Нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия неторопливо пробегал глазами подготовленную его помощником на имя заместителя ГКО СССР Вячеслава Молотова записку к проекту постановления СНК СССР о материальном обеспечении депортированных народов. Ещё неделю назад он планировал до праздника протолкнуть его через правительство, но, поразмышляв, решил отложить, мол, не резон портить товарищам настроение, включив накануне Первомая в победную повестку некий второстепенный вопрос о проблемах с врагами народа. «Теперь в самый раз - шумные торжества позади и можно без напряжений двигаться дальше» - рассуждал он, продолжая читать.
«Так, так, вроде ничего…» - не договорил всесильный нарком и решительно наискосок перечеркнул весь текст. И тут же, горячась, схватил телефонную трубку, но отчего-то передумал разговаривать и, что-то бурча себе под нос, вернул её на аппарат и начал писать меж печатных строк. Прежде всего, он сослался на постановление СНК СССР № 255-74 от 9 марта 1944 года «О районировании и освоении районов бывшей Чечено-Ингушской АССР», где указывалось, что изъятый у чеченцев и ингушей скот, зерно и картофель подлежит реализации среди новых хозяев бывшей республики…
Но, вспомнив поступившую к нему записку от председателя комиссии СНК Гриценко А.В., в которой было расписано, куда и кому передать собственность чеченцев и ингушей, вплоть до последней курицы, буквально воткнул ручку для письма в чернильницу, едва не поломав ее.
Эта записка лежала на его столе поверх других документов, поскольку он совсем недавно использовал при редактировании постановления по репрессированным. Скосив глаза на документ, он прочитал, что, по подсчётам комиссии Гриценко А.В. с 11 февраля 1944 года по хозяйствам и дворам в ЧИАССР, приёмке подлежало крупного рогатого скота - 209101 голова, овец и коз - 236700 голов, лошадей - 18895 голов, волов - 20783 и несметное число птицы. «Внушительные цифры, - злорадно усмехнулся Берия, - надо же, более двухсот тысяч голов крупного рогатого скота.
Богато, однако, жили эти абреки, а теперь всё их добро, как докладывают с мест, расхищают бывшие соседи. Варварски расхищают, и потому нужно срочно затребовать от тамошних товарищей, которые расхватали освобождённые от врагов народа земли, письменных объяснений о том, как они учитывают, хранят и реализуют эти богатства. Да, надо хоть чем-то обеспечить и изгнанников, чтобы не окочурились с голода и холода, а то докладывают, что мрут десятками, сотнями... Да, нужно дать им еды и заставить отработать сполна», - заключил нарком.
При этом последними словами ругал своего помощника, который при подготовке письма не учёл тонкостей кремлёвских нравов и подковёрных интриг обитателей державных кабинетов. По всему было видно, что Берия не на шутку рассердился на него за неумение в нюансах уловить смысл задания и подготовить необходимого уровня документ. Рычание наркома ничего хорошего не предвещало для автора неудачного письма.
«Здесь мало, понимаешь, знать, как грамотно изложить суть явления или отобразить на письме человеческую мысль, - сердился он, о чем свидетельствовали нет-нет да мелькающие в его бессловесной речи слова-паразиты... - Понимаешь, нужно ещё владеть техникой межстрочного отображения ненаписанного, так сказать, тонких замыслов своего патрона, чувствовать пульс бескомпромиссной борьбы на кремлёвской шахматной доске и выдавать «на-гора» готовые к употреблению в любом кабинете творения и никак иначе, понимаешь. Если же ты не можешь, тогда зачем мне такой помощник нужен? Молотова всякой писулькой не проймёшь. Он, понимаешь, должен почувствовать, что ты точно нащупал его пульс и знаешь, сколько ударов он совершает за каждую минуту.
Тогда и только тогда он будет податливым и готовым с тобой строить отношения на равных. В противном случае забьёт мозги военной тематикой, как будто в повестке проблем страны только один германский фронт. Не хочет понять, что внутренний фронт не менее важен для обеспечения безопасности государства.
Потому-то в записке, мой дорогой помощник, необходимо было тонко прописать, что проблемы депортированных народов - кровное дело и «каменнозадого заики» и они будут сопровождать его, как и меня, всю жизнь. И пусть не обижается наш незаменимый интеллектуал на своих товарищей, ведь все предыдущие постановления по этим врагам народа он визировал. Об этом ему нужно напоминать всякий раз, если хочешь быстрого решения вопроса. А вопрос необходимо двигать, я это чувствую своей шкурой. Завтра может случиться будет поздно: проснёшься, и нечем станет прикрыть наготу, появившуюся от инициатив моих так сказать, боевых заместителей - соратников.
Ну, а если ты, мой дорогой генацвале, не понимаешь этого, тогда ты уж прости меня и ступай работать в подвалы, где особо думать не надо» - рассуждал Лаврентий Павлович, продолжая работу над документом. - Конечно, Молотова нужно вернуть к мартовскому постановлению, чтобы решить вопрос о выдаче спецпереселенцам скота и продовольственного зерна, взамен отобранного у них при выселении. Иначе дела плохи, из Алма-Аты докладывают, что в степях скоро нужны будут только похоронные команды для предания земле их останков.
Нет, так не пойдёт, иначе ко всем чертям полетит легенда о пополнении трудовых ресурсов азиатских республик за счёт спецпереселенцев. Этого допустить нельзя, а значит им необходимо дать хлеба и скота, - решил он. - Постановление, конечно, не плохое, в нем предусмотрено все: от выделения леса на строительство домов до выдачи каждой семье по одной корове, в среднем по 200 килограммов живого веса. При отсутствии скота взамен можно дать овец, коз и иной живности.
Как-никак это царский подарок обнищавшим горцам. Разве кто в наше время откажется от такого добра? Нет, конечно, тем более, мои «дорогие» земляки, хлебающие нужду пригоршнями. Вон начальник ГУЛАГ Чернышев сокрушается, что получает из регионов их расселения доклады о тяжёлых последствиях эпидемии тифа среди спецпереселенцев. Смерть, смерть... Ну, а что делать, если она косит слабых и больных. Видно, не соблюдают гигиены? – злорадно хихикнул нарком. - А зря, следует потребовать от них в обязательном порядке хорошенько почиститься. При необходимости просто брать и окунать каждого в хлорпикриновый раствор с головой, но заставить выйти на работу».
Тут Берия неожиданно вспомнил и о своём разговоре с Чернышевым относительно его предыдущей записки Молотову о необходимости разрешить учиться детям спецпереселенцев в школах по месту расселения. Непонятно, с чего это начальник лагерей ни с того, ни сего проявил обеспокоенность школьными делами? Даже накачку сделал сотруднику секретариата главка, который промедлил с информацией территориальных органов внутренних дел о порядке обучения таких детей, - задался вопросом нарком и сам же ответил: - Видно, никак не может отойти от своих старых привычек командира красной дивизии и вылезти из розовых штанишек рабоче-крестьянской милиции.
Затем раздражённо продолжил: - Пора бы ему понять, что сегодня идёт не только жестокая война с фашизмом, но и бескомпромиссная классовая борьба, которая по мере развития социализма будет только обостряться. И вообще, не ясно, откуда, при всей своей занятости, он черпает время заниматься детьми и, главное, зачем ему это надо? Хорошеньким хочется быть? Мол, смотрите, какой я добрый и предусмотрительный: забочусь о подрастающем поколении. Смешно, однако, руки-то этого добряка по локоть в крови родителей этих же самых детей, - довольный своей мыслью улыбнулся Берия, а затем, поправив пенсне, задумчиво, уже голосом произнёс: - И чего тогда, в 38 году, Сталин не отдал его мне, как Ежова и других? Надо же, всех отдал, а его приказал назначить начальником по лагерям».
После этого, вновь, но, уже нервно коснувшись дужки пенсне, дал увлечь себя пульсирующей в голове мысли вперёд: - Как же быть с Исраиловым ? Никак не могут с ним справиться ни грозненские, ни грузинские товарищи.
И вообще непонятно, что там творится. Докладывают, что в горах бандитов стало больше. Откуда они там взялись? Ведь и поныне в рамках созданных в феврале секторов действуют сильно укреплённые специальными подразделениями оперативные сектора? По всему работы там ещё предостаточно. Это тебе не линия фронта, где все ясно - здесь мы, а там враг. Чтобы побеждать в таких условиях, нужен особый полководческий талант, которым вполне обладают руководители комиссариата.
К сожалению, Сталин не до конца понял это, хотя и наградил за операции на Северном Кавказе многих сотрудников высокими полководческими наградами. Но в ГКО слышишь только о Жукове и Рокоссовском. Попробовали бы они справиться с такой задачей, как в считанные часы выслать сотни тысяч людей за тридевять земель. Кишка тонка у этих маршалов на такие дела. Ничего, подождём до окончания войны, а там разберёмся, кто важнее и талантливее? Но, что касается кавказских дел, необходимо дополнительно мобилизовать местных товарищей на дальнейшее уничтожение всех находящихся в горах бандитов…».
Спустя полтора-два часа Берия уже занят был редактированием наспех составленного им приказа о мероприятиях по борьбе с остатками бандгрупп на Кавказе. Прочитав окончательный его вариант, он остался доволен своей работой и уже готов был поручить помощнику отправить документ на исполнение, но решил вначале дать отдохнуть спине, ноющей от долгого неподвижного сидения, и прилёг на стоящий в комнате отдыха диван. По телу пробежала сладкая истома и в следующее мгновение, придавленный тяжестью предыдущих бессонных ночей уснул...
И надо же такому случится, сон Берии, словно по мановению волшебной палочки, унёсся на Кавказ, промчался по отрогам знаменитого хребта, по местам былых живаний своего хозяина и медленно опустился на вершину седого Казбека. Теперь с его высоты, куда и гордый орёл не в силах долететь, он мог обозревать кипящую в низинах жизнь... Но странное дело, рядом с собой он видит души давно ушедших в мир иной людей, чьи имена и дела ещё не забыты в здешних местах. Вот душа генерала Ермолова мирно соседствует с душой имама Шамиля. Они с любопытством взирают друг на друга, изредка бросая взгляды вниз на знакомые им края. А это, должно быть, душа непокорного шейха Мансура, бывшего узника Шлиссельбургской темницы. Она безмолвна и одинока, в великой скорби пребывает она. Чуть поодаль от всех, у самого края стремнины, опираясь могучей дланью о ледяную скалу, замер, объятый состраданьем к несчастным людям, Прометей.
Сон Берии застыл в ожидании, не смея произнести слова или движением каким-нибудь выдать своё присутствие на горе. Ему непонятно было, почему он оказался здесь в этой знатной компании. И потому, охваченный тревогой, ждал, кто первым из великих заговорит и будет ли произнесённое слово обращено к нему.
«О чем они могут спросить? Да и к чему вопросы?» - изнемогал он. - Вот если бы душа Ермолова изволила о чем-нибудь спросить, то я, не медля нашёл бы, чем ответить. Я б ей сказал, что моему хозяину до твоих «великих дел» далеко, хотя признаться, и он тоже кое в чем преуспел. Твой властелин сам жёг, казнил и убивал непокорных ему горцев, а мой хозяин даёт им возможность самим от голода и болезней в бескрайних снежных степях умирать. Твоего властелина даже царь покарал безвестностью и презреньем, а моего всесильный вождь к юпитерам вознёс».
Но, вдруг, рассуждения сна прервал громовой голос титана, который вопрошал ко всем гостям седовласого Казбека: - «С чем вы, незабвенные души былых воителей, пожаловали сюда, какие заботы тяготят ваши существа? Неужели с вершины горной гряды желаете узреть плоды творений нынешних убийц? Быть может кто-то из вас хочет вызвать из тлена тела людей, в ком вы жили, творили, и пройтись по старой тропе или напиться из древнего ручья, полежать под кроной белоснежной черешни, вдохнуть аромат сирени в цвету? Скорее всего, нет! Вы и при жизни не умели этого делать, занятые войной и поиском славы. Мне жалко вас, не понявших, что я своим положением на небесах заплатил за то, чтобы человеческий род жил добротой окружённый. Вижу, не суждено такому быть, пока женщины земли не разучатся рожать детей от сатанинского отродья, подобных оставленному этим сном в далёкой столице».
Только после этих слов напуганный сон осознал, что в отличие от присутствующих на горе «теней», он только на время приходит к человеку и потому не в ответе за его дела. «Вот, если бы душа, спящего на диване, сейчас и здесь же к ответу призвана была, все могли бы убедиться, что я поистине на этой горе случайный гость, - воодушевился он. - Но, увы! Не дозволено душам смертных, хоть и великих, но смертных, призывать на свой суд спящую совесть или жалкую душу, даже ютящуюся в алчной груди наркома-властолюбца. Это божья стезя, и никому другому не доступна она. Но верно и то, что не всякая душа в человеческой личине способна осознать, что ею временное жилище - лишь шанс себе достойную загробную жизнь создать. И многие, забыв об этом, забыв о неотвратимой смерти, стремятся к земному раю в очерченных ими границах, и возвести при жизни Господню власть над людьми».
Как бы то ни было, сон был рад тому, что Прометей понимает все это.
Белым облаком зашевелилась душа Мансура и промолвила громко: - «Жизнь человека, в ком я была, пронеслась скоротечно и в битвах. Он славы не искал, в нем жажда свободы, вольности горела. И всякий раз, когда подобные Ермоловым теснили его соплеменников бытие, он вытаскивал из ножен свой кинжал и шёл в бой, не оглядываясь назад. Его путь был тернист и сложен, не раз воин-вождь на краю гибели бывал, но никогда своему народу, знамени свободы не изменял и царских милостей не признавал».
Душа Мансура на время умолкла, глядя вниз, на разорванную грудь седого Кавказа... Тяжело давались ей слова: - «Я здесь не в первый раз. Вон из-за той скалы не единожды глядела на то, как ты, божий сын, из-за человеческих страданий безмерно слезы лил. Я знаю, твоим страданьям многие века. Поверь, и мои глаза всегда в слезах. Да, в слезах, которым холод Казбека нипочём. Они падают с невидимых ресниц и, прожигая камень скал и вечный лёд, устремляются в ущелья вместе с горными потоками, бурля их, и пеня воды. Что пользы в этом? Их стон и рёв страшат лишь зверя, да одинокого отшельника, в поисках покоя сердцу и душе покинувшего равнинный дом... Убийца же хладнокровно наносит новые удары по павшей жертве.
Мне больно видеть, как по воле Зла безвинно гибнут ущелий этих поселенцы, а я лишь беспомощно взираю на их бесконечные страдания, - изрекла душа шейха и продолжила: - Ты счастлив, Прометей, тем, что тебе дано было пострадать за всех и в этом найти радость вечного бытия. Твой огонь горит в каждой сакле, согревая и излучая свет подвига твоего во имя человека. Ты это смог, и в этом величие твоё, а я жила в достойном сыне народа, который положил на алтарь свободы свою жизнь и жизни тысяч своих братьев. Он чувствовал боль соплеменников, и потому их звал на бой, а они шли за ним. Но никогда он их на порабощение других народов не вёл, ибо это было противно его существу. И потому я жила в нем в согласии с собой, веря его Богу, - сказала она, придвинувшись к самому краю стремнины.
Затем, глянув вниз, продолжила: - Великий Прометей, а видел ли ты, как дети сатаны, чей сон стоит, сейчас склонившись пред нами, твоим божественным огнём сожгли детей, женщин и стариков? И как люди проклинали тебя за то, что дал их казнителям всепожирающий огонь? Наверное, видел, как и то, когда, вырываясь из объятых пламенем тел, мимо нас на небеса неслись их души, прося Создателя жестокой кары своим палачам!
Прометей, посмотри на землю вайнахов. Ты видишь вон ту женщину, которая спряталась вместе со своими тремя маленькими детьми в берлоге медведя от людей с оружием. Это Гаева Езихат из Хайбаха. Ее дом и близких родственников сожгли. Езихат и детей спасло лишь то, что они находились на заимке. Но вряд ли беглецы долго смогут таиться от рыщущих по горам сытых военных, которые хотят лишить их теперь уже не только Родины, но и жизней. Она со своими детьми вне закона: теперь все они «бандиты». Дети устали, голодны и холод пробирает их насквозь, но они не стонут. Даже маленький Ваха молчит: он знает, что рядом ходит опасность. Она исходит отовсюду: тропы минированы, вода отравлена, случайно найденные продукты есть нельзя, а своих не осталось. В жилища заходить нельзя: там засады и смерть. Езихат обуял страх за жизнь детей. Это написано на ею некогда красивом лице. В поисках спасения она забралась в берлогу. Для неё наступили времена, когда человек с ружьём страшнее зверя.
Вон ту тропку, что на гору Ярды-корт идёт, видишь? А лежащую на ней женщину - жену Закриева Саламбека из селения Нашха, прародины вайнахов? Она мертва. Ее убили выстрелом из засады. На ее груди крохотный сынишка, он пытается найти грудь матери, чтобы утолить свой голод материнским молоком.
Еще чуть выше посмотри. Да, там, где Галанчож светит озёрной гладью. Ты видишь, как военные убивают безоружных людей. Послушай, о чем они говорят между собой, совершив великое зло. Один из них хвалится часами, которые ему добровольно отдал заколотый штыком старик Гайсултанов Изнаур, чтобы смягчить участь юноши-калеки Жабиева Демильхана и своего восьмилетнего внука Гайсултанова Умара. И ты знаешь, что палач не смягчил свой приговор! Да, их постигла та же участь: они безжалостно пригвождены к земле трёхгранными штыками. И предсмертные крики казнённых взорвали тишину «Черных гор», отчего даже холодный лес зашумел, творя над ними отходную молитву. Позже над их останками, омытыми дождями, люди поставят чурты и возведут могильные холмики. Но это будет потом, много лет спустя.
А слышишь ли, Божий сын, грохот орудий, расстреливающих в упор горные аулы, вековые башни вайнахов, чтобы память о них стереть с лица земли? Видишь ли, как надгробиями мостят дороги…?».
Понимающе кивает Прометей. Негодованием наполнены его глаза. Готовые сорваться с губ проклятия и слова брани еле удерживает он на устах. Молчат, потупив взоры, две другие души: одна, делая вид, что стесняется пролитой здесь много десятилетий тому назад моря горской и славянской крови, другая - боясь, что ей сейчас напомнят о забвении ею памяти сотен тысяч горцев, погибших под зелёными знамёнами имама.
Лишь только сон неуверенно промолвил, что он не имеет никакого отношения ко всем этим кровавым делам. Будь его воля, он не выпускал бы из своих объятий любителей попить людскую кровь и с радостью уступал своё место ангелу смерти.
Минутой позже сон наркома уже в раздумьях - будить ли его - склонился над ним. Он впервые столь внимательно разглядывал черты его лица. «Мерзок, мерзок…» - заключил сон, начав прокручивать в мозгу спящего во всех красках пережитые им на Кавказе видения. У снов такое правило, все кошмарные картины давать спящему человеку незадолго до возвращения его в мир реальных ощущений и наблюдать за метаниями души в ещё не ожившем теле. Вот, наверное, Берия встретился с гостями Казбека: уж очень ворочается он на кожаном диване, старается защититься от кого-то руками, стонет тяжко, весь вспотел... Наконец, издав страшный вопль, он проснулся и тут же вскочил на ноги.
В следующий миг в комнату вбежал охранник с пистолетом в руке и недоуменно посмотрел на наркома, стоявшего около дивана, сгорбившись и обхватив голову руками. Все это говорило о том, что его что-то сильно напугало, и он не понимает, что с ним происходит. Правда, спустя совсем непродолжительное время к нему вернулась, возможно, развлекавшаяся в царстве Аида чёрная душа, корёжа мучениями его небритое лицо. Сон же удалился из кабинета уверенный, что не скоро он решится вновь лечь и уснуть.
Еще через несколько минут Берия уже сидел за своим рабочим столом и рассматривал принесённую ему секретарём свежую почту. Он торопливо раскрыл папку с пометкой «Тер. органы». Ему не терпелось увидеть почту с Северного Кавказа. Еще вчера ему доложили, что должна быть шифртелеграмма о мерах Грозненского УНКВД по розыску Исраилова.
«Наконец-то!», - выдавил он из себя, склонившись над листом бумаги. - «Молодчина, так и надо работать. Сумел-таки заарканить этого лиса, мой ставленник, я в нем не ошибся, школа есть школа. Молодчина, наладил-таки переписку с неуловимым Исраиловым, а там, поди, и за ворот скоро возьмём...».
При всем этом Берия обратил внимание на то, что память неотступно вновь и вновь окунает его в недавно пережитое сновидение. И он ничего с этим поделать не может, как бы не старался. Видение на какое-то время буквально накладывается на читаемый им документ и увлекает за бегущими картинами пережитого страшного сна, а мысли ворохом кружатся в голове в поисках быстрого ответа на неожиданную встречу с душами страшных людей из прошлого.
«Не есть ли это намёк на то, что и мои кавказские дела, как и их «творения» станут предметом тщательного разбирательства потомками?» - мелькнуло в распираемой болью голове, но тут же внутренний голос безгласно проскрипел: - А много ли в таком случае они, умершие свободной смертью, из-за проклятий новых поколений, страдали? Ничуть нет. И что им стенания душ, когда тела и живой разум не знали боли и терзаний. Так и я готов бесчувственной душой принять любые решения потомков относительно моих сегодняшних дел, но только пусть меня не трогают современники. Конечно, Мансур в скоротечной жизни изведал от своих врагов боль и унижение сполна. Его душа помнит это, и потому свидетельствует о преступлениях своих казнителей.
Но почему так злобен Прометей? Некогда, из-за служения людям, впавший в божью немилость, так и не понял их неблагодарную сущность? Судя по его словам, он выводов не сделал, а пережитые им страдания считает за благо. Возможно, с высот своего обитания он не зрит, что люди, давно забыв его, воздвигли себе земных богов и ревностно молятся им, не зная усталости. Но все равно, что ему за дело до человеческого муравейника? Странно все это и непонятно для меня. О вечности души, что ли разговор? К чему все это, я верю лишь в себя! И здесь, на земле, я судья, как повелю, так и станет. Предо мной не устоит ни человек, ни их скопище».
При этих мыслях наркома прошиб пот, он оглянулся вокруг себя.
Нужно было убедиться, что никто из смертных не услышал его безмолвных мыслей, иначе за жизнь судьи никто и ломаного гроша не дал бы. Ибо на земле живёт и другой судья в военном френче, который может казнить его, в мгновение ока, даже не шевельнув своим знаменитым усом. Да, мысли наши ещё не читаемы» - подумал Берия, нажимая кнопку вызова помощника. - Нужно что-нибудь выпить, а то голова гудит как паровозная труба» - произнёс он, прикладывая ко лбу потную ладонь...