В небольшую полукруглую комнату сквозь неплотно прикрытую занавеску пробивался лунный свет. Огонь в камине медленно угасал, последние угольки то разгорались ярче, то становились темнее. В неярких красных отсветах тускло поблескивали серебристые занавеси на трех больших окнах, уходящих в темноту, лишенную лунного света. Справа от крайнего из окон еще можно было различить шкаф. В следующую минуту огонь разгорелся ярче и осветил стол с искусной резьбой, в виде таинственных знаков по краю столешницы, на нем подсвечник с семью погасшими свечами и несколько книг в старинных кожаных переплетах. Рядом отсчитывали время большие песочные часы в полторы пяди высотой. Но глядя на них, казалось, что время замерло. В верхней чаше часов осталось совсем немного песчинок, они светились мягким холодным светом.
В кресле у камина, закрыв глаза, сидел хозяин. Одет он был просто, в легкие брюки и длинную рубашку из некрашеной материи, мягкие туфли без каких-либо узоров или пряжек. На вешалке возле двери висел тонкий шерстяной плащ. Светло-русые волосы волнами доходили до плеч, короткая борода скрывала едва заметную улыбку. Казалось, что он просто задремал у камина, но глаза выражали глубокую работу сознания. Все черты его лица несли в себе строгие законы красоты и гармонии, а в выражении угадывалась душа, чистая и спокойная, как поверхность горного озера.
В часах упала песчинка. От ее падения в пространстве разлился прозрачный звон, как будто ударили в небольшой колокол. И тишина отозвалась на этот звук. Хозяин открыл глаза, и некоторое время смотрел перед собой, возвращаясь откуда-то издалека. Потом перевел взгляд на часы, подошел к среднему из трех окон, отодвинул в сторону занавесь и вгляделся в темноту.
- Вернулся, - наконец сказал он, осторожно занавесил окно и бросил взгляд на часы.
Чуть слышно скрипнула входная дверь, впустив в комнату ночную свежесть, окрашенную миллионами лесных цветов. Хозяин вышел на улицу и прошел за дом. Стены составляла добротная кладка из хорошо обработанного белого камня, выглаженного до блеска. Дом имел овальное основание и маленькую круглую башню. Белые блоки были идеально подогнаны друг к другу, а их поверхность не одну сотню лет шлифовали ветер и дождь. Две ступени основания отделяли стены от грунта. Набрав охапку хвороста и уже вернувшись к двери, хозяин оглянулся на лес. Сначала тишину не нарушали никакие звуки, но потом из-за деревьев послышался шорох травы и хруст веток. Хозяин остановился, смотря в ту сторону. Его глаза не выражали ни тени тревоги. Вряд ли отшельнику, живущему без замков на двери и ограды вокруг дома, было о чем беспокоиться. Скоро среди деревьев мелькнуло что-то белое. Послышалось встревоженное ржание, и из леса выбежала испуганная лошадь. Внезапно оказавшись на открытом пространстве, она замерла, оглядываясь вокруг и прислушиваясь.
- Хорошо, что ты пришла, - спокойно сказал он, пристраивая хворост возле двери. - Сейчас, подожди, у меня кое-что есть для тебя, - он достал из кармана прошлогоднее яблоко и разломил на две части.
Лошадь, услышав голос, наконец, успокоилась и перестала оглядываться. Аромат предложенного яблока разлился по поляне, прогоняя все тревоги. Лошадь приблизилась и взяла угощение с протянутой руки. Оно оказалось полусухим и сладким. Шумно фыркнув от удовольствия, лошадь потянулась за второй половинкой. Закончив с яблоком, она обнюхала отшельника и стукнула носом под руку намекая, что ее желательно погладить. Хозяин провел по ее белым щекам, мягкому шелковому носу, заглянул в ее память, и попытался узнать, что ее так напугало. Но животные в этом деле были плохими свидетелями, они полагались на свои чувства и часто обходили опасность, не видя ее.
- Останься, тут тебе ничего не грозит, - сказал он. - Доброй ночи.
Он поднял хворост и зашел домой. Изломав несколько тонких сухих прутиков, от последнего розового уголька хозяин раздул огонь и подложил еще веток. Он умылся над большой глиняной чашей, прошел в закуток за камином, где стояла кровать, лег и накрылся одеялом. Некоторое время он слышал потрескивание огня в камине, шуршание травы вокруг дома, довольное фырканье белой лошади, но вскоре заснул.
С горных вершин быстро опускался вечер. В лесу постепенно густели сумерки, приглушая шепот деревьев и звон ручьев. Арсин возвращался домой. Дорога, после затяжного подъема, выходила на ровный луг и направлялась к озеру. От него веяло прохладой. Дневные цветы уже закрылись, и по берегу распускались ночные фиалки, по крайней мере, так сообщал ветер. Юноша никуда не торопился и нигде не задерживался. На нем были светло-серые брюки и туника, подпоясанная серебристым поясом, сверху тонкий шерстяной плащ, форменная одежда ученика Рилтенкорской государственной гимназии имени Киана Веледарского. Она считалась одним из лучших учебных заведений во всем государстве. Туда тринадцатилетним мальчишкой отправился Арсин на семь лет обучения. И вот уже взрослым юношей он возвращался домой, неся с собой небольшой дорожный мешок. Еще четыре версты остались ему до дома в Родниках.
Родники - небольшое село, а вернее сказать маленькое, всего восемнадцать домов, на берегу горного озера. Дальше за Родниками на много верст густой лес. За ним виднеются утесы и скалы, два хребта с востока и запада сходятся на юге, образуя самую высокую гору с раздвоенной вершиной. Арсин шел берегом озера, когда сзади послышался отдаленный стук копыт. Он присел на камень у дороги, дожидаясь путника. Радостное волнение охватило его сердце, здесь он мог встретить только друзей, с которыми не виделся много лет. Наконец из-за поворота показался всадник. Рослый для своих восемнадцати лет, с золотистой копной кудрявых волос, Арсин сразу узнал его, так повзрослевшего за это время. Увидев путника, всадник остановил коня.
- Добрый вечер тебе, юноша, - поприветствовал его путник, - скажи, далеко ли до Родников?
- Арсин, ты? - всадник спрыгнул с коня, и крепкие объятия настигли долгожданного друга. - Как ты изменился, тебя совсем не узнать!
- Ниэль, сколько мы не виделись! – проговорил Арсин, - но погоди, дай же вдохнуть, - добавил он, замечая недюжинную силу товарища.
- А ты больше не уезжай надолго, - сказал Ниэль.
Арсин на миг ясно увидел перед собой того белокурого мальчугана, без которого почти никогда не обходились их с сестрой детские игры.
- Надолго пока не собираюсь, - он достал свиток с атласной лентой и печатью гимназии, - Я закончил обучение.
- Вот это да, он еще пахнет чернилами! Теперь ты сможешь стать, кем захочешь! Вернуться в гимназию и со временем получить должность профессора, или пойти в часовню и стать гайеном! Правда, несколько лет придется пробыть туйли и исполнять послушания.
- Ниэль, я не собираюсь уходить, - остановил его Арсин. – К тому же, если и становиться гайеном, то мне ближе быть отшельником. Но мое место здесь.
Ниэль взял коня за поводья, и они пошли по дороге.
- Расскажи мне, что у вас нового, как Исминь, и что ты так поздно здесь делаешь?
- В Родниках все по-старому, все хорошо. Я сегодня пас овец, коз и лошадей, и недоглядел немного, Чайка потерялась, белая кобылка. Вот, искал и не нашел, - вздохнул Ниэль. - Жаль, Исминь часто на ней в лес ездила.
- Может, напугал кто-то? - предположил Арсин.
- Нет, спокойно все было, ни шума, ни шороха, пес ни разу не залаял, а я вдруг смотрю, нет ее, как сквозь землю провалилась. В первый раз такое.
Так некоторое время они шли молча.
- Исминь, - начал Ниэль, и немного помедлил, – она…
- Ученица лекаря… - едва слышно выговорил Арсин.
-Да, - Ниэль совсем смутился, - старик Нориам ее в ученики взял, а он лучшим лекарем был от самого побережья! И сколько к нему не приходили в ученики проситься, принял только двоих. Но как ты узнал? Исминь написала тебе? Рустина просила нас, чтобы никто из нас не писал…
- Нет, она не писала, - поспешил успокоить его друг.
- Все-таки как здорово, что ты к великому празднику вернулся, вот радость будет!
Шаги друзей вскоре стихли. Вечерние сумерки продолжали разливаться вокруг, из леса им подпевали птицы, а на лугу о чем-то своем горячо спорили кузнечики.
Улицы родной деревни встретили Арсина своим обычным, свойственным только им настроением почти осязаемого тепла и уюта. Мир и добро жили не только за окнами, в освещенных, протопленных комнатах, они разливались за пороги, за калитки, и улицы в своих снах дышали этим теплом и уютом. Таким ему запомнилось родное село семь лет назад, таким он почувствовал его и сейчас. Но вдруг ему показалось, что он никуда не уходил. Вот, наконец, знакомая калитка, на движение руки она ответила тихим шелестом о траву. За калиткой приветливо шумел сад.
- Семь лет не был дома, но часть меня будто оставалась тут, - сказал Арсин, подходя к яблоне, - как она выросла за это время.
Это деревце они с сестрой посадили перед тем, как он ушел учиться. Юноша медленно прошел по тропинке через сад к дому, утопавшему в кустах цветущих октарин. В окне кухни горел свет, над трубой висел столбик белого дыма в ярком свете луны. Вот уже и крыльцо.
Арсин торопился домой и в то же время не спешил сделать этот последний шаг, позволяя мгновению длиться столько, сколько могло вместить сердце. Он еще раз оглянулся в сторону озера, на тот путь, который уже прошел. Над гладью спокойной воды в глубоком синем небе сияли и переливались крупные звезды. Сегодня все они улыбались ему, разделяя его счастье.
Когда радость переполнила сердце до краев, он еще раз вдохнул сладкий аромат цветущих октарин и шагнул вперед. Тут входная дверь открылась, и вылившийся в темноту свет очертил в проеме силуэт девушки. Несколько секунд она стояла на крыльце, прислушиваясь к тишине и вглядываясь в темноту. Глаза быстро привыкли, и она увидела человека на тропинке.
- Арсин! - она сбежала с крыльца, и в следующий миг Арсин крепко обнимал сестру, которую так давно не видел. - Как хорошо, что ты вернулся к празднику, - радовалась девушка, - все думали, что ты останешься в гимназии, а я знала, ты вернешься!
- Исминь, ты мне что-то говоришь? - послышался голос из дома.
- Скорее пойдем, вот бабушка обрадуется, - сказала сестра.
Открытая дверь дохнула теплом, светом и аппетитным ароматом. На кухне, спиной к двери, у плиты стояла бабушка Рустина и переворачивала хрустящую, румяную лепешку на сковородке. Бабушка стала чуть меньше ростом, ее волосы теперь были совсем белыми. Точно такая, как он видел ее во вчерашнем сне.
- Бабушка, - позвала Исминь, - посмотри.
Рустина оглянулась, слезы навернулись у нее на глазах, и не найдя слов от радости, она обняла Арсина.
Исминь тем временем выставляла на стол кувшин с молоком, чашу с сушеными октаринами, тарелку с пластиками свежего сыра и горячие лепешки. Последняя из них зажарилась пуще обычного. В эту минуту в дом постучали.
- Хозяин дома, двери настежь, - послышался голос с улицы, и из темного проема открытой двери показалась кудрявая голова Ниэля.
- Арсин, встречай гостей, с возвращением!
Ниэль уже успел обежать всех друзей, и теперь вся веселая компания окружила друга. Они расспрашивали его об учебе и жизни в гимназии. Рассматривали его, но не внешность, а что-то такое, что могут разглядеть в тебе только друзья, а он, наконец, вернулся домой, и это было счастье. Затем все сели пить чай. Друзья принесли с собой всего понемногу, и стол с трудом вместил угощение. Арсина расспрашивали о новостях из города, Ниэль интересовался боевыми искусствами, Анила спрашивала о древнем языке, Риан о корабельном деле.
- А правда, что в этих лесах была Южная Звезда? - спросил Иолин.
- Что это, Южная Звезда? - удивилась Тавира.
- Это поселение, - после долгой паузы ответил Иолин.
Арсину показалось, что тишина после этих слов тянулось очень долго.
- Где ты слышал про это? - спросил он.
- От деда.
- Да нет никакой Южной Звезды, - сказала Окталь. - Если было бы что-то необычное в наших лесах, Леам точно знал бы. Он же легенды острова изучал, и специально объезжал побережье.
- Жаль, конечно, - вздохнул Ниэль, - хорошо, когда рядом с тобой есть что-то древнее и светлое.
Вскоре все разошлись, Исминь убрала после ужина, помыла посуду. Арсин все сидел за столом. Неужели действительно никто не знал о Южной Звезде? Нужно было поговорить с Леамом и подробно расспросить его о легендах острова. Он очнулся, когда сестра взяла лампу со стола.
- Ты устал, пойдешь отдыхать? - спросила она. – Твоя комната готова.
- Нет, просто задумался.
На кухню вошла Рустина.
- Бабушка, ты не спишь? - спросила Исминь.
- Это темнеет рано, спать не хочется, - ответила Рустина. - Я вас ждала.
Бабушка взяла стул и присела рядом к столу. Из всех тайн мира Арсин сейчас безошибочно смог бы назвать то, о чем она хотела им рассказать. Ему вспомнился последний раз, когда они с сестрой спрашивали у Рустины о своих родителях, и она дала ответ, исключающий дальнейшие вопросы. Она сказала это мягко, но они поняли, ничего больше не смогут добиться от нее. И позже никогда не спрашивали об этом.
- Как долго приближалась эта минута, вздохнула Рустина, - все же никто не в силах даже замедлить ход времени, - она немного помолчала. - Исминь, закрой ставни поплотней.
- Здесь не стоит опасаться людей, - сказала Исминь, подходя к окну.
Одно за другим она проворно закрыла ставни на всех окнах, задернула шторы, закрыла дверь на крючок и вернулась.
Рустина взяла еще одну масляную лампу. Брат и сестра, молча, глядели на нее.
- Дело не в людях. Не хочу, чтобы ни ветер, ни сама темнота за окнами слышали нас, - сказала бабушка, - сегодня вам исполнилось двадцать лет, и я должна рассказать, о чем молчала все это время.
Она еще раз бросила взгляд на окна.
- Двадцать лет назад, в такую же тихую ночь, перед великим праздником к нам в дом постучали два путника. Наш дом и тогда стоял на окраине, а мы с мужем только вернулись из долгой поездки к побережью, поэтому ни нас, ни их никто больше не видел. Яридар, мир его душе, вышел напоить их коней, я проводила путников домой. Мужчина и женщина, они показались мне похожими на воинов из древних легенд. На руках они держали по маленькому свертку.
Арсин и Исминь внимательно слушали, чувствуя, что Рустине тяжело об этом говорить.
- Я взглянула на них и ахнула, из некрашеных отрезов ткани на меня смотрели новорожденные. Словно услышав мой мысленный укор, Ариан, так звали мужчину, сказал: «Дети были в опасности, и только здесь им больше ничего не угрожает». Я сидела за этим столом, глядя на кровать, где лежали, тихо посапывая два маленьких человека, пыталась собраться с мыслями и одновременно боялась о чем-либо подумать. Мне казалось, что Ариан слышит мысли так же, как сказанное вслух, а его глаза видят человека насквозь, до глубины души. Подошла Элиана, так звали женщину, она принесла небольшой дорожный мешок. Наше молчание, казалось, длилось очень долго.
- Их мать больше никогда не сможет быть с ними, - сказала Элиана. - Мир ее душе. Эту юную госпожу, она указала на один из свертков, - зовут Исминь, а этот храбрый воин, ее брат Арсин. О том, кто их мать, и историю их появления здесь, для их и вашей безопасности, лучше не знать никому. Печать судьбы очень яркая на них. А чем сильнее и важнее судьба, тем сильнее тот, кто, возможно, захочет ей помешать. Когда минет двадцать лет, расскажите им обо всем. В часовне рядом с гимназией служит гайен Вератоний. Пусть они найдут его, и расспросят о своем прошлом. Элиана достала из сумки медальон, кольцо и отдала их мне. Теперь я передаю их вам.
Рустина открыла свою шкатулку, где обычно хранила письма, и с самого дна достала медальон и кольцо белого металла, они ярко блестели даже в свете трех тусклых масляных ламп. Рустина отдала медальон Арсину, кольцо протянула Исминь. Медальон представлял собой видимо какой-то старинный герб. По краю круга шла надпись на древнем языке, в самом круге изображалась открытая дверь, пространство вокруг нее было разделено ломаной линией, слева от нее искусный ювелир высек горы, справа маленькие звезды. Над дверью сияла крупная звезда, и ее лучи шли поверх гор и двери. Такой же знак повторялся на кольце, которое пришлось точно по изящному пальчику Исминь.
- Когда они уходили, - продолжила Рустина свой рассказ, - оставили денег на обучение мальчика и любые другие нужды. Мы всегда жили скромно, на пропитание тоже хватало, поэтому потратили только в уплату за обучение, а остальные так и остались нетронуты. Вот и все, что я знала о вас. Мы с мужем за жизнь детей не нажили, а так хоть внуков Небо подарило. - Рустина вздохнула и немного помолчала. - Трудно мне было рассказать, что в вас нет моей крови.
- Зато в нас есть часть твоей души, - сказала Исминь, обняв бабушку.
- А это не менее важно, - добавил Арсин, обнимая их обеих.