ПРОЩАНИЕ СИГАМБЫ
До рассвета нужно было успеть сделать очень многое. Первым делом Сигамба взяла острый нож и обрезала красивые локоны Сусанны у самой головы так, чтобы остатки волос завивались сами собой. Этого, однако, было не достаточно: даже в темноте волосы выглядели слишком хорошо для туземца, поэтому она смазала их жиром и присыпала голубой пылью, которую используют женщины-кафры. Затем бедная девушка разделась и с помощью Сигамбы смазала каждый дюйм своего тела, вплоть до ступней ног, чернилами из сока, смешанными с черной глиной и жиром; просохнув, эта смесь сделала ее кожу неотличимой от кожи кафров. Затем Сигамба одела ее в мучу из кож и бисера и дала ей старое кожаное одеяло, чтобы накидывать его на плечи, и кожаные сандалии на ноги, а также браслеты из бисера и медной проволоки. Тщательно осмотрев ее и убедившись, что сквозь краску не видно никаких признаков белой кожи, Сигамба бросила в огонь длинные локоны Сусанны и подошла к двери хижины.
– Куда ты? – спросила Сусанна.
– Надо найти Зинти, – ответила она, – нам потребуется его помощь.
– Нет, нет, – воскликнула Сусанна, – мне стыдно в таком виде показываться мужчине.
– Отчего же, Ласточка? Ведь тебе предстоит несколько дней быть кафрской женщиной, а это их обычный наряд, в котором никто не видит ничего постыдного. Если же ты будешь смущаться и робеть, то выдашь себя.
Сусанна со вздохом уступила и, присев на пол, как это делают туземцы, стала ждать возвращения Сигамбы. Вскоре та пришла, и за ней следовал Зинти, который за это время лишь немного похудел, – он был умен и предусмотрителен и, предвидя беду, припрятал для себя среди скал запас воды.
– Зинти, – сказала Сигамба, – мне нужно поговорить с тобой о секретном деле.
– Говори, госпожа, – ответил он, и тут его взгляд упал на Сусанну, сидевшую на земле в свете лампы, – но тут присутствует незнакомка.
– Это не незнакомка, Зинти, – сказала Сигамба, – это та, которую ты хорошо знаешь.
– Нет, госпожа, я ее не знаю. Мог ли я забыть такую красавицу? Хотя... – он потер глаза и разинул рот от изумления. – Не может быть!
– Да, Зинти. Это леди Ласточка и никто другой.
Несмотря на то, что сил для радости у него оставалось немного, Зинти рассмеялся так, что слезы потекли у него из глаз, и Сигамбе пришлось отвесить ему оплеуху, обозвать дураком и приказать замолчать. Но он не унимался, лишь перешел на полу¬шепот:
– Вот это да! Удивительно! Просто волшебство. Белая, как снег, стала черной, как уголь, и выглядит лучше любой черной. О! Это действительно волшебство.
Сусанна от его восторгов уже была готова расплакаться, но гневные слова и пощечины Сигамбы наконец заставили его закрыть рот, хотя, увлеченный невиданным зрелищем, он почти не замечал их.
– Зинти, – сказала Сигамба, – ты уже немало послужил мне, но сегодня тебе предстоит выполнить самое главное из моих поручений. Сегодня утром, с первыми лучами, леди Ласточка должна пройти со всей толпой вниз по расщелине, и никто не должен ее узнать. Ты пойдешь с ней рядом, но не слишком близко, вы врозь пересечете равнину и встретитесь у щербатой скалы, которая стоит там, у устья ущелья в горах Катламба. Затем ты должен отвести ее так быстро, как только сможешь, в лагерь буров у реки Тугела – там она будет в безопасности. Ты понял?
– Я понял, госпожа. Но где будешь ты?
– Я спрячусь на горе, – быстро ответила Сигамба, – в одном секретном месте, которое известно мне одной, ведь бежать я не могу, мой рост выдаст меня. Я присоединюсь к вам в лагере буров, а если не сумею этого сделать, вы можете вернуться через некоторое время – скажем, в первую ночь новолуния, – чтобы отыскать меня. Но хватит разговоров, у нам еще много дел. Мы сделали белую женщину черной, а теперь должны сделать черную белой. Следуйте оба за мной, – и, дав Зинти кувшин с краской и длинный плащ из козьих шкур, который Сюзанна носила поверх своих лохмотьев, она вышла из хижины, прихватив с собой белые полоски из сыромятной бычьей кожи.
Избегая встреч с людьми, измученными жаждой, которые небольшими группами сидели или бродили в прохладе ночи, они незамеченными прошли сквозь ворота крааля и быстро добрались до восточного края плато. Здесь, у самой кромки обрыва, поднималась к небу острая скала футов в пятьдесят или чуть более, а на ее вершине стоял тот самый камень в форме большого кресла, в котором Сусанна просиживала день за днем, как орел, парящий над головокружительной бездной, в ожидании так и не пришедшей помощи. В свете звезд Сигамба быстро отыскала неподалеку от основания этого пика тело той молодой женщины, что пробралась сюда, чтобы умереть от жажды.
Она взяла сосуд с белой глиной и с помощью Зинти приступила к неприятному делу, обильно смазывая ею холодные лицо, шею, руки и ноги трупа. Вскоре с этим было покончено, поскольку работа не требовала особой тщательности, но теперь предстояло самое трудное: тело надо было внести на острый пик, а подъем был нелегок и опасен. Если бы Зинти не был так силен, нечего было и рассчитывать на удачный исход, но втроем они должны были справиться.
Все трое принялись осторожно подниматься вверх по крутому склону пика, волоча за собой мертвое тело и прекрасно понимая, что любой неверный шаг во мраке грозит падением в пропасть глубиной в сотни футов. Наконец они добрались до маленькой площадки, где им троим едва хватало места, и, взобравшись на каменное кресло, Зинти втянул туда мертвую женщину. Затем, по приказу Сигамбы, он обернул ее длинным белым плащом из козьих шкур, накинув капюшон на ее голову, после чего быстро закрепил труп в сидячем положении, привязав его к камню белыми сыромятными римпи за шею и талию так, чтобы он не смог упасть или соскользнуть.
– Итак, – мрачно сказала Сигамба, – вот сидит невеста, которой Темному Питу предстоит любоваться, пока вы будете искать спасения в горах. Теперь пора вернуться в крааль: я уже вижу свет, мерцающий на востоке.
Вернувшись, Сигамба с Сусанной вошли в хижину, оставив Зинти снаружи, и никто их не заметил, так как к этому времени толпы людей уже направлялись к выходу с горы-крепости. Сигамба зажгла лампу и при ее свете еще раз внимательно осмотрела Сусанну, добавляя краски то там, то тут, пока не удостоверилась, что белый цвет нигде не проглядывает.
– Все хорошо, – сказала она наконец. – Если ты сама не выдашь себя, твоя кожа тебя не предаст. Вот теперь, леди Ласточка, настал нам час расстаться, и мне радостно думать, что часть своего долга тебе я вернула. Помнишь, как давным-давно я сказала тебе, что однажды очень далеко от твоего дома я спасу тебя, как ты спасла меня? И я спасла тебя – мое сердце уверено в этом. Да, да, Ласточка, я вижу тебя живой и счастливой, окруженной любовью мужа и детей, вспоминающей об этих днях как о далеком кошмаре, который никогда не вернется. Чего мне еще желать? О чем еще просить? Я говорю, что вернула тебе лишь часть своего долга, но вернуть весь я никогда не смогу, ибо, Ласточка, ты подарила мне любовь, в которой мне было отказано в этой жизни. У других женщин есть родители, братья, сестры и мужья, которые их любят, у меня же нет никого. У меня есть только ты, ты для меня стала и отцом, и матерью, и сестрой, и возлюбленным. Чем я могу отплатить тебе, научившей мое холодное сердце любить и удостоившей меня своей любовью в ответ? О! Эта любовь не умрет; нет, нет, она будет жить, когда умрет все остальное, ибо, хотя я всего лишь кафрская знахарка, порой свет истины сияет и в моем сердце, и в этом свете я вижу много нового. Да, да, я вижу, что наша жизнь – всего лишь дорога, трудная дорога через зимний вельд, а смерть – ни что иное как черные ворота в сад цветов...
– Почему ты так говоришь? – перебила ее Сусанна. – Значит, мы прощаемся навсегда? Значит, твоя мудрость говорит тебе, что мы расстаемся, чтобы никогда больше не встретиться?
– Я не знаю, Ласточка, – поспешно ответила Сигамба, – но если так суждено, я спокойна, ибо уверена, что ты не забудешь меня во все дни твоей земной жизни, а когда они закончатся, я встречу тебя у подножия смертного одра. Нет, ты не должна плакать. Теперь иди, иди скорее, ибо время пришло, но и в любви своего мужа помни, что женщина тоже может любить, даже черная знахарка-карлик может любить... Ласточка, сестра моя Ласточка, прощай! – и бросившись ей на грудь, Сигамба целовала ее снова и снова. Затем с неожиданной силой она вытолкнула ее из хижины, призвав Зинти принять на себя ответственность за ее жизнь и выполнить все, что она ему велела, добавив, что если он не справится с этой задачей, она разрушит его тело и будет вечно преследовать его дух.
***
Так расстались Сигамба, кафрская колдунья-знахарка, и моя дочь Сусанна, которую она опекала и защищала почти три года и в конце концов спасла ценой собственной жизни. Да, во плоти они расстались навсегда, ибо не суждено было им встретится в этом мире вновь, а было ли позволено Сигамбе, язычнице, а не христианке, войти в лучший мир – того я знать не могу. Надеюсь, она нашла себе какую-нибудь лазейку, ведь хоть она и была черной колдуньей-знахаркой, она была хорошей женщиной и очень смелой, как читатель еще раз убедится прежде, чем подойдет к концу эта история.
***
Когда Сусанна вышла из хижины, Зинти взял ее за руку и повел извилистыми тропами среди опустевших хижин на открытое пространство между поселком и входом в расщелину, круто спускавшуюся к подножию горы.
Все это пространство было заполнено людьми, так как войти в расщелину шириной не более десяти футов они пока не могли, поскольку она уже была заполнена скотом, живым и мертвым, который, будучи привлечен запахом воды снизу, толпился поближе к каменным стенам, закрывавшим проход.
Сусанна и Зинти смешались с толпой беглецов, забравшись почти в самую ее середину, потому что не хотели идти ни среди первых, ни среди последних. Здесь они затаились, никем не узнанные, потому что в измученной жаждой толпе каждый думал только о себе, не обращая внимания на соседей. Многие мужья даже бросили своих больных жен, а матери – своих детей, которых не было сил нести; да, они бросили их погибать под ногами людей и копытами скота.
Наконец небо на востоке из черного сделалось серым, и хотя солнце еще не взошло, стало достаточно светло, чтобы человек мог разглядеть вены на тыльной стороне своих ладоней и белые серпы на кромках своих ногтей. Тогда, повинуясь единому порыву, тысячи голосов принялись хрипло выкрикивать: «Рассвет! Открывайте, открывайте!»
Но стена по-прежнему закрывала проход – об этом можно было судить по тому, что животные впереди продолжали стоять такой плотной массой, что человек мог бы пройти по их спинам, что, впрочем, некоторые и пытались сделать.
Наконец солнце взошло, точнее, пока лишь его лучи огненным веером развернулись вверх по восточному краю неба. Сусанна повернула голову и увидела, как стрелы света ударили в скалу на самой верхней точке горы. Там в каменном кресле сидела белая фигура, а рядом с ней как будто стоял черный ребенок. Это была Сигамба. Далеко внизу за ними наблюдали другие глаза – глаза Темного Пита, ибо он не собирался выпускать людей раньше, чем убедится, что Сусанна и Сигамба остались на горе. Теперь он их увидел: одну на ее обычном месте, другую – с ней рядом.
– Обрушьте стену! – крикнул он своим людям, потому что ему не терпелось очистить проход от скота и кафров, чтобы самому поскорее подняться на гору.
Люди повиновались его команде, и прежде чем стены уменьшились хотя бы наполовину, волы, бешено толкаясь и подпрыгивая, ринулись вперед, сметя то, что от них осталось. С разинутыми ртами и болтающимися языками, животные бросились к воде, сбивая с ног и до смерти затаптывая замешкавшихся людей Пита из тех, что рушили стену.
– Стена пала! – закричали пленники Умпондваны, увидев, что длинная вереница скота наконец шевельнyлась, и сами сразу же начали продвигаться вперед.
Рядом с Сусанной стояла молодая женщина, настолько ослабе¬вшая от жажды, что едва могла ходить. За спиной у нее был привязан годовалый мальчик, бесчувственный, но живой, судя по красной пене, пузырившейся на его губах. Когда толпа заколыхалась, кто-то толкнул эту женщину в сторону, и она упала; толкнувшим был тот самый пожилой советник, что вчера принес Сигамбе известие о сдаче горы. Женщина попыталась подняться, но ноги рванувшихся вперед людей уже втаптывали ее в землю.
– Сестра, сестра! – закричала она, схватив Сусанну за накидку: – Я умираю, но прошу тебя, спаси моего ребенка.
– Оставь, – прошептал Зинти, но Сусанна не смогла отказать этим молящим глазам, она на ходу подхватила мальчика за перевязь, в которой его несла умирающая, и завязала ее на своей груди. Вот как случилось, что дальше она пошла, неся на боку ребенка, и этот акт милосердия был вознагражден, поскольку, как будет видно из моего дальнейшего рассказа, это ее и спасло. А мальчик тот выжил, он и по сей день верно служит в нашем доме, хотя теперь у него уже седая борода.
Толпа стекала вниз по узкому проходу, перебираясь через камни и мертвый скот, через затоптанных женщин и детей, и вот, наконец, Сусанна приблизилась к выходу, где стояли Темный Пит и около двадцати его приспешников, наблюдая за тем, как человеческая масса выливается из ущелья.
– Госпожа, – прошептал Зинти ей на ухо, – теперь я отстану, потому что Бычья Голова может узнать меня. Если я выберусь, то мы встретимся на равнине или у щербатой скалы, а если нет, брось этого ребенка и следуй по дороге, о которой я рассказывал, и ты вряд ли собьешься с пути. Иди и не показывай страха... Нет, постой! Не стягивай так края одеяла спереди, у наших женщин не принято так плотно в него заворачиваться.
Сусанна вздохнула, но последовала совету.