Давно так красиво не просыпалось утро. Рая лежала и смотрела в потолок полусонными глазами, слушала чириканье воробьёв, и ей казалось, что никакой войны и нет вовсе. Скрипнула дверь, и громкий задыхающийся голос подруги прокричал : «Севку с Заречной у совета повесили!» Райку как ветром сдуло с кровати, в глазах стояли слёзы, а голос и вовсе пропал. Собравшись с силами, она выдавила: “Как повесили?” Баба Нюра, взмахнув руками, вскрикнула: ”Господи святы!”и, накинув старый платок, побежала к соседке. Рая стояла белее стены, что давеча белила бабушка, руки и ноги не слушались, по щекам текли слёзы, в глазах застыла немая боль и ужас. Вчера вечером все собирались за дальним амбаром, на краю деревни, там немцы меньше ходят. Ребячество ушло в тот миг, когда в деревню вошли немцы. И хотел ты этого или нет, повзрослели все в один миг, и споры различные улетучились сами собой. Все понимали, что держаться надо сейчас только вместе. Мужики, которые остались после призыва, сразу же ушли в лес. В деревне остались старики, дети и молодёжь. Севка был видный парень, но характер слегка горяч. Вот и вчера он предлагал поджечь немцев, пока те спят. Володька сразу ему сказал:”Нас перестреляют, надо всё обдумать”. Севка яростно доказывал, что знает все тропинки и никто не заметит, как он проберётся к дому и подпалит его. Тогда он не думал ни о матери, ни о сестрёнке, которой было только 4 года. Он мстил за старшего брата, на которого пришла похоронка неделю назад. Глаза его горели ненавистью, яростью и решимостью, но никто и подумать не мог, что он это сделает один.
Немцы уже ходили по домам и сгоняли народ к совету: показать, что будет с теми, кто пойдёт против них. Райка судорожно собиралась, натягивая как попало тёплые вещи. Выходить заставили всех, и самых маленьких тоже. Наверное, так хотели внести ужас и страх в наши души. Дети плакали, старухи молча крестились, бабы причитали и проклинали Иродов. На высоком крыльце стоял высокий холёный офицер. Держа руку на поясе, внимательно всматривался в толпу, словно сканируя взглядом каждого идущего, от мала до велика. Раздались рыдания - это кричала мать Севки. Увидев сына, упала рядом у столба, собирая горстями землю и уткнувшись в неё, рыдала на всю деревню. Её пытались оттащить, но холёный немец махнул рукой, и солдаты, толкая людей автоматами, отогнали всех в общую толпу. Раздался голос твёрдый, злой и на ломаном русском сказал : ” Так будеть с каждым, кто будеть угрожать немецкий солдать”. В толпе повисла тишина. Тишина страха, злости и ненависти, тишина отчаяния. Лишь маленький Степан взял камень и запустил в солдата, и тут же был наказан: его вытащили за ухо на крыльцо к холёному офицеру, который опять громко сказал : “ Солдаты Великого Рейха не воюют с детьми”,- и громкой отвесистой пощёчиной откинул пятилетнего Егора в пыль у крыльца. Мальчишка не заплакал, хотя горело ухо и щека, смотря прямо на немца, он шептал : “Папка всё равно тебя убьёт!” Из рассказа немца, все поняли, что вчера ночью Севка пытался поджечь дом, где жила основная часть солдат, но его засёк часовой. Парня долго избивали и пытали. Его висящее тело было всё в кровоподтёках и синяках, лицо было разбито так, что почти невозможно было узнать кто это. Мать Севки подняли с земли двое солдат и поставили к столбу рядом с сыном. Лицо её было в слезах и земле, убитые горем глаза казались безумными. Немец, показывая на неё пальцем, прокричал : ” Наказать будем вся семья, запомнить это,” - и достав из кобуры пистолет, выстрелил. Казалось, замолчала не только вся собранная толпа, но и вся природа; стояла немая тишина, режущая уши людей. Дед Савелий прижимал дрожащей рукой внучку Вареньку 4-х лет. Даже он, проживший уже 87 лет, видавший всякую жизнь, был не готов увидеть смерть внука и снохи. Люди, молча топчась, закрывали спинами деда и внучку . Больше часа этот холёный фриц издевался над толпой, угрожая и при этом улыбаясь. Объявил, что нужно сдать продукты для солдат и распустил всех: собирать эти продукты и приготовить для сдачи. Толпа потихоньку расходилась, лишь дед Савелий не знал куда ему идти с Варюшей. Моя бабушка оглянулась и, увидев его растерянность, быстро подошла к нему, толкнув в спину, сказала : ” Пошли домой, хрыч старый”. И взяв за руку девочку, повела за собой. Все понимали, что отпустить их в свою хату нельзя, убьют.
Этот день изменил всю жизнь нашей деревушки. Мы собирались гораздо реже, и то, заранее обговаривая все условия встречи, на улице старались появляться меньше и незаметнее. Тем временем немцы зря время не теряли и обустраивали свой быт. Принудительно заставляли женщин убирать те дома, где жили и где находился штаб. Добровольно бы никто не согласился на это, а под угрозой расправы над членами семьи, молча шли и делали сказанное. На наших нечастых встречах парни кипели и негодовали, но все помнили: надо думать о близких, прежде чем что-то предпринимать. Создали мы тогда свой отряд мстителей из 9 человек: это Володя, Гришка, Семён, Иван и 14-летний брат Володьки, Коля. Девочки: Рая(это я), Надежда (моя подруга), Клава и Валентина . Все мы доверяли друг другу и выбрали старшего – это был Володя, ему два дня как 17 исполнилось. Поставили для себя задачу: всё знать о немцах. Сколько их всего? Кто у них самый главный? Сколько единиц оружия? Какого и где хранится? Сколько техники? Сколько собак? Старший группы сказал, что обдумает и раздаст кто за что будет отвечать. Только мы собирались уходить, как раздался истошный крик, это из дома, где жили немецкие солдаты. Кричала женщина. Вся деревня поняла, что это кричала Зинаида - соседка нашей Нади. Какой истошный был крик лучше было не слышать, сердца по-моему у нас у всех разрывались от страха, боли и бессилия. Оббежав амбары, мы крались вдоль старых заборов, стараясь прятаться за нескошенной травой. Во дворе дома дико хохотали немцы и наперебой орали, тыча полуголую Зинаиду бутылкой. “Ты есть русская свиня, мы тебя угощать шнапc, ты танцевать для нас”. Лицо женщины переполнял ужас, её трясло, как от лихорадки, но немцев это только забавляло и разжигало интерес. Опять из кучи пьяных немцев раздался крик: “Шнеле, шнеле снимать одежду!” Обезумевшая Зинка пыталась вырваться и бежать, её ловили, толкали из рук в руки и рвали на ней последнюю одежду. Немцы хохотали довольным смехом, подняли и поставили её на скамейку голую, и удовлетворённо лапали руками, заставляя приплясывать. Длилось это безумие до самого рассвета, вся деревня прислушивалась к каждому звуку, доносившемуся с этого двора. Жестоко избив и изнасиловав, Зину бросили у заднего забора. Уже не обращая на неё внимания, смеясь и гордясь своим поступком, пошли спать. Женщина не смогла пережить: не то той дикой боли, что причинили ей фашисты, не то позора и унижения, и повесилась. Как она добралась до своего сарая никто не знал. Мама Нади, набравшись смелости, пошла узнать и помочь, но нашла её висящей в том месте, где обычно Зина загоняла свою корову.
Володя принял решение: искать связь с партизанами, но как это сделать мы пока не знали. Севку и его мать четыре дня не давали похоронить и табличку повесили на немецком языке. Языка в деревне никто не знал, поэтому только догадывались и шептались об этой записи. Так вот, в страхе, ужасе и постоянном ожидании беды пролетело ещё дней восемь ...
Немцы каждую неделю ходили по домам вооружённым конвоем и выгребали все съестные припасы. Поначалу брали только то, что находили дома, а потом и живность в ход пошла, и картошку заставляли выкапывать, и всё забирали.
Однажды, на рассвете, кто-то постучал тихонько в окно. Проснулись все. Время было такое: приходилось слушать каждый шорох.
-Глафира, выйди на минуту,- раздался с той стороны окна голос какого-то мужика. Мама быстро накинула большой платок и вышла в сени. Мужики в деревне были наперечёт. Все вслушивались в тишину, пытаясь определить, кто же это мог быть. Мама зашла взволнованная и раскрасневшаяся. Быстро схватив лукошко, стала из заначек доставать еду и укладывать её туда, и так же быстро убежала опять на улицу. Все ждали её возвращения с замиранием сердца, лишь маленькая Варюша сопела и что-то бормотала во сне. Бабушка, тихо присев на кровати, крестилась и шептала в темноту : “Господи, помилуй, спаси и сохрани” . Тогда и я шептала трясущимися губами вслед за ней. Куда выходила мама, она так и не сказала никому. От расспросов отмахивалась и отшучивалась. Вечером, на нашей сходке, Володька рассказал, что в деревне были партизаны, но никто их не видел. Рая поняла, куда выходила ночью мама и кому собирала запасы еды. Володька раздал всем задания: кому какую собрать информацию о фашистах. Сказал, как партизаны придут ещё, он передаст. Клава и Валя должны были пересчитать всех немцев до одного. Сеновал Валюши, как раз смотрел на двор, где стояли немцы и видно было штаб. Рая должна была узнать, сколько раз меняется у штаба пост и в какое время. Иван отвечал за информацию об оружии, и где оно хранится. Гришка и Семён должны были узнать всё о количестве мотоциклов и куда каждый день ездят немцы. Коля должен всё узнать о собаках: сколько их и почему держат в сарае. На том все и разошлись. Рая стала следить за мамой: ей первой хотелось найти партизан и сообщить об этом Володе. Сбор информации начался, и сколько нам предстояло испытаний никто из нас и не подозревал. Первый отчитался Колька, он всегда вертелся у немецкого штаба и смог подружиться с одной из собак. Немцы сначала не доверяли мальчику, но потом привыкли к нему и давали даже побегать с поводком, здесь, по кругу. Собак всего было пять, закрывали их потому, что боялись, что их отравят или убьют. Колька- умный малый, побывал и в сарае, где их держали, и вскоре все собаки виляли при его появлении хвостом. Рая установила, что пост у штаба меняется два раза в день: рано утром и поздно вечером в одно и тоже время. Посты выходил менять тот холёный офицер в форме. Иван насчитал 20 автоматов и столько же винтовок, выяснил, где хранят оружие, но туда попасть и посмотреть, что там есть ещё, не смог. Саша и Гришка узнали, что у немцев четыре мотоцикла, и раз в неделю приезжает машина, водитель привозит какие-то большие конверты, запечатанные сургучной печатью. А вот Валя и Клава отчитались последними, и то отчитываться пришлось одной Клаве. Девочки, почти месяц, строго наблюдали, запоминали лица и записывали. В один из таких дней и произошла беда. Девочки просидели дольше обычного. На сеновале, было уже холодновато и затекали ноги. Они, не боясь, ходили туда-сюда по сухой траве и не заметили вечерний патруль с собакой. Собака, услышав шорох, стала лаять и кидаться в сторону сеновала, немцы, что-то крича на своём языке, двигались к сараю. Клава сразу упала и стала засовывать листочки с пометками поглубже в сено, а Валя растерялась и замерла на месте. Тут и раздалась автоматная очередь . Пули легко пробили крышу и попали в девочку. Валя упала, как подкошенная, с недоумением в глазах. Клавка в страхе закричала во весь голос, бросилась к ней. На груди девочки были два отверстия, из которых струёй выбегала кровь. Клава рыдала, не зная чем помочь подруге, гладя и причитая : “Ты только не умирай , только не умирай”. Валя, может и хотела что-то ответить, но до слуха Клавдии доносился только хрип, и она увидела, как изо рта подруги пошла красная пена. Фашист, что поднялся наверх, пнул ногой неподающее признаков жизни тело девчушки и автоматной очередью прошёлся по сеновалу, надеясь убить ещё кого-то.
Немец орал: “Тащить, давай тащить”, указывая на лазею сеновала. Клава, заливаясь слезами и немея от страха, тащила подругу. Возле лазеи она остановилась, не зная что делать дальше. Немец подошёл и сапогом столкнул тело девочки вниз: раздался глухой удар. Клава больше ничего не помнила: потеряла сознание. Девочка очнулась через два дня, ничего не понимая. Валю уже схоронили. За листочком, на сеновал, потом Колю посылали: Клава не смогла туда пойти. Немцев девочки насчитали сорок два человека, и раз в неделю приезжали трое офицеров, они иногда оставались с ночёвкой. На Клаву больно было смотреть: лицо её почернело и осунулось, говорить она стала очень мало да и то, когда только спросят. С утра девочка всегда сидела на могиле подруги, и так продолжалось бы неведомо сколько, пока немцы не начали патрулировать кладбище. Володя всё-таки установил связь с партизанским движением, он всё рассказал о происходящем в деревне и передал имеющиеся сведения партизанам. Володьке дали новое задание: узнать куда ездят немцы каждый день. Девочек больше решили не втягивать в свои дела. Рая обиделась тогда сильно и даже всплакнула дома. Сведения ребята установили: пришлось неделю выслеживать весь маршрут немецких солдат. Неподалёку, километрах в 20, была ещё одна деревушка, и там тоже стояли фашисты.
Видимо, что-то у фрицев пошло не так. Засуетились и забегали больше обычного, даже по ночам стали патрулировать Андреевку с собаками и автоматами. На каждый непонятный шорох или лай собак, в темноту летела громкая автоматная очередь Жители, и так живущие в страхе, совсем потеряли покой и сон. Однажды ночью вся деревня проснулась от шума и грохота автоматных очередей, так и стояли все у окон до рассвета, боясь выйти даже во двор. Горела изба, где располагались немецкие солдаты, зарево освещало всю деревушку. Никто и не предполагал, что последует за этим пожаром. Испуганные и озлобленные немцы сгоняли всех жителей от мала до велика к штабу, стариков, которые не могли быстро идти, толкали в спину прикладами автоматов.
Людей сгоняли, как скот на скотобойню, взяв всех в плотное кольцо и направив на них дула автоматов. Дети плакали от испуга, старушки молились и причитали, матери прижимали плакавших детей крепче к груди, чтоб было меньше слышно плач, как бы защищая их от всех страхов. Рядом с холёным офицером, на крыльце, стоял ещё один не менее холёный и важный, в чёрном кожаном плаще, широко расставив ноги, разглядывая толпу. И опять раздалась ломаная русская речь, говорил немец в плаще: “Кто поджигать казарму и подвергать немецкий солдат опасности, будет наказан публично. Я предлагать выйти виновным и сдаться, иначе расстреливать придётся и детей”. Как по-договорённости, вся толпа стала заталкивать всех детей в середину толпы, пытаясь закрыть их собой. Немец ещё раз повторил свою речь, в толпе висела зловещая тишина. Солдаты стали расталкивать толпу и хватать детей. Первым не выдержал дед Савелий, и направляясь на солдата, пытавшегося схватить его внучку, прокричал: “ Я! Я поджёг, за внука моего, за сноху. Будьте вы все прокляты, Ироды Проклятые!” Раздался глухой удар, деда сбили с ног прикладом автомата, подняли под руки двое немцев и бросили у крыльца к ногам офицеров. От удара прикладом, дед сильно стукнулся головой, из его носа и по виску струилась кровь. Мама Раи Агафья прижимала к себе Варюшу, внучку деда Савелия, у которой от страха за дедушку лицо было белым, как мел, а губы дрожали и отдавали чернотой. Глаза с застывшими слезами блестели в немом ужасе. Одному богу известно, что творилось в душе этой крохи. Агафья прижимала её голову к своей груди и не находила нужных слов, чтоб успокоить девочку. Деда окружили три немца с собаками, которые рвались с поводков и пытались цапануть его. Старик и не сопротивлялся, хоть и знал, что ни в чём не виноват. Он пытался отыскать глазами в толпе внучку и убедиться, что её не тронули. Тем временем, из толпы беспорядочно вытащили ещё трёх человек, с ними был и Егор . Да-да, тот самый Егор, что кидал в немцев камнями и шипел, что “ папка вас всех убьёт”. Казнь была показательной и потому особо жестокой и бесчеловечной. На людей, что стояли у крыльца на коленях, спустили собак. Взрослые, как могли, пытались прикрыть Егорку, но немцы отталкивали их сапогами. Тело ребёнка уже нельзя было отличить, какого оно цвета: всё смешалось с грязью и кровью. Дед лежал, и из его горла шёл ужасающий хрип: овчарка, которая рванула первой, перегрызла ему горло. Он лишь моргал глазами, а затуманенные глаза смотрели в осеннее небо. В толпе шептались: «Дед детей отмаливает». Тела убитых и истерзанных повесили так, чтоб видела вся деревушка. Мать Егорки, очнувшись от удара, который ей нанёс немец, когда она пыталась защитить сына, обезумела от горя.
Она не отходила от того места, где лежало тело её истерзанного собаками сына. Её били, отталкивали. Она возвращалась, падала в ноги солдатам, целовала сапоги и просила отдать ей сына. Женщина лишилась рассудка. Как ни уговаривали её деревенские бабы и как бы не издевались немцы, женщина сидела у болтавшихся ног повешенного сына. Тела не снимали очень долго, и к женщине уже привыкли, не обращали на неё никакого внимания. Она бродила у крыльца, что-то внимательно разглядывала и опять отходила, улыбаясь.
В одно раннее утро, у штаба все суетились: подогнали мотоцикл и о чём-то оживлённо разговаривали. Видно было, что мотоцикл готовился для офицера: больно уж солдат полировал его. Мария тоже подошла и разглядывала всех безумными глазами, улыбалась, гладила мотоцикл. Её оттолкнули, но она опять подошла. Тут, на крыльце штаба, появился холёный, упитанный офицер. Мария смотрела на него и улыбалась . Только он закинул ногу в коляску мотоцикла, женщина резко дёрнулась и воткнула нож ему в живот по самую рукоять. Никто не успел опомниться. Немец оседал возле коляски, одной рукой придерживая нож, и шептал побелевшими губами: «О, майн гот , о, майн гот». Офицера утащили в штаб: увезти не успели, видимо нож попал куда нужно. А Марию, избитую и уже бездвижную, изрешетили автоматами и повесили рядом с сыном.
Володька принёс весть от партизан и записку: «Ночью, со стороны сосняка, по тропинке к озеру, выводите детей и женщин». Надо было оповестить всех, чем и занялись дети, пробираясь от двора ко двору. Детей было решено собрать в доме Валюшиной мамы: оттуда ближе всего шла указанная дорожка к озеру. Но идти согласились не все . Старики рассудили, что будут только мешать в пути. -Выводите детей, мы немцам не нужны. А на споры времени не оставалось.
На следующее утро, немцы сразу поняли, что деревня притихла. Когда проверили, увидели, что жители сбежали вместе с детьми, остались только несколько стариков. Всех кто остался, немцы согнали в один дом и подожгли. Ни много ни мало заживо в пожаре сгорело семь человек. Горели живые люди, чьи-то родители, а жгли их нелюди с перекошенными от злобы лицами и пустыми холодными душами.
К вечеру, партизаны взяли Андреевку в плотное кольцо и уничтожили фашистов всех до одного. Стариков спасти не успели, но деревню отстояли .
По возвращению в свои дома, люди посадили в каждом дворе большой куст сирени, огородили его и каждый ухаживал за ним . А сарай, где сожгли стариков, разобрали и поставили своими силами небольшую часовню. Андреевка помнила и сейчас помнит всех односельчан , кто пережил и не пережил те страшные дни.
Такую Победу, выстраданную народом , выигранную нашими войсками, мы навсегда оставим в наших сердцах, будем помнить всех до последнего . Спасибо вам! Мы помним! Мы гордимся! 75 лет спустя помним, что кроется за словами Великая Победа!