В туалете возле столовой, на внутренней стороне двери, кто-то из военных строителей накорябал загадочную надпись: «Лёха, пёрдни так, чтобы у Слюсаря челюсть отпала».
Лёх, то есть Алексеев, в 909 военно-строительном отряде имелось изрядно. Слюсарей на тот период числилось всего двое: солдат по фамилии Слюсарь и начальник лесоперерабатывающего комбината подполковник Слюсаренко. Его за глаза тоже называли Слюсарем.
Отряд располагался в низине, на самом берегу озера. Контора комбината стояла на пригорке, самой высокой точке посёлка Новый Софпорог. Офицеры, комбината, в просторечии элпэкОвцы, заведовали производством и считались белыми людьми. Мы, отрядные, обеспечивали их рабочей силой в лице военных строителей, и в меру своих способностей с этой самой силой боролись. Ведь воистину сказано было нашим старшиной старшим прапорщиком Саитовым, что куда солдата не целуй, у него везде жопа.
Третья рота, в коей я имел честь числиться заместителем командира по политической части, занималась в основном раскряжёвкой древесины на нижнем складе. Если кто не знает, то нижний склад это такой цех, в котором с помощью цепных электропил привезённые из леса стволы деревьев превращаются в брёвна. Кроме того, в роте имелся хозяйственный взвод и отделение погрузки. Хозяйственники трудились в столовой и надпись, с которой я начал рассказ, наверняка изобразил кто-то из них. Погрузка, как следует из её названия, загружала готовую продукцию в вагоны, которые уходили потребителю по железной дороге.
Погрузка комплектовалась исключительно представителями среднеазиатских республик, и претензий к качеству их работы никогда не поступало. Ну, разве что по недогрузу. Однако после распада СССР туркменов и таджиков не стало, и теперь доски и брёвна по вагонам паковали карелы. В смысле, призывники из Карелии.
Я хоть и служил офицером, всё равно придерживался старой солдатской мудрости насчёт того, что надо держаться подальше от начальства и поближе к кухне. Так что вызов в штаб накануне нового, 1994 года, по определению не предвещал ничего хорошего.
Худшие мои опасения немедленно оправдались. Выяснилось, что один из вагонов, загруженный бойцами моей роты, начал рассыпаться на станции Сегежа. Проволока обвязки там лопнула, или стойки повело, но так или иначе груз стал нетранспортабельным. За это комбинату грозили нешуточные штрафные санкции, а мне — изрядная порция люлей. Да и поделом, если ты замполит, так не хрен было соглашаться хоть и временно, но исполнять обязанности командира роты. Теперь вот отдувайся за своих подчинённых.
Выслушав разгневанного командира отряда, я отправился на инструктаж к начальнику комбината.
В отличие от воинского начальника производственник был тих, и как бы даже проникновенен. Не повышая голоса, он разъяснил ситуацию, озвучил сумму возможного штрафа (три миллиона рублей!) и поставил задачу отправить вагон до полуночи 31 декабря текущего года.
- А если... - Попытался уточнить я.
- Никаких если. - Остановил меня подполковник Слюсаренко. - Вагон должен уйти. Деньги получите в бухгалтерии. Отчитываться за них не надо. Поите и кормите кого сочтёте нужным, покупайте цветы и конфеты женщинам, делайте что угодно, но вагон отправьте. Что останется — ваше. Всё понятно?
- Так точно! - Отрапортовал я и направился в бухгалтерию. До вечернего поезда оставалось шесть часов.
Переодевшись в гражданскую одежду, распихав деньги (сорок пять тысяч рублей) по карманам и попрощавшись с женой, я сел на рейсовый автобус, два раза в день отвозивший пассажиров на станцию Лоухи, районный центр и крупный железнодорожный узел. Ехать было по карельским меркам недалеко, всего девяносто километров. С билетами проблем не наблюдалось, и вскоре я уже трясся в плацкартном вагоне поезда, идущего на юг.
Около девяти часов утра поезд прибыл в город Сегежа. Сориентировавшись на перроне, я направился к железнодорожникам. Вся страна в то время пребывала не в лучшем состоянии, но Карелия, во всяком случае, северная её часть, в Петрозаводске всё же было поприличнее, оставалась такой же, как при правлении Никиты Сергеевича. А может даже и Иосифа Виссарионовича. Я уверен, что именно при нём построили то здание, в котором заседали путевые рабочие и прочий технический персонал станции. Их там сидело человек шесть. На столе стояли бутылки и нехитрая закуска, в печке жарко трещали дрова.
Я поздоровался, представился и изложил суть дела. Мне налили стакан водки и предложили выпить за новый год и всё хорошее.
- Вы, наверно, не поняли, товарищи. - Попытался возразить я, - тут как бы надо не водку пить, а дело сделать. Вагон там, штраф, сами понимаете. В долгу не останусь.
- Пей! - Сказали они и я, вспомнив поговорку про свой устав и чужой монастырь, немедленно выпил. Водка, наверняка палёная, жёстко продрала пищевод и мягко взорвалась в желудке.
Посидели. Поговорили на отвлечённые темы. Выпили ещё. За окном светило солнышко. Время шло к полудню. Скрипнула дверь, и в клубах морозного пара в помещении возник милиционер.
- Пьёте? - Спросил он вместо приветствия.
- Да ты что, начальник! - Загомонили мужики, успевшие волшебным образом очистить стол от бутылок и стаканов, - Трезвы аки стёклышко. Вот, видишь, лейтенант с Софпорога приехал, щас будем ему вагон перевязывать, а то совсем рассыпался.
Милиционер недоверчиво посмотрел на собрание вообще и на меня в частности, а затем милостиво произнёс:
- Ладно, вы ведь всё одно напьётесь. Новый год всё же, святое дело. Давайте так, до шести вечера потерпите, а потом понемногу можно.
- Как скажешь, начальник. Мы и до семи можем. - Заверили его железнодорожники и, едва за представителем власти закрылась дверь, разлили остатки: - Ну, давай, лейтенант, за твой вагон.
- Пойду, наверно, покурю. - Сказал я, опрокинув в себя водку.
- По пути покуришь. - Посоветовали железнодорожники. - Ты сейчас иди к диспетчерам, скажешь им номер вагона и всё прочее. Там бабы сидят, так что смотри сам. И мы тебя за язык не тянули, назад пойдёшь, возьми добавки.
Как бы ни были ветхи постройки патриархальных карельских железнодорожных станций, в обновляющейся России бабло уже начало понемногу побеждать зло. Разросшиеся по всей стране как грибы после дождя коммерческие ларьки добрались и до здешней глухомани. Возле вокзала их стояло целых три. Купив более-менее приличного вина (я до сих пор в нём не разбираюсь, но бутылки попались очень красивые), и пару коробок импортных шоколадных конфет, я долго кружил по железнодорожным путям, пробираясь к диспетчерской — высокому зданию из белого кирпича, памятнику эпохи застоя.
В отличие от заскорузлых мужиков, тётки-диспетчера оказались чистыми, нарядными, весёлыми и, кажется, тоже немного пьяными. Увы, все они годились мне как минимум в матери, а иные сошли бы и за бабушек. Молодых, но бабушек. Так что амурные мысли на их счёт отпали сразу.
Прогулка несколько прочистила мне мозги, но в голове ещё шумело. Разговор с диспетчерами шёл как бы через вату, но подарки женщины приняли благосклонно и велели передать путейцам-грузчикам, что дают добро на маневровые и погрузочные работы.
- И передай им, что... А впрочем, ты напутаешь, мы им сами позвоним. – Добавили они напоследок.
Прощание обошлось без поцелуев и объятий. Ограничились новогодними поздравлениями и наилучшими пожеланиями.
Когда я вернулся к ларькам, солнце скрылось за тучей, и пошёл мелкий снег, медленно, но верно наращивая станционные сугробы. И случилась такая засада, что во всех трёх привокзальных ларьках водка отсутствовала как класс. То есть всякого спиртного пойла имелось немеряно, на любой вкус и кошелёк, но ничего крепкого, увы.
- Может в городе есть? - Спросил я у угрюмого продавца.
- Может и есть. - Зевнул дядька с той стороны зарешечённого окошечка, - Только туда ехать надо, а автобусы сегодня не ходят. Новый год, мать его ети!
- Тогда, тогда, - я пошарил глазами по витрине и протянул деньги, - мне «Амаретто». Три, нет, четыре бутылочки. И тушёнки, «Великой стены».
Подобревший продавец отпустил товар и я, звякая стеклом в сумке, вернулся к железнодорожникам. В их каморке за время моего отсутствия ничего не поменялось.
- Диспетчера сказали... - Начал я.
- Знаем. Уже звонили. - Сказали они и, вопреки моим опасениям, благосклонно приняли выставленный на стол итальянский ликёр. Разве что наливали его не как водку, понемногу, а сразу по полстакана. Вскоре мне пришлось бежать за добавкой.
Уже вечерело, когда к бывшим коллегам, типа, поздравить их с новым годом, а по-моему, так просто выпить на халяву, зашёл какой-то потрёпанный жизнью ветеран железных дорог. Его встретили как родного и охотно налили стакан. Дед повертел его в руке, посмотрел на свет, сморщился и проворчал:
- Пьёте какой-то дамский сироп.
- Не нравится — не пей. - Резонно ответили ему железнодорожники, и старик немедленно выпил.
Приняв стакан, он удивлённо пожевал губами, довольно прищурился и сам потянулся за бутылкой:
- Что-то я не распробовал, надо бы повторить.
- Э, дед, ты же говорил, что дамское пойло, а сам повторить хочешь. - Осадили его собутыльники, но выпить второй стакан всё же позволили.
Дальше всё понеслось как-то стремительно. Кажется, я ещё раз или два бегал за добавкой. Опять приходил милиционер и, кажется, налили и ему, но это могут быть и мои нынешние домыслы. Потом железнодорожники, но не все, вышли и их не было довольно долго, я вроде даже немного задремал. Или не немного... Короче, они меня разбудили и сказали, что всё.
- Всё что? - Не понял я.
- Всё, в смысле вагон твой увязан и прицеплен к составу.
- О Господи! Когда же вы успели?
- Ну, так мы ж не только водку пить умеем. - Усмехнулись они и добавили: - И тебе спасибо, уважил. Давно мы так хорошо не сидели.
- Тогда я пойду?
- Иди. А хочешь — оставайся. Мы тут всю ночь сидеть будем, суточное дежурство как-никак.
- Нет, благодарю. Если вагон отправлен, то я, пожалуй, поеду домой.
- Отправлен, отправлен. Не переживай, лейтенант. Не такое отправляли.
Мы тепло попрощались и я, не утруждая себя проверкой слов железнодорожников, да и где его искать, тот вагон в этом переплетении путей и поездов, пошёл на вокзал брать обратный билет. До моего поезда оставался один час, до нового года — три.
Купив всё в тех же ларьках подарки жене и сыну, а заодно себе выпивки и закуски, новый год всё же, я сел в мурманский поезд и приготовился приятно встретить праздник в хорошей компании.
Вот как раз с приятной компанией и вышел полный облом. Плацкартный вагон оказался полупустым. Все немногочисленные пассажиры ехали парами или мелкими группами. Одиноких путников, вроде меня, как бы не наблюдалось вовсе. Женщин почти не было, а те, что имелись в наличии, выглядели постарше давешних диспетчерш.
Выставив на стол литровую бутыль вина, я лихорадочно принялся искать собутыльника.
- Парень, как ты насчёт выпить - встретить новый год? - Кивнул я на бутылку пробегавшему по проходу пареньку.
- Ой, нет. Я с мамой еду, она этого не любит. - Испугался он и побежал дальше.
- Мужчина, не составите компанию?
- Нет, нет, ни в коем случае. Я вообще непьющий. Мне врач запретил.
- Эй, дядя, как насчёт посидеть-выпить?
- Это не ко мне!
Непьющими оказались все пассажиры, и даже проводник, то ли уже напившийся, то ли просто уставший, заперся в своём купе и не казал оттуда носа.
До нового года оставалось полчаса, когда, совершенно неожиданно, выпить со мной легко согласился севший на очередной станции дед. Мы очень хорошо посидели с ним в пустом отсеке, прикончили мой литр вина и его четвертинку водки, плотно закусили и вообще классно встретили новый 1994 год, а потом разошлись спать. Не помню уже, как у него, а у меня день 31 декабря всё же выдался тяжёлый.
Как выяснилось позже, железнодорожники не обманули. Вагон был приведён в порядок и отправлен. Мне на память осталось немного меньше половины командировочных средств. Впрочем, учитывая тогдашнюю инфляцию, растаяли те деньги как дым, да и не деньги это были, а так, мелочь.
И ещё. Жизнь повернулась так, что весной наступившего года я уволился из армии, поработал электриком в родных краях, а осенью уже поступил на службу в милицию в городе Пскове. Воистину говорят, что как встретишь новый год, так его и проведёшь. Время перемен, блин!
***
С тех пор прошло много лет. Я сменил не одну работу и место жительства, и даже жена у меня теперь другая. Как-то мы с ней заехали в магазин «Лента», а там как раз появился в продаже ликёр «Амаретто». Разумеется, я тут же купил бутылочку, и мы, вернувшись домой, её распили. Ну что сказать... Во-первых, производитель уже не Италия, а Россия, город Санкт-Петербург, хотя бутылка по виду почти такая же. И, во-вторых, хоть у напитка и остался вкус девяностых годов, это уже не тот напиток, ибо всё изменилось.