…Нет реальной разницы между физическим, сексуальным и эмоциональным насилием. Вся разница только в выборе насильником оружия.
Эндрю Ваксс.
Нас воспитывали так, чтобы мы верили, что эмоциональное насилие несерьезно. Нас учили, что само эмоциональное насилие - не больше, чем "удар по самолюбию” и нет никаких «реальных» доказательств кроме жалоб жертвы. А если единственные доказательства - жалобы жертвы, мы неправильно судим, нет способа проверить, был ли человек “на самом деле травмирован”. Жертву эмоционального насилия нельзя воспринимать всерьез, потому что она не может «доказать» свои чувства. Эмоциональное насилие создает опасную тенденцию, где жертву учат, что ее чувства не важны и любая травма, это, так или иначе, ее собственная ошибка.
Как и любое другое насилие, эмоциональное насилие это проявление власти. У кого власть, тот и определяет законы реальности. При эмоциональном насилии агрессор пытается сказать, что действительность такова: “ты слишком чувствительный”, и “я ничего не мог поделать. Ты меня взбесил”. И каждое заявление насильника - это попытка навязать другому человеку, что он чувствует.
Эмоциональное насилие учит нас обвинять самих себя, за то, что мы пострадали. Мы пытаемся переопределить себя, в надежде, что тогда на нас больше не нападут. При этой переоценке мы переустанавливаем новые, все более узкие рамки до которых нам можно доходить, что нам следует говорить, и что мы «должны» чувствовать. Мы делаем это в стремлении избежать боли. Когда мы не можем избежать эмоциональной боли, мы пытаемся сказать себе, что “дело не так уж плохо”. Мы минимизируем нашу собственную боль, критикуя самих себя, за то, что нам больно. Мы повторяем и соглашаемся с обвинениями агрессора, говоря себе то же самое, что он говорил о нас и мире. Насильник наслаивает и наслаивает отговорки и оправдания, стараясь скрыть правду: “я буду это делать, до тех пор, пока мне это ничего не стоит”.
Молодой человек по имени Тайлер Клементи был заснят на видео, пока занимался сексом со своим партнером, когда они были одни в комнате. Когда он узнал, что его сосед по комнате и его приятель стояли за этим и стримили видео в Интернет, Клементи покончил с собой. Когда сосед по комнате и сообщник были арестованы, они сначала отрицали свое участие.
Как только полиция опровергла ту ложь, сосед по комнате и его сообщник сказали, что они это сделали, но не хотели, чтобы Клементи совершил самоубийство. Возможно, они не ожидали, что Клементи совершит самоубийство, но их оправдание, что они не хотели его обидеть, не выдерживает никакой критики. А что они хотели сделать? Показать их поддержку? Любовь? Уважение? Дружбу? Как они ожидали, парень отреагирует? Они честно думали, что он будет наслаждаться розыгрышем? Они думали, что он предъявит им иск или возьмет оружие и пристрелит их? Или они думали, что он не ответит, не сделает ничего опасного для них? Если бы они думали, что он примет ответные меры, они бы вмешались в его личную жизнь? Они сделали то, что они думали, сойдет им с рук. Они всего лишь хотели унизить жертву, не убивать ее. Это - распространенный ответ насильника - они всегда говорят, что не хотели причинять жертве боль, и никогда не принимают ответственность за реакцию жертвы.
Агрессоры оправдываются: если кому-то больно, то это потому, что они слишком остро реагируют. Вероятно, они слишком чувствительны. Они не понимают шуток. Как общество, мы всегда готовы принять оправдания насильника. Легче обвинять жертву. Справедливое негодование и попытка остановить насильника в случаях физического и сексуального насилия не существуют, когда имеет место эмоциональное или психологическое насилие. Вместо этого мы принимаем оправдания насильника: я этого не говорил; ты неправильно меня понял; я разозлился; ты меня разозлил; я имею право говорить, что хочу; я ничего не мог с собой поделать; ты слишком чувствительный; это была шутка; давай забудем это и начнем сначала; это просто был сарказм…
Поэтому эмоциональное насилие - оружие, равное, если не более разрушительное, чем физическое или сексуальное насилие, нас учили его принимать. Эмоциональное насилие становится идеальным оружием, когда оправдания насильника приняты жертвой и сообществом. Идеальное оружие, которого никто не видит. Идеальное оружие - которое агрессор может заставить жертву использовать против себя самой. Идеальное оружие самовоспроизводимо. Идеальное оружие заставляет жертву верить, что она заслужила нападение.
Вот простое определение эмоционального насилия от Эндрю Ваксса, кто, за десятилетия, изменил отношение культуры и закона к преступлениям против детей:
“Эмоциональное насилие - систематическое умаление другого. Намеренно или подсознательно, но это всегда - выбор модели поведения, не однократного действия. Это - модель поведения в отношениях, разработанная, чтобы умалить самовосприятие человека до момента, когда он начнет считать себя недостойным... Эта принятая подлость проявляется в вере жертвы, что она не заслуживает уважения, любви, безопасности, заботы или что у нее нет выбора”.
Пока мы дети, мы зависим от взрослых во всем. Еда, жилье, одежда, тепло, любовь и сочувствие - все потребности жизни. Дети хотят это все, даже не понимая, что это такое на самом деле. Завися от взрослых, дети создают определения себя, их отношений и мира, на основе каждого взаимодействия. Дети поглощают то, что им дают.
Еще детьми мы изучаем правила мира, в котором живем - не только с точки зрения конкретных существительных и глаголов, но и с точки зрения абстрактных эмоций (“Это чувство называется…”). И мы изучаем схемы, как отношения работают (“Если я делаю это, они делают то…”). Это такая тонкая сфера, что мы даже не замечаем процесс, как это происходит. Мир ребенка окрашен событиями и уроками, которые преподают взрослые. Мы учимся понимать важность работы, образования, еды, семьи, денег, расизма, этнической принадлежности, религии, гендера и пола людей вокруг нас. Мы не рождаемся с неким набором верований, паттернов поведений или эмоциональных связей. Дети не рождаются, желая присоединиться к группам ненависти. Дети не рождаются, желая быть врачами или художниками. Дети не рождаются, полагая, что любовь должна включать степень словесных оскорблений. Нас учат этому, прямо или косвенно.
Дети учатся посредством осмоса (1). Тысячи сигналов поступают детям, каждую минуту, каждый день. Какие-то они немедленно принимают, какие-то отказываются принимать, а какие-то они придерживают, пока пытаются выяснить, что эти сигналы значат. Некоторые сигналы слишком ужасающие, чтобы изучать их очень долго. Все эти сигналы остаются с ребенком и способствуют тому, кем ребенок становится во взрослой жизни. В семье, где эмоциональное насилие нормализовано, как компонент отношений, подается коварный сигнал, который знает каждая жертва: твоя боль не учитывается. Не так, как моя. Так что, чтобы доказать, что вы - хороший человек и часть этой семьи, вам нужно перенести больше боли, чем другим. Если люди поступают с вами ужасно, вы их спровоцировали. Если вам больно или вам обидно из-за поведения других, это ваша вина.
Из этих сигналов ребенок узнает, что должен сделать все, что угодно, чтобы избежать неудовольствия других. Это становится обязанностью ребенка никогда не бесить, не сердить и не расстраивать других людей. Беря эту ответственность, ребенок также принимает вину за любой конфликт и любую боль, от которой страдает другой. Если другие страдают от боли или сердятся, ребенок говорит: “это моя ошибка, я плохой”. Если ребенок страдает от боли или сердится, он говорит себе: “дело не так уж плохо. Мне не должно быть больно”. И ребенок учится чувствовать себя виноватым или стыдиться, всего, что находится вне его контроля; жертва эмоционального насилия чувствует себя ответственной за все, не контролируя ничего. Всегда чувствует себя неправой, во всем.
Эта ответственность, которую не должен брать на себя ни один ребенок, но ребенок берет ее добровольно, как тактику выживания, чтобы минимизировать собственную боль и поддерживать отношения со взрослыми. При этом ребенок может строить жизнь, постоянно проверяя, не сделал ли он что-то, как тогда, даже при том, что ребенок может не знать, что именно это было. Он не знает, что он сделал неправильно, но чувствует, что был неправ, потому что он страдает от боли, неуверенности в себе, дискомфорта. Жертва готова измениться, чтобы не разрывать отношения. Она учится быть очень осторожной с чувствами других, игнорируя свои.
Одна молодая женщина, Дженнифер, с общим набором проблем, сомневается в себе, борясь за то, чтобы не признавать агрессивность матери:
«Я помню, что моя мать была, как два разных человека. Иногда она была действительно милой, но, временами, она просто срывалась на меня. Еда всегда была для меня проблемой. Я была то слишком толстой, то слишком худой. С самого детства у нас дома было правило – нужно съесть все, что на тарелке, но сама мать была прекрасна, я имею в виду физически, не было ни унции жира на ней. Если я съедала что-нибудь за пределами стола, она спрашивала, было ли мне это действительно нужно. Если я не понимала намека, она обзывала меня толстой, придумывая для этого тысячи прозвищ. Я чувствовала себя неуклюжим, бесформенным ребенком. Мне было 11, она оказалась права, - чем чаще она это говорила, тем больше я ела. Я прятала еду и ела тайком. Я не была похожа на нее, я чувствовала, что мне нужна еда. Она сказала мне, что мальчики никогда не заинтересуются мной, если я продолжу есть…
Иногда она ругала меня за еду, иногда покупала мне книги с диетами и помогала мне готовить особую еду. А иногда она использовала прозвища, которые казались милыми и безобидными, но они всегда относились к моему весу. Я смущаюсь, даже просто вспоминая некоторые из них. Если я обижалась, она говорила мне, что она и ее друзья всегда дразнили друг друга, и никогда не сердились.
К выпускному мать сказала: "Было бы мило, если бы какой-нибудь мальчик тебя пригласил". Меня пригласил мальчик, с которым я встречалась два месяца, и она так вывернула, что он просто пригласил меня из вежливости. Она сказала, что если бы мой бойфренд увидел меня, когда я ем, он бы меня бросил.
В колледже я получила прозвище “новичок 15” (2), и моя мать высунула язык и захрипела, как будто ее тошнит. Я знала, это значит, что она чувствовала отвращение. Прежде чем я ушла, она сказала, “по крайней мере, ты не забеременеешь”. Когда я рассердилась, она сказала, что она не то имела в виду. Она только хотела сказать, что мне так много предстоит, что ребенок только помешает. Она рассказала, как многим ей пришлось пожертвовать, когда она забеременела мной. Я знаю, что все эти объяснения неправда, но я не могла быть уверена до конца. И я хотела верить ей…»
Дженнифер чувствовала, что «ничего» не могла сделать правильно. Критика, которую ее мать высказывала, а Дженнифер принимала, распространилась на остальной мир. Дженифер чувствовала, что «все» тщательно следили за ее питанием, осуждали ее вес, ее волосы, ее цвет лица, ее достижения, одежду и мысли. Даже когда ее заслуги восхищали других, Дженнифер чувствовала неуверенность в себе. Люди “просто были вежливы", если хвалили ее. Она не доверяла похвалам, но считала, что критика всегда верна. У Дженнифер не было никаких своих критериев, но она зависела от одобрения других.
Единственный способ защитить себя от неодобрения матери состоял в том, чтобы быть «идеальной» везде, где возможно. Совершенство как цель, всегда самоуничтожает, это гарантированная неудача. Дженнифер вступила в соревнование с несуществующей фантазией. Она бы проиграла в любом случае. Она даже критиковала себя во втором лице, как будто обращалась к другому человеку: “ты никогда не станешь…”
Только когда Дженнифер увидела, что ее самоукоры это дословные повторения критических замечаний матери, она смогла понять, что она приняла критерии своей матери и внедрила в себя даже ее голос. Жестокость и желание застыдить, замаскированные под мотивирование один из основных инструментов эмоционального насильника. Многие жертвы ошибочно считают, что гипербдительная самокритика без пощады, способ стать «лучшим» человеком. Это также позволяет жертве избегать конфликта с агрессором и отрицать боль или проблемы в отношениях. Жертва эмоционального насилия вынуждена отрицать собственную боль, чтобы «спасти» отношения с насильником; жертва эмоционального насилия принимает агрессию, и то, что неправа она сама. Так, насилие становится самоподдерживающейся системой.
Эмоциональное насилие, по определению, осуществляет кто-то близкий. Эмоциональный насильник не может быть незнакомцем. Чтобы причинить другому глубокую боль, агрессор должен быть важен для жертвы. Друзья могут причинить нам боль, семья может разбить наши сердца. Незнакомцы не могут. Полицейский, который прессует вас и начальник, который никогда не отвечает на ваши звонки, может, оскорбляют, пугают, и не уважают, но эмоциональное насилие возможно только при отношениях между агрессором и жертвой. Агрессор должен быть рядом, чтобы посеять семена, вызвать доверие у жертвы, и создать отношения, которые жертва хочет сохранить. Эмоциональное насилие - это латентное нападение, которое происходит постоянно, проверяет границы и требует верности насильнику.
Чем отчаяннее жертва пытается поддерживать отношения, тем больше боли она готова поглотить. Чем больше боли мы чувствуем, тем чаще нам нужно себя убеждать, что это «нормально», так себя чувствовать. Вот так определяется «норма». Более того, если эмоциональное насилие включено в предположительно любящие отношения, ребенок определит оскорбительное поведение, как компонент любви. Если этой «любви» недостаточно, из-за насилия, ребенок обвиняет себя в желании большего. Ребенок решает, что плохие дни - просто цена, которую нужно платить, чтобы хоть когда-то иметь хорошие. Если хороших моментов недостаточно, ребенок ругает себя, и убеждает себя, что он не должен хотеть так много от других. Он вырастает и верит, что счастья достичь невозможно, из-за его собственных воображаемых ошибок. Он берет часть жалкости своих родителей в собственную взрослую жизнь, считая, что это - семейное проклятие или генетическая склонность. Но это - результат эмоционального насилия. Мы можем защититься от этой боли.
Эмоциональная самооборона - умение, которое каждый из нас должен развивать, в детстве или во взрослом состоянии. Когда этот навык освоен в детстве, уроки переносятся и во взрослую жизнь. Но если этот навык не освоен в детстве, в этом нет вины ребенка. Эмоциональная самооборона – способность сказать “это больно” – не тот урок, которому дети могут научиться сами. Должны быть примеры, должны быть паттерны поведения, и ребенок должен быть защищен. Возможность эмоциональной самообороны должна быть позволена, а не запрещена. Любой ребенок должен чувствовать себя в безопасности настолько, чтобы мочь признать боль, не боясь наказания, гнева или отказа в отношениях с тем, кого он любит.
Жертвы эмоционального насилия все время начеку, все время его ожидают и готовы сделать что угодно, чтобы избежать боли. Взрослые создают для детей ориентиры, которые те могут пронести через всю жизнь. Мнения и культурные стандарты, поглощенные в детстве, становятся бесспорными и безусловными «истинами».
Люди, которые любят нас, предполагается, не будут поступать так, поэтому, мы себе говорим, что обидное поведение не враждебное, не агрессивное, не ужасное и не плохое. Проблема, оправдываем мы их, наверное, во мне. Я, наверное, слишком чувствительный. Мы принимаем такое решение, потому что отношения нам необходимы. Тут у нас небольшой выбор. Когда наше знание мира расширяется в юности, и мы видим различие между «ними» и остальной частью мира, мы говорим себе, что «они», наверное, «сумасшедшие», или «ничего не могут с собой поделать». И мы ставим их эмоциональные потребности на первое место, потому что они сказали нам, что это - то, что мы должны сделать, чтобы быть сильными, хорошими, и заслужить их одобрение. То, чему мы учимся дома, мы выносим и в мир. Те уроки становятся общими. Нас учат быть сильными только социально приемлемыми способами:
Сохраните мир.
Не гоните волну.
Будьте милыми.
Посыл за такими заявлениями:
Похороните свои чувства.
Игнорируйте свою боль.
Если вы противостоите агрессору, они всегда в ответ предлагают новую инструкцию, но требующую сделать все то же - игнорировать или умалить вашу боль. Они говорят:
Это не настолько плохо.
Ты слишком чувствительный.
У меня было все даже хуже, не жалуйся.
Ты это заслужил.
Ты заставил меня сделать это.
Это не должно причинять тебе боль.
Нам говорят эти лживые мантры, пока мы не усваиваем их, отвергая собственную боль и позволяя оправданиям агрессора стать правдой. Поскольку эти оправдания становятся правдой, реальность меняется, и нас хвалят и вознаграждают за принятие их: когда мы проглатываем эту боль, мы можем поддерживать отношения. Мы учимся считать, что наш собственный дискомфорт доказательство, что мы «хорошие». Поведение и оправдания насильника создают ложь, но эта ложь, которую мы чувствуем себя вынужденными принять. Мы чувствуем угрозу - словесную или молчаливую - что он разорвет отношения, партнер уйдет, и другие тоже бросят вас, если вы не примете ложь. Мы учимся быть кроткими.
Желание отношений, желание быть любимыми и нужными нормальное и здоровое. Мы люди - стадные животные. Мы хотим сблизиться с другими. Нам нужно это. С момента рождения и до конца наших жизней нам нужны другие люди. Еды, жилья и одежды недостаточно. Мы не созданы, чтобы жить в одиночестве. Эта важнейшая потребность в человеческом тепле и близости - то, что делает нас восприимчивыми к эмоциональному насилию, но это также то, что делает нас заботливыми и чуткими людьми.
Эта потребность делает нас готовыми принять обвинение: “Это твоя вина...”. Взрослые жертвы эмоционального насилия усваивают эту тенденцию с ранних лет. Ни один ребенок не способен отказаться от условий отношений со взрослыми. Таким образом, маленькая жертва берет на себя ответственность отрицания любой боли и защиты отношений; это еще больше сбивает с толку, если есть моменты близости с насильником. В предыдущем примере Дженнифер сказала относительно своей матери: “Было бы легче, если бы она была сволочью все время. Тогда я могла бы принять решение. Но иногда она действительно была милой и дарила чудесные эмоции. Мне хотелось так сделать, чтобы она была хорошей все время. Даже не «хорошей», а хотя бы просто «не-злобной», этого было бы достаточно для меня. Я испробовала все, что только могла придумать, чтобы она была хорошей”.
Дженнифер годами избегала признавать, что она не могла заставить мать вести себя прилично и что ее мать просто не может вести себя прилично ни с кем. Ей просто не нужно учиться взаимодействовать с людьми, если Дженнифер будет всегда винить себя. Но поэтому Дженифер вынуждена вынести и принять больше насилия. Это - один из базовых аспектов эмоционального насилия - мы не признаем боль результатом определенных взаимодействий с насильником, мы чувствуем ее, как часть нас, ошибки частью своего характера, а себя считаем причиной насилия. Когда норма в отношениях включает степень виктимизации и слепоты к собственным чувствам, беспокойство и депрессия становятся константой, с которыми жертва предпочтет мириться, чем лечить саму болезнь.
Любые эмоциональные методы самообороны полагаются на нашу способность ссылаться на наши чувства. Мы должны понять, что на самом деле причиняет нам боль, прежде чем мы сможем научиться ее отклонять. Как только мы лучше научимся ссылаться на наши собственные чувства, тогда мы сможем определить наши собственные потребности и вернуть потенциал, который мы потеряли или который у нас забрали. Никто больше не сможет решать за нас, страдать ли нам от боли, и никто не сможет диктовать нам степень нашей эмоциональной боли. Слишком часто нашу боль отвергали другие люди, и мы вынуждены были соглашаться с этим, потому что они имели (реальную или предполагаемую) власть в отношениях, и они же были теми, кто причинял нам эту боль.
Признание эмоциональной боли - это подвиг. Это - шаг к нашему исцелению. Эмоциональная самооборона, как самооборона, начинается с вопроса: “Что причиняет нам боль?”. Нам необходимо определить нашу боль, чтобы перестать страдать. Ссылка на наши эмоциональные отклики - это путь, который у каждого человека свой. Часто, этот путь двоится, расширяя наше самоопределение. Мы становимся сильнее, увереннее, и способнее. Мы учимся видеть наш истинный потенциал и наше истинное я.
Если эмоциональное насилие учит нас игнорировать нашу боль, то первым шагом в защите от него должна стать честность перед самими собой и признание эмоциональной боли. Так мы начинаем определять наши собственные границы.
(1)Осмос (от греч. толчок, давление) — процесс односторонней диффузии через полупроницаемую мембрану молекул растворителя в сторону большей концентрации растворённого вещества из объёма с меньшей концентрацией растворенного вещества. Более широкое толкование явления осмоса основано на применении Принципа Ле Шателье — Брауна: если на систему, находящуюся в устойчивом равновесии, воздействовать извне, изменяя какое-либо из условий равновесия (температура, давление, концентрация, внешнее электромагнитное поле), то в системе усиливаются процессы, направленные на компенсацию внешнего воздействия.
(2) Общий термин в колледжах США, так называют толстых новичков, которые набрали 15 фунтов.