Я окончил ВУЗ в 1965 году, приехал по распределению в Казахстан и меня сразу же определили на должность окулиста на полставки и врача ЛОР тоже на полставки. При этом сказали, что через полгода я могу выбрать одну из этих специальностей на полную ставку. Такие решения были просто мечтой выпускников любого медвуза. И я работал, но мечтал перейти на ставку терапевта. Ребята, мои друзья, меня отговаривали, они, видно. считали, что я не в своем уме. Но я упирался и еженедельно напоминал о своей мечте начальству. И наконец с января 1966 года я перешел на ставку участкового терапевта, сохранив за собой полставки окулиста. Сбылась мечта идиота... Жизнь участкового терапевта ока-залась крайне скучной. Больных на приеме не было, тем более не было практи-чески вызовов на дом. Дело в том. что поликлиника обслуживала особый кон-тенгент молодых здоровых парней и девиц, работавших во вредных условиях. Естественно, все они проходили строгий отбор при устройстве на работу, людей с подозрением на хроническую патологию просто не принимали. Появлялись очень редко и больные средних лет с хроническими болезнями. Но очень редко. И вот я сижу в кабинете и откровенно скучаю. Однажды женщина приводит мужа, лет 50, пенсионера. (Он работал долгие годы на урановых шахтах). Муж-чина жалуется на давящие боли в локтевых суставах обеих рук при ходьбе. Го-ворит, пройду метров 50 - и начинает давить. Остановлюсь - проходит. Я нико-гда ни о чем подобном не слышал и не читал. Да и где я мог читать - только в учебнике. А там такая симптоматика даже не упоминается. Преподаватели тоже ни о чем подобном не говорили. А посоветоваться не с кем. Кроме меня в поли-клинике работали еще два терапевта - Тамара Николаевна Аверьянова (стаж 3 года) и Петр Леонтьевич Фролов (стаж 2 года). Часы приема у нас не совпадали, да и врачебного опыта у них накопилось не намного больше. Я был хороший студент, окончил ВУЗ с красным дипломом. И все равно, не знаю, что это за бо-лезнь такая. Думаю, раз боли возникают при ходьбе, может быть, это - стено-кардия? Но при стенокардии боль бывает в груди, а у этого человека - в локтях! А в остальном - похоже. Я сказал ему - возьмите в аптеке нитроглицерин в таб-летках, если еще раз такое случится - примите под язык одну таблетку. Если боль пройдет - мне сообщите; очевидно, - это стенокардия. А если не пройдет - сообщите тоже. Боже, какой же я был неопытный... Больной Некрасов не сооб-щил. Спустя месяц жена привезла его в кабине грузовика в медсанчасть, так как к тому времени он уже не мог пройти и 5 метров. Его госпитализировали в ста-ционар, где он спустя 3 часа и умер от инфаркта миокарда. А ведь клиника пол-ностью характерна для стенокардии с несколько необычной, однако хорошо описанной в специальной литературе локализацией болей. Но у меня не было специальной литературы, в нашей медсанчасти даже медицинской библиотеки не было. Надо сказать, что тогда, во время приема, я сразу же отправил больного к хирургу, благо мой друг Веня Цепелев, такой же новоиспеченный врач как и я, вел прием в соседнем кабинете. Мало ли что, а вдруг это хирургическая па-тология?.. Потом я прочитал запись хирурга в амбулаторной карте: «Больной 8 лет тому назад быстро поднялся из шахты на поверхность. С тех пор беспокоят боли в суставах. Диагноз - кессонная болезнь». Вот так мы, салаги, и лечили. А ведь искренне хотели помочь человеку!
Прошел год. Летом 1967 года, раз в кои веки, поступил вызов на дом. Прихожу. В доме одиноко лежит мужчина 60 лет. Жалуется слабым голосом на давящие боли за грудиной, возникшие без видимой причины с вечера. Кожа бледная, прохладная, влажная. ЧСС 110 в мин. Ритм сердца правильный, тоны очень глухие. Пульс нитевидный. АД 90/60 мм рт.ст. Я думаю - инфаркт! Нико-гда прежде мне не встречался инфаркт миокарда. Но к тому времени я побывал в Москве на курсах по лучевой болезни, почитал книжки (особенно мне понра-вился «Справочник терапевта» под редакцией Иосифа Абрамовича Кассирского, который внес в этот коллективный труд живое дыхание) и стал ориентироваться в патологии лучше. И вот я думаю - инфаркт! Что делать? Дома мужчина один, в отдельном коттедже. Квартирного телефона нет. У меня, кроме тонометра, фонэндоскопа и пачки рецептов, тоже ничего нет. Но от дома больного до медсанчасти 10 минут ходьбы по пустынным улицам поселка. В МСЧ работает «Скорая помощь». Я сказал больному - лежать, не вставать, сейчас я вызову «Скорую» и его госпитализируют. И быстренько направился прямо на «Ско-рую». Дежурил там некий Михаил Афанасьевич, по основной должности - рентгенолог. Я изложил ситуацию, назвал поставленный мной диагноз - острый инфаркт миокарда. Это привело Михаила Афанасьевича в полное изумление. Он в жизни не встречался с таким диагнозом. А тут какой-то сосунок (так он, наверняка, подумал) ставит такой страшный диагноз... Он меня спросил - ты раньше-то инфаркт видел? Я, конечно, сказал - нет. Михаил стал слегка биться в истерике. Дело в том, что на нашей «Скорой» вызовы поступали примерно один раз в неделю. И он отпустил машину съездить в город за 16 км по делам води-теля. Естественно, никакой связи с водителем не было. Надо ждать его возвра-щения. А когда это будет - одному Богу известно. Кроме этого врача другого персонала на «Скорой» нет. Однако я сказал четко и определенно: «Михаил Афанасьевич, я передал Вам вызов, назвал диагноз и теперь Вы решаете как по-ступить, это Ваша ответственность». Он спрашивал меня - не вызвать ли из га-ража вторую машину - на что и получил ответ - как решите, так и будет. Однако вызывать вторую машину, производить пертурбацию в привычном порядке по информации какого-то салаги, - это невозможно. Его же ведь и спросят - а где основная машина? Вы ее отпустили? Тут как раз закончилось дежурство, при-шла сменщица - врач-акушер-гинеколог. Она была высокого мнения о себе - как-никак закончила ординатуру и сосунки после вуза для нее не имели никакого авторитета. Еще раз подчеркну - вызовы на нашей поселковой «Скорой» слу-чались крайне редко, никакой серьезной патологии не бывало, и врачи рассмат-ривали эту подработку как сплошное удовольствие за приличные деньги. Как раз тут вернулась машина из города. Гинеколог с выражением презрения на лице отправилась на вызов. Со времени, как я ушел от больного и до появления «Скорой» прошло часа 2. Дама-гинеколог распорядилась, чтобы больной само-стоятельно шел к автомашине и влез в УАЗик по ступенькам. У больничного корпуса она приказала больному выходить, он ступил на землю, тут же упал и мгновенно умер. Но я уже при этом не присутствовал.
Больной стал жертвой потери бдительности руководства больницы и без-основательного самодовольства врачей. Я думаю, что если бы врач сразу же выехал на вызов и транспортировал больного на носилках, тот мог бы остаться в живых. А, может быть, и нет. Но, по крайней мере, можно было бы сказать - мы, медики, сделал все, что могли. Я не имел никакого права давать указания этим врачам. Даже если бы я попытался это сделать, совершенно ясно, что они бы меня не послушали. Вот так вот...
И еще один случай. В 1966 г. к нам приехал Игорь Владимирович Казанский. Он окончил учебу в Ленинградском меде, был принят в ординатуру по ли-нии 3-го ГУ МЗ СССР, а после окончания в порядке распределения направлен к нам. Надо иметь в виду, что тогда врач после окончания ординатуры ценился начальством на вес золота. А мы все - выпускники вузов - что мы все значили по сравнению с окончившими клиническую ординатуру? В те годы в нашей медсанчасти числилось едва ли 3-4 выпускника ординатуры. Все остальные - в числе около 40 - только окончили ВУЗы и не имели никакого опыта. Казанский сразу заслужил негативное отношение врачей: он был самоуверен, высокомерен и явно считал себя представителем высшей касты, хотя бы потому, что учился в Ленинграде, тогда как все остальные врачи были выпускниками периферийных вузов. Он был интеллигент, а все вокруг - плебеи. Мы его не любили и не общались во внерабочее время, но это его не волновало. Вскоре он стал главным вра-чом поселковой больницы (тогда мы работали в медсанчасти №104, где, кроме начальника МСЧ, числилось несколько главных врачей подразделений). А во-круг нас располагались многочисленные колонии для заключенных. Зэки строили горнообогатительный комбинат и жилые дома. Медслужба колоний к нам не относилась, но в экстренной ситуации медикам колоний некуда было об-ратиться кроме как в нашу МСЧ. И однажды в терапевтический стационар по-селковой больницы оттуда привезли заключенного. Его завели в ординаторскую и вызвали главного врача, то есть Игоря Казанского. Зэк бился и метался на полу, рвал на себе рубаху и хрипло кричал Казанскому: «Врач, спаси!». Казанский брезгливо посмотрел на зэка, распорядился снять ЭКГ и ушел. Пришла лаборант, сняла ЭКГ на бумажный носитель. Мы, которые случайно там оказались, посмотрели - классическая картина острого трансмурального инфаркта миокар-да (так нам, неопытным врачам, казалось). Пока понесли ЭКГ Казанскому, зэк внезапно свалился с дивана, на котором ему снимали ЭКГ, на пол и умер. И тут появился изменившийся в лице Казанский. Он, видать, понял, что речь идет о настоящем инфаркте, а не о выкрутасах урки, желающего облегчить условия содержания. Мы показали ему лежащее на полу мертвое тело. Надо было видеть выражение страха, промелькнувшее на лице Казанского - он опоздал, больной не дождался помощи, о которой, так и быть, собирался распорядиться Казанский, и умер. Вскрытие тела проводил единственный в медсанчасти патологоанатом Яша Гольденберг. Яша был умница, талантливый, полный юмора и сарказма поэт, так же, как и мы, не любивший этого главврача. Тем более, что безобразное поведение Казанского по отношению к несчастному больному че-ловеку, только потому, что он зэк, Яше было хорошо известно. Мы все одели халаты и пришли на вскрытие. Яша провел его высокопрофессионально. Но при этом иногда летели брызги промывных вод и удивительным образом капельки попадали исключительно на халат Казанского. Яша каждый раз извинялся. И ведь не придерешься, Яша был артист своего дела. Потом Казанский стал начальником МСЧ на Урале, затем попал в центральный аппарат Минздрава СССР, а потом исчез и Минздрав и Казанский.