"Глава 6. Завершение алмаза – Звездная мастерская в сердце Юпитера" из произведения "Свидание с Евой или договор о тех, кто вспомнил своё имя"
Есть на свете художник,
Которому дом
Стал его полотном,
Не написан, а сложен
Из тысяч цветов –
Созидательных слов,
Содержащих любовь,
Зажигающих звезды.
Пленят разум мелодии
Туч грозовых,
Пробуждают небесные трубы –
Песнь за песней
О сладкой и вечной любви
Безустанно
Ложится на струны.
Здесь река постепенно переходила в широкое озеро под сводами большого просторного зала, на стенах которого среди зеленых листьев висели живописные картины.
Я смотрел на них, и во мне возникало странное чувство сопричастности с изображенными на них событиями.
Лист остановился, уткнувшись своим острым краем в берег, и, снова перекинув ткань через плечо, я поднял едва дышащего человека себе на спину и перешел на твердую землю. Вода была настолько чистой, что, зачерпнув горсть, я поднес ее к своим высохшим губам и сделал небольшой глоток.
– Ну что, нравится искусство? – произнес кто-то со стороны.
Я обернулся и увидел, как этот некто спрыгнул со стоящей неподалеку колонны.
– Разрешите представиться, я – свободный художник! – при этом он, громко ударяя по полу скрученной тростью, подошел совсем близко и снял с головы высокую шляпу в знак приветствия.
– Как вы меня испугали своим внезапным появлением, – отвечал я, глубоко вздыхая. – Приятно познакомиться, а я…
– И вы – художник, как я посмотрю! – воскликнул он, улыбаясь и демонстративно проводя рукой по залу.
Эти картины были так мне знакомы, что на мгновение я почувствовал себя неловко.
– Полотно, как и женщина, обладает колоссальной силой: всё, что мы ей даем, она приумножает. Ну, вот, – продолжал он, доставая из кармана чистую кисть и небольшую баночку, в которой аккуратно были сложены упаковки с красками. – Теперь в ваших руках нет ничего лишнего. Пишите дальше!
– И что мне это будет стоить?
– Любое дело стоит времени.
Я протянул руку для того, чтобы взять их, и снова задал вопрос: «А чего стоит время?»
Он достал из кармана платок и убрал пыль на одной из небольших картин рядом с нами. После этого он три раза ударил по земле тростью, и из неё с гулом вырос высокий столб льда. Затем он снова три раза ударил, и рядом появился цветущий куст с языками пламени.
– Человек, словно дождь. Бывает, что его ждут, а иногда искренне желают, чтобы он ушел. Как и дождь, он проходит по улицам, обязательно что-нибудь после себя да оставляя: случается, что стихийное бедствие, а порою дивный сад, но, хотя, может и всего несколько ярких цветов, которые вскоре начинают увядать, знаешь, есть и такой, что оставляет только промокшую обувь тех, кто под него попал, – ответил он, наклонившись и, в очередной раз, сняв с головы шляпу.
Я еще раз посмотрел на стены зала:
– Все эти картины… Я могу их переписать?
– Их краски уже застыли, однако, движение на них никогда не прекращалось. Блажен тот, кто именно такими их и видит, – говорил он, широко улыбаясь. – Сразу ничего не исчезает, а постепенно, когда его перестают питать. Так что остается только набраться терпения и сил, чтобы писать новую и этим заполнить время… Хотя дальновиднее было бы сказать, что надо верно, по совести, заполнить свой цикл, и раскрыть те стороны, которые будут необходимы далее, после его окончания, там, частью чего этот цикл является. В общем, беречь и ухаживать за ростками плодовых древ, а не за сорняками.
Все кажется порою сложным,
Витиеватым, без причин.
Живут и пишут жизнь художники,
Забыв значение картин.
Когда приходит вдохновенный,
Сверхчеловеческой природы,
Сам светлый дух в сердца и головы,
Он места не находит в них…
Столь чистый, необыкновенный.
– Что ж, я попробую, – продолжая рассматривать полотна, сказал я.
– Только не стоит забывать, что идя по тропе, мы бросаем семена в землю, но остановить дождь нам не под силу. Зерна прорастают тише, чем звучат крылья порхающей бабочки, а шум листвы составляет симфонию целого леса. Поэтому, сказать ложь гораздо легче, чем суметь ее потом исправить. Да, и поосторожнее с красками, так как леса горят значительно быстрее того времени, которое ушло на их рост. И не остаётся после пожаров ничего, кроме золы. В общем, мастерская там, и в ней ваше время, – сказал он, указывая на небольшую дверь в конце зала.
Я начал идти, как вдруг он произнес:
– Подожди, а, его ты с собой возьмешь?
– Я не оставил его одного, потому что он больше не мог идти. А в пустыне он бы сгорел под палящим солнцем. Так как сам судить его я не берусь, ибо не вижу начала и конца, а только предполагаю обо всём, то несу его туда, где видят всю картину целиком и действительно знают, как следует поступать.
– Это в твоих силах не осудить его, но только я вижу, что не в твоих силах донести его до истинного суда: у вас разное время. Оставь его здесь, чтобы он трудился над собой, уменьшая идущую на него волну и летящий обратно камень, и таким образом он будет спасен, ведь сам то ты их не видишь, а потому и не остановишь. Здесь есть все, что ему надо: вода, пища и возможность проявить себя. А чем дольше ты его несешь, тем меньше силы будет в его ногах, и он совсем ослабеет, да и ты тоже. Переживать незачем, ты ведь пил здесь воду, она чиста.
– Всё же я не стану его оставлять, пока он так слаб, ибо уподоблюсь ему. И тем более я дал слово донести его до суда.
– Что ж, наверное, ты не слышишь меня. Если не хочешь оставить тень земле, от которой солнце находится достаточно далеко, чтобы не сжечь эту тень, но достаточно близко, чтобы тень вбирала в себя солнечный свет и обретала светлую природу, тогда, я думаю, нам ещё предстоит встретиться. Ну, а раз ты так долго его нес, то хотя бы посмотри, кто он есть на самом деле.
Он коснулся моего спутника своей тростью, после чего тот превратился в осла. У него была короткая жёсткая грива, а шерсть переливалась разными цветами.
– Что с ним?! – воскликнул я, опешив от происходящего.
– Ну, сосуд должен соответствовать содержанию. Его время закончилось, а цикл продолжается. У него была возможность себя проявить, и вот, как видишь, он был обычным ослом, а стал сказочным. Ну, давай, неси его, куда ты там собирался.
Я подошёл к животному и попытался сдвинуть его с места, но он упёрто стоял на своём, при этом попытавшись съесть кисточку для картины, которую я держал в руках.
– Я его не подниму. Что мне делать? – с недоумением сказал я.
– Брать ношу по себе, – ответил он, улыбнувшись. – Ну же, посмотри, у тебя обе руки заняты: в них кисть и краски. Что ещё ты хочешь попытаться взять?
– Так мне что, идти без него?
– Попробуй с ним, если сдвинешь с места, но, надеюсь, ты уже убедился, что без его собственного желания это невозможно. Послушай, пусть ты даже этого ещё не видишь, как семя, пробиваясь сквозь почву, ещё не видит себя древом, у тебя, как и у семени, уже всё есть. Главное, не прекращай расти, чтобы раскрывать всё это.
Затем он кивнул головой, одевая обратно свою шляпу, и я, кивнув ему в ответ, начал двигаться в направлении двери.
Я шёл прямо по коридору, пока совершенно внезапно во мне не возникло странное и очень волнительное чувство.
Обернувшись, я увидел пол, усеянный разными предметами, и развешенные на стенах, заключенные в массивные рамы полотна. Постояв некоторое время на месте, я продолжил было идти дальше, однако, это чувство не оставляло, и я вновь обернулся. Мой взгляд не отходил от висящей вдали картины, куда хотели попасть возникающие у меня в животе бабочки. Я начал подходить ближе, но ее по-прежнему не было видно, пока я не встал прямо перед ней. Она была значительной величины, с едва ли различимым из-под толстого слоя пыли и паутины изображением бесчисленного множества цветов. Розовые, с белыми узорами, они казались мне самым нежным и утонченным, что я когда-либо видел.
Делая едва ли заметные шаги в направлении картины, я вытянул свою руку:
мне хотелось приоткрыть занавес из этих цветов, словно за ними был кто-то ещё – тот, кто, не отрываясь, смотрел на меня с другой стороны, привлекая своей таинственностью.
И, чем ближе я подходил, тем сильнее ощущал, что за цветами кто-то есть.
Будучи совсем близко, я попытался убрать скопившийся на полотне слой пыли, чтобы заглянуть еще глубже, но под ним моя рука прикоснулась к настоящим цветам, и они зашевелились от моего прикосновения. За ними показался чей-то взгляд, и, испугавшись, я попытался отойти, однако, сильный аромат настолько вскружил мне голову, что, продолжая скользить рукой по гладким лепесткам, я оказался внутри нее.
Вот ответ на вопрос:
Слышишь музыку, друг?
В ней течет твоя кровь,
И в ней тот самый дух.
Ты ее написал, и она не уйдет
Ни на шаг, чтоб ты знал.
Потому что ее
Нет самой по себе.
Без нее ты – лишь холст.