Глава 17. Денис
«Простая истина — смысл жизни — в самой жизни», написала в дневнике Ирина Александровна.
Нина перевернула с десяток пока не прочитанных страниц, заполненных летящим, слегка спотыкающимся почерком детского врача, за свою долгую жизнь исписавшего бумажную тонну историй болезней. Записи оканчивались одной печальной строчкой: «Моего сыночка больше нет». И дальше чистые листы.
Нина закрыла дневник. Поезд прорывался стремительно через полуночную тьму последних безлунных августовских ночей, догоняя время. Девочки крепко спали, укачавшись в изнеможении от дня ярких и незабываемых впечатлений.
«Мне необходимо дочитать дневник, иначе я не буду себя уважать. Ирина Александровна была мужественной женщиной, и этой стойкости духа мне нужно у нее поучиться. Даже сотая доля всех просмотренных телевизионных передач за год не может сравниться с откровением нескольких страниц дневника мудрой женщины. Завтрашний день закрутит в водовороте множества неотложных дней: переоборудование комнаты для девочек, путешествие по городу в поисках школы для девочек, приобретение формы и нормальной одежды для девочек. Вся дальнейшая жизнь будет теперь крутиться только для девочек и вокруг девочек, как было дома, в Николаевске.
И, возможно, прав Денис, что молчит вдалеке, оторвавшись от нарастающей привязанности к женщине, повязанной детьми на всю оставшуюся жизнь. Ему нужен сын. Так ведь легко можно разрешить эту проблему, выбрав в спутницы жизни молоденькую симпатичную студентку — француженку или русскую соотечественницу, прожигающую деньги обеспеченных родителей в модных учебных заведениях Германии, Франции, Англии».
Нина неожиданно разозлилась:
«Да, она тоже постарается быть мужественной. Ей только тридцать два года. Она полна сил и энергии. И, если Денис исчезнет из поля ее видимости, то она обязательно постарается найти себе спутника из капитанов дальнего плавания. И точка. Господи, дай мне силы дочитать дневник!».
Заснула почти мгновенно.
Поезд подходил к перрону Московского вокзала. Впереди ждал напряженный день, но, собирая вещи, помогая девочкам одеться, Нина никак не могла отделаться от мысли, что у дневника еще будет продолжение. И оставшиеся пустыми страницы допишет именно она. Весь вопрос был только в том: одна она или все же в содружестве с Денисом?
Подъезжая на такси к дому, Нина вдруг так ясно представила открывающуюся перед ними входную дверь в квартиру, улыбающееся лицо Дениса, запах крепкого кофе, что почти бегом, оставив чемоданы и девочек под деревьями у лавочки, стремительно вбежала на третий этаж, не доставая ключ. После трезвона из квартиры никто не вышел.
«Нельзя ни к кому привыкать — больнее будет расставаться», — приколола себя ехидно. Что-то растаяло в душе, вытекая невидимыми слезами невыразимого сожаления и потери, с внезапным осознанием реальности: Денис к ней не вернется. И опять закружилась голова так сильно, что, опасаясь упасть, схватилась за чугунные перила, села на не очень чистые ступеньки. Первая не выдержала Маша:
— Мама, скоро ты там? — донеслось снизу от входной двери.
И мелькнула подлая спасительная мысль: «Вызвать такси, добраться до вокзала и взять билет до Волгограда. За три дня до школы, может быть, еще никого не успели взять на мое место, приду на работу, как будто никуда не уезжала, а ключ спрячу подальше. Квартира есть не просит, подождет до осенних каникул. За два месяца все прояснится».
Решительно стала спускаться по лестнице, но тут внизу Настя шепнула стеснительно: «Мама, я в туалет хочу!» — и вся построенная пирамида уверенности в побеге от действительности зашаталась. Нагрузившись сумками и чемоданами, с большими остановками, наконец-то, попали в квартиру.
— Мамочка, это ты? — донеслось из мастерской. Это Маша, пока мать занималась с сестрой, сразу отправилась на разведку по комнатам. — Какая ты у нас красивая! А кто тебя рисовал? А меня нарисуют?
Звоночек детского голоса напомнил, что пора завтракать, залазить в интернет и искать адрес ближайшей школы. И себе работу, и ближайший Сбербанк, потому что деньги Дениса заканчивались. И еще поликлинику, потому что участившиеся головокружения могли быть или признаками наступившей беременности, или чего-нибудь похуже.
— Мама, а где мы будем жить? — Настя выглянула из комнаты Ирины Александровны. — Мне здесь нравится!
«Дорогая Ирина Александровна, — обратилась мысленно к хозяйке дневника Нина, — я так и не узнала, что Вы обо мне говорили Денису, какие давали ему указания, когда решили написать завещание на меня. Но, надеюсь, что команды приручить меня Вы ему не давали. Потому что невозможно заставить человека кого-то полюбить. Переспать один или несколько раз — да, это возможно. Все мы рабы своих основных инстинктов — пищевого и полового, — но полюбить по-настоящему? Нет, это невозможно! Как правильно заметила Наталья Бехтерева в своей книге:
«Человеку свойственно искать радость, — это — неназванный биологический инстинкт выживания».
Простите меня!».
После легкого завтрака начали все втроем передвигать вещи из комнаты Ирины Александровны в коридор: большое кресло, старинную швейную машинку, сервант.
И пока девочки в зале ворошили свои чемоданы с вещами, не удержалась, зашла в мастерскую и снова ахнула. Еще одна картина выглядывала из-за шкафа.
С первой минуты их с Денисом появления в этой заколдованной квартире все время что-то мешало ей затормозить, остановиться и не спеша, осмысленно рассмотреть все картины. Ее испуг от внезапного сходства с девушкой на холсте, стремительное бегство от замаячившего отблеска неожиданной страсти к незнакомому мужчине, обыденность необходимой уборки квартиры, любопытство к записям дневника — все это заслоняло, отодвигало возможность составить полное впечатление от творчества Константина. Она даже не удосужилась пересчитать их, погрузившись в обволакивающее ее сознание притяжение от присутствия Дениса.
На холсте рвался в небо шпиль знакомой кирхи, а в наползающих сумерках в широко раскрытой двери отчетливо расцветало пламя высокого пожара. Отблески пламени вырывались из разбитых окон, которые осыпались на землю блестящими струйками разноцветного стекла бывших цветных витражей. И ни одного человека на огромной пустынной площади. Что-то страшное должно было случиться, чтобы неведомая сила унесла одновременно из родных мест всех людей, оставивших, бросивших свою святыню гибнущей в огне.
«Я должна написать книгу о Константине, который от закомплексованности на идеях реинкарнации, множества увлекательных историй о воспоминаниях прошлой жизни, если бы не погиб в расцвете творческих сил, обязательно бы шагнул в убедительную действительность современной жизни. Как на этой картине, где он силой своего таланта иносказательно показал трагедию целого народа, пострадавшего в результате варварской второй мировой войны. Где-то он, наверное, прочитал о печальной участи депортированных в 1941 году немецких семей в Сибирь, на Алтай, в Казахстан. И о превращении изуродованной до неузнаваемости церкви в хранилище для зерна, где от алтаря, резных балконов, высоких скамеек не осталось и следа, словно там, действительно, внезапный безжалостный пожар постарался унести память о целых поколениях людей, которые столетиями рождались и умирали, жили и работали, воспитывали детей и строили дома».
И тут неожиданно раздался дверной звонок. Чарующая мелодия бетховенской «К Элизе» затопила всю квартиру, пока Нина в полной растерянности застыла в мастерской. Звонок повторился. На пороге стоял высокий, светловолосый парень лет восемнадцати:
— Вы — Нина? Можно войти? — подростковая худощавость, устойчивый загар, спортивная одежда — все было обычно, но чем-то неуловимо этот молодой человек был похож на Дениса.
«Это его сын! — Нина обмерла. — И ведь ни слова мне не сказал! А ты вообще ничего про Дениса не знаешь! Что ж теперь ахать?».
Нина кивнула: «Проходите!».
Парень явно волновался. Он с удивлением посмотрел на выстроившихся у входа в зал девочек, что-то еще хотел спросить, но проглотил, смутившись, слова и вдруг выпалил:
— Денис в больнице. В Австрии он на восхождении в горах сорвался в реку. Кого-то спасал при переправе. После ливней треснуло укрепление на мосту высоко в горах. Денис рано утром позвонил моей матери и сказал про вас. Вы не волнуйтесь, с ним все нормально.
«Вот почему он не звонил! Вот почему кружится голова! Потому что была все время на взводе, что ты его больше не увидишь, вспоминая слова о пропавшем под лавиной Константине! Господи, что мне делать?».
— Как вас зовут? Вы сын Дениса?
Парень застенчиво улыбнулся и еще больше стал похож на Дениса:
— Нет, конечно. У Дениса нет детей, насколько я знаю. Я его племянник. Вячеслав. У меня через два часа самолет. Я лечу к нему. Что ему передать?
— А как мне к нему можно попасть? Правда, я плохо знаю английский!
— Боюсь, что у вас ничего не получится. У вас нет заграничного паспорта, как сказал Денис, — племянник с интересом посмотрел на девочек, удивившись, не меньше Нины, потому что Денис ни слова не сказал про детей.
В этом состоянии взведенного курка ей нужно было что-то делать, иначе даже ее здоровое сердце могло дать сбой при таком учащенном биении.
— Как можно быстро получить паспорт? Где заказать билет? У меня на книжке есть большая сумма денег. Помогите мне, пожалуйста!
— У Дениса перелом правой ноги, ключицы, сотрясение мозга, но состояние стабильное! Две недели я возле него подежурю. Меня бабушка и дедушка специально туда направляют. А потом мы вместе прилетим на самолете. Не волнуйтесь! Все будет нормально. Это ваши дочери? Да, Денис попросил снять у него в квартире и передать вам картину. Ее нарисовал его друг Константин. Никто не знает, где это происходило, но мама говорит, что вот этот парень здорово на нас похож: на меня и на Дениса в юности. Так что передать Денису?
Он вышел обратно на лестничный пролет и вернулся с большим объемным свертком:
— Вот эта картина! Посмотрите!
Нина остолбенела, достав из большого метрового черного пластикового пакета картину на холсте, нарисованную масляными красками, в красивой деревянной рамке.
И сразу вспомнились строчки из стихотворения Павла Когана, молодого поэта, погибшего в годы Великой Отечественной войны:
Косым, стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся ветлой
На землю падала гроза.
И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаха вышибая дверь
В стремительность и крутизну.
И вниз. К обрыву. Под уклон.
К воде. К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло.
Под редкими каплями начинающегося дождя, в феерическом отсвете разорвавшей небо на части грозной молнии, на фоне темнеющего леса, взявшись за руки, сияли радостью она и Денис в юности. Теперь-то Нина знала, что Константин изобразил двух влюбленных: Иоганна и Марию. Но почему, каким чудесным образом он увидел в юноше своего друга Дениса, об этом теперь можно было только догадываться? В каком осознанном сновидении мелькнуло художнику это предвидение ее с Денисом будущего возможного союза, этого пронзительного притяжения их друг к другу с первых минут знакомства? Какие-то версии, наверняка, есть у Дениса. Но он сейчас так далеко.
— Нина! Так что мне передать от вас Денису? — переспросил Вячеслав, тоже удивившись неожиданному сходству девушки на картине и новой знакомой его дяди, которого он привык с детства звать Денис, как и все в семье.
«Что этот мальчик может передать, кроме дежурных слов: «Дорогой, у нас все нормально!».
Нина попросила юношу подождать несколько минут, торопясь, достала из сумки сиреневый дневник Ирины Александровны и, задумавшись на мгновение, написала быстро на последней странице:
«Денис! Поправляйся! Жду тебя! Лопе де Вега сказал когда-то:
«Ничто не усиливает любви так, как неодолимые препятствия».
Денис, я люблю тебя!».