В нашем маленьком городе Пожарске и поныне дымит завод минеральных удобрений, на котором случилась эта удивительная история.
После развала СССР уцелевший заводишко запыхтел с буржуазным азартом и превратился в гиганта химической индустрии. Году этак в 2009 заводской профсоюз взяла в свои руки бойкая дивчина по фамилии Божок. Под ее командованием рабочая хунта завопила о демократии, правах трудящихся и добилась согласия дирекции на приватизацию ведомственного жилья. 3аметим, что в нашем городке однокомнатная квартира стоила тогда миллион рублей - 3аводские пролетарии стали миллионерами.
Вне3апно лидерша Божок исчезла. Говорили разное: вышла замуж, поступила в институт, сменила политическую ориентацию. Но дни летели и о талантливом лидере начали забывать...
* * *
Сергей Иванович Ухин был еще не старым энергичным холостяком и жил в Москве. От Сибири до Средне-русской возвышенности дымили его химические гиганты.
С утра до ночи Ухин эксплуатировал трудящихся, но ел простые щи и очень любил жареный картофель. Личные нужды Сергея Ивановича не превышали запросов среднего заводчанина, разве что он чистил зубы пастой за $200, носил костюм за шесть тысяч евро.
Сергею Ивановичу нравились женщины русского типа – румяные, приятно округлые и веселые. Он относился к ним с пониманием, но простые заводчанки были ему не по рангу. В своей среде Ухин видел лишь куртизанок с жадными глазами. Изобилие молодых, красивых самок вызывало у него, скорее, изжогу, чем трепет в сердце. Топ-модели всех сортов слишком жаждали золота, чтобы интересоваться ими всерьез. Словом, Ухин не женился, потому что был умен.
Ухин жил честно, когда позволяли обстоятельства, грешил, если другого выхода не было, в гордыне праведника не опускался до криминала, но, вопреки социальной табели о рангах, судьба отказала ему в бессмертии, предложив взамен контракт со смертельной болезнью.
Услышав от врачей приговор, Сергей Иванович не испугался, аккуратно подвел деловые итоги и вдруг понял, что жизнь прожита напрасно: нет семьи, нет потомства! Кто подхватит дело его жизни?! Да и на его могиле поплакать будет некому – именно эта мысль почему-то кольнула больнее всего. Срочно жениться и родить кровного наследника? Поздно...
Сколько женщин за долгие годы мелькнуло рядом с ним - перебирая в памяти мимолетные тени, Ухин с удивлением понял, что совсем немного, но в бреду бессонниц явилась Сергею Ивановичу лукавая мысль: а не живет ли на белом свете мальчуган, рожденный от случайной связи? Не найдется ли след давно забытой женщины, которая могла бы тайно от него родить? Он мучился целую ночь, но утром эта мысль показалась ему глупой: если никто не требует алиментов, значит, наследников у господина Ухина нет…
И все-таки неучтенное потомство, сплетаясь в бессонном бреду с периодически возникавшими болями, стала занимать в его сознании слишком много места. Вероятно, он свихнулся бы напоследок, но однажды солнечным утром...
...Солнечным утром в кабинет Сергея Ивановича вошел интеллигентный мужчина в сером костюме, скромный и ласковый, как домашний кот – адвокат Константин Михайлович, умнейшая голова и приятель со школьных лет.
- Здравствуй, Костя! - сказал Ухин, через стол протягивая руку. - Садись! С чем пришел?
Адвокат Кашин, старый пройдоха и верный друг, обычно трусил под веселым взглядом Ухина, но в это утро глядел загадочно. Опустившись в кожаное кресло, Костя забросил лакированную пятку на костлявое колено и сказал:
- Нашел! - он взялся за портфель, взвизгнул молнией и достал конверт. - Вот она. Это твоя дочь.
У Сергея Ивановича задрожали руки. Он разорвал конверт, забыв о ножницах. В одно мгновение исчезли биржевые цунами, угроза забастовок на крупнейшем предприятии, донесения врачей о битве с болезнью - все растаяло, как дым на солнце.
Листок в клетку оказался исповедью некой дамы, члена КПСС с 1980 года. Весьма трогательно дама сообщала о кончине Елены Васильевны Смирновой, с восторгом отзывалась о достоинствах покойной подруги и с полной откровенностью - об умственных способностях Сергея Ухина, отказавшегося от такого сокровища, каким была Леночка Смирнова. Не стесняясь в выражениях, подруга Леночки изложила все, что может сказать о любви матерый коммунист матерому капиталисту.
В заключение подруга сообщала, что ровно двадцать пять лет назад Ухин стал отцом девочки Влады. Дочь унаследовала от матери светлую красоту, ясный ум и доброе сердце. "Она как яблочко, красное с одного бока и зеленое - с другого", - писала подруга. На что она намекала, Ухин не понял. Зато обрадовался, узнав, что Владочка только что окончила инженерно-экономическую академию и собирается поступить на завод. В конце письма был адрес. Папаша может списаться с дочерью, и, кстати, позаботиться о двоих ребятишках, которых достойная дочь своей матери то ли усыновила из сострадания, то ли взяла на временный постой у какой-то бедняжки - этого отправительница письма не знала.
Ухин вспомнил свою юность и девушку, двадцать пять лет назад не сошедшуюся с ним в политических взглядах на перестройку. В памяти возникла уютная нора (три на четыре) в коммунальных катакомбах, где он прожил с ней два счастливых года. Леночка Смирнова любила Сережку Ухина преданно и горячо, как свою коммунистическую партию и, уходя от него навсегда, вложила фотографию будущего капиталиста Ухина в свой партийный билет.
Отцовское чувство освежило усталую грудь Ухина. Он ощутил себя счастливым Зевсом, отыскавшим в пустынных горах свое дитя, рожденное от него непутевой нимфой. Ухин поднял глаза на Кашина, замершего в кресле. Триумфатор Кашин улыбался, лениво греясь на солнце.
* * *
Белый самолет Аэрофлота возник из облаков, радостно рыча, выпустил шасси над посадочной полосой Шереметьева, коснулся земли, пробежал по бетону и, наконец, замер. В окружении охраны, секретарши и врача Ухин стоял подле узкого прохода, отпускающего пассажиров на волю. Врач переминался с ноги на ногу, озабоченно посматривая то на Ухина, то на часы, и бормотал о сквозняках, инфекции и дополнительной нагрузке на сердце. Ухин ждал молча.
Мелькали лица, улыбки, очки, шляпы и - вдруг из людского потока выступила златокудрая девушка. Левой рукой она волокла сумку на колесиках, а правой держала за шкирку двойняшек лет семи, с хулиганскими мордашками.
Ухин узнал в ней дочь: вылитая Леночка Смирнова! Те же светлые волосы, безупречный носик, отлитый по материнскому образцу, ямочка на подбородке и в смелых глазах - любовь к человечеству. Ухин с грустью подумал, что подруга жены была права, обозвав его дураком. Между тем, девушка достала носовой платок и чихнула, а дети, почуяв свободу, рванули в сторону киоска с кока-колой и жвачкой.
Девушка сдвинула брови, отыскивая отца, ее взгляд остановился на открытом, приятном лице Ухина. Дочь узнала его и улыбнулась так радостно, что Ухин, честно говоря, боявшийся этой встречи, растаял, как молодой отец, которому вручили теплый пакет с первенцем.
Не смущаясь, дочь обняла Ухина за шею, поцеловала в щеку.
- Здравствуй, папа! - сказала девушка просто.
Ухин сказал:
- Здравствуй, дочь! Куда это сбежали твои дети?
Влада оглянулась, ахнула, и тут же охранники кинулись ловить кудрявых двойняшек, уехавших на тележке с багажом. Беглецов схватили. Все засмеялись.
- Познакомься, папа, это мои подруги, - сказала Влада. – Можно, они поживут пока у нас, ты не возражаешь?
- Разумеется! Твои подруги могут жить у нас, сколько захотят! – вежливо ответил Ухин.
Ухин только сейчас приметил немного в стороне сплоченную группу девушек. У каждой на плече или у ноги была большая сумка с вещами: видимо, дочь была уверена в гостеприимстве отцовского дома, и весь многочисленный цветник улыбался ему.
- Очень приятно! - сказал Ухин, удивленный.
Девушки оживились. Дочь начала представлять каждую - Ухин вежливо пожимал девичьи пальчики. Церемония напомнила ему игру старого льва с котятами. Краем глаза Ухин видел ошалелую секретаршу, пытавшуюся записать имена всех гостей шефа.
В заключение Ухин выслушал короткий рассказ о том, что близнецы – «дети одной очень хорошей женщины-товарища» (временно находящейся в клинике на лечении от наркомании), удивился, но тут же смекнул, что скоро выборы в Госдуму, поэтому занятия дочери благотворительностью следует поощрять.
У выхода из вокзала Ухина ждал его автомобиль. Но секретарша подсуетилась, и спустя минуту кавалькада такси распахнула дверцы. Девушки, отталкивая услужливую охрану, запихнули в багажники свои сумки. Семейство Ухиных направило колеса автомобилей к родному дому: дорога домой - сладчайший в жизни путь.
Торжественный завтрак был накрыт в парадной гостиной, где Ухин обыкновенно принимал депутатов, политиков и влиятельных людей, но девиц не было: оперативно перекусив на граунд-фло с обслуживающим персоналом, они ускакали на экскурсию по Москве. Близнецов взяла в плен гувернантка. Из дальних комнат слышались визг, стрельба и грохот игровых приставок.
Дочь сидела напротив отца, не сводившего с нее глаз. Белая блузка открывала стройную шею с дешевой золотой цепочкой, на тонком запястье блестел немудреный браслет. Ухин усмехнулся.
- У тебя красивый дом, папа, - сказала Влада. – Это Ломоносовский фарфор?
Она поднесла к глазам свою чашку, разглядывая ручную роспись драгоценного авторского фарфора.
- Не совсем, - сознался Ухин. - Все это твое, детка! И дом и все, что ты видишь. В Испании у меня есть уютное поместье. Море, солнце, тишина и апельсины...
- Тебе нравится Испания?
- Сказать по правде, редко там бываю: некогда. А хочешь, купим романтический замок где-нибудь во Франции?
- У меня есть жилье, - сказала дочь мягко, словно боясь обидеть отца отказом. - Хорошая комната в Пскове, и дом в деревне - лес, река.
- Неужели? - Ухин вежливо рассмеялся, сделал знак горничной, прислуживающей за столом, налить кофе и подумал с одобрением, что мать воспитала девочку в умеренности и скромности - это хорошо. - Поговорим о твоем будущем, Владочка! Ты получила диплом инженера-экономиста, и я возьму тебя в дело.
- Вот об этом я и хотела поговорить с тобой, папа.
Ухин удивился. Уже два часа подряд он удивлялся, и это состояние его радовало. Ухин вспомнил рассуждения одного демократа от психологии о том, что настоящий аристократ получается лишь в третьем поколении. Чушь собачья! А вот же сидит напротив него чудесная девушка, образованная, красивая, и, ни разу не ошибившись в выборе столовых приборов, толкует о концентрации капиталов, о распределении сверхприбылей и участии пролетариата в производстве материальных благ.
Ухин слушал дочь, с удовольствием отмечая, как она уверенно «держит спину», любовался прелестным овалом лица с ямочкой на подбородке, властным голосом дочери, и отцовская гордость вытесняла из мыслей о будущем слово «смерть».
- Управление производством, - сказал Ухин, - требует не только знаний. Нужен твердый характер. Заставить человека работать непросто, еще труднее - заставить работать хорошо.
Ухин положил в рот кусочек отварной телятины, вспоминая влиятельных людей своего круга и их сыновей - увы! Найти жениха, достойного его девочки, будет непросто. Он щелкнул пальцами, подзывая горничную с кофейником.
- Позволь заметить, папа, - вдруг сказала Влада, - щелчком пальцев через плечо подзывали прислугу американские нувориши начала ХХ века, потомки пиратов и нефтяных Рокфеллеров. Домашние работницы – это наемные служащие, и обращаться к ним мы должны с уважением.
Ухин отметил "мы" в монологе дочери, а кофейная струя, льющаяся из рук горничной, вдруг задрожала, едва не перехлестнув через край чашки. Горничная за его спиной шмыгнула носом и замерла.
- Анжелочка! - Ухин слегка обернулся к горничной и спросил:
- Тебе нравится работать у меня? Я тебя хоть раз обидел?
Горничная, по случаю приезда нового члена семьи наряженная в маленькое черное платье и кружевной кокошник, покраснела и затрясла головой.
- Нет, Сергей Иваныч, мне у вас очень хорошо. И платите вы прилично, и все вас так любят, так любят!..
Ухин метнул в нее взгляд, и горничная заткнулась.
- Спасибо, Анжела, спасибо, папа! - Дочь произнесла имя горничной на итальянский манер, с ударением на первом слоге, отложила салфетку. - Если ты не возражаешь, папа, я бы хотела сходить в Мавзолей Ленина.
- Куда?!.. Ах, конечно, сходи. Там, кажется, ремонт... Но к часу дня, пожалуйста, будь дома. Приедут дизайнеры, кутюрье - словом, мастера женской красоты. Если захочешь сделать шоппинг - вот карты. Все для тебя, детка! А вечером я приглашаю тебя в Большой театр.
Ухин наслаждался вниманием дочери.
- К сожалению, мне пора! - наконец произнес он и встал из-за стола (сильно ныло в боку). - У меня дела, да и тебе надо ехать. До вечера!
- До свиданья, папочка! - Влада обошла вокруг стола и грациозно поцеловала Ухина в щеку, как ему показалось, нежнее, чем в аэропорту.
* * *
Семейство Ухиных, за одни сутки выросшее вдвое, ужинало запросто, в столовой. Подруги Влады были одеты демократично, и охранники на этажах и в холле каменели при виде обтянутых рваными джинсами попок, топиков на лямках и девичьих брюшек с младенчески розовыми пупками - лето стояло жаркое.
За столом настороженность растаяла в обаянии Ухина и роскошном меню (заурядный рыбный четверг, по мнению хозяина). Девушки с аппетитом ели, говорили и смеялись, не обращая внимания на привычный Ухину этикет. Оказалось, весь студенческий коллектив катается на лыжах по псковским лесам и плавает в реке. Ухин с удовольствием поддержал бы разговор, но кроме альпийских курортов и дайвинга на Багамах, ничего подходящего вспомнить не мог. Он вдруг подумал, с каким наслаждением живут эти веселые нищие, сколько в них огня и радости. Впервые за день вспомнил о своем скором уходе и вздохнул.
Дочь поймала его взгляд и о чем-то догадалась. Ее встревоженные глаза задали вопрос, Ухин в ответ улыбнулся, а дочь все спрашивала - безмолвно и настойчиво.
- Папа, тебе нехорошо? - вдруг услышал он нежный голосок.
- Сергей Иванович, вы так побледнели! - воскликнула его визави в оранжевой футболке и кепке на рыжих вихрах. - Вам плохо с сердцем?
Девчонки повскакали из-за стола, мгновенно окружили Ухина. Оттолкнув охранников и прислугу, подхватили его под руки и увели в соседнюю комнату - курительную. Уложили на диван. Ухину было стыдно своей слабости, но боль не отпускала. Он едва сдерживал стон.
Дочь мгновенно взяла командование на себя:
- Врача! Открыть окно! Уходите! Все!
Девушки мотыльками вылетели из комнаты.
Ухин потерял сознание.
Наутро Сергей Иванович почувствовал себя лучше, но встать с постели не смог. Похоже, отбытие в мир иной произойдет раньше, чем он предполагал.
Сводки с производства его уже не волновали. Он думал о дочери. Милая, глупая, славная девочка! Как она заботится обо всех! Ни слова о шубах, украшениях, автомобилях. Это было Ухину непривычно: последние двадцать лет его окружали роскошные алчные стервы. Необходимо так распорядиться капиталами, чтобы оградить девочку от проходимцев и ловцов богатых невест. Жаль, что девочка останется один на один с профсоюзом. Научить ее работе с людьми низшего класса отец уже не успеет. Вся надежда на опытного адвоката и друга Костю Кашина, слабовольного, но дьявольски хитрого и преданного друга.
Около полудня явился Кашин.
- Думай, Костя, думай! - рычал Ухин, держась за ноющий бок, боль возвращалась, но снова вызывать врача, делать укол, после которого спишь несколько часов, значит терять время. - Надо так составить завещание, чтобы Влада распоряжалась только процентами с капитала. Пусть денег будет меньше, зато я спасу ее от брачных аферистов.
Сергей Иванович смотрел на круглую физиономию Кашина, ощущая могучее дуновение электронов под его лысеющим черепом. Костя сказал:
- В министерстве сельского хозяйства переполох - узнали о твоей болезни. На бирже ожидают панику, твои акции в неустойчивом состоянии. Совет директоров "Агросервиса" экстренно заседает, представитель "Земельного банка" Белоруссии вылетел из Москвы в Ростов с секретным заданием. Твои поставщики глотают транквилизаторы, а клиенты закидали совет директоров телеграммами.
Костя закончил тираду и вытер лоб платком. Ухин понял, что адвокат сказал не все и не главное. Что-то его сильно беспокоит.
- Ты приказал разместить бумаги? - спросил Ухин.
- Разумеется! - кивнул Костя. - К сожалению, твои партнеры против. Нужно собрать акционеров, думаю, мы сумеем добиться кворума, и тогда...
- Что стряслось, Костя? Что ты ходишь, как кот ученый по канату? Выкладывай!
- Понимаешь, Сережа... - ласково начал Кашин, - фамилия твоей жены была Ухина?
- Нет, Смирнова. Мы не были расписаны. И что дальше?
- А ведь фамилия Влады вовсе не Смирнова.
- Какое это имеет значение? Ее мать была замужем за каким-то партайгеноссе. Постой-ка, неужели ты думаешь, что Влада не моя дочь?!
Ухин похолодел.
- Нет, нет, Влада - твой ребенок! Экспертиза подтвердила – 99%.
Костя извлек из кейса аккуратную папку, оттягивая время, опустил лицо в бумаги, зашуршал.
- Тогда в чем же дело? Говори, черт!
- Понимаешь, Сережа, - в Костиных глазах запрыгали веселые чертики, - дело в том, что полное имя Влады - Владилена.
- Неужели? Как-то я упустил из виду... Ну, и что?
- А фамилия твоей дочурки - Божок.
- Разве? Ну, и что?
- А ведь вредная профсоюзная девка с завода из города Пожарска - помнишь? - которую мы спровадили учиться пять лет назад, тоже Божок. Владилена Божок.
- Однофамилица. Ну, и что дальше?
- Сережа, ты только не волнуйся! Твоя дочь и этот чертов профсоюзный лидер Божок - одно и то же лицо.
Ухин молчал. Кашин оценил его самообладание и сказал:
- Совсем юной чертовкой (ох! Прости!) твоя дочурка сколотила заводскую голь-шмоль в мощный профсоюз. Это она выводила солидных мужиков и баб на демонстрации. Это она организовала мощнейшую стачку - и, надо сказать, умно и ловко! Не подвела людей под карающую лапу закона. Полиция бдила, но не было ни одного ареста. Пять лет назад мы подсуетились и протолкнули ее в инженерно-экономическую академию, на дневное бесплатное отделение, думали, что избавились от нее навсегда. Но она получила диплом, приехала к родному папе и...
Костя смаковал слова, причмокивая губами, словно ему было вкусно любоваться оторопью Ухина.
- Сережа, - наконец закончил он, - мне звонили из администрации Пожарска - мэр в ужасе, рабочие уже пронюхали, вспомнили свою Жанну Д"Арк и волнуются. Под окнами заводоуправления с утра стоят пикеты, в городе транспаранты и красные флаги. Что будем делать?
Ухин захохотал, дергаясь под одеялом, всхлипывая и постанывая. Отсмеявшись, сказал:
- Молодец, девчонка! Моя порода! Сталь! Кремень! Но почему она мне ничего не сказала?
- Разве?.. Не ты ли все утро в день приезда слушал ее рассуждения о роли рабочего класса в борьбе с буржуазией? Да ладно, не серчай! Я шучу. Просто она не хотела тревожить старого больного отца. Она добрая. Не огорчайся, Серега! Не ты первый, не ты последний получил красное яблочко от своей зеленой яблоньки. Отец террористки Софьи Перовской тоже, например, был генерал-губернатором...