Секретарша

               
               
               
     Уверенно простучав каблуками по ступенькам, Алевтина Михайловна толкнула входную дверь в помещение суда . День был приемный, и в длинном и полутемном коридоре было уже достаточно много людей. Они почтительно расступились перед ней; холодно кивнув всем в знак приветствия, она неторопливо прошла через этот живой коридор , толкнула дверь приемной и подошла к своему столу. Никого и сотрудников еще не было, да и не удивительно : до начала рабочего дня оставалось еще полчаса. Она всегда приходила за полчаса, этому правилу была верна  и никогда ему не изменяла, считая, что статус старшего секретаря этого требовал.
     Здание городского суда помещался в одноэтажном старом здании, давно требовавшем не реконструкции, а сноса. Об этом знали и поговаривали давно, но местные власти никак не могли найти подходящее  для суда здание, Да и не очень-то они об этом хлопотали, ждали , видимо, когда крыша всем рухнет на голову. Но тем не менее суд исправно функционировал и никакие неудобства не мешали ему в его деятельности. И в этом была и немалая заслуга ее , Алевтины Михайловны.
     Помещений в здании суда было немного: длинный узкий коридор с сидениями для посетителей, приемная, через которую можно было попасть в маленькую  комнату, где располагалась комната судьи, бывшая тоже была проходной, отсюда члены суда выходили в зал заседания, к которому лепился крошечный кабинет секретаря судебного заседания. В такой же крошечный кабинет можно было попасть из коридора к судисполнителю. В самом конце зала судебного заседания, в комнате свидетелей, был отведен закуток для инвентаря  техработницы Клавдии Порфирьевны, оригинальное отчество которой запомнить было сложно, поэтому ее так давно попросту звали тетей Клавой,  что  отчества давно уже никто не помнил. Была у тети Клавы еще одна почетная обязанность : она работала на полставки курьером, чем очень гордилась.
     Только два помещения были светлыми и просторными : приемная и зал заседания, который   мог вместить  почти всех желающих быть свидетелями рассмотрения какого-нибудь громкого дела, время от времени волновавшего жителей городка. И хотя здание суда могло легко потеряться среди других зданий  узкого и грязного переулка, это было всем известное и уважаемое учреждение, сотрудников которого знали в лицо в других учреждениях и организациях городка. А уж Алевтину Михайловну хорошо знали  и местные обыватели. Не только потому, что она, как всем казалось, всегда там работала, а потому что именно она была настоящей, всеми признанной хозяйкой суда. Даже непосвященному было это понятно при виде выражения
ее лица, звука голоса, движений.
     Она была красива, несмотря на свои сорок с лишним лет. Смуглая, похожая на цыганку, она  и одежду любила яркую, разлетающуюся при ходьбе, подчеркивающую стройность тела. Лакированная обувь сидела ,как влитая, на стройных ногах с узкими   щиколотками. Темные волосы всегда аккуратно подвиты, нос с маленькой горбинкой подпудрен, небольшой рот правильных очертаний  подкрашен помадой в тон одежде. Но ее красота , как ни странно, никого не притягивала, в ней видели лишь хозяйку  заведения, куда и попадать-то не доставляло никому особого удовольствия .Никакого удовольствия не доставляло посетителям и общение с секретарем. Попав из темного коридора в ярко освещенную комнату , они на какое-то время цепенели под пристально-холодным взглядом ее  темных глаз  , а потом терялись, слыша ее ледяной голос, сразу устанавливающий между ней и посетителем  дистанцию, холодно отвечала на сбивчивые вопросы вконец растерявшихся людей, неторопливо ставила печать на повестках, принимала и регистрировала бумаги.   Улыбалась она избирательно, демонстрируя великолепные  зубы, но и улыбка эта не освещала теплом ее лицо.
     Алевтина Михайловна была превосходным секретарем, безукоризненным  исполнителем, и это было общепризнанным фактом. На столе у нее всегда царил порядок, все исходящие и приходящие бумаги вовремя изучены, пронумерованы и разложены по папкам, справки выдавались без  проволочек, ответы на запросы никогда не задерживались , заседатели всегда появлялись на заседание  вовремя , и, казалось, даже дисциплина сотрудников зависела тоже от нее.
     Вот стукнула дверь в коридоре – Павел Митрофанович , судебный исполнитель -

уже на месте. Этот никогда на работу не опаздывал, потому что пригородная электричка вовремя доставляла из близлежащих поселков людей, работающих в городе. Алевтина живо представила, как он  подходит к своему рабочему столу, неторопливо снимает картуз и приглаживает рукой густые седоватые волосы, ставит в нижний ящик стола парусиновую сумку с нехитрым набором продуктов для обеда, садится и, конечно, достает из кармана пачку своих вонючих папирос, запахом которых пропитаны и стены его крошечной комнаты , и выцветший , сизый от возраста мундир. Всем хорош  Павел Митрофанович: и сотрудник исполнительный, и человек спокойный, уравновешенный, но вот это курение!.. И сколько ни боролась Алевтина с этим недостатком, он продолжал появляться с бумагами в ее кабинете, худой, сутуловатый, весь окутанный клубами папиросного дыма, поэтому и голос был глухим и хрипловатым. Ну, ничего, ему через год на пенсию, а уж она позаботится, чтоб новый сотрудник не травил присутствующих едким запахом дыма. 
      Алевтина Михайловна глянула на миниатюрные золотые часики : еще пятнадцать минут до начала рабочего дня. Вот в коридоре защебетали, приближаясь, женские голоса – Вера и Юлька сейчас займут свои рабочие места.
     По-разному относилась Алевтина к этим двум сотрудницам. Вера, секретарь- машинистка, худенькая миловидная женщина с большими испуганными глазами, существо донельзя тихое и даже забитое, целый день, не поднимая глаз, стучала по клавишам машинки тоненькими пальцами или выписывала повестки круглым ученическим почерком. Она была бы очень хороша собой, но совершенно не уделяла внимания своей внешности, не использовала никакой косметики и украшений, волосы гладко зачесывала и завязывала в хвостик, и вещи на ней висели, как на тремпеле. Где-то в дальнем селе присмотрел ее в жены городской ухарь, толстогубый и толстозадый, выпивоха и гулена, причем намного старше ее. Вера была существом скрытным, никогда не рассказывала о делах семейных, но и рассказывать было незачем – и так все видно. Всю свою любовь и нежность она передала дочери-подростку, такой же хрупкой, как мама, с такими же оленьими глазами и легкой картавинкой в речи.
     На себе как на женщине Вера поставила крест, что глубоко возмутило и поразило самого молодого сотрудника в суде, семнадцатилетнюю  секретаря судебного заседания Юльку ( язык не поворачивается называть такое легкомысленное существо Юлией – отчество ей по статусу и возрасту, с точки зрения Алевтины Михайловны, было не положено). Влияние Юльки вскоре слегка отразилось на внешнем виде Веры :  уже не раз она появлялась на работе в белоснежной кофточке с кружевным воротничком и с слегка подкрашенными губами, что ее , несомненно, красило,  но это были только первые шаги, и, зная напористость Юльки, Алевтина предположила , что не последние. Юлька, по строгим меркам Алевтины Михайловны, в суде была человеком случайным, таким не место в законодательном учреждении, а самомнение какое?! Она, видите ли, пришла работать в суд, так как мечтала стать юристом . Такая вертихвостка – и юрист? Нонсенс!
     Дверь распахнулась, и Вера тихо переступила порог приемной ,а за ней впорхнула Юлька , снова в джинсах и легком свитерке, с торчащими вихрами русых волос, улыбающаяся и бодрая.
     - Здравствуйте, Алевтина Михайловна, - сказала она звонко и продефилировала через кабинет судьи в свой кабинетик. Вскоре из кабинета судьи вынырнула  тетя Клава, невысокая и рыхлая, но очень подвижная женщина. Видимо,  она окончила уже уборку в зале заседания .
     Ровно за пять минут до начала рабочего дня дверь неторопливо открылась, и глаза Алевтины Михайловны потеплели:  Сам пришел. Судья, Анатолий Петрович, кивнул присутствующим и с хмурым лицом подошел к двери в свой кабинет. Взявшись за ручку, повернулся к секретарю:
     - Материалы на сегодня готовы?
     - Уже у вас на столе, - удивленно подняв тонкие брови (разве иначе может быть?), проговорила Алевтина Михайловна.
     - Благодарю вас, - и скрылся за дверью.
      Рабочий день начался так же, как вчера, позавчера и много лет назад. Ничего не изменилось. Менялись только сотрудники, они приходили , уходили, оставалась только Алевтина Михайловна. Потому , когда она неторопливо шла  по окончании рабочего дня домой через весь город, высоко неся тщательно завитую голову , в своем  до мелочи продуманном  наряде,  ее неизменно  замечали  : идет старший секретарь городского суда.

     Сколько помнила себя Алевтина Михайловна, она никогда не покидала пределов своего родного городка. Так уж получилось…
     Единственный, поздний и горячо любимый ребенок в семье, она выросла в атмосфере обожания и преклонения. Отец, невысокий и кряжистый . с седоватыми усами и выцветшими добрыми глазами, работал машинистом паровоза, был молчалив и добр и во всем подчинялся своей жене, которая была выше его на голову, никогда и нигде не работала , как большинство жен машинистов в железнодорожном городке , и держала дом и двор в идеальном порядке. Красоту и склонность к порядку Алевтина унаследовала именно от матери.
     Дом был небольшой, но добротный, с белоснежными накрахмаленными  шторками , выбитыми самой матерью, на окнах, с цветастыми домотканными половиками на  чистых полах, с запахом сдобного теста, постоянно витавшим в кухне.
     Маленький дворик тоже был словно выглажен утюгом : под окнами раскидистые  кусты смородины , возле  аккуратной летней кухни роскошный куст сирени, несколько крошечных грядок с петрушкой, морковкой, луком, а остальное место занимают две роскошные шелковицы, летом сплошь усыпанные черными  блестящими ягодами – вожделенная мечта уличной ребятни. Когда Алевтина ходила в школу, иногда к этой шелковице допускались немногие доверенные одноклассники, а когда окончила ее, отдельным соседским ребятишкам разрешалось собирать с земли упавшие ягоды ( все равно их заметать!), но только не трогать  с ветвей, еще поломают! И  Алевтина иногда, стоя у окна, с брезгливостью наблюдала, как  босоногая детвора , лазая на четвереньках, подбирает сочные ягоды и отправляет их немытыми в рот, а кое-кто тайком пытается , оглядываясь, сорвать ягоды с ветвей. Мало того, покидая двор, они еще умудрялись попутно и обнести ягоды смородины , гроздями облепившие ветви кустарника. Брезгливость у нее вызывали и их  загорелые, выпачканные соком ягод физиономиии, и грязные, исцарапанные босые ноги, а уж горластость и подвижность, когда они затевали игры около их дома, вообще выводили из себя, В такие минуты к калитке выходила мать и прогоняла крикунов.» Куда только смотрят родители?! - думала Алевтина. - Что из этих горлопанов вырастет? Нет, мои дети будут не такими…»
     Окончив школу, она так и не рискнула покинуть родительский дом, и отец с матерью несказанно этому обрадовались : мало ли какие неожиданности и даже опасности могли подстерегать единственное чадо в чужом городе, а эта жизнь в общежитии, а кормить – поить кто будет? Да такая умница и красавица и в родном городе не пропадет, а там, чай, и жених хороший найдется. Из дочки хозяйка выйдет – не чета многим: и аккуратистка, и вяжет , и вышивает, и обшивает себя сама, не зря курсы кройки и шитья посещала !
     Так получилось, что ей повезло : сразу после школы  попала Алевтина в суд секретарем-машинисткой, хорошо себя зарекомендовала с первых дней и через несколько лет доросла и до старшего секретаря. Работа хоть и не денежная, но почетная. Гордились родители дочкой, лишь одно огорчало : жениха подходящего так и не встретила. Да и где его возьмешь, в маленьком-то городе, все более- менее путные в другие города подались. На танцульки, где завязываются обычно молодежные романы, она бегать была не приучена, тем более что сызмальства у нее подружек да друзей не было,  не приучена была и домой кого попало водить , грязь разводить и порядок нарушать.
     Но в двадцать лет расцвела Алевтина необычайно, прямо как роза в саду! Не заметить такую красоту просто невозможно, появились-таки у нее поклонники. Один парень , ничего, симпатичный, но ни образования, ни достатка, кочегарил на паровозе, как когда-то в юности ее отец, так что, век его «шахтерки» стирать? И что за работа: ни ночи, ни дня, ни праздника, все в поездках! Отказали ему. Попереживал парень первое время, да и отошел в сторону.
     Предпочли ему другого, агронома при управлении сельского хозяйства. Этот жить в доме у Алевтины категорически отказался, пришлось дочке со слезами снаряжать приданое в пригород,более похожий на село. Свадьбу   сыграли, как положено, глаз оторвать не мог зять  от своей молодой жены, красавицы-смуглянки в белоснежном свадебном одеянии.
     На этом праздник жизни окончился. Сначала ей нравилась и комната в просторном доме, отданная молодым, и окрестности с березовой рощей у пруда, и стук падающих в саду яблок, а потом начались будни. Муж с утра до вечера мотался по хозяйствам, приезжал домой усталый, даже поговорить с молодой женой времени не находил. Свекровь сначала вставала рано утром, чтоб не разбудить ее, а потом перестала церемониться, гремела посудой, кричала на чем-то провинившегося кота, грюкала дверями , и Алевтина понимала, что та недовольна ею,  « прынцессой», хоть Алевтина белоручкой не была, и по дому порядок навела, и готовила вкусно.
     Потом окрестности перестали радовать, да и как ими любоваться. Алевтина теперь понимала Пушкина, который писал: 
  Ах, лето красное, любил бы я тебя,
  Кабы не пыль, не зной, не комары, не мухи…
     Потом ей стали досаждать запахи, доносящиеся со скотного двора. Вонь начала преследовать ее даже в запертой комнате. Когда пожаловалась мужу, тот только недоуменно пожал плечами. В конце концов она поставила условие жить у ее родителей, но муж заявил, что он единственный сын у матери и не может оставить ее на старости лет. Нашел старуху, на ней пахать можно, здоровая , крепкая, искры из-под тяпки вылетают.
     Алевтину начал раздражать сам муж, ей не нравилось, как он ест, как храпит по ночам, как … Одним словом,  через год  она поняла, что супружество ей стало мукой, и по ее настоянию муж  привез ее со всем ее приданым обратно и объяснять ничего не стал, махнул рукой и ушел. На расспросы родителей Алевтина отвечала неохотно, мол, не нанималась быть обслуживающим персоналом, скотницей, птичницей и огородницей в едином лице, перспектива так прожить всю свою жизнь ее не прельщает , что разлюбезный ее муж на деле оказался семейным диктатором и что никакой радости в такой семейной жизни не видит.  Действительно, о муже она никогда не вспоминала, его редкие появления встречала неприязненно – он и перестал появляться.
     И с тех пор как пошептало – оставалась Алевтина одна, но голову несла гордо все годы. Даже когда услышала, что первый-то, отверженный ею жених, стал известным машинистом электровоза, ничего не дрогнуло в ее лице…
     Так и жили втроем.  Алевтину снова приняли с распростертыми объятиями в суде как незаменимого работника , а старики- родители всячески пытались компенсировать ее личную неудачу. Не знала она ни бытовых, ни кухонных проблем и купалась в родительском обожании. Отец, ушедший на пенсию, неизменно встречал любимую дочь после работы у калитки, в комнате ее ждали мягкий удобный халат и чистые тапочки, на кухне – ужин. И как бы ни задерживалась дочь, ужинать родители без нее не садились. Рано утром она еще в постели, а мать уже колдует на кухне, слышно звяканье ведра – отец воду из колодца уже достал, в рукомойник наливает. От домашних дел Алевтина была освобождена : двое неработающих дома, а дочка устает  в своем суде, должность у нее ответственная и серьезная. С мнением ее очень считались и в доме, потому и споров в семье никогда никаких не было и быть не могло.
     Да и на работе была непререкаемым авторитетом. Только на одного человека ее власть не простиралась : на судью Анатолия Петровича.

     Вот уж одиннадцать лет, как они работают вместе, и за это время она хорошо его изучила, знала его достоинства и недостатки, особенности характера, привычки и интересы. Вот и сейчас догадывалась о причинах его хмурого настроения. Вчера после судебного заседания  он  с прокурором и заседателями после сложного и потому затянувшегося  дела  расслабились : приговорили   бутылку коньяка с легкой закусью. Задержался, а телефон отключил и Алевтине Михайловне вежливо порекомендовал не корпеть над бумагами, а идти отдохнуть. Вот и следствие – домашняя разборка. Часа через три после того, как Алевтина Михайловна пришла домой,  ей позвонила встревоженная жена Анатолия Петровича, но Алевтина   ей вежливо дала понять, что она не имеет ни малейшего представления, где и чем занимается ее муж, потому что не имеет привычки совать свой нос в чужие дела. Хотя ее тоже покоробил тот факт, что вот уже девять часов, а его дома нет, неужели легкий ужин так затянулся?
     Она долго не могла сосредоточиться и переключиться на телепередачу. Вспомнила, как однажды он, услышав в свой адрес комплимент о безукоризненности репутации, засмеялся и сказал , что безгрешен не потому, что  не тянет грешить, а потому, что грешить не с кем. Тогда ее это задело : неужели он не замечает, как она к нему относится, неужели она не представляет никакого интереса как женщина? Ей даже не приходило в голову, что для него она - безупречный секретарь, ходячий циркуляр, в котором нет ни тайны, ни тепла, ни изюминки.  И потом она очень напоминала ему жену, такую же высокомерную , холодную и постную. Правда, красотой его супруга не отличалась, но суть-то одна. Однажды, когда Алевтина раздраженно назвала секретаря судебного заседания Юльку пустышкой, Анатолий Петрович, обычно корректный, отпарировал:
     - Ну что вы  по обертке судите? Под блестящим фантиком не всегда вкусное содержимое бывает…Юля – юный и живой человек, она только формируется как личность, но задатки уже сейчас видны.
      Какие задатки он успел заметить у этой легкомысленной девчонки, которая и работает-то без году неделя? Не пройдя по конкурсу в юридический институт, она по иронии судьбы попала на такую работу , серьезность которой так и не осознала. Это было заметно и по внешнему виду, и по поведению. Алевтина сразу взяла ее под свой контроль, тем более тщательный, когда заметила, что судья ей благоволит. Со своими протоколами девчонка справлялась лихо, замечаний  к ней особенных не было, сдавала их вовремя , но Алевтину раздражал ее летящий, стремительный почерк : ну никакого старания! Можно подумать, что времени ей не достаточно, могла бы и покрасивее, поразборчивее писать, протокол судебного заседания – документ государственной важности, требует вдумчивости, а не спешки. А эта нацарапает его кое-как, а потом в свободное время в кабинетике книги почитывает. Доложила шефу – тот не удивился:
     - Знаю…Но книжки-то по юриспруденции. Так что это делу не мешает, наоборот…А что бы вы хотели, чтоб она в окошко глядела да мух давила? Подключайте к другой работе. Пусть Вере помогает, повестки выписывает.
      Подключила к Вере, так ей мало : к печатной машинке рвется, хочет печатать научиться . Вера, обычно молчаливая и сдержанная, тоже болтать начинает на рабочем месте. Прогнала Алевтина из приемной  Юльку – она уж в кабинет судисполнителя вторглась, его делами интересуется. Из того сутками слова не дождешься – и тот туда же, беседы с ней проводит. Дала понять Анатолию Петровичу, что вносит девчонка диссонанс в налаженный ритм работы – тот снова только плечами пожал : ну и что? К работе ее претензии есть? Нет? А к чьей работе есть? Ни к чьей? И глаза на нее, Алевтину, насмешливые поднял:
     - Что в ней так вас раздражает? Неправильная девчонка? Ничего нет скучнее правильных  людей! Жить по правилам, по распорядку удается немногим ,тем более в таком  юном возрасте, так что будьте к  Юле снисходительны.

     А после одного случая  старший секретарь и вовсе Юльку с трудом терпела, сколько выдержки понадобилось, чтоб скрыть свою неприязнь!
          Когда вышла из строя отопительная система и все работники  суда  кутались в теплые одежды, потому что электрообогреватели не спасали от холода, ( да и было их только два: в приемной да у судьи,  наведалась Алевтина к своей подопечной и была шокирована : та, взбрыкивая ногами в больших валенках, плясала в проходе зала судебного заседания между двумя рядами сидений вместо того, чтоб корпеть над бумагами за своим письменным столом.
     - Это что еще такое? - возмутилась Алевтина.
     - Греюсь! – звонко сказала Юлька. - Танец предков исполняю.
     - Каких еще таких предков?
     - Моих. Мои родители это в юности отплясывали. Прикольный танец!.. Чарльстон называется!.. А вы не узнали? Вы ведь тоже его танцевали! Мама говорит, что вы в параллельном классе учились…
      Алевтина потеряла дар речи. Ее сравняли с предками, то есть впервые в жизни назвали старухой! Она взяла-таки себя в руки  и холодно отпарировала:
     - Ну не все же по танцулькам шлялись и чарльстоны выбрыкивали. Я , например, такой привычки не имела.
     Придя домой, она облеклась в свой любимый халат и, отказав себе  в ужине , отправилась в свою комнату. Поставив зеркало на стол, долго всматривалась в свое лицо. Нет, ну какая же она старуха , хотя… Появившиеся седины нужно закрашивать, темные круги под глазами – запудривать, а шея, как за ней не ухаживай, возраст все равно выдает. Вот уже у ее ровесниц  такие Юльки вырастают...Прошла молодость, какой-то временной промежуток – и здравствуй, беспросветная, безрадостная старость. Чем заполнить жизненный вакуум? Друзей у нее не было, детей – тоже, забота родителей  осталась в невозвратимом прекрасном прошлом, о котором  теперь она вспоминала с щемящей тоской.» Ну почему это случилось со мной? – печально думал Алевтина.- Чем хуже я той же Юлькиной матери, ведь ничего особенного в ней никогда не было! Ведь я никогда не слышала неодобрительных слов в свой адрес ни в школе, ни на работе…Разве моя жизнь не достойна личного счастья?» Она вспомнила, как  бывший муж сказал ей на прощанье, что она привыкла брать, но совершенно не хочет отдавать любовь и тепло, и в этом  ее беда. Наверное, она в прошлом просто не созрела для понимания этой истины, а теперь время ушло, и ничего не изменить.
     Когда одиннадцать лет тому назад на смену   ушедшему на пенсию судье прислали нового и она впервые увидела его лицо, его веселые глаза и открытую улыбку, сердце ее дрогнуло. Сначала она испытывала чувство симпатии к этому живому и умному человеку, а  вскоре поняла, что он значит для нее гораздо больше, чем просто начальник. Да и не походил он на начальника, был прост в общении, нечванлив, демократичен в отличие от предыдущего.   Раньше на работу ее влекло чувство обязанности и ощущение своей необходимости, теперь же к этому добавилась и радость  возможности общения с ним.  Правда, их отношения были сугубо деловыми, что было объяснимо:  он был женат, но это препятствие она перешагнула в своей душе, когда поняла, на чем строятся отношения в его семье. А они строились на тотальном контроле, какого не бывает в семьях, где царит любовь и доверие. Долго работая в суде и будучи хорошо знакомой с содержанием многих бракоразводных процессов, она знала, чем зачастую заканчивается семейная жизнь там, где нет доверия, где царит ревность и диктат. Разве можно разбить  семью, если де факто она и так разбита? Нужно только терпеливо ждать своего часа.
     Увидев впервые его жену, испытала что-то вроде облегчения: она ей не соперница, какая-то бесцветная , разве такой должна быть жена судьи?  Понятно было, зачем пришла на работу: нашла повод, чтобы встретиться с мужем, а в действительности на осмотр контингента. Алевтина встретила  жену судьи подчеркнуто приветливо, привела в кабинет к ее мужу и отметила, что приход жены судьи лично для него  был неожиданным и неприятным. Заметила она и то обстоятельство, что он никогда не торопился домой после работы и часто задерживался в своем кабинете, просматривая  дела для рассмотрения на последующем заседании.
     А однажды услышала  песню Кикабидзе:
                Вот и встретились два одиночества,
                Разожгли у дороги костер,
                А костру разгораться не хочется,
                Вот и весь разговор. 
     Решила, что это он пропел о них: о нем и о ней. И поверила в то, что сможет оторвать свой кусочек счастья, но как это сделать цивилизованно, не знала. Правда, не знала и нецивилизованных путей. Но теперь ее жизнь заполнилась ожиданием, а не пустотой.
     Но шли годы – ничего не менялось. Один за другим ушли из жизни родители, и больше не видела она, возвращаясь с работы, отца , выглядывающего ее у калитки. Со смертью матери из кухни навсегда выветрился запах сдобного теста, зачахла ее любимая герань на подоконниках, исчезли грядки за кухней, а в доме воцарились пустота и холод. Алевтине впервые пришлось заняться и отоплением дома, и приготовлением  еды , и всеми теми проблемами, которые сваливаются на человека, вчера живущего в семье, а сегодня оказавшегося совершенно одиноким.
     Все пришло в запустение, только украшавшие двор раскидистые шелковицы разрослись еще больше, привлекая взоры прохожих своим немыслимым урожаем, но это не могло радовать : если плотный ковер ягод под деревьями вовремя не уберешь, жди налета мушиных стай. Сначала она решила попросить соседа срубить их, а потом представила, как на опустевшем дворе будут торчать два пенька , и испугалась. Во-первых, потом эти пеньки надо будет выкорчевать, а ямы чем-то заполнить; во-вторых, оставшееся пространство чем-то засадить и потом за этим  «чем-то» ухаживать, а когда ? И, главное, как?  Нет, представить двор без двух раскидистых деревьев, с которыми связаны воспоминания о детстве, о родителях, о чумазых любителях сочных ягод, она не могла. Ну, подумаешь, мухи! Один месяц можно и потерпеть. Это не страшно,  самое страшное – одиночество, глядевшее на нее из каждого угла дома и двора. К нему привыкнуть было невозможно.  Ранними зимними вечерами после работы страшно было зайти в темный двор,  ночами каждый шорох за окном заставлял  от страха сжиматься сердце, поэтому свет в кухне не гасился. Иногда в состоянии необъяснимой тревоги засыпала только под утро, когда за окном начинал сереть рассвет. Это надолго выбило  ее из колеи. Сотрудники всячески пытались облегчить ее состояние, даже Анатолий Петрович как-то иначе стал на нее смотреть и всячески старался ее поддержать.
      - Я не помню своих родителей, мне не пришлось их терять, я детдомовец, но вас хорошо понимаю, - сказал он ей однажды. – Потому что родителей никто и никогда заменить не может. Я это всегда вспоминаю, когда гляжу на своего сына…
      Ей подумалось: он называет ей причину того, что живет в опостылевшей ему семье. Его биографию она хорошо знала и из личного дела, и из разных случайных источников информации: большой человек в маленьком городе всегда на виду у всех.
 Она легко представляла жизнь рабочего паренька в общежитии, потом трогательную заботу будущей жены, которая привела его однажды в свой дом, внимание, которым его там окружили и опутали, потом поступление на заочное обучение юридического института, стремление выбиться в люди, которое всячески поощрялось , рождение сына, а потом постоянные намеки и жены, и тещи на то, что всем, чего он достиг, он обязан им, упреки, требования благодарности, подконтрольности, подотчетности…, стремление уйти, вырваться – и любовь к сыну, и чувство обязанности, долга.
      И она продолжала надеяться и ждать, хотя вскоре все возвратилось на круги своя: то есть ничего не изменилось. Тем более, что у нее появилась новая приятельница : как ни парадоксально, ею стала жена Анатолия Петровича, Лариса Афанасьевна. Она решила сделать  секретаршу своей союзницей, поверенной в семейные проблемы. Однажды, встретившись с ней на улице, жена судьи напросилась в гости, потом начала  время от времени неожиданно заходить и , обнаружив Алевтину Михайловну одну в пустом  доме, радовалась возможности пообщаться( а Алевтина считала, что та проверяет, не заходит ли к ней ее благоверный). Лариса Афанасьевна то пыталась у нее что-то выпытать,  жаловалась то на его несносный характер, на его сложные взаимоотношения с тещей и сыном, то на невозможность найти себе достойную работу при отсутствии образования, ведь все силы и средства ушли на Толю, когда он учился. А потом родился  Игорек, разве можно доверять ребенка всяким яслям и садикам, если дома есть все условия для его развития и воспитания? 
       Зачем для своих откровений она избрала Алевтину? Зачем навязывала ей роль  подруги? Ей и в голову не приходило, что эта роль и смущала, и пугала секретаршу. Ничего хорошего она ей не сулила, но Алевтина имела возможность прикоснуться к святая святых : его личной жизни, ранее закрытой для нее. Она с радостью констатировала, что никогда не сможет считать себя виновницей того, что жизнь его семьи трещит по швам, ибо это произошло без всякого ее вмешательства. И лишний раз огорчалась двусмысленности своего положения.
            
      Поток посетителей иссяк – приближалось время обеденного перерыва. Ранее всем коллективом дружно ходили в близлежащую кулинарию, где можно было недорого и сытно перекусить, Но те благодатные времена остались в прошлом, поэтому каждый выкручивался, как мог : судья уезжал домой, судисполнитель закрывался у себя в кабинете и доставал свою полотняную сумку, а секретарши и тетя Клава собирались в приемной. Включался кипятильник, доставались из пакетов банки, склянки, бутерброды – и все приступали к трапезе. Вера ела неохотно, не испытывая от пищи никакого удовольствия, Алевтина – неторопливо, благородно отщипывая кусочки хлеба от тонко порезанных ломтиков и неодобрительно посматривая на Юльку, яростно впившуюся зубами в румяное яблоко , тетя Клава – быстро, перемежая процесс еды сообщением последних  городских новостей : она всегда , все и обо всех  знала, не зря работала курьером , что давало возможность общаться с людьми и в общественных местах и вне их.
     - Ой, девчата, что я слышала! – вдруг шепотом сказала она, округлив глаза. Все насторожились : если громкоголосая тетя Клава заговорила шепотом, значит, новость только для узкого круга лиц, очень важная. – А Анатолий-то Петрович от нас скоро уйдет. Насовсем. Вроде там ( она ткнула большим пальцем в потолок) уже вопрос согласован.
     Все опешили и перестали жевать. Первой в чувство пришла Юлька:
     -Ага! Одна баба сказала!.. Любят в нашем Зеленодольске страшилки всякие выдумывать! Уж сколько лет нашего мэра местные знатоки новостей снимали с должности, понижали и повышали – а он все командует из своего руководящего кресла.  Чего  Анатолию Петровичу куда-то уезжать? Дом, работа, семья, уважаемый в городе человек!.. Да и  пожилой уже!
    - Какой же он пожилой? – удивилась Вера. - Сорок пять лет всего! Знаешь, как о женщинах говорят : сорок пять – баба ягодка опять. А для мужиков это самая пора расцвета!
    - Пора расцвета – это юность и для мужиков, и для, как вы сказали, баб… Кто в сорок пять жизнь сначала начинает?…Хотя, может, на  заслуженное повышение  его из нашей дыры направляют? Так зачем это скрывать, любой бы этим только гордился?! Вы, теть Клава, только аппетит всем испортили!
     - Много ты, Юлька, знаешь! Вот доживешь до нашего возраста – вспомнишь этот разговор. Ты фильм « Москва слезам не  верит» смотрела ? Помнишь , как главная героиня говорила: в сорок лет жизнь только начинается…- не сдавалась тетя Клава, и Алевтина Михайловна на нее благодарно посмотрела.            
     Зазвенел телефон. Звонила Лариса Афанасьевна. Взволнованным голосом осведомилась, где сейчас находится Анатолий Петрович.
     - Домой уехал. Обедать, -  растерянно молвила Алевтина.
     - Уехал да не доехал…-бросили трубку на другом конце провода, и раздались продолжительные гудки . Алевтина пожала плечами и положила трубку на рычаг.
     В коридоре раздались шаги, и улыбающийся Анатолий Петрович зашел в приемную.
     - Приятного аппетита, девушки! – сказал весело и исчез в своем кабинете. Все переглянулись и посмотрели на часы, висевшие в простенке : до конца обеденного перерыва оставалось еще пятнадцать минут.
     - Все, сворачиваемся, - скомандовала Алевтина. - Еще за собой убрать нужно.

     Рабочий день продолжался в заданном ритме, коллектив работал как хорошо отлаженный механизм, только Алевтине было не по себе : новость не давала ей покоя. Она услышала, как в кабинете судьи зазвонил телефон, как  он с кем-то разговаривал спокойным, глуховатым голосом, потом  шаги в кабинете, он , видимо, шагал туда – сюда, потом  звук шагов прекратился и в кабинете воцарилась тишина. Алевтина лихорадочно искала повод зайти в его кабинет, долго рылась в бумагах на столе, потом обрадовалась тому, что повод нашла. Постучав в дверь, толкнула ее:
     - Можно?
      Судья сидел за столом   над разбросанными бумагами и смотрел отсутствующим взглядом в окно.
     - Анатолий Петрович! Как вы смотрите на то, что заседателя Киреева я заменю на завтра  Тимохиной? Мне сегодня сказали, что Киреев в больнице…( Она уже сделала эту замену, зная, что судья в этом вопросе возражать не будет, но формально всегда с ним вопросы вызова или смены заседателей согласовывала).
     Ей показалось, что он ее не слышит, но он  оторвал глаза  от окна и перевел их на нее. Погруженный в какие-то свои думы, никак не мог вникнуть в суть ее слов и, когда она повторила вопрос, только кивнул в знак согласия головой. И у нее сжалось сердце в недобром предчувствии. Минут через пятнадцать судья вышел из кабинета:
     - Алевтина Михайловна, я должен уйти, возможно, сегодня уже не появлюсь…Слушание дела Митрохина завтра начнем в 10-00, позвоните в милицию, пусть обеспечат усиленный конвой.
     У Алевтины отлегло от сердца. Рабочий день продолжался в прежнем ритме, спокойно и слаженно.

     Вечером, когда Алевтина перед экраном телевизора равнодушно поедала наскоро приготовленный ужин, ей показалось, что во входные двери кто-то постучал. Она прислушалась : кто бы это мог? Хотя в последнее время она наладила контакт с соседями, те, приученные к порядку в их доме на протяжении многих лет, в такую пору прийти не могли. Стук повторился. Алевтина вышла в коридор:   -Кто там?
      - Я! Я! Откройте! – то ли плач, то ли вопль послышался за дверями, и она узнала голос Ларисы Афанасьевны.
      Когда та вошла в освещенную кухню, Алевтина поразилась ее виду : смятая прическа, воспаленное лицо, заплаканные глаза.
      - Боже! Что это такое с вами?!
      - А вы не знаете?! - зарыдала та в ответ. – Не знаете? Хотя , что я спрашиваю, я сама только что узнала!.. Он нас бросает! Я чувствовала, я чувствовала, но не верила! Неблагодарный ! Подлец!.. Негодяй! Так ответить на нашу заботу, на нашу любовь!
      Алевтина молча опустилась на стул и смотрела на гостью остановившимся взглядом. А  та, ломая руки, изливала, изливала на нее горячий поток слов:
      - Сегодня  он со мною объяснился! Говорит, что давно пришел к такому решению...Вещи свои забрал…Все, говорит , вам оставляю…Уехал  на машине куда-то…не знаю, куда. Что делать? Что делать? Куда бежать?.. Где его искать?! И уличил момент, когда сына дома не было, тот бы этого не допустил! Скажите, кто она, та, из-за которой он ушел?! Вы ведь должны об этом знать! Секретарши все знают, это жены узнают все в последнюю очередь!.. Не знаете?! Не жалейте меня, больнее все равно не будет…
      Она говорила и говорила, Алевтина Михайловна уже не вслушивалась в ее слова, она оцепенело смотрела в лицо своей гостьи, на ее болью искривленный рот и лихорадочно блестящие глаза.
      - Что вы молчите? – снова донеслось до нее.
      - Я  ничего не знаю. Ни – че - го…Я видела его только в стенах суда…- с трудом произнесла  Алевтина.
      - Да, я знаю, я знаю…Если честно, я многих  подозревала раньше, ведь он всегда работал в окружении женщин. И вас подозревала тоже. Но он мне рассмеялся в лицо и сказал, что дважды на одни и те же грабли не наступает…(« Зачем, зачем она мне это говорит?! « - думала Алевтина). Я убедилась в вашей порядочности…Он смеет упрекать меня в том, что…Да, я не работала, потому что посвятила жизнь ему, ребенку, семье…Как теперь жить…Одна, одна… Как людям в глаза смотреть?.. А он, он.. Сам людей судит, а сам…Что с вами?! – глаза у Ларисы Афанасьевны изумленно распахнулись.
       Алевтине было плохо, бледная, с расширенными зрачками, она была близка к обмороку. Но ей удалось взять  себя в руки.
      - Вы пришли ко мне со своей болью. Вы думаете, мне легче, чем вам?!…»Одна, одна…»- передразнила она гостью. - Разве вы одна? У вас мать еще не старая, у вас сын, значит, и в будущем вы не одна… А что у меня ?  Вот эти пустые стены? Вот я ,действительно, одна. А кто меня пожалеет ? К кому мне бежать со своей болью?.. Ваш муж перебесится и вернется…Успокойтесь, никуда он не денется, завтра судебное заседание вести будет,.. сам сказал.
      - Нет, нет, он заявил, что навсегда уедет из нашего города, что ему уже замену нашли…И мне, между прочим, он работу нашел. В регистратуре поликлиники… Представляете   : я – в регистратуре!.. Говорит : кто тебе мешал получить образование ? Неблагодарный! Моя любовь, моя забота – не в счет! Ну где он сейчас, где? Что я сыну скажу?! Седина в бороду – бес в ребро?!
      - А, может, у него , действительно, никого нет? Может, действительно, решил начать новую жизнь…без всех нас? – с горечью проговорила Алевтина Михайловна, и слезы хлынули у нее из глаз.
      И обе женщины, обнявшись, делили пополам одно горе. Но Ларисе Афанасьевне и в голову не приходило, что своим известием она навсегда разрушила единственное светлое, что осталось в жизни секретарши – надежду. Она считала, что та за компанию оплакивает свою потерю  - потерю родителей, и свое одиночество в стенах холодного неуютного дома.

     Прошло три года. Немного перемен прошло в городе, но жизнь суда кардинально изменилась. Во- первых, он приобрел, наконец, новое здание причем не на окраине, а в самом центре города. Во-вторых,  изменился и состав коллектива. 
     Легкомысленная Юлька  как-то легко поступила-таки в свой юридический , но на каникулах уже не заглядывала к былым сотрудникам, потому что не стало в стенах суда ни Веры, которая нашла работу поближе к дому, ни  ушедших на пенсию  Павла Митрофановича  и тети Клавы. А к старшему секретарю она была абсолютно равнодушна, их пути ни разу не пересеклись, о чем ни одна из них не жалела.
     Анатолий Петрович, действительно, покинул город и его место занял другой человек. Неизменной оставалась только старший секретарь  Алевтина Михайловна, чье неулыбчивое лицо и холодный голос по-прежнему вызывали трепет посетителей. Но если присмотреться внимательно, можно было заметить, как постарело и осунулось ее лицо, как изменилась осанка и внешний вид…И изменилось ее отношение к новым сотрудникам, она стала мягче и снисходительней. И  зря она боялась одиночества : у нее появилась , наконец, подруга. И подругой этой была   суровая регистраторша из поликлиники, Лариса Афанасьевна,  которая свободное время стремилась проводить  в общении с Алевтиной Михайловной, потому что считала, что никто ее так не понимает , как секретарша ее бывшего мужа  . И сама не догадывалась, насколько она была права.
     Иногда и Алевтина Михайловна бывала у  нее дома, и любимым их занятием были  посиделки за чаем, перемежавшиеся воспоминаниями и рассматриванием старых фотографий.