Особый путь

               
Наведываясь в родное село, пусть накоротке, я обязательно захожу во двор этого дома, добротного, выложенного из силикатного кирпича, но опустевшего, а значит и осиротевшего под ударами времени. Небольшая открытая верандочка перед входом несколько почернела, но не утратила своего прежнего вида. Все та же аккуратная лавочка с перилами, на которой я когда-то размещался по-хозяйски, шершавый дощаной пол, плотно прилегающий к невысокому порогу. Так и кажется, что вот сейчас откроется легкая входная дверь, и Зина, моя родная сестра, привычно прикрыв лицо рукой,  нараспев скажет: «А бай, уселся! Зачем не заходишь?». А я бы ответил: «Да вот приморился. Охолонусь малость. У тебя водички не найдется?». «А воды-то как раз и нету»,- засмеется сестра. Это наваждение какое-то. Когда бы я не пришел, ведра у нее всегда были пустыми. «Только сейчас кончилась»,- опять засмеется сестра. «Ну, конечно, именно к моему приходу ведра прохудились»,- засмеюсь в ответ и я.
Мы бы пошли в сад, где обустроена скважина, набрали бы воды, и я бы прямо из ведра напился, облившись, как маленький, от воротника до пуза. А потом я бы опять присел на лавочку, а сестра, поместившись рядом со мной, рассказывала бы мне сельские новости. Например, у кого-то на днях сыграли свадьбу, кто-то из молодых навсегда уехал в город, а вот пьяного соседа покусала собака, и чтобы не было заявы в милицию, хозяин собаки три дня поил укушенного спиртом, до тех пор, пока тот не залаял.
Сижу на лавочке и вспоминаю. Даже мерещится: выскакивают из дома ее малолетние детишки и вызывают меня, как всегда, на бой – бороться. Вот умора! И ведь укатают на лужайке – шустрые. Да, дом что надо. А ведь его могло и не быть, жизнь у сестры  пошла бы совсем по другому руслу, если бы она в свое время сделала шаг в сторону, на который я ее подталкивал.
Я был старше ее, опекал ее, а она только закончила десятилетку, училась хорошо, и педагоги советовали ей поступить в институт на плановое отделение. В город мы с ней поехали вместе, потому что после долгих раздумий  и я решил воевать за диплом.
- Вы там смотрите, осторожней с деньгами, останетесь без копейки, домой пешком прилупите.
- Как-нибудь справимся, - заверил я маму.
- Знаю, ты из воды сухим вылезешь, а вот об Зинке позаботься. Может, человека какого найдешь, чтобы помог.
- Найдем. Дали мне адрес одного Жорика, в этом институте преподает.
- Ну, слава Богу! Пристроишь, зачитца?
- Пристрою.
В городе мы остановились у родного дядьки, на следующий день, изучив все подъезды к плановому институту (дорогу к своему заведению я знал хорошо), решили навестить «моего Жорика». И нашли. Жил он в каком-то подвале, из себя был неказистого склада – небольшого роста, плешивый, с жиденькой бороденкой на узком лице. С нами много не разговаривал, сказал, чтобы заявились потом -некогда ему сейчас.
- Э-э! Такой не пойдет. – сказала сестра.- У него и квартиры-то порядочной нет. И сам замызганный какой-то. Кто его послушает?
- Знаешь, - возразил я,- все ученые люди такие, с виду плохонькие, а мозгов видимо-невидимо.
- Нет, у меня свои мозги имеются. Буду сдавать самостоятельно. Уж если баллов не наберу, тогда отыщем его. А ведь за услугу и подсунуть ему не мешало бы. А?
- Есть у меня сто пятьдесят рублей, дядьке на сохранение отдал. Все мои отпускные. Может, хватит.
- Сказал тоже. Чай, меньше тысячи и не возьмет.
- Перебьется, не велик кулик. Видишь, как живет, Верно, что и жрать–то – хлеб да вода. Такой согласится.
- А может, ему картошку пообещать… Ах, да, у него и погреба-то нету, хотя и живет в подвале. А если отдашь деньги, мы-то как жить в городе будем?
- Дядька поможет.
- Но и его надо отблагодарить.
- Вот его-то по осени картошкой и снабдим.
Свой первый экзамен я сдал хорошо, а сестра успешно провалила, и какой предмет – географию. Одна легкота.  Я даже не поверил сначала.
- Не может быть. Врешь, зараза!- почти выкрикнул я.
- Правда, правда. Билет трудный попал. У нас таких в школе не было.
Зачем я ее выдернул из школы родного села и заставил учиться в райцентре, платил за интернат, покупал шмотки? Считал, что престижная школа прибавит знаний, а на поверку вышло – зря только деньги потратил. Как была деревенской дурой, так ей и осталась.
Делать было нечего, я отправил ее в село на рейсовом автобусе, сам успешно сдал все экзамены, не упустив случая обмишурится в этом проклятом городе. Когда  облобызал списки успешных абитуриентов, в которых был и я, меня встретили на пути к дядьке цыгане. Они, увидев на лице деревенского увальня довольную, но, по-видимому, глупую улыбку, премного нагадали мне. Я лишился двадцати пяти рублей, хорошо, что в этот день не взял с собой все деньги. Дядька долго смеялся надо мной.
- И чего они не раздели тебя, дурака? А? Вот побегал бы по городу голышом. Смехота.  Ладно, езжай в свое село. Там тебя не тронут. Там ты свой человек.
- Дык, я…,- хотел было оправдаться я.
- Простофиля ты, хотя уже и работаешь в хорошем учреждении. А город только так обувает простофиль. Привет родителям!
- Как хоть облапошали-то?- Поинтересовалась жена дядьки.
- Ну, один такой вертлявый, заставил положить деньги в кулак, сказал за будущую невесту, дунул на него, а потом показал пустую ладонь. Я, было, кричать. Куда там. Смылись.
-Эк, незадача! Могло быть и хуже. Моего друга на всю зарплату накололи, все приговаривали: за любовницу, за любовницу…. Лопух тоже, как и ты.- Еще раз беззлобно засмеялся дядька.
Со смешанными чувствами я возвращался домой: гордился, что сдал вступительные экзамены, но жалко было четвертак, и то, что подмочил репутацию пробивного парня. Сестра встретила меня, как ни в чем не бывало. Мне показалось, что она даже довольной была, что срезалась на экзаменах в институт.
- Чего выплясываешь? Год потеряла. Плакать надо.
- А, ничего. И в деревне люди живут, не пропадают. А тебя, говорят, нахлобучили цыгане-то?
- Дядька разболтал?
- Сорока на хвосте принесла… Отец  говорит, так тебе и надо. Не будешь верхоглядничать и зазнаваться. Бутылку красненькую привез ему?
- Привез. Даже беленькую. Ну, тогда он тебя ругать не шибко будет.
Отец и правда ругался мало, а больше смеялся и за бутылку хвалил.
- На меня не нарвались. Я бы им показал. – наливая стопку водки, с чувством произнес он.
- А вспомни, черт плешивый, Владивосток, железнодорожный вокзал. Как у тебя из под носа  чемодан соседа умыкнули. А ты и глазом не повел.
- Дак я за тобой смотрел.
- Что за мной смотреть-то? Я на своих узлах с утра до вечера сиднем сидела, а деньги в запазухе прятала. Возьми меня.
- Ладно, ладно. Деньги-то где у тебя?- Обратился он ко мне.- Отдай матери, она сохранит, а то еще какие цыгане встретятся. На работу не скоро, в отпуске прохлаждаешься.
Мама мои отпускные бережно завернула в платочек и  положила на божницу, истово перекрестившись.
- Здесь надежное место.
- Ну, куда теперь пойдешь работать?- Обратился он к Зине.
- На ферму дояркой.- Коротко ответила она.
- Конечно,- съязвил я,- на ферму без экзаменов берут.
-Не мед, конечно, но работают же люди,- сделал глубокомысленное заключение отец, опрокидывая очередную рюмку водки.
Обман сестры вскоре вскрылся. Экзамен в институт она провалила намеренно, чтобы выйти  замуж за своего драгоценного Коленьку – здоровенного, белобрысого парня, отслужившего в Армии и работавшего в колхозе шофером. Я понял это сразу же, как только заявились в дом сваты. Сестра с такой торопливостью согласилась с ними, как будто ее жениха вот-вот должны были увести соперницы. На свадьбе я, было, поднял тост за будущую ее учебу, но старик, живущий по соседству с нашей семьей, урезонил меня: 
- Ты вот, милый, послушай меня. Говорят, что наше государство могло быть таким-то и таким, если бы у власти был не Сталин, а другой вождь, их тогда было как у дурака махорки.
- Прищеми язык, старый черт. Мало вас отправляли на Колыму.- Сказала седенькая старушка в платочке назад кончиком по старомодному обычаю.
- Цыц! Не те времена сейчас, чтобы за каждую малость в Сибирь направлять.
- А ты и обрадовался, болтаешь невесть что.
- Не болтаю, а толкую. Слушайте и мотайте на ус. Знамо, в тогдашнее время, шаг влево, шаг вправо – и все бы переиначилось, может, наперкосяк пошло бы, а, может, и лучше было бы, не в этом дело. Семья строится, ячейка государства. Смекайте.  Сделай твоя сестра тот шаг, на который ты ее направлял, и у нее состроилась бы иная жизнь, вытвердилась бы иная дорога. А она решила идти своим, особливым путем. И давай ей не будем мешать.
Возразить мне было нечего. С первых же дней новая семья оказалась очень даже заметной на селе, ее своеобразный деревенский колорит обогащался тем содержанием, которое как зеленые ростки на старом жнивье уверенно пробивало себе дорогу. Даже обстановка в родительском доме стала больше соответствовать новому стилю. Ну а молодожены, оба трудолюбивые, энергичные вкладывали всю душу в обустройство своего угла, пусть пока под крышей матери мужа. Муж трудился шофером, ежегодно занимая первые места при проведении сезонных работ, его награждали ценными подарками, но и правительственных наград он тоже удостоился – ордена Трудового Красного Знамени. Жена на самом деле пошла на ферму. И она была в передовиках, но наград не удостоилась, хотя премиальные получала регулярно. А чем измерить ее вклад в семью, в хозяйство семьи? Разве что признанием родителей и односельчан, которые видели в ней истинную непоседу, добродетельную мать и общительную женщину. Как бы ни было трудно сестре, улыбка не сходила с ее лица. И она всегда готова была прийти на помощь односельчанам. 
Прошли годы. Зина шла своим, особым путем, «напечатала», как говорили ее подруги, сыновей в четырех экземплярах  и лапочку-дочку. Работала как оглашенная. Всегда на виду, а авторитете, только и видно было, что улыбкой своей необыкновенной сверкает.   Вот и дом ближе к старости сотворили добротный, кирпичный. Но не заладилось со счастливой старостью. Зина внезапно заболела лейкемией. Десять лет она боролась за свою жизнь, удивляя врачей  не женским мужеством и стойкостью характера. И не верила, что умрет. Даже на смертном одре, когда родные и дети собрались, чтобы закрыть ее глаза, приходя в сознание на минутку, все спрашивала: 
- Ах, зачем вы собрались? Какая нужда? Погодите, вот я сейчас встану, чайник поставлю…
Ее успокаивали, гладили по голове, а Зина улыбалась через силу и все норовила встать. На похороны собралось все село. Она была всеобщей любимицей, душой любой кампании. Муж не на много пережил ее, видно, торопился, что место на кладбище возле дорогой могилы займет кто-нибудь другой.
И вот, приезжая в село, я несколько минут провожу на лавочке возле закрытых дверей дома, в котором некогда буйно кипела жизнь. Всего лишь один шаг сделала сестра в жизни, чтобы утвердиться в нем, поднять на ноги детей, а потом оставить его, растворившись в мироздании. Но она живет и будет жить, пока мы живы, в наших воспоминаниях, как женщина, для которой божеское предназначение имело великую силу и светлую последовательность.