Сидел в своей скорлупе и думал только о себе.
Не важно, кто это был, желторотый цыпленок, ещё не проклюнувшийся из яйца, или растёкшийся дрожащим полупрозрачным желе моллюск в своей раковине.
Оба они одинаково эгоистично думали только о себе, считая, что та окружающая их среда их не коснется. Никогда. Никаким боком. И потому можно сидеть у себя в скорлупе, внутри, и наслаждаться своим покоем, без каких- либо дерганий нервов снаружи, из той окружающей среды и даже не ждать никаких подвохов, никаких изменений в той своей жизни моллюска или желторотого цыпленка,который на самом деле давно уже вырос в огромного взрослого петуха, но оставался на уровне развития цыпленка. Он даже двери все закрыл на запор, и окна тоже с силой захлопнул, что б не дай бог, к нему туда, в его скорлупу, никто не постучался, а потом не ворвался и не попортил бы ему сладкую жизнь цыпленка и моллюска одновременно.
Он умиротворенно качался там внутри, будто на облаках высоко в небе, находясь между тем, где-то на земле или глубоко в море на его песчано-каменистом дне, и смиренно думал о том, как хороша его жизнь, о том, что он состоялся, как взрослая особь, даже не зная того, что так и остался ребёнком или стал недоразвитым взрослым. Он считал, что может заниматься своим любимым делом, писать картины и называть себя самобытным художником, или фотографировать разные чудоковатые штуки и тоже, называя их своими фотокартинами, приходить от себя лично в детский восторг, не желая знать, что помимо его жизни, той, что проходила в скорлупе или в раковине, есть ещё какая- то, та жизнь, что называлась средой обитания, в которой был еще кто-то помимо него самого, и что от них зависит и его счастье, пусть и в той раковине или в скорлупе от яйца.
И по той же причине, что он, уже став взрослым, но продолжая видеть только внутреннюю жизнь яйца и раковины, он и не повстречал больше никого, и считал, что все очень хорошие, плохих в этой, но больше в его жизни, нет. Их вообще не бывает в этом мире, плохих. Он даже не мог предположить, что это ему так крупно повезло, встретить только хороших, он же не покидал пределы той вотчины, в которой так уютно устроился и закрылся от других на тяжелые запоры, на самом деле, чтобы не знать, что бывает что-то и плохое, которое он так удачно не встретил, но это не было тем поводом, чтобы думать, что плохого и плохих в этом мире нет и просто безапелляционно сражаться за эту свою правду, с пеной у рта доказывая, что все только хорошо. Без плохих!
Но всё хорошо тем не менее не было, и оно перестало быть хорошим для взрослого желторотого цыпленка и давно подросшего моллюска, когда кто-то из той окружающей среды, от которой этот неполноценный зародыш размером в полноценного плода отгородился, когда кто-то подошёл сначала к яйцу, скромно лежащему в укромном уголочке курятника, того социума и с размаху вдарил когтистой лапой по нежной яичной скорлупе, которая не выдержала такого напористого удара и развалилась на части, а взрослый цыпленок выкатился наружу и только тогда и узнал, как бывает плохо и сколько плохих вокруг, тех, что проплывая в море над моллюском и будучи голодными, яростно щелкнули зубами и хрупкая раковина моллюска, в которой он чувствовал себя в полной безопасности, тоже развалилась на части или даже на мелкие кусочки.
Ну, а уже позже этот водоем и вовсе обмелел, а моллюск, для которого водная среда обитания значила многое, поддержку его жизнедеятельности, в первую очередь, просто умер, так и не узнав, на сколько был всё это время, время своего пребывания в этом мире, зависим от этого мира и от того, что в нём происходит.
Жизнь его неожиданно оборвалась, в то время как он, ощущая себя ещё и желторотым цыпленком, будучи взрослой его особью, и вовсе от полученных впечатлений, когда выкатился из своего яичного вакуума, который создал для себя, чтобы не знать, как бывает на самом деле, не только хорошо и уютно, как было ему какое-то время, он от массы полученных негативных впечатлений сначала сошёл с ума, ведь ум его так и не развился до нужного состояния, чтобы выдержать всё, всё то, что выдерживали взрослые, о которых он просто знать ничего не хотел, ему так было проще, считать, что всё только хорошо в этом мире. А потом и сердце его не выдержало. Оно тоже было очень маленькое, совершенно не приспособленное к тому, чтобы сопереживать кому-то, кому было плохо в отличие от него самого, оно просто оказалось не приспособлено к долгой жизни и потому остановилось. И жизнь его, этого цыпленка оборвалась так же неожиданно, как и того моллюска.
Просто они оба умерли, почти по одинаковым причинам, от избытка чувств к самим себе и полного равнодушия к окружающей среде, среде обитания, в которой они обитали и от которой зависело их жизненное благополучие, но некая недоразвитость и эгоизм, свойственный детям и умственно отсталым, не дали им возможности этого понимания, потому окружающая среда так беспощадно и расправилась с ними, с одним с помощью сильного удара когтистой лапой, а со вторым с помощью крепких сильных зубов. Они не были хорошими, они были плохими, те, кто расправился, но о которых он ничего не знал или больше всё же не хотел знать, кем бы он ни был, цыпленком в скорлупе или желеподобным моллюском в раковине.
27.02.2020 г.
Марина Леванте