Отъезд

Б. Мельник. Часть третья, раздел шестнадцатый. Перевод с польского Т.Цыркуновой.

На четвёртый день этого полного безвластия в Телеханах внезапно появились несколько немецких автомобилей и мотоциклов с прицепами, на которых размещались пулеметы. В общей сложности приехали несколько десятков, а может быть, даже и сотня солдат.
По местечку грохнула новость, что немцы ликвидируют участок жандармерии и покидают Телеханы. Вывозят также с собой все собранные с людей запасы сельскохозяйственной продукции. Если в автомобилях хватит места, то с немцами могут выехать те, кто опасается за свою жизнь, боясь возмездия со стороны партизан.
Очевидно, что первыми озаботились те люди, которые имели какие-нибудь контакты с немцами. И в первую очередь разномастные доносчики и подхалимы, участвовавшие в совместных с жандармами попойках. Выразили желание покинуть Телеханы также и несколько ублажавших немцев паненок.
Опасаясь за сохранность своей головы, желание уехать выразили также и многие особы, которые работали в телеханской администрации. Опасались быть наказанными партизанами за длительную совместную работу с оккупантами. В итоге собралось большое количество людей.
В памяти людей было ещё очень свежо воспоминание, как пару месяцев тому назад партизаны расправились с тремя телеханцами. Они были заподозрены немцами в сотрудничестве с партизанами, арестованы и вывезены для проведения следствия в гестапо в Ганцевичи. После проведенного немцами в течение недели следствия, когда немцы убедились в том, что арест был ошибочным, эти люди были освобождены и отпущены. Угнетённые и напуганные следствием, но счастливые после своего освобождения, они возвращались в Телеханы пешком, не имея иной возможности возврата домой. Были задержаны в лесу партизанами, которые стали их допрашивать. А кто, а что, зачем, для чего?
Когда выяснилось, что эти люди освобождены службой гестапо,
«начальники» партизан решили, что они – немецкие коллаборационисты, которые, возвратившись домой, будут и далее выполнять свою роль провокаторов. Совершенно невиновных ни в чём людей повесили на деревьях на окраине Телехан. На груди одного из этих несчастных партизанами была оставлена табличка. На ней было написано, что таким образом советская власть карает изменников советской отчизны, служащим немецким фашистам.
Весть о том, что Телеханы будут оставлены на милость и немилость партизан, вызвала в нашей семье нервное настроение. Родителей мучил вопрос, на который они не могли найти ответа. Что следует им делать в такой ситуации? Тот факт, что отец был спокойным, уважаемым человеком, для большинства советских партизан не имел никакого значения. Они трактовали людей по-своему, ярким примером чего были те трое повешенных несчастных.
Этот и ряд других примеров свидетельствовали, что людям, имевшим хоть какую-то связь с оккупационной властью, приход партизан ничего хорошего не принесёт. А отец был бухгалтером в бюро района. К тому же – поляк. В памяти родителей ещё слишком свежи были воспоминания о времени советской власти, о её отношении к отцу.
К этим угрозам добавилась ещё одна. Этой угрозой был некий Николай Дегтярик, который пару месяцев тому назад, сменив шкуру, исчез из Телехан и из немецкого слуги стал партизаном.
Отец, будучи предвоенным государственным чиновником, по своим обязанностям знал о его бандитском прошлом, о его длительном пребывании в тюрьме. Было понятно, что, по мнению товарища Николая, такой живой свидетель для него очень опасен.
После обеда к нам пришли семейство дяди Стефана и Мурочка. Они также были в панике. Прежде всего, дядя Стефан несколько месяцев тому назад под угрозой расстрела в случае отказа, был вынужден вступить в должность бургомистра! Таким образом, его судьба заранее предрешена.
Рано утром на следующий день семейство дяди снова пришло к нам. Пришла также тётя Екатерина,  крёстная  мать  моего  брата.  У  мамы и сестры были покрасневшие от слёз глаза, а тётка Маня постоянно всхлипывала и сморкалась в носовой платочек. Мурочка тоже снимала очки и прикладывала к глазам ладони, как будто у неё сильно болели глаза. В кухне мокрым носом шмыгала Вера. И только тётя Екатерина держалась деловито, хотя временами и у неё ломался голос.
Тянулся нервный разговор. Уехать или остаться? Отец – работник района. С дядей Стефаном положение ещё хуже. К тому же они оба с отцом – предвоенные польские чиновники. Большевистские партизаны им этого, наверняка, не простят. Такие люди для них – предатели. Фашистские прихвостни, изменники. Единственная для них справедливость – это пуля в лоб.
Пришло единственное решение. Следует оставить дом и уехать в неизвестность. Избежать смерти от пули в голову, сдаться на милость или немилость немцам. Это даёт шанс сохранения жизни. Отца и дяди. А может быть, и обеих семей.
Короткое, трагическое прощание с тётей Екатериной. Она решила остаться. Если большевики не арестовали её в 1939 году вместе с мужем, то, может быть, и партизаны оставят её в покое. Куда она поедет с детьми в неизвестность? Наша семья и семья дяди – это совершенно иное. Оставаться нам нельзя. Остаться здесь – значит погибнуть.
Лихорадочное совещание окончено. Семья дяди и тётя Екатерина ушли домой. Родители поспешно начинают упаковывать вещи. Что самое необходимое, сколько можно унести, а чего брать не следует? Никто не смог отговорить маму от решения забрать с собой головку швейной машинки. Она лежала около других узлов, завёрнутая в одеяло и обвязанная шнурком. Спустя несколько месяцев, эта швейная машинка какое-то время была единственной кормилицей всей нашей семьи.
При упаковке вещей советами и делом нам помогала, как могла, Вера. Она решила ещё остаться в нашем доме. Среди зимы с ребёнком ей некуда было деться, но с приходом весны она намеревалась возвратиться в свои Выгонощи. Там живут многие люди, а она здоровая, сильная, то как-нибудь устроится. В деревне осталась её земля, и сердце болит, что она не возделывается, а стала пустырём. Как будет землю обрабатывать, Вера пока ещё не знала, но ведь земля, это, прежде всего, – мать-кормилица.
Заниматься нашими домашними животными Вера не хотела. Говорила, что скоро партизаны сориентируются, поймут, что животные принадлежали нам, и пустят их на мясо. Надо было ещё что-то решать и с коровой, и с поросёнком. Сестра побежала к соседу, пану Берестовскому, «Плаксе». Вскоре они появились вдвоем. Берестовский одобрил решение о выезде. Пообещал заняться нашими животными. В его хозяйстве места для них хватит, так же, как и корма.
Пан Берестовский забрал к себе корову и поросёнка, и по собственной инициативе приехал к нашему дому на своей мохнатой лошадке, запряжённой в сани. Он хотел подвести наши вещи на место сбора к отъезду.
Да, уже время оставить дом и отдаться в руки неизвестной судьбы. Мама встала на колени, а за ней все остальные, бывшие в доме, в том числе и пан Берестовский. Мама в импровизированной молитве просила Господа, чтобы Он не оставил нас и помог пережить войну. Преданная Верка, прощаясь с нами, громко плакала и всех цело- вала горячими, мокрыми от слёз поцелуями. Вместе с матерью плакала также и маленькая Шурка. Плакали  также  и мама с сестрой. На санях без труда поместились наши скромные узлы, дополненные багажом дядиной семьи и всхлипывающей тёткой Маней. Пан Берестовский присел бочком на облучок и чмокнул, погоняя лошадку. Сани двинулись в направлении жандармерии, где стояли немецкие грузовики. Наши родители, мы, дети, а также дядя с Мурочкой пошли пешком. Мы шли к нашему неизвестному будущему. Улица, на которой находилась жандармерия, была заставлена длинной цепочкой военных грузовиков и мотоциклов с прицепа- ми. Между ними ходила многочисленная охрана. Немцы и чёрные полицейские. Были там и местные люди. Это были те, кто решил уехать из Телехан.
Какой-то немецкий офицер указал отцу грузовик, на котором можно было уложить наши вещи. Кузов грузовика до половины был наполнен люпином. В других грузовиках была рожь и разное зерно. Это награбленную сельскохозяйственную продукцию немцы забирали с собой.
В указанном немцем грузовике разместилась наша семья, семья дяди, а также работник района пан Павловский. Он тоже боялся остаться под властью партизан, так как при большевиках был арестован и познал на себе «ласки» НКВДистов.
Несколько дней длилась оттепель. Снег стал мокрым, тяжёлым. В разъезженных немецкими грузовиками колеях стояла снежно-ледовая каша. По колее со стороны здания жандармерии в направлении школы шёл человек. Собравшиеся вокруг грузовиков люди с изумлением узнали в нём местного полицейского Гарасюка. Удивление вызвала его одежда. Полицейский был без шапки, в расстёгнутой куртке мундира, без брюк и босой. В белых полотняных кальсонах он шлёпал босиком с опущенной головой по мокрому, разъезженному снегу.
Надёжная «туфельная» почта моментально прояснила этот инцидент. Оказалось, что, несмотря на приближающийся час отъезда немцев из Телехан, семья Гарасюка не появилась у жандармерии. Дружки полицейского устроили ему допрос, почему нет его семьи. Тот отвечал путано, ничего не мог объяснить.
Моментально возникло подозрение, что его семья вообще не
имеет намерения выехать, хочет остаться под властью партизан. А это означало, что Гарасюк, как чёрный полицейский, является предателем. Убедившись в этом, полицейские уведомили коменданта о своём подозрении, выразив при этом готовность расстрелять своего коллегу на месте. К их удивлению, комендант после минутного размышления категорически запретил это делать. Он приказал отпустить Гарасюка, только снять с него брюки и обувь.
Осталась тайной немца, какими мотивами обосновывалось его решение, что он лёгкой рукой подарил полицейскому жизнь.
В это время его коллеги, разозлённые решением коменданта, что им не позволено осуществить экзекуцию над своим недавним товарищем, вышли на средину улицы и издевались над уходящим человеком.
–«Чтобы ты сгорел, разэтакую твою в гробе мать!»
–«Иди ты к чёртовой матери!»
–«Пошёл в задницу, гнидовое партизанское дерьмо!»
–«Иди, иди, чтобы ты задавился!»
–«Смотри, а то выстрелю тебе в задницу, пусть пуля у тебя яйцами выйдет!»
Гарасюк с опущенной головой медленно отдалялся. В тот момент, когда он дошёл до поворота улицы, оглянулся. Убедившись, что никто за ним не идёт, бросился бежать. Он скользил по мокрому снегу, из-под его босых стоп брызгала вода.
Прошло немного времени после этого происшествия, и из здания жандармерии высыпались кучей солдаты вермахта и жандармы. Среди них были и чёрные полицейские. Поспешно занимали места на грузовиках и в мотоциклах. Заработали моторы. Влажный, тяжёлый воздух стал невыносимо вонючим от выхлопов моторов.
Прозвучала какая-то немецкая команда, многократно повторённая от автомобиля до автомобиля. Колонна медленно двинулась в сторону пинского шоссе.
Хроника моей телеханской жизни была закрыта.

Т. Цыркунова «Наши Телеханы». Авторский текст:
 
Так уж получается, что этот раздел надо продолжить воспоминаниями жителя Телехан, участника Великой Отечественной войны Колончука Зиновия Николаевича. И читатель, надеюсь, сам сможет понять, почему это именно здесь следует сделать, так как речь в воспоминаниях этого заслуженного и уважаемого мной человека отчасти пойдёт и о событиях, которые изложены выше.
Рассказывает Колончук Зиновий Николаевич (моя литературная обработка):
–«Когда началась Великая Отечественная война, я был ещё
несовершеннолетним подростком – мне исполнилось к тому времени только четырнадцать лет. Я был круглым сиротой, ни матери, ни отца у меня не было. Приютила меня овдовевшая жена моего старшего брата – Колончук Анна Михайловна. Кроме меня у неё было ещё двое собственных детей. Третий ребёнок этой женщины умер ещё до начала войны. Жили мы в небольшом домике, расположенном на том же месте, где сейчас находится Курган памяти. Наш домик находился на улице имени Йозефа Пилсудского, ныне эта улица называется Советской.
А на хуторе, который находился в лесу справа от нынешней дороги, ведущей в г.Ивацевичи, в то время проживал отец Анны Михайловны. Сразу за околицей Телехан в то время протекал небольшой ручеек, сейчас его уже нет, он давно высох, вскоре после проведенной мелиорации. А в те времена этот ручеек был, и весною после таяния снега он становился особенно полноводным.
Приблизительно в четырёхстах метрах от этого ручья в глубине леса и находился хутор. Рядом с ним было расположено ещё два хутора: первый – это был земляной надел поляка Михаляка  (в  1940 году этот человек был арестован и вывезен за пределы Белоруссии, как легионер Йозефа Пилсудского), за ним находился хутор Савчихи, это было её местное прозвище. Фамилия этой женщины была Богданович, она имела какой-то физический недостаток с детства, отличалась, может быть, поэтому, злобным нравом, семьи эта женщина так и не создала, жила на своём хуторе одна. Занималась собственным хозяйством, а кроме этого, она была хорошей портнихой, многие телеханцы и хуторяне шили у неё одежду. Меня эта женщина почему-то ненавидела, хотя ничего плохого я ей никогда не сделал.
Началась Великая Отечественная война. Мы с моим другом – Викторовичем Владимиром, таким же подростком, как и я, пасли коров возле дороги Телеханы – Ивацевичи в том месте, где находится поворот на деревню Омельная. Неожиданно к нам подошли три бойца из какой-то разбитой части Красной Армии. Было это примерно в начале июля 1941 года. Красноармейцы шли на восток, оружия при них никакого не было, они спросили у нас:
–«Подскажите, ребята, как нам обойти деревню Вульку-Телеханскую? Там уже вовсю орудуют временные полицейские. Нам не хотелось бы попасть к ним в лапы».
Очевидно, что кто-то из местных людей успел предупредить бойцов об этой опасности.
Мы с другом посоветовались и сказали им:
–«Идите вот так лесом и держитесь левее, деревня должна остаться у вас справа».
Только стали мы руками показывать направление их движения, как откуда ни возьмись, появились два немецких мотоциклиста. Красноармейцы мгновенно бросились в заросли кустов и спрятались там, а мы остались стоять на дороге. Мотоциклисты переехали через узкоколейную железную дорогу и остановились, видимо, им надо было кого-то подождать. Вскоре подошла легковая машина,  в ней ехал немецкий офицер с водителем, а за легковушкой шёл грузовик, полный немецких солдат.
Легковой автомобиль начал переезжать через узкоколейную железную дорогу и завис на рельсах, два передних колеса прошли,    а задние зацепились за рельсы. Водитель выскочил из машины, увидел нас и знаками попросил нас помочь ему вытащить машину. Мы подбежали, подхватили автомобиль сзади и вытолкали его за рельсы. Сидевшие в грузовике немецкие солдаты даже не сдвинулись с места, никто из них не помог нам вытаскивать застрявшую машину. Сидели и безучастно наблюдали за нами. Вскоре все немцы уехали, а спрятавшиеся солдаты Красной Армии вышли из своего укрытия и сказали:
–«Видимо, нам уже некуда идти, немцы кругом, надо где-то здесь оставаться».
Так они решили и пошли с нами на ближайший хутор, но, на- верное, это не было их единодушное решение, так как до хутора дошли только двое из них, а третий по дороге незаметно отстал от нашей группы и где-то в лесу скрылся. Эти солдаты пришли на хутор Савчихи (Богданович) и стали у неё работать за еду, жали рожь, вязали её в снопы, носили снопы в сарай, складывали их  там, и т.д. Отдыхать им ни минуты Савчиха не давала, только присядут они перевести дух, перекурить, она тут как тут:
–«Не сидите, идите работать, надо срочно убрать жито»! Солдаты хотели расспросить у меня, есть ли поблизости временные полицейские, но эта женщина не давала им такой возможности. К концу первого дня работы этих бедных солдат она успела донести временным полицейским и на меня, что я помогаю солдатам Красной Армии, и на бойцов, что они находятся у неё на хуторе.
Я в это время продолжал пасти коров. Только пригнал коров домой, вижу, что меня  поджидают временные полицейские (чёрная полиция была создана позже). Полицейские стали меня допрашивать:
–«Что тебе говорили эти солдаты? О чём просили тебя, что спрашивали»?
Я отвечаю:
–«Ни о чём они у меня не спрашивали, просто просили закурить».
Полицейские не поверили, стали меня избивать. Я твержу одно и тоже:
 – «Ничего они не спрашивали, только просили курева».
Избили меня сильно, но я ничего им не сказал.
В ту же ночь этих несчастных солдат забрали с хутора Савчихи, а что с ними произошло дальше – неизвестно, скорее всего, их расстреляли.
Война накатилась мощным валом, мы все почувствовали её напор. Поведение многих знакомых мне людей очень изменилось.
В Телеханах жила признанная красавица, звали её Таисия Богданович. Она дружила с учительницей из нашей школы. Они состояли в каком-то далёком родстве между собой. Когда приехали в Телеханы немцы, мы, подростки, из любопытства решили подойти к немецким машинам, а вдруг повезёт получить от немцев сигареты, или вдруг какие-нибудь патроны или гильзы найдем? Это решение было, конечно, большой глупостью, но ведь мы были ещё детьми… Подошли мы с ребятами-подростками к немецким машинам и вдруг увидели, что к прогуливающимся по улице дамам – Богданович Таисии и её родственнице подошли два немца и пригласили их сесть к ним в машину. Мы думали, что они откажутся, начнут сопротивляться, но не тут-то было, женщины с улыбками сели к немцам в машину. Видимо, искали приключений, хотя учительница была в то время замужем. Семья её проживала в доме, который находится напротив нынешней автостанции, там, где сейчас стоит крест. И муж, и жена работали учителями в телеханской школе. Мой друг Борис возмутился поведением женщин, хотел сразу же сообщить мужу учительницы об увиденном, но я ему запретил это делать. Убедил его оставить всё, как есть, пусть сами разбираются.
Часто не лучше этих женщин вели себя и мужчины. До войны у нас, телеханских подростков, образовалась дружеская компания. В основном, это были ребята примерно одного возраста, мы имели общие интересы, дружили, часто встречались, совместно проводили свободное время.
А с самого начала войны наша компания стала распадаться. Помню одного полицейского, родом он был из деревни Выгонощи. Фамилия его была – Видоров, или Видаров, сейчас не могу точно сказать, не помню. Он был старше меня всего на один год, но сразу же вступил   в полицию. С момента вступления в полицию он всё реже и реже встречался с нами, стал от нас отдаляться. Когда в 1942 году в Телеханы прибыл обоз с беженцами, Видоров стал приглашать нас, своих бывших друзей, к себе:
–«Приходите, не пожалеете, будет весело, у меня будут девочки-беженки».
Мы были молодыми, всё нам было интересно. Один раз и я пошёл посмотреть на этих девочек. Какие там были девочки-беженки? Несчастные голодные женщины, еле-еле передвигавшие ноги от голода и полного измождения, от этой встречи осталось очень тяжёлое впечатление. Больше я ни разу к нему не пошёл. Но Видоров постоянно держал меня на «прицеле». Очень уж хотел он заполучить меня к себе в полицию. При каждой встрече говорил:
–«Готовься в шуцманы»!
И это своё обещание он очень скоро выполнил.
И в самом деле, вскоре меня и ещё одного парня из нашей компании, вызвали в жандармерию по повестке. Родом этот парень был из какой-то деревни, расположенной под Пинском, звали его Николаем. Николай занимался тем, что пас скот в Телеханах, а прозвище его было – Туточкин. Так и звали его телеханские люди
– Коля Туточкин.
Пришли мы с ним в полицию. Я говорю:
–«Какая может быть у нас работа, ведь мне только исполнилось шестнадцать лет»! Отвечают:
–«Ничего страшного, годишься! Завтра приходите к нам в такое-то время».
Мой напарник назавтра пошёл в полицию, испугался, а я ушёл   в лес, скрывался. Когда я пробирался иногда по ночам домой, чтобы взять какие-нибудь продукты, то часто видел Колю, стоящего на посту. Он предлагал мне сигареты и говорил при этом:
–«Давай к нам, у нас всего хватает»!
Многие полицейские, запятнавшие себя грязными делами с немцами, стремились перед освобождением Телехан любым способом удрать из посёлка. Один из них, по кличке Хрупа, пришёл к нам за лошадью, взял у нас и лошадь, и повозку, а мне приказал сопровождать его:
–«Если хочешь забрать назад своего коня и повозку, то собирайся, поедешь со мной до Логишина»!
Делать было нечего, лишиться лошади, единственной кормилицы всей нашей бедной семьи, действительно было очень жаль. Я быстро собрался и уехал с ним. Приехав к себе домой, он быстро застрелил кабана, мы погрузили его на повозку, затем он собрал свои вещи, забросил их тоже на воз и мы поехали к жандармам, которые формировали обоз на улице возле жандармерии. Эта улица сейчас называется Первомайская.
Справа на улице стояли длинной колонной нагруженные зерном и людьми автомашины и повозки. Здесь собирались те люди, которые хотели уехать вместе с немцами по самым разным причинам. Очевидно, были среди них и такие, которые, как и я, уезжали не добровольно, а принудительно, но, как мне показалось, большинство уезжало по собственной воле, так как немцам было уже не до них. Немцы спешили уехать как можно скорее, всеми силами стремились сами спастись.
Один из полицейских, кажется, что он был родом из Вульки-Телеханской, не хотел уезжать с немцами, он надеялся убежать к партизанам. Из здания жандармерии его вывели в одном нижнем белье. Накануне в Телеханах была оттепель, снег подтаял, а в день отъезда он лежал в виде больших подмёрзших комьев. И этого полицейского вели босиком по замёрзшим комьям снега. Все присутствовавшие с немым ужасом наблюдали за происходящим. Насколько я запомнил, фамилия этого человека была – Малинчик. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь, но хорошо помню, что все вокруг шептались:
–«Малинчика на расстрел ведут…» Эти слова, как электрическим током пробежали по собравшимся…
В подтверждение этих слов ярый чёрный полицейский – Викторович Жорж, кличка его даже и среди своих была – «Гад», с пулемётом наперевес скомандовал несчастному:
–«Беги на канал»!
Малинчик побежал, скользя босыми ногами по мёрзлому снегу, Жорж прицелился, но нажать на гашетку не успел, так как немец-жандарм схватил его за руку и не дал выстрелить. По какой причине он  так поступил, никто не знал. Говорили, что он по-немецки сказал:
–«Его партизаны сами расстреляют…»
Погрузились все на грузовики и подводы. Почему-то первыми в путь на Логишин отправились подводы. Грузовики на какое-то время остались ещё на улице. Может быть, немцы боялись встречи с партизанами, опасались попасть в партизанскую засаду, вот и отправили менее ценный груз вперёд. Уже в Логишине мы узнали, что одна из нагруженных машин была подорвана где-то за деревней Краглевичи. В Логишине я встретил своего знакомого парня – Колю Туточкина. Немцы заставили нас с Колей заготавливать и возить им дрова.
Мы стали советоваться с Колей, как же нам удрать от немцев. Он переживал, что его лошадь очень слабая, не выдержит длительной быстрой езды, а если поедем медленно, то немцы нас быстро догонят.
И всё-таки мы подобрали удачный момент и уехали на своих лошадях в Телеханы. Приехали, лошади наши были усталые, за- мученные быстрой ездой, в «мыле». Не успели наши лошадки пере- дохнуть, как в Телеханы уже вошли партизаны. Опять наши лошади понадобились для работы. Не знаю, какие это были партизаны, настоящие или нет, только нагрузили они на повозки, в которые были запряжены наши лошади, собранные трофеи и ночью заставили нас ехать в Святую Волю. Наутро встретил наш обоз мой хороший знакомый – Викторович Павел, – и взмолился:
–«Люди добрые! Отпустите вы этого бедного малого – ему только шестнадцать исполнилось, ни в школе он не учился, ни в техникуме. Он ещё жизни не видел! Пожалейте сироту»!
Благодаря этому доброму человеку я и вернулся домой.
А в это время в Телеханы вошёл 208-ой партизанский полк! Ну, это были самые настоящие партизаны, организованные,    с настоящей воинской дисциплиной. У вдовы моего брата – Анны Михайловны Колончук на постой определили десять партизан. Мы кормили их, чем могли, что-то и они давали в общий котел. Помню, что фамилия одного из них была – Кальченко. Он был пулемётчиком. Жили мы с ними дружно.
Самой большой ценностью из продуктов питания была в то время соль. Она была большим дефицитом, а без соли невозможно было сохранить ни мяса, ни сала, да и быстро заболевали люди без соли, одним словом, жизни без соли мы себе не представляли. У нас был большой глиняный кувшин с солью, припасённой ещё до войны. Расходовали мы её очень бережно, так как знали, что пополнить наш запас долго не представится возможности.
Мы опасались грабителей, которые по ночам обыскивали дома, поэтому закопали кувшин в глубокой яме, в которой перед этим хранился картофель.
И надо же было такому случиться, что именно в этой яме партизаны из соседнего дома стали устанавливать противотанковое ружье! Начали устанавливать колесо для круговой обороны и обнаружили наш кувшин. Обрадовались и забрали его себе. Никто из нас не видел, как это произошло.
Прошло какое-то короткое время, нам понадобилась соль. Пришли к картофельной яме – пусто! Доложили командиру. Тот быстро расследовал это дело, разобрался, кто похитил кувшин, пошёл к соседям и принёс кувшин к нам в дом. Поставил его на печь и приказал беречь пуще глаза. Обрадовались мы, стали опять присаливать еду.
Ночью неожиданно поднялась тревога. Кто-то сообщил, что к Телеханам приближаются немцы. Началась паника, партизаны не могли оставаться, так как опасались, что силы немцев будут превосходить их собственные. Стали партизаны быстро грузить свои пожитки на телегу, и вдруг я увидел, что несут и наш кувшин с солью. Я мгновенно схватил первое попавшееся под руку полено  и с размаху ударил по кувшину. Кувшин раскололся наполовину,одна его половина оказалась в моих руках, а другая – осталась у партизана. Часть соли, правда, совсем незначительная, просыпалась, мы её тщательно потом собрали и использовали.
Дважды наведывались после этого в наш дом полицейские, один раз – немцы, но соль мы каким-то чудом сумели сохранить. Конец рассказа З.Н. Колончука.
После рассказа Зиновия Николаевича Колончука  хочу кратко написать об истории семьи этого человека (на фото – Таисия Александровна и Зиновий Николаевич). Семья Колончуков – Зиновия Николаевича и Таисии Александровны проживает в доме, находящемся напротив дома моих родителей на улице Ленина. В семье было трое детей: Валентина, Нина и сын Александр. С семьёй Колончуков связаны многие мои детские воспоминания.
Когда мы были ещё детьми, то летом часто ходили в лес собирать ягоды черники. Сбор ягод черники и последующая сдача их на приёмные пункты составляли весьма значимую часть нашего семейного бюджета. Весь период сбора ягод черники мы с моими сёстрами проводили в лесу. Вырученные деньги тратились на приобретение учебников, тетрадей, дневников, ручек, карандашей и т.д.
До сих пор мы с сёстрами вспоминаем ту горячую летнюю «страду». В то благодатное время, когда дети из других семей отдыхали, купались, загорали, мы весь световой день проводили в лесу. За ягодами черники мы уходили далеко от Телехан, порой за десять и более километров.
Сбор ягод черники мы проводили руками, не используя варварских приспособлений, которыми сейчас так уродуется этот кустарничек. Бывая в лесу, я с горечью смотрю на голенькие, безлистные, такие беззащитные,   веточки черники.  Будь  моя воля,  я бы жестоко  наказывала «людей», осуществляющий такой «сбор». Невдомёк этим «людям»,  что кустарничек черники растёт триста и более лет. Наверное, у этих
«людей» нет и не будет никогда потомства, они живут только «здесь и сейчас», не думая о своих будущих поколениях, которые уже никогда не смогут увидеть полноценных кустарничков черники.
Моя сестра Нелли до сих пор не любит эту прекрасную, ни в  чём не повинную ягоду – чернику. Слишком много сил, здоровья и времени на её сбор мы затратили в своём трудном детстве.
Иногда в этих дальних походах за черникой к нам присоединялись дети Колончуков: Валя и Нина. Помню Валю, тоненькую худенькую блондинку, которая, казалось мне, может легко переломиться наполовину, неся  тяжёлое  эмалированное  ведро с собранными за день ягодами. Нина, в противоположность сестре, была темноволосая, крепенькая, плотно сбитая, этакий грибок-боровичок. И по характеру сёстры были разными: Валя обстоятельная, рассудительная, спокойная, а Нина –  живая,
подвижная, как ртуть, всё норовившая попасть в какое-нибудь детское приключение. Младшего сына Колончуков – Александра, я плохо запомнила, он гораздо младше меня. Дети  Зиновия Николаевича и Таисии Александровны получили в своё время хорошее образование, стали высококвалифицированными специалистами в избранных профессиях.
Немного о предыстории этой прекрасной семьи.
Отец Таисии Александровны – Окользин Александр Константинович, мать – София Марковна. Зиновий Николаевич с детства был круглым сиротой.
Об отце Таисии Александровне стоит рассказать отдельно. Это первый председатель колхоза в наших Телеханах, который был организован сразу же после освобождения Западной Белоруссии. Колхоз был организован в бывшем «майонтке», принадлежавшем ранее одному из братьев Пусловских. Братья Пусловские выехали за границу ещё до  прихода Красной Армии, примерно,  в феврале-марте 1939 года. С приходом Красной Армии в Западную Белоруссию имущество Пусловских было полностью нациализировано.
Окользин Александр Константинович родился и вырос в России. Родом он был из города Уфы. Во время Первой мировой войны Александр Константинович попал на фронт, был ранен, помещён в военно-полевой госпиталь, который находился в Лунинце. В госпитале санитаркой работала жительница Телехан Софья Марковна. Молодые люди стали общаться, полюбили друг друга, поженились.
В 1918 году фронт рухнул в связи с двумя совершившимися революциями – в 1917 году – в России, и в 1918 году – в  Германии. Молодой семье надо было как-то жить. В поисках работы они приехали в Телеханы, на родину Софьи Марковны. В то время на Телеханщине работал управляющим некто Ящемский, по национальности он был – поляк. Подробно о работе этого управляющего написано в мемуарах моего отца в главе «Из истории родного края», здесь нет необходимости повторять написанное ранее об этом человеке.
Окользин А.К. устроился к Ящемскому на работу. Поскольку управляющий работал плохо, Александру Константиновичу пришлось вникать во многие рабочие моменты. А был он человеком умным, сообразительным, деловым. Благодаря этим положительным качествам, он приобрёл некий опыт работы в сельскохозяйственном производстве. И когда началась организация колхоза, то его и назначили председателем. Трудностей в его работе было немало, местное население не было в восторге от организации колхоза. Не хватало кормов, не было техники, планы доводились непомерные, невыполнимые. Люди всеми способами противились организации колхоза, на долю первого председателя выпало немало забот и хлопот. На один трудодень колхозники получали менее двух килограммов зерна. А вскоре началась Великая Отечественная война. Пришли немцы. Имущество колхоза, которое можно было раздать, было отдано в руки частников. Начались расстрелы активистов, милиционеров, председателей поселковых и сельских советов, председателей колхозов.
Семья Окользиных жила в то время в одном из бараков, принадлежавших колхозу. Александр Константинович был в то время уже немолодым человеком. В том же бараке, в котором жила семья Окользиных, проживали и семьи поляков, а дети некоторых поляков работали тогда уже во временной полиции. Позже была создана постоянная, так называемая чёрная полиция. В Телеханах и окрестных деревнях шли массовые аресты.
Был арестован и Александр Константинович, плакали дети, их   в семье было четверо, плакала жена, провожая мужа на верную смерть. А родители временных полицейских стали ругать своих детей, просить их отпустить хорошего человека, они уважали Окользина. Те ночью потихоньку выпустили председателя:
–«Беги, прячься, спасайся»!
Александр Константинович попросил временных полицейских отпустить ещё и его друга – Гапоника Николая. Полицейские отпустили их двоих. Окользин не был коммунистом, это обстоятельство его, вероятно, и спасло.
Так он остался в живых, всю оккупацию скрывался от немцев, а когда война закончилась, он опять стал председателем колхоза. Эта его работа на должности председателя колхоза не была продолжительной, вскоре Окользина сменил безногий инвалид – Макаре- вич Игнат Прокофьевич, бывший фронтовик.
Александр Константинович прожил долгую жизнь, он умер в 1972 году и похоронен в Телеханах рядом со своей женой.
Телеханы в пятидесятые годы были районным центром, в котором были различные районные организации. В одной из них работал землеустроителем майор в отставке, некто Нехаев. Бывший безногий фронтовик не нашёл общего языка с этим землеустрои- телем, они поссорились, и инвалид был снят с работы. После Макаревича И.П. какое-то время председателем колхоза в Телеханах работал ещё один человек, а уже после того человека приехал в Телеханы и немного позже был избран председателем колхоза Цыркунов Максим Иванович. После Цыркунова М.И. председателем работал Осипов Митрофан Андреевич.
Эту часть рассказа о семье Окользиных и о перипетиях смены руководства колхозом в наших Телеханах я записала со слов Колончука Зиновия Николаевича.
В семье Окользиных было пятеро детей: Лидия, Леонид, Таисия, Валентина, и Анатолий. Судьбы детей этой семьи сложились по-разному. Сестры Лидия и Валентина вышли замуж за двух братьев Пономарёвых, которые появились в Телеханах после прихода в них 208-го партизанского полка. Старший сын Леонид погиб ещё до начала Великой Отечественной войны. Он утонул в канале Огинского вместе со своим другом. Мальчишки учились в седьмом классе, катались на коньках по замёрзшему каналу. Ле- онид попал в прорубь, друг стал его спасать и тоже погиб. Младший сын Анатолий поступил в Ленинградское высшее военное училище связи. В Ленинграде он познакомился со своей женой - коренной ленинградкой Ритой. Окончил училище, женился, служил в Австрии, в Череповце, в других местах. Дослужился до звания полковника, звания генерала не смог получить, так как в годы войны он находился на оккупированной территории.
Таисия Александровна вышла замуж за Зиновия Николаевича,   с которым и прожила в любви и согласии более шестидесяти шести лет. Она долго болела, нуждалась в помощи и заботе, и Зиновий Николаевич многие годы заботился о своей жене.
Зиновий Николаевич достоин глубокого уважения, высоких похвал и заслуживает самых добрых слов. В наше время редко можно встретить человека такого врождённого благородства и самопожертвования. Его тёплое и внимательное отношение к больной жене заслуживает правительственной награды, это общественно значимое явление. Если бы все так уважительно и ответственно относились друг к другу, то и наше государство было бы избавлено от необходимости тратить огромные денежные средства на уход за больными и немощными гражданами. Я уже не говорю о прекрасном примере для молодёжи, вступающей в брак, и делающей только первые шаги на сложном жизненном пути. Так должна жить каждая семья, в любви, взаимопомощи, самопожертвовании, самоотдаче.
Таисия Александровна была очень интересным человеком, общение с ней обогащало нас духовно. Речь Таисии Александровны отличалась наличием в ней  явного  польского  акцента, это объяснялось тем, что она училась в польской школе, окончила семь классов. Даже ударения в некоторых словах и построение фраз свидетельствовали об этом. Владела азбукой Морзе. Работала на почте телефонисткой. В любое  время  су- ток её вызывали на почту, чтобы принять срочную секретную телеграмму, поступавшую по линии МГБ, так называлось уже переименованное к тому времени ведомство НКВД. Она давала подписку о неразглашении.
Была избрана делегатом на областную комсомольскую конференцию, которая проходила в городе Пинске, бывшем областном центре. Дороги были тогда очень плохие и делегатов доставили на конференцию самолётом.
В то же время на почте в наших Телеханах работал Зиновий Николаевич. Его должность называлась так: электрик-радио-надсмотрщик. Позже Таисия Александровна работала бухгалтером в сельпо, швеёй на лыжной фабрике, там она шила прочные крепления для лыжных палок. Работала долгое время поваром в детском саду. Зиновий Николаевич с почты ушёл работать в артель, которая называлась «За власть Советов» и находилась на месте нынешнего дома Ильчуков. Позже эта артель была переведена в здание, находившееся в конце улицы Ленина, рядом с лесом. Козик Николай Ефимович, работавший в те годы директором райпромкомбината, обратил внимание на хорошую работу Зиновия Николаевича и пригласил его на работу в райпромкомбинат. Он и предоставил семье Колончуков квартиру в четырёхквартирном доме по улице Ленина. А из этой квартиры семья Колончуков переселилась в построенный ею собственный дом.
Наш родительский дом на улице Ленина, 49, расположен по уровню немного выше, чем дом Колончуков, это объясняется природным рельефом местности.
Таисия Александровна не могла самостоятельно передвигаться в последние годы жизни. Она часто сидела у окна и наблюдала за происходящим на улице, во дворе нашего дома, который был перед её глазами, как на огромном экране телевизора. Благодаря такому расположению наших домов, Таисия Александровна могла постоянно наблюдать за тем, что мы делаем.
Выходя в наш палисадник с целью очередной посадки декоративных растений, или ухода за ними, я в первую очередь смотрела в сторону дома Колончуков и часто видела в окне Таисию Александровну. Когда работы по восстановлению родительского дома нами были закончены, мы пригласили Таисию Александровну и Зиновия Николаевича в гости. Нам хотелось, чтобы Таисия Александровна своими глазами смогла вблизи увидеть результат длительной работы, за которой она наблюдала издали в течение лета.
Мы посидели вместе с Таисией Александровной и  Зиновием Николаевичем за праздничным столом, пообщались с ними, вспомнили разные памятные случаи из жизни, вспомнили и наших родителей. Это было очень приятное для всех нас событие, которое надолго запомнилось.
Мои родители уважали и любили семью Колончуков. Папа ценил Зиновия Николаевича за его необыкновенное трудолюбие, порядочность, аккуратность, доброжелательность, да и по взглядам на жизнь они были близки. А мама отдавала должное эрудиции, кулинарным способностям и особенной тактичности Таисии Александровны, которая никогда никого не осуждала, всегда старалась оправдать любые поступки людей, объясняя их условиями жизни, в которые был поставлен тот или иной человек.
Когда ушли из жизни наши родители, мы ещё больше сблизились с семьёй наших соседей. Какое-то время Зиновий Николаевич присматривал за нашим домом, особенно в зимний период, когда мы не могли бывать в нём долго. Мы благодарны ему за это.
Дети семьи Колончуков помогают своему отцу всеми силами. Старшей дочери Валентины, к сожалению,  нет  в  живых, она долго и  тяжело болела. А  Нина и  Саша часто приезжают   в наши Телеханы, чтобы скрасить жизнь Зиновия Николаеви-  ча, чтобы помочь ему физически и материально. И Нина Зиновьевна и Александр Зиновьевич являются достойным примером того, как надо относиться к своим родителям.
В конце января 2017 года мы в очередной раз побывали в наших Телеханах. Я встретилась с Зиновием Николаевичем, его в  это же время навестила младшая дочь – Нина Зиновьевна. Я привезла из Гродно уже напечатанные мною воспоминания Зиновия Николаевича. Мне хотелось, чтобы он сам проверил, всё ли правильно я записала с его слов. Нина Зиновьевна прочитала вслух рассказ, который я принесла. Мы втроём обсудили воспоминания Зиновия Николаевича. Что-то в них он изменил, что-то исправил, чем-то дополнил. Эта беседа была мне необходима, так как по телефону сложно всё оговорить и уточнить. Некоторые подробности вспомнила и Нина Зиновьевна, я их тоже учла.
Возвратившись в родительский дом, я  по свежей памяти внесла в его воспоминания все те изменения и дополнения, которые услышала от Зиновия Николаевича и его дочери.
Эти снимки дома моих родителей  были  сделаны  в  марте 2017 года во время нашего очередного приезда домой:
Вид  с улицы Ленина Вид со двора
Мой муж находился в тот зимний день на районных соревнованиях по подлёдной рыбной ловле, которые проходили на Бобровичском озере. Я была одна в родном доме,  наслаждалась  его уютом, тишиной и покоем в полной мере. Растопила печку, сварила себе чёрный кофе, укутала ноги тёплым пледом и уселась напротив горящей печки.
Родные лица смотрели на меня с многочисленных фотографий, которые висят на стенах нашей гостиной. Всё напоминало мне о родителях, о сёстрах, о братьях. Невольно вспомнились прошедшие годы, детство, юность, первый год после рождения моего старшего сына Максима, который я провела вместе с родителями в Телеханах. Лица на фотографиях как будто что-то мне говорили, как будто о чём-то очень важном напоминали.  Вся обстановка родного дома возродила в моей душе многие светлые воспоминания о самых дорогих мне людях. Я невольно вспомнила, как хорошо играл на гитаре мой так рано ушедший от нас брат Павел, как прекрасно он пел многие песни Высоцкого, Розенбаума, Визбора, Галича, Окуджавы, Митяева. Его мягкий бархатный баритон пробуждал в душе самые светлые и чистые чувства…
Слушая, как за стенами родного дома воет холодный ветер, как снежинки царапают стёкла окон, как уютно потрескивают дрова в печке, наслаждаясь ни с чем несравнимым ароматным, горьковатым запахом горящей сосны и берёзы, я за несколько свободных часов написала это стихотворение, в котором выразила все чувства, которые там испытывала. Строка за строкой приходили мне в голову без малейшего труда, как будто кто-то диктовал мне, что надо писать, как будто кто-то невидимый водил моей рукой по бумаге…
Я назвала это стихотворение  строкой, которая стала его основным лейтмотивом:
 
Не продавайте родительский дом…

Не продавайте родительский дом…
Много осталось любви нашей в нём!
Детские песни, слышится смех...
Дом окрыляет, как первый успех.
 
Здесь мы оставили след на песке,
Дом принимал нас в беде и тоске,
Не прерывайте же с родиной связь,
Как ни сплелась бы судьбы вашей вязь!
 
Не продавайте родительский дом –
Годы проверили крышу на нём,
Ждали всегда нас тепло и уют,
Дом – это самый надёжный приют.
 
Не продавайте родительский дом –
Так много тепла сохранилось в нём…
Дом  принимал после горьких разлук,
Лучший  помощник и преданный друг.
 
Пела гитара у брата в руках
Оду-балладу о вольных стрелках…
Всё кануло в Лету, ушло навсегда,
Миг! Пролетели те птицы-года!
 
Не продавайте родительский дом,
Всякая мелочь знакома нам в нём.
Гвоздик любой, что им в стену был вбит,
Память о нашем отце сохранит!
 
Не продавайте родительский дом –
Не повторить то, что дорого в нём.
Синей метелью, весенним дождём
Сердце моё возвращается в дом!
 
Мамы глаза с фотографий глядят,
Русская печь - в ней все ветры гудят,
И  никогда не остынут угли  -
Этим теплом мы согреться могли.
 
Песни сверчка навевают уют,
Сказку для нас половицы споют.
Дом посылает нам сладкие сны,
После которых все мысли ясны…
 
Не продавайте родительский дом,
Ведь вечно живёт наша юность в нём.
Пусть никогда не порвётся та нить,
Всех нас сумевшая соединить!
 
Сколько бы ниток ни свилось в клубок,
Сколько бы ни было в жизни дорог,
Всех их короче – дорога домой!
Жив  дом – моя пристань, дом – якорь мой!

Не продавайте родительский дом –
Души родителей всё ещё в нём! 
Не предавайте их память и  честь,
Мы все им обязаны тем, что мы есть!

На фото сверху вниз: Мария, я, Нелли, Павел, Александр –
«наши дети», как всегда нас называли родители. Это моя «витебская фотография» из выпускного альбома.