варвары, спросите вы?..
Милые, забавные, весёлые варвары? Что сталось с ними?..
Варвары не только не взяли город - но и, возвращаясь обратно через пустыню в места своих кочевий, погибли все до единого, заплутав в немилосердно жгущем хамсине…
* * *
- Понимаешь, вот о чем говорил Неизреченный: сложно и страшно, мучительно и опасно быть богом - но им нужно оставаться, помня, что не для себя ты родился божественным, но для всего мира! И иногда, чтобы подтвердить свой сан небожителя, следует без промедления сойти на землю. Тогда и получишь своё счастье.
Я воплотилась в династии Нэфэрнэйты, как альтернатива Ибтити.
Едва не погибла. Жила на чужбине.
Не то что богиней – принцессой боялась назваться.
И терпеливо ждала…
Жертва моя оказалась не напрасной: город, ради которого я оставила трон, рога и фонарь над башкой, подарил мне тебя!
Только здесь, среди сокровищ искусства, мог родиться тот, кто слышит стоны разрушенных дворцов, крики сжигаемых книг, вопли разбиваемых статуй – сочувствовать им, и защищать их!
Только здесь, изучив полностью все тайны теологии, пройдя и минуя культ всех других богов, мог появиться тот, кто так полюбит меня, так дерзко меня возжелает, так властно покорит моё сердце!
Хатор нежно, сильно, тепло обняла Гормахиса, и они насмерть присосались губами.
- Да, история потрясающая…- с трудом оторвавшись от ароматных и сахарных уст, спросил он.
- Лучше моего поцелуя?- нахмурилась она.
- В смысле?
- Мог бы и дождаться конца лобызанья.
- Но, кажется, ты хотела меня переубедить в моём решении не защищать город?
- А ты что, разве не передумал?
- Честно говоря, едва ты вышла на берег, сияя своей наготой, я уже был готов исполнить всё, что ты пожелаешь. Ты такая солнцеликая…