Святая Русь | Красное и чёрное
[ Владимир Алексеевич Чивилихин (1928-1984) — русский советский писатель, эссеист, журналист. В 1954 г. окончил факультет журналистики МГУ. Был активным членом Русского клуба. Последней работой писателя, для написания которой были использованы в большом объёме научные разработки московского историка Олега Михайловича Рапова (1939-2002), стал роман-эссе о русской истории «Память» (1978-1984), вышедший в двух книгах. Первая книга была опубликована в «Романе-газете» (две части, 1985, № 3-4) уже после смерти писателя. Вторая вышла до первой ещё при его жизни.
Наброски будущих фрагментов необычного произведения были сделаны еще в дневниковых записях 1940-х годов, когда автор только начинал самостоятельную жизнь. В конце 1960-х годов, размышляя о творческих планах, Чивилихин зачитывал близким друзьям отдельные отрывки и говорил: “Вот пишу. Сам пока не знаю, что. Времени трачу уйму. Тему о природе не завершил, да и других проблем много. Но ничего не могу поделать с собой. Тянет история Руси. Такая это целина!”
В.А.Чивилихин был одним из главных и последовательных оппонентов Л.Н.Гумилёва и всеми доступными способами стремился к развенчанию его теории этногенеза и пассионарности.]
/ Избранные фрагменты. В.А.Чивилихин. Память.
—
<< Чуть выше Козельска значится на Жиздре крохотный кружочек, название которого отдалось почему-то внеочередным толчком в сердце. Через несколько дней мы съездили туда, издали полюбовались старинной церквушкой, оживляющей простор, — кроме неё ничего не осталось от имения, хотя небольшое соседнее сельцо сохранило прежнее название — Волконское.
Вспоминаю Сергея Волконского, его супругу Марию Волконскую, с дневника которой началось моё путешествие в декабристское прошлое… Фамилия одного из знаменитейших в старой России родов, ведущего свое происхождение от Рюрика и черниговских князей, красивая, даже поэтичная, но только тут я узнал, что в её основе — историко-топонимический прозаизм. В древности здесь были приметные жиздринские пороги, мешавшие лодочникам. Судёнышки перетаскивали берегом с помощью конной тяги, отчего это место и прозвалось Волоком Конским…
Козельские вышивки. Мельком взглянув на них, я отвёл глаза, чтоб остановиться на чём-нибудь другом, потому что такие рукоделия пестрят в любом периферийном музее, а за год до этого мне довелось досыта насмотреться на одну необыкновенную коллекцию. Черниговцы провели наше небольшое семейство в дом Сологуба на Валу, где среди других запасных экспонатов хранится в железном ящичке выписка Томской консистории о бракосочетании нежинского уроженца — декабриста Николая Мозгалевского нарымским летом 1828 года.
А соседние подвальные помещения были заняты своего рода феноменом — вакханалией цвета, сотворённой легионом безвестных рукодельниц. Двенадцать тысяч роскошно расшитых рушников! И не было там ни одного изделия, повторяющего другое в композиции рисунка, орнамента, сочетании величин и цветов. Мы долго не могли уйти оттуда, поражаясь народной фантазии, девичьему и женскому терпению, трудолюбию и душевной щедрости, которым, наверное, никогда не будет конца, если народ убережёт себя от бездушия и торопливого упрощенчества, подравнивания вкусов и снобистского безразличия.
От козельских же вышивок, повторяю, я отвёл было взгляд, но его почему-то потянуло назад, да и жена с дочерью застряли у этих скатертей, полотенец, занавесок и накидок. Круги всех размеров — атавистический след древнейшего культа солнца, петухи, символизирующие огонь, волнистые строчки — вода, простые, сложные и даже вычурные орнаменты — крестами, крестиками, линиями крест наперекрест, во всём этом было нечто такое, что я нигде больше не встречал.
Ах, вот в чём дело! Везде одна и та же цветовая гамма, оттолкнувшая поначалу своей монотонностью и притянувшая тут же своей цветовой остротой, — красное и чёрное. Почему такое ограниченное и столь принципиальное постоянство? Как это ни странно, цветовой фон вышивок был разнообразнее — небесное от синьки полотно, сизые и серые тканины, тончайшая, словно льющееся лёгкое серебро, льняная выделка и она же отбелённая до снежного хлада, будто излучающая тихий свет. Но что же выражает на их фоне это резкое сочетание красного и чёрного, которое поколения козельских рукодельниц донесли до нас, наверное, с языческих времён?
Живописцы, работая над трагедийным сюжетом, не могут обойтись без красного и чёрного. Только в их распоряжении множество иных красок и оттенков, а тут лишь эти две в контрастном своём единстве, и не может быть, чтоб оно ничего не значило, — наши предки чувствовали эмоциональную силу цвета, остро ощущали его символико-смысловую функцию.
Вспоминаю, что в бесподобной словесной живописи «Слова» два главных грозно трагичных противоцвета — чёрный и червлёный на фоне движущихся, трепещущих, сияющих переливов синего, златого и серебряного, серого и сизого, просто красного, то есть красивого, и просто света, идущего от солнца, и света светлого — от человека…
А геральдисты в XVIII веке, учреждая герб Козельска, напоминая о беспримерной обороне его жителей в веке XIII, так выбрали цвета: «…в червлёном поле, знаменующем кровопролитие, накрест расположенные пять серебряных щитов с чёрными крестами, изъявляющими храбрость их защищения и несчастную судьбину, и четыре златые креста, показующие их верность». И если даже совпадение всех этих цветовых гамм фантастически случайно, оно замечательно тем, что будит фантазию…
Самого ценного экспоната Козельского музея, однако, я не упомянул, хотя увидел его прежде других и с трудом расстался напоследок. Стоит он почему-то не в здании музея, а посреди крохотного его дворика, варварски забетонированный в квадратную тумбу, с безжалостно пришурупленной металлической табличкой, поясняющей, что это подлинный — лихолетья 1238 года — памятник нашего средневековья.
Поначалу он, вытесанный из прочнейшего железистого песчаника, был здешним языческим идолом. Когда пришла другая вера, ему оббили и отполировали голову, сильно стесали бока, и получился грубый каменный крест. Козельцы вспоминают, сколько приезжих и проезжих учёных с почтением осматривали эту историческую реликвию, рассказывают о том, как незадолго до своей кончины побывал здесь Сергей Тимофеевич Конёнков. Он посетил Оптину пустынь, встретился с местной общественностью, подарил городу одну из своих скульптур, а на музейном дворике долго присматривался к этому кресту, похаживал вокруг, пощупывал его своими чуткими многомудрыми руками…
Никто не знает, когда языческий идол вятичей превратился в христианский крест, но верней всего, что далеко не сразу после киевского крещения Руси. С незапамятных времён по верховьям и притокам Оки жило это восточнославянское племя, быть может, самое отважное, предприимчивое и мобильное среди сородичей, потому что дальше других проникло в лесной северо-восток, пососедившись с финно-уграми. По обряду захоронения и характерным женским украшениям археологи установили его точную западную границу — она шла как раз по водораздельным высотам между бассейнами Десны и Оки — и южную — лесостепную. На северо-востоке пределы земли вятичей расплывались в безбрежных лесах, среди которых позже возникла столица самого большого на земле государства, так что как бы ни перемешивались москвичи с пришлыми и приезжими последнюю тысячу лет, племенной их корень всё же вятичский.
Несмотря на сибирское моё рождение, я тоже могу причислить себя к этому роду племени, потому что все мои предки с незапамятных времен жили на Рязанщине; вятичи ещё в раннее средневековье проникли до муромских лесов и мещерских болот. И только тут, в Козельске, я вдруг вспомнил, что мама однажды прислала мне в студенческое общежитие посылку из Чернигова, в которой была небольшая пуховая подушка с наволочкой, вышитой по ранту красным и чёрным крестом…
>>
——
ДОП. ИНФОРМАЦИЯ
• Русь. Истоки названия. Гипотеза Чивилихина: http://proza.ru/2020/02/29/1838
• Святая Русь. Красное и чёрное: http://proza.ru/2020/02/29/1335
• Владимир Чивилихин. Портрет в десяти письмах: http://proza.ru/2020/02/29/2100