«Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и подумали, что их отец где-нибудь тут же, недалеко. А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево».
– Йоханнес, ты не слушаешь! Если будешь вертеться, я не стану читать.
Я делаю строгое лицо и демонстративно захлопываю книгу, заложив всё же травинку на нужной странице. Йоханнес, мой любимый маленький братишка. Непоседливый и любознательный, как все мальчишки его возраста. Вот и сейчас, пока я читала вслух, он, подставил палец на пути деловито спешащего по лужайке муравья. Залезая на палец, муравей, конечно, не ожидал, что в ту же секунду совершит на нем полёт на головокружительную высоту и окажется прямо перед носом Йоханнеса.
– А когда они уже придут к дому старой ведьмы? А он правда из пряника, Маргарет? Честно? А ведьма страшная? – муравей, после тщательного рассмотрения, аккуратно водружается на то же место, откуда взлетел.
Ведьма. Нет, надо выбросить эту ерунду из головы. Каждый раз, когда мы с братом гуляем в нашем прекрасном ухоженном саду, полном цветов и поющих птиц, я вижу в окне мансарды родительского дома безобразное лицо ведьмы. Мне не удаётся его рассмотреть – стекло отражает яркое голубое небо и плывущие белые облака, но я чувствую на себе её неотрывный взгляд. И слышу заунывную мелодию старой игрушечной шарманки.
По разным странам я бродил
И мой сурок со мною,
И весел я, и счастлив был,
И мой сурок со мною!
Царапающие звуки становятся то громче, то исчезают, растворяясь в пении птиц, но всегда возвращаются, сводя с ума, сжимая сердце холодными пальцами необъяснимого ужаса. Нет, не смотреть, не слушать!
– Йоханнес, милый, давай споём что-нибудь, а?
Брат задумывается на секунду, потом кивает согласно. И я слышу, как он, сначала тихо-тихо, а потом всё увереннее поёт. Волна липкого страха сковывает моё дыхание.
Из края в край вперед иду,
Сурок всегда со мною,
Под вечер кров себе найду,
Сурок всегда со мною.
Взгляд брата стекленеет, он уже не смотрит на меня. Его и так бледное личико становится совсем белым.
– Йоханнес, прекрати! Перестань сейчас же!
Скорей бы уже вернулись родители. Как долго их нет!
Йоханнес замолкает, его глаза становятся удивленными и обиженными.
– Что прекратить, Маргарет?
Я его крепко обнимаю, потому что малыш готов расплакаться. Зато от моего крика он – снова он. Я очень боюсь таких моментов, когда мне кажется, что мой братишка исчез, а на его месте возникло чужое и незнакомое существо.
Треньканье шарманки на время удаляется, но в следующий момент появляется вновь. Старческое лицо за стеклом то размывается в бледное пятно, то обретает человеческие черты.
Я знаю, в доме никого. Родители, как всегда, уехали утром на машине по делам, а Агнес, наша няня… Почему я не могу вспомнить, где Агнес? Почему её нет с нами? Может быть тоже уехала по делам? Наверное. Я должна выяснить наконец, откуда звучит эта мёртвая музыка, кто смотрит на нас неотрывно из окна. Я не боюсь. Прямо сейчас. Отдаю книгу брату и иду к дому. Дверь… Странно, всегда закрытая дубовая входная дверь сейчас приоткрыта. Скорей, пока не улетучилась моя решимость, пока не растворилась в поднимающемся из самых тёмных уголков души страхе.
Взлетаю по лестнице на второй этаж. Дверь в комнату Агнес тоже открыта. Кресло с высокой спинкой у окна. Музыка оглушает, не оставляя места для мыслей, сводя с ума.
Мы здесь пробудем до утра,
И мой сурок со мною.
А завтра снова в путь пора,
Сурок всегда со мною.
Я вижу только её затылок. Клок неопрятных седых волос. Вижу лежащие на пледе сухие, костлявые руки, а в них зелёная в розовый цветочек жестяная шарманка. Какие невыносимые звуки. Я нашла тебя, ведьма.
Старуха медленно поворачивает голову. Она улыбается.
– Гретель, дорогая моя, наконец-то ты пришла за мной. Я столько лет тебя ждала. Не печалься. Я готова. Давно готова. Забери меня к себе.
Боже, это же Агнес. Её голос, её улыбка. Но как это возможно? Наша Агнес молодая и красивая. Что с ней стало?
Я подхожу и беру её протянутую тонкую руку в свои ладони. По лицу Агнес катятся слёзы, но она счастливо улыбается. Я жду пока её рука остынет, станет такой же холодной и мёртвой, как мои пальцы. Тишина, блаженная тишина окутывает старый дом, накрывает невидимым ватным одеялом сад. Агнес улыбается мне.
***
Полицию вызвали обеспокоенные непривычной тишиной жильцы дома напротив. Пожилая пара. Когда взломали тяжёлую входную дверь и поднялись в мансарду, всё было уже кончено. Агнес полулежала в кресле, придвинутом к самому окну. Её мёртвые глаза продолжали смотреть в сад, давным-давно заросший крапивой и колючим кустарником, а на острых старческих коленках, проступающих даже сквозь ткань толстого клетчатого пледа, лежала детская шарманка.
– Да, это она, Сумасшедшая Агнес. Простите, герр комиссар, но мы все её так звали. Упокой Господь её бедную душу.
Она служила няней у хозяев этого дома. Только это давно было. Лет тридцать прошло, как вся семья погибла в автокатастрофе. Да, Ганс? Помню, как это известие нас всех потрясло. Отец, мать, и двое детей – Маргарет и Йоханнес. Мы их звали Гензель и Гретель*. Маргарет было пятнадцать, а маленькому Йоханнесу всего восемь. Никто не выжил. Только Маргарет ещё боролась, но через три дня умерла в госпитале. Это было так ужасно. Так ужасно. Простите. Ганс, дорогой, дай мне салфетку.
Так и осталась тут жить. Наследников не нашлось. Считаю, это справедливо было. Она жила в семье с самого рождения Маргарет. Агнес так любила малышей! Порой казалось, что больше их родной матери. Неудивительно, что умом тронулась.
– Как вы говорите, герр комиссар? А, да, одна с тех пор жила. Почти ни с кем и не общалась. Только сидела у этого окна и крутила свою шарманку целыми днями. Уверяла, что пока звучит музыка, дети живы и она видит, как они играют в саду. Поначалу, конечно, нас с Гансом раздражало это треньканье бесконечное, не скрою. Мы же тут напротив живём, всё слышно. Да и сад уж сколько лет в ужасном состоянии, все сорняки к нам лезут. Но мы не в претензии. Жаль было бедняжку Агнес. Так-то она совсем безобидная была. Тихая. Она и умерла так же. Тихо и с улыбкой. Видите, герр комиссар, она улыбается. Простите. Ганс, дорогой, дай еще одну салфетку.
*Гензель и Гретель – уменьшительно-ласкательные имена от Йоханнес и Маргарет (нем.)