Батроченко Виктор Степанович из Воронежа

 
               
Родился в 1943 году. Окончил Воронежский политехнический институт в 1966г., служил в армии, подполковник в отставке.
Кандидат технических наук, преподаёт в Воронежском государственном педагогическом университете, доцент.
Поэт, стихи публикует с 2001г., изданы три книги стихов, сборник романсов, участие в 14 коллективных поэтических сборниках, публикации в периодических изданиях Армении, Украины, США и Казахстана.
Тематика поэзии -военно-патриотическая. Автор цикла стихов на тему символов генеалогии и геральдики. Член-корреспондент Воронежского регионального геральдического общества (организация и проведение в Воронеже геральдических
конференций и других генеалога-геральдических форумов).



                Спасибо за цветок
                А как зовут, забыл его спросить…
                Александр Твардовский

Давай-ка я пожму твою ладошку,
Сердечное спасибо за цветок!
Сегодня всё всерьёз, не понарошку -
Победу нынче празднуем, дружок!

Я должен низко поклониться маме -
Она тебя водила на парад!
А вечером салют победный грянет -
Огни, сверкая, в небо полетят!

Наверно, не увидишь ты салюта -
Ложатся рано спать в твои года…
Но блеск наград, молчания минуту
Запомнить постарайся навсегда!

………….

Малыш цветы мне в День Победы дарит -
Крепка времён связующая нить!
Успел я рассказать, за что - медали,
А, как зовут, забыл его спросить…

10.05.14.







Разбудите детей!


Раскололось рассветное небо.
Вдоль границы нависли дымы.
Сны свои досмотреть не успели
дети - первые жертвы войны.
Закрывая руками, телами
от осколков кричащих детей,
жизнь свою в это утро отдали
сколько, кто их сочтёт, матерей.
По окопчикам, наспех отрытым,
в скоротечных воздушных боях,
защищая свой дом и Отчизну,
стали насмерть отцы и мужья…
Чтоб в забвенье не канули судьбы
искалеченных этой войной,
люди, двадцать второго июня
просыпайтесь в четыре ноль-ноль!
Разбудите детей, поднимите,
не жалейте их сладкого сна,
и, как сможете, им расскажите,
чем для нас стала эта война.
Про срывавшийся с чистого неба
до костей пробирающий вой
и про запах сгоревшего хлеба,
про солдат, не пришедших домой,
про великую нашу Победу,
что далась неоплатной ценой,
про детей, что уснули навеки
рано утром, в четыре ноль-ноль.
               
            22.06.1981.



Июнь. Двадцать второе…


Отмечали скромно, без затей,
День печальный Памяти и Скорби.
Телевизор гнал рекламу «Орбит»
Вперебивку мирных новостей.

Шёл за новостями сериал,
Космонавт приветы слал с орбиты,
Знанием блистали эрудиты…
Я ушедших молча поминал.

Я фронтовиков спросить успел,
Как сумели выстоять в начале,
В пекле. Но они не отвечали…
Не ответят. Есть всему предел.

На стакане – хлебушка ломоть -
На помин. Они ушли до срока…
С ними обошлась судьба жестоко,
Души искалечила и плоть…

Наступает за окном рассвет,
Как тогда. Июнь… Двадцать второе…
Скорбное число и роковое.
Память… Боль… Печальней даты нет.

26.06.11.








Потери – один человек

Строка донесенья скупа, коротка,
в ней места подробностям нет:
«Второго, в семнадцать взята высота.
Потери - один человек».
На северном склоне высотки «сто пять»
бойца похоронят друзья.
Ни залпа, ни речи прощальной сказать,
ни звякнуть лопатой нельзя...

Позицию, с фланга на фланг обойдя,
проверив ячейки стрелков,
подумает взводный: «Высотка взята...
Взята, но потерян Петров!
Когда выходили из пинских болот,
он вынес меня на себе.
Сегодня б не он, не его пулемёт -
лежать всему взводу в земле...
К утру подкрепленья, конечно, не жди,
а выбито больше, чем треть.
С рассветом полезут, тут в оба гляди...
Поглубже б зарыться успеть».

Комбат донесение ночью прочтёт,
подумает: «Взводный - герой.
Людей не подброшу, но дам пулемёт -
там завтра завяжется бой».

Под утро начштаба полка подведёт
прошедшему бою итог:
«Да, темп невысок, но второй батальон
всё сделал, что мог и не мог».

Из штаба дивизии утром в полки
приказ телефон принесёт:
«Любою ценой правый берег реки
держать. Подкрепленье идёт».

В добротный, отцом ещё рубленый дом,
пока его письма идут.
Приветы родным и соседям поклон...
Их вместе читают, их ждут.
Летят треугольники стайкой домой,
за ними - казённый конверт.
Солдатка поймёт, не вскрывая его,
что в нём запечатана смерть.
Заплачет сынок-несмышлёныш в углу,
увидев, как рухнула мать.
Та встанет, очнувшись, и скажет ему:
«Сиротка, нам некого ждать...»

Пусть тех донесений строка коротка,
и места подробностям нет -
в них вписаны кровью солдат на века
фрагменты великих побед.
За строчками тех донесений скупых
стоят миллионы бойцов,
единственных чьих-то, любимых, родных
мужей, сыновей и отцов.

1981.


Поставлен на кон

Что предано, что продано…
Но - честь, но - долг, но - клятва!
Глядит с надеждой Родина
на своего солдата.
Уже патроны розданы
и выявлены цели,
разрывов вспышки – розами
и шмяканье шрапнели
по брустверу окопному,
и пулемёта таканье…
Солдат свистящим шёпотом:
«Прощай, поставлен на кон я…»

29.12.08.

Камень памятный

             у памятника детям,
             погибшим в Воронеже 13 июня1942 г.

В чистом небе самолётик –
крестиком. Винтов круги.
Боже правый, помоги –
дети собрались на слёте!
В окуляр прицела взгляд…
Щёлкнут створки бомболюка…
Бомба – в цель! Война – подлюка…
Время не течёт назад –
рухнет с неба злая сила…
Груды бездыханных тел…
Стоны тех, кто уцелел…
Из воронки - вонь тротила…

Сделав дело, самолётик
заложил вираж крутой…
В тихий двор войди. Постой...
Вспомни тех, кого на слёте –
бомбой... В чём же их вина,
пионеров и вожатых,
вместе и отдельно взятых?
Будь ты проклята, война!

11.06.08.


Песчаный Лог

Весь разворочен и распорот
Воронеж был безмолвен, пуст.
Враги вошли в горящий город,
От страха целясь в каждый куст.

Вытаскивали из развалин
Тех, кто покинуть дом не смог,
Под хриплый лай собачий гнали
В последний путь, в Песчаный Лог.

Солдаты пьяные орали
И жали, жали на курок…
Детей живыми в ров бросали…
Как ты смотрел на это, Бог?

Всё меньше, меньше ветеранов,
Но, память наша, не остынь!
У каждого на сердце рана –
Свой Бабий Яр, своя Хатынь.

Замотан важными делами?
Покинь кварталов шум и смог,
Пройди их скорбный путь с цветами
В Песчаный Лог, в Песчаный Лог.
   
2003.









25 января

Злой ордою, смертельной угрозой
немцы к Волге рвались на Восток,
но за Доном досадной занозой
встал Воронеж и выстоять смог.

Тупо, яростно городу мстили,
всё взорвали, спалили дотла,
с постамента свалили, стащили
в переплавку скульптуру Петра.

Озверевший, упившийся кровью
и вконец обнаглевший тевтон
прямо в сквере Кольцовском устроил
для убитых вояк пантеон.

Захватили, но так и не взяли…
Двадцать пятого января
в одночасье трусливо сбежали,
драпанули за Дон егеря.

Люди ссорятся или целуются,
у кого-то котлеты горят –
жизнь идет на воронежской улице
«Двадцать пятого января».

2003.









Хлеб

Голуби, взмывающие в небо…
Город, искорёженный войной…
В булочной так вкусно пахло хлебом,
Чёрным хлебом – основной едой.

Хлеб по карточкам давали - помню,
Помню, как широкий острый нож
Резал норму… Я в сторонке скромно
Ждал довесок – мой, не отберёшь…

Поспешал за бабушкой вприпрыжку
Грыз горбушку, хлебом не соря,
Но в карман (легко понять мальчишку)
Клал всегда чуть-чуть для сизаря.

 6.02.05.



Послевоенные игрушки

Игрушки детские конца сороковых
не отличались широтой ассортимента,
об этом скупо вам расскажет кинолента
иль кто-нибудь из нас ещё живых
послевоенных сорванцов-мальчишек,
в пристенок бивших царским пятаком,
и от винтовки «Маузер» штыком
кидавших в цель, как те бойцы из книжек,
которым лихо подражали мы,
в войну играя на буграх приречных…
Гранаты, мины – пацанов увечных
прибавилось потом, после войны…
Как дорожил я грузовой машинкой,
мотоциклистом и броневиком,
отец был ранен именно в таком
зимой на финской… Настоящей финкой
с наборной рукояткой я играл
на чердаке, прокравшись незаметно.
Она лежала в тайничке заветном,
её с собой я никогда не брал…
Потом имел я перочинный ножик –
кораблики, свистульки, стрелы, лук
строгались им… Запомнился испуг
от первого пореза. Было всё же
тогда у нас игрушек слишком мало,
и мы умели ими дорожить.
Задумываюсь – трудно было жить?
Не помню – дня на игры не хватало.

3.02.05.

Рыжий


Жил по соседству клоун «Рыжий»,
служивший в местном шапито,
к манежу нас сажал поближе -
«случайно» вызвать, если что.
И вызывал! Смеялся зритель
над тем, как неуклюжи мы...
А нам-то что, пришли - смотрите,
и - смеха полные штаны!
Он приходил домой усталый:
потухшие глаза, сутул...
Он там, в манеже - добрый малый,
а во дворе, присев на стул,
играл в простого подкидного,
стучал костяшкой домино,
партнёром выбрав дядю Вову,
с которым был давным-давно
знаком - они по пуду соли
в разведке съели на войне...
Теперь он – «Рыжий», в этой роли
смешить умеющий вполне.
Во двор он в день Победы вышел:
нашивки, два ряда наград!
И сразу стал моложе, выше,
вот только этот грустный взгляд...
И пацанов собрав гурьбою,
позвал назавтра в шапито
работать. «Рыжий», да с тобою
я выступать всегда готов!

......
Как жаль, но счастья миг не долог -
вой «Скорой» в предрассветный час...
Под сердцем он носил осколок,
в манеже потешая нас!

1.08.17.


Окоп

Окоп остался посреди России,
В нем кучка гильз, да ржавая жестянка.
Вокруг – всё, что в бою понакосили,
От каски до поверженного танка…

Приказ: «Вперёд!» И рота поднялась.
И тот солдат вскочил на бруствер тоже,
Ушел в атаку, не оборотясь,
На свой окоп, в котором с лета прожил.

Как далеко вперёд сумел пройти –
На шаг, на два, а, может, до Берлина?
Что встало чёрной вспышкой на пути –
Снаряд, осколок, пуля или мина?

Где он лежать остался навсегда –
Своя, иль чья, земля его укрыла?
Есть обелиск, жестяная звезда?
Да есть ли вообще его могила?
 
Окоп остался посреди степи,
В нем кучка гильз, да ржавая жестянка.
Враг не сумел за тот окоп зайти
Ни сапогом, ни гусеницей танка.

В дни памяти отдавших жизнь недаром
Я прихожу, чтоб молча посмотреть
На кучку гильз в окопе этом старом,
Который враг не смог преодолеть.
               
1983.
 
             * * *
             В лесу такая тишина,
             как будто сразу все уснули,
             и только жёлуди, как пули,
             рикошетируют… Война
             в лесу оставила повсюду
             свой, до сих пор заметный, след,
             неизгладимый столько лет.
             Окопы, блиндажи… Покуда
             не затянуло их песком,
             листвою не запорошило, -
             напоминают: «Было… Было…»
             Лист облетает, невесом…
             Ласкает солнце напоследок…
             Шлепки тяжёлых желудей…
             Сентябрь теплейший, без дождей,
             невероятен, ласков, редок…

             6.10.05.
Лишь что-то знаем о войне

А надо ли былое ворошить?
О том, как в прошлом протекали войны,
лишь что-то знаем. Вольно, иль невольно
домысливаем, смело тянем нить
отсюда в прошлое... Нам не дано о прошлом
знать правду всю. Кощунственно вдвойне
судить отдавших жизнь на той войне.
Оставшимся в живых намного горше,
наверное, сегодня, чем тогда,
когда сдавались города без боя,
упрёки слышать в адрес свой. Герои
не все они... Но красная звезда,
но той поры устои, идеалы,
но брошенные хаты за спиной...
Они живут поныне ТОЙ войной.
Как мало их осталось... Очень мало...

22.06.06.



* * *
Я ходил по музею не час и не два,
Оставаясь подолгу у иных экспонатов.
Я об этой  войне много слышал, читал,
А ребята стреляли вон из тех автоматов,

А ребята вот в этих шинелях прошли
От границ до Москвы, а потом до Берлина,
А ребят эти пули, осколки нашли,
Где-то их стерегла эта самая мина…

Снимки, снимки на стендах, на каждой стене,
Полководцев, солдат боевые награды…
Мне запомнилась дырка в хвалёной броне,
Аккуратно прошитая русским снарядом.

Самолетный запомнился сплющенный хвост,
В пол, как в землю, вошедший алюминием
                драным,
То - стервятник известный, летней ночью его
Талалихин свалил под Москвою тараном.

Мне запомнилась горсть сталинградской земли –
В ней свинца и железа много больше, чем глины,
И из Бреста оплавленные кирпичи
С нацарапанной клятвой погибших в руинах,

Алый стяг, опаленный, пробитый в бою,
И немецких знамён разноцветные тряпки –
Ими вымели площадь и швырнули к Кремлю,
И оставили кучей на мокрой брусчатке…

Я ходил по музею, по прошлой войне,
Возвращаясь к простому на вид экспонату –
К лобовой «Королевского тигра» броне,
Устрашающе толстой, но пробитой снарядом.

1982.

В ломбард награды он не понесёт

Он выполнил приказ: «Ни шагу!»
на той войне, но сожалеет, что не смог
остаться там… В ломбарде под залог
его серебряных медалей «За отвагу»
готовы ссуду дать, за серебро процент
обещан ветерану невысокий…
Там всё просчитано: его болезни, сроки,
оставшиеся… Старых кинолент
ломбардщики, наверно, не видали,
зато, отлично знают, что по чём… 
А ветеран, конечно, огорчён
такой «заботой». Ордена, медали
хотят забрать, как драгметаллов лом,
прикинули, что жить ему недолго.
Откуда знать им, как горела Волга,
как в штыковую шёл он под огнём,
как перед строем вручена награда,
а через час ранение в живот…
В ломбард награды он не понесёт,
наденет для последнего парада!

6.05.06.




Объявлена война убитым

Раскопаны могилы - беспредел,
и мне плевать на аргументы ваши,
эстонцы. «Оккупант» уже не страшен…
К живому вряд ли кто б из вас посмел
притронуться. На Сталина обиды
проснулись в вас, пригрезился реванш?
А, может, добрый дядя вам карт-бланш
вручил? Не трогайте солдат убитых!
За вандализм заплатите. Цена…
Бог с ней, с ценой, - бесценно то, что свято.
Изгнав фашистов, полегли ребята…
Убитым, им, объявлена война.

 7.05.07.





Могилы трогать ни к чему
            
Могила братская. Солдат, скорбящий, в бронзе.
Кому-то кажется, что он угрюм лицом,
пугает мирных горожан… В конце-концов
он убран с глаз долой. А что с ним будет после,
покажет время. Кто кого пугал в войну,
чьи танки, бомбы и штыки считать страшнее –
своя позиция у каждого. Бог с нею,
с позицией иной. Вот только ни к чему
могилы трогать – в них лежат солдаты,
фашизм в Германии добившие штыком.
А в том, что спят они сейчас под бугорком
в чужой земле, они не виноваты.

16.05.07.


Они легли на поле брани
             
             Опять весна на белом свете…
                Булат Окуджава

Они легли на поле брани,
Солдаты, дело их – сражаться.
Серёжи, Пети, Коли, Вани
Покой нашли в могиле братской.

Они за это не в ответе,
Что спать остались на чужбине.
Серёжи, Вани, Коли, Пети -
На камне бронзой: дата, имя…

С разбросом их рожденья даты,
Один и тот же день кончины –
Восьмого мая, сорок пятый.
Мальчишки и в годах мужчины…

Опять весна на белом свете,
Чужие к ним идут с цветами.
Серёжи, Коли, Вани, Пети,
В каком долгу мы перед вами!

22.05.07.


      
Фокусник

Город N окружён. Канонада. Пожары в
                предместьях
Ветер треплет изодранный в клочья шатёр шапито.
Из цилиндра потёртого снова и снова цветок
достаёт старый фокусник ни для кого. Интересно,
для чего это он? Нет роскошных его голубей,
разошлись на бинты бесконечные яркие ленты...
Город выстоит, выживет, громкие аплодисменты
прозвучат. Он научит опять улыбаться людей.

31.05.06.
               
Беженцы

Запах ладана и гари,
стук копыт и скрип колёс.
Беженцы. В глазах печали
тусклый отблеск. Море слёз,
выплаканных, - за спиною.
Неизвестность - впереди.
Обездолены войною...
В даль, в минувшее гляди.
Ты увидишь их едва ли,
но дойдёт издалека
запах ладана и гари.
Боль остра, печаль горька,
ни помочь им, ни утешить –
время не воротишь вспять.
Прав, не прав ли, свят ли, грешен –
их не в праве забывать.

31.05.06.


Славянка 

Когда «Славянки» слышу звуки,
Себя я чувствую в строю.
Летят в отмашке чёткой руки,
В такт барабану левой бью.

Колотит сердце в ритме марша,
Как струны мускулы звенят –
Так шли отцы и деды наши
С оружьем в бой и на парад.

«Славянки» звуки тише, тише.
Чуть увлажняются глаза.
Гудки протяжные я слышу.
Теплушки. Проводы. Вокзал.

Уходят в темноту вагоны,
На лицах мёртвый синий свет.
Стоят славянки на перронах
И эшелонам смотрят вслед.

22.06.1981.





Вишнёвое варенье 

Вишнёвого варенья аромат
мне каждый раз напоминает детство…
Жила старушка с нами по соседству,
а перед домом рос вишнёвый сад.
Ну, сад – не сад, а парочка нестарых
кудрявых вишен, видевших войну.
Как выжили деревья? Не пойму,
как не пустили бравые мадьяры
их на дрова? Местами на коре
остались шрамы. Капельки камеди
из ран сочились… «Заходи, соседи!», -
старушка обращалась к детворе.
И – пир горой! Кто пошустрей – на ветки!
На пальцах и губах вишнёвый сок…
Накушался, хозяйке – в туесок.
Тимуровцами были мы соседке…
Три года, как закончилась война.
Три похоронки к ней пришли оттуда.
Два сына, муж… Надеялась на чудо.
Но только добавлялась седина…
Варила вишню…Сахарку-то мало...
В один заход… Варенья аромат
двор заполнял! Мы заходили в сад –
старушка пенки нам всегда давала…

Вишнёвого варенья аромат
мне каждый раз напоминает детство…
Жила старушка с нами по соседству.
А было ей всего лишь пятьдесят…

18.01.10.




Пообещав однажды   

Она выходит на просёлок
и долго смотрит вдаль… Одна.
Давно закончилась война,
давно подружек нет весёлых…

Десятый год деревни нет –
пусты дома, слепые окна…
Гул самолёта в небе блёклом
два раза – утром и в обед…

И – тишина… Лишь старый кочет
прикрикнет на своих подруг
лениво, видно, - недосуг,
а, может, попросту, не хочет…

Морковь, свеколка и чеснок
растут на грядке в огороде –
всего – чуть-чуть… Хватает, вроде…
Дровишек мало. Кто б помог…

Выходит из дому под вечер
одна… И так - за годом год.
Пообещав однажды, ждёт
того, кто далеко-далече…

8.05.11.








 
Ворошиловский стрелок 

                вспомнилось детство...

Начинаю, как всегда, с косого,
Щурю глаз, дыханье затая...
Заяц – брык! Вторая цель моя –
Серый волк. Без промаха бью снова!

На прицеле – кумушка-лиса,
Распушила рыжий хвост как парус.
Третья пуля кумушке досталась.
В тире все ликуют: «Чудеса!»

За лисой подстрелен косолапый -
Кувыркнулся и затих медведь.
За меня здесь есть кому «болеть» -
В тир пришёл я, как обычно, с папой.

Шепчут: «Ворошиловский стрелок...
Снайпер, хоть чуть больше метра ростом...»
Знали бы, как попадать непросто...
Папе я пообещал и - смог!

Папа бил без промаха в «десятку»,
Но – война. Раненье. Слепота...
Пусть я мал, но мой черёд настал –
Сбиты все мишени по порядку!

7.07.15.







* * *
Какая роскошь - быть сами собою,
тем шустрым неуёмным пацаном,
взъерошенным, всегда готовым к бою
с чужими… Вспоминаю этот дом
и этот двор, где виноградом диким
беседка старая оплетена…
В разбитой церкви проступают лики
расстрелянных святых… Прошла война
по городу, по судьбам самых близких,
и всё взорвав, спалив, ушла назад,
оставив имена на обелисках…
Беседку оплетает виноград,
трамвай звенит, руины разбирают,
народ гуляет, будто нипочём.
Фонтан. Дорожки в парках засыпают
в развалинах добытым кирпичом.
И кирпичом обкладывают клумбы,
и от цветов под вечер – аромат…
Подвалы, чердаки…Мы там – колумбы…
Припрятаны лимонки, автомат…
Бог пощадил, никто не подорвался
из одноклассников, знать, - повезло…
Встречаю тех ребят, с кем в детстве дрался,
всё реже - многих время замело…
Ни дома нет в помине, ни беседки,
на колокольне, вновь, - колокола,
и в кружки нищим звякают монетки…
Я всё ещё пацан, но жизнь прошла…

 2003.






* * *
В войну играет мальчик на полу.
Атака, и враги бегут на запад…
Был мальчиком когда-то его папа,
он очень часто рисовал войну:
Летели «Илы» на листах альбомных
всегда с востока, участь «Мессеров»
предрешена была, один – готов,
другой дал дёру… В колпаках бетонных
засели фрицы… Щели амбразур…
Оттуда – трассы… Подползают наши,
и вот уже дошло до рукопашной…
В рисунках этих было чересчур
побед и флагов, и сожжённых «Тигров».
Их видя, мягко улыбался дед,
повоевавший, ставший в двадцать лет
седым, и он когда-то в играх
летел в атаку на лихом коне,
размахивая саблей деревянной…
В войну играет внук, и ноют раны,
полученные дедом на войне.

24.01.07.


* * *
Просвистели, память растревожив,
Пули в сантиметре от виска...
В прошлом изменить никто не сможет
Ничегошеньки издалека.

Пули долетают, попадают,
Ранят больно, в область сердца бьют...
Прошлое своё не выбирают,
С прошлым, состоявшимся, живут.

 28. 05.07.

А внуки давно уже спят

Прощанье. Кидание в воду монет,
с надеждой вернуться однажды…
С надеждами связано много примет:
кот чёрный, журавлик бумажный,
упавшая вилка, осколки зеркал,
лежащая решкой монета,
знакомый, который тебя не узнал,
кукушка, навравшая летом…
Что мне предвещает багровый закат?
Пожар, пожирающий небо,
тревожит… А внуки давно уже спят,
для них день прошёл, будто не был.
Набегались, рухнули, сладкие сны
глядят, что-то тихо лопочут…
Как сделать, мой Бог, чтоб картины войны
во снах не пугали их ночью?
Как эту беду отвести наяву
от них, оградить от баталий,
от ран, от наград «За Берлин», «За Москву»,
от пуль, от безжалостной стали?

22.12.05.


   
Память о них жива   

Истории военные страницы
перемарать пытались сколько раз.
То оккупантов делали из нас,
то – варваров… Реванш кому-то снится,
очередной захват и передел,
кровавая зачистка иноверцев.
Освенцим… Печь… Распахнутая дверца…
Безмолвны тени тех, кто здесь сгорел
и пеплом был развеян над полями,
кто был закопан заживо во рвах,
задушен газом… В парках, на холмах
у обелисков плиты с именами
защитников и вечные огни,
венки и полевых цветов букеты…
А сколько их, не погребённых, где-то
в местах боёв… Дождутся ли они
когда-нибудь прощального обряда?
На плитах бронзой лягут имена?
Безмолвны тени тех, кого война
не пощадила, им всего лишь надо
знать, что от взрывов не дрожит земля,
что города не пожирает пламя,
что мир в стране и что святая память
о них жива. Что полегли не зря.

16.01.10.


 
* * *
Пересмотр – оскорбление павшим. Но мёртвые сраму не имут -
каждый шёл до конца, вместе сделали то, что смогли.
Кончить дело победой – желанная цель. Цель - не стимул.
Ни наград, ни трофеев, ни денег, ни вражьей земли
не хотели солдаты. С победой вернуться до дому,
позабыть поскорее окопы и ада круги -
вот, пожалуй, и всё… Но решала Судьба по-иному:
приближая Победу, тогда миллионы легли –
кто с друзьями, по-братски, под звуки скупого салюта,
кто в своём же окопе остался, присыпан песком…
На могилы – цветы, всем ушедшим – молчанья минута
и тревожащий память, стучащий в сердца, метроном…

Пересмотр – оскорбление павшим, страшнее забвенья,
не прощает история тех, кто торгует святым.
Поспешая вперёд, оглянись на безмолвные тени,
на Мамаев Курган, Бабий Яр, Пискарёвку, Хатынь…

6.06.10.

               


У фонтана Треви

Мне верится - приеду в Рим ещё.
Как полагается, спиной к фонтану
поближе стану, денежку достану,
не глядя, через левое плечо
заброшу… Подойду к карабинеру –
он в полдень жмётся в жиденькую тень.
Скажу ему по-русски: «Добрый день!»
и - о жаре, несносной, зная меру…
Разговоримся. Услыхав про Дон,
он оживится, вспомнит: дед когда-то
дошёл до той реки в войну солдатом,
в окопах мёрз, а после был пленён.
Дон прячет итальянские монеты…
В фонтане их – как рыбья чешуя.
Залогом возвращения – моя.
Я в Рим опять приеду, верю в это!

 23.02.08.








В строю   

                С.В. Томашевскому

Не бывает офицеров бывших,
Бывших не бывает генералов.
Воин – звания почётней, выше
Родина во все века не знала.

Пусть по возрасту уже – вне строя,
Но под марш умеем шаг печатать,
Но сыны в строю стоят достойно
И придёт черёд служить внучатам

Не бывает офицеров бывших,
Бывших не бывает генералов.
Пусть по возрасту в запас мы вышли,
Мы - в строю, и сил ещё немало!

2015


* * *
Когда уйдёт война,
убив и искалечив
и наших, и чужих
повзводно и поврозь,
от кровушки хмельна,
тупа и бессердечна,
меж дат оставит штрих,
качнув земную ось.

Поднимутся ветра,
дожди прольют стеною,
окопы порастут
полынью, чабрецом…
Но чудится: «Ура!»,
ночами раны ноют –
свидетели живут
с осколками, свинцом…

Увечным дальше жить,
забыть пытаясь войны,
ждать вдовам и вдовцам
пропавших без вестей…
Воспоминаний нить -
струной… Обидно. Больно.
Грядущая война -
в подтексте новостей.

7.06.14.

  На братской могиле   

На братской могиле завяли тюльпаны и розы –
их здесь положили на митинге позавчера.
Букеты завяли – в Воронеже нынче жара
и только назавтра дожди обещают прогнозы.
Студенты на братской могиле читают стихи
тем, чьи имена - на металле отлитые в списках…
От школ, коллективов заводов, от дальних и близких -
шеренгой роскошные и поскромнее венки…
О том, что здесь было, - подробности, рвущие душу…
О тех, кто в земле похоронен от дома родного вдали…
Девчонка сознанье теряет… Её отвели…
А мы продолжаем стоять неподвижно и слушать…
Минута молчания. Нам расходиться пора.
На фоне венков – групповое прощальное фото.
Девчонке, сознанье терявшей, привиделось что-то -
причина не в том, что в Воронеже нынче жара.

8.05.12.


Я родился в войну

Я родился в войну, в сорок третьем году.
Я живу потому, что родился в тылу.
Я живу потому, что мой дед был убит.
Я живу потому, что отец - инвалид.
Я живу потому, что народ встал стеной
и отвёл занесённый топор надо мной,
потому, что фашист был разбит под Москвой,
захлебнулся донскою и волжской водой.
Я живу потому, что мильоны солдат
в безымянных и братских могилах лежат.
Их, расстрелянных, павших в бою, не вернёшь,
но они задают мне вопрос: "Как живёшь?"
Я живу хорошо. Я люблю и любим.
Я - военный и горд назначеньем своим.
Я силён и могу за себя постоять.
Я живу, чтоб спокойно спала моя мать.
Я живу для того, чтоб мой сын стал отцом,
чтобы завтра для всех вдруг не стало концом.

Я в молчанье стою у святого огня,
и на этом посту сын заменит меня,
в нас живёт поколенье, презревшее смерть.
Будут вечно огни в память павшим гореть!

1980.


У Вечного Огня 

Трясогузка ходит по броне,
Ходит, что-то ищет деловито.
А броня иссечена, побита
В танковых сраженьях на войне.

Дремлет в тишине мемориал,
Вспоминают замершие танки
Как клевали их броню болванки,
Как огонь настырно их лизал.

Ходит трясогузка по броне,
Семенит по башне танка смело –
Занята каким-то птичьим делом,
Но кивает, между делом, мне.

Остывает в сумерках броня,
Жемчугом роса под утро ляжет…
И дежурят тени экипажей
По ночам у Вечного Огня…

18.04.16.


 Помним всё 

Мало просто листать Книгу Памяти,
любопытствуя, кто и когда
отступал, с боем брал города…
Полистав, рядом с ними не станете
ни в окопчике, что неглубок,
ни в колонне, идущей просёлками…
Нашпигована щедро осколками
Книга Памяти – каждый листок.
В ней прострелено слово, контужено,
В ней пропитана кровью строка…
Память не исчезает, пока
ждут с войны не вернувшихся суженых,
наконец-то, земле предают
неизвестных, дождавшихся почестей…
Помним всё – пусть кому-то не хочется.
В нашей памяти предки живут!

7.05.11.


С Победой!

С Победой! Под вспышки салюта,
под чарок наполненных звон,
взгрустни, хоть грустить не резон.
Молчанья наступит минута,
и станет серьёзнее взгляд,
и что-то нахлынет такое,
и стиснуто горло рукою,
и - слёзы… Их молча простят
те, кто с тобой празднуют рядом.
Ты знаешь, - им не по себе.
Война – болью в каждой судьбе.
Ты плачешь? Стесняться не надо…

10.05.07.


© Виктор Батраченко




Есть такая песня, пою её уже лет сорок...
Сырая тяжесть сапога

   
   Есть такая песня, называется - "Тайга", пою я её лет сорок и до последнего времени, иначе как "Сырая тяжесть сапога", её не называл. Услышал в середине шестидесятых. То ли кто-то из друзей плёнку дал, то ли сам записал с эфира - была такая передача "Барды и менестрели", и у меня наготове всегда стоял магнитофон "Днепр", подключённый к приёмнику "Балтика".
   Много воспоминаний связано с этой песней. В студенческие годы не раз пел её у костра в пригородных лесах средней полосы, представляя ту самую тайгу. В середине семидесятых не раз довелось побродить по настоящей тайге и воочию убедиться... Правда, там петь приходилось нечасто - за день так нагуляешься... Зато потом я эту песню пел со знанием дела!
   
   * * *
   
   И вот мои знания (слов песни и таёжной действительности) оказались востребованными неожиданным образом. До конца двадцатого века оставалось несколько лет, и я получил возможность вновь бывать в тайге. Ежедневно. За это я благодарен своему внуку, Димке.
   Как только дочь убедилась, что дед в состоянии удержать на руках кроху и убаюкать его, моей почётной обязанностью стало укладывание внука по вечерам. Вот тут-то и пригодилось знание авторских песен и опыт их исполнения по ночам... Димка внимательно слушал Визбора, Городницкого, Окуджаву, Никитина, Кима, Клячкина и многих других известных и не очень известных авторов. Песен я знаю много, но иногда мне приходилось петь их по второму кругу... Иногда пропадал голос... Но рано, или поздно, Димка засыпал. Я потихоньку выходил их его комнаты, осторожно прикрывал дверь и видел восхищение в глазах домашних. Единодушным было решено, что только мне можно доверить этот ритуал.
   Димка рос, постепенно у меня сформировался репертуар, песни исполнялись в определённой последовательности... Прошло немного времени, и, выходя от заснувшего Димки, никакого восхищения в глазах домашних я уже не замечал.
   Потом даже стали поругивать, что слишком громко пел, или долго укладывал. Посмеивались над репертуаром и обсуждали мои вокальные данные... Но дело было сделано - вечером Димка требовал деда!
   Пока он не научился говорить, слушал молча, но крепко держал меня за палец и решительно пресекал все мои попытки смыться раньше времени. Став постарше, он, вроде бы уже уснувший, говорил негромко, но решительно: "Пой. Пой ещё". Прошло время, и он стал заказывать мне песни и заставлял петь все подряд, если замечал, что я пропускаю...
   В три года он стал интересоваться содержанием текстов.
   
   * * *
   
   Осенний вечер. Время спать. Укладываю, укрываю... Погашен свет.
   
   - Помнишь, Дима, как мы летом на даче жили?
   - Помню.
   - Что же тебе там больше всего понравилось?
   - Подожди. Я должен подумать...
   
   Проходит минута-другая, спрашиваю снова.
   
   - Так что же тебе понравилось?
   - А я забыл...
   
   Поговорить не получилось - надо петь... Задаю традиционный вопрос, заранее предполагая, каким будет ответ.
   
   - Что тебе спеть?
   - Сырая тяжесть сапога.
   
   Устраиваюсь поудобнее, понимая, что это надолго. Итак, начали.
   
   - Сырая тяжесть сапога,
   Роса на карабине...
   
   Димка перебивает.
   
   - Что такое - роса на карабине?
   - Ну, роса... Это такие капельки воды, очень мелкие... Когда повышенная влажность, вода конденсируется на различных предметах... Карабин - это такая короткая винтовка, её сделали специально, чтобы удобно было носить... Карабином пользуются кавалеристы, охотники, геологи - все, кто долго ходит, или ездит и всегда должен иметь при себе оружие...
   
   Снова пою.
   
   - Сырая тяжесть сапога,
   Роса...
   - Дедушка, а что такое - сырая тяжесть сапога?
   - Ну, это, когда в сапогах кто-то долго-долго идёт во время дождя, или по мокрой траве, по болотам, переходит ручейки, или речки вброд. Вот сапоги и намокают, становятся тяжёлыми, в них очень трудно идти, ноги устают, а идти надо....
   
   Начинаю с начала.
   
   - Сырая тяжесть сапога,
   Роса на карабине,
   Кругом тайга, одна тайга,
   И мы...
   - Дедушка, а что такое тайга?
   - Ну, тайга - это такой очень большой лес, он тянется на многие сотни километров. По тайге можно идти в любую сторону несколько дней, а ей конца-края не видно... По тайге ходят охотники, геологи, они носят на плече карабины, чтобы охотиться на разных зверей..... Иногда даже приходится защищаться от хищников. Когда повышенная влажность - на карабине выступает роса, а сырые сапоги становятся тяжёлыми...
   
   Опять пою.
   
   - Сырая тяжесть сапога,
   Роса на карабине,
   Кругом тайга, одна тайга,
   И мы посередине...
   - Дедушка, а где мы посередине?
   
   !!!!!!!!!
   
   После трёх-четырёх песен Димка засыпает... Иногда я засыпаю раньше...













































        В пустыне   (из цикла «На испытаниях»)

    Испытания противотанкового комплекса проводились в начале 80-х, как положено, во всех климатических зонах тогда ещё Советского Союза. Очередная командировка на юг, поближе к Кушке, задание – отработка соответствующих пунктов программы в условиях повышенных температур. Июль – жарче не бывает. Полигон – кусок пустыни, песок на все четыре стороны, ни деревца, ни кустика… Севернее полигона небольшой кишлак. Направление пусков – строго на восток, цели – фанерные щиты, отдалённо напоминающие танки и БМП, расставленные поближе и подальше. Задача несложная – набрать статистику в условиях помех и без оных.
    Все члены комиссии прибыли вовремя. Промышленники оборудовали позиции, развернули контрольно-измерительную аппаратуру, проинструктировали солдатика, которому было доверено осуществлять пуски. Дал последние указания зам. председателя комиссии майор Смирнов (председатель мудро решил не подвергать себя воздействию повышенных температур, тем более, параллельно проходил этап испытаний этого же комплекса на крымском побережье). Осталось дождаться максимальной температуры, обещанной синоптиками на 14-00.
     Нехотя пообедали, кто мог вздремнул, где удалось притулиться… По команде изготовились, припали к окулярам, запустили самописцы. Солдатик прицелился в макет танка, покачивавшийся в мареве над прожаренным песком.
    Пуск! Солдатик скрылся в облаке песка и дыма, а реактивный снаряд, сорвавшись с его плеча, устремился к цели №1 и беспрепятственно продырявил её! Первый успех приободрил.  Майор Смирнов на радостях пожал солдатику руку и приказал поразить цель №2. Дальше всё пошло, как по маслу. В щитах появлялись аккуратные дырки (на этом этапе испытании применялись снаряды-болванки, без боевой части). Остался последний из запланированных на сегодня пусков – пятый. Солдатик радовался, что всё скоро закончится (в отличие от других членов комиссии он был в полной боевой выкладке, с автоматом за плечами и в раскалённой каске). Измерители готовились нести ленты с записями на обработку, полигонщики тихо матерились – им предстояло ещё залатать дыры в мишенях…
    Пятый снаряд, пролетев сотню метров, резко отвернул влево… Несколько секунд висела гробовая тишина. Майор Смирнов разразился тирадой, состоявшей из изысканных ненормативных выражений, большая часть из которых предназначалась солдатику. Надо отдать должное майору, высказывался он и в свой адрес, сокрушаясь по поводу того, как некстати пришлись эти испытания на последний год его службы. Когда майор стал выдыхаться, наблюдатель, спустившийся с вышки, срывающимся голосом доложил ему, что снаряд ушёл в сторону кишлака. На этот раз тишина была ещё более гробовой…
    - Прапорщик Есипов, берите двух бойцов, рацию. Бегом за снарядом. – осипшим голосом скомандовал майор Смирнов и внимательно посмотрев на меня, добавил, - А Вы, капитан, следуйте с ними и всё зафиксируйте на месте падения. В протокол пойдёт… Доклад по рации каждые пять минут!
     В принципе, бегать за улетевшими не туда снарядами не входило в мои обязанности. Пуски в условиях помех, обеспечение которых лежало на мне, намечались на следующий день, и сегодня я просто наблюдал за ходом испытаний, стараясь оставаться в тени в прямом и переносном смысле. Не вышло… Сделав несколько глотков противной тёплой воды, я двинулся выполнять задание.
    Найти место падения снаряда было довольно просто – во время полёта за ним разматывается тонкий кабель, по которому поступают команды управления. По этому кабелю мы и пошли… После десятка шагов  вспомнился фильм «Белое солнце пустыни» и сразу же «Сорок первый» - ноги вязли в песке, пот лил ручьём, солнце жарило неимоверно – синоптики не подвели с температурой… Кабель уходил всё дальше, кое-где его уже слегка занесло песком, но всё говорило о том, что наблюдатель не ошибся – снаряд улетел в сторону кишлака.
    - В сторону кишлака… - неожиданно вырвалось у меня вслух. Я представил, что мне придётся фиксировать там, на месте падения.
    - Отверстие в дувале, пробитое снарядом, находится на высоте 70 см. от земли…- на высоте, или на расстоянии, как правильнее будет? - Снаряд вошёл в окно и, пробив две стены… Только не это! - я старался не думать о последствиях, но картины разрушений сменяли одна другую в моём воображении.
    Показался кишлак. Оттуда не доносилось ни звука. Только скрип песка под сапогами и тяжёлое дыхание членов поисковой команды…
    - Что, они там вымерли? – подал голос молодой боец (видно тишина насторожила не только меня) и продолжил перебор вариантов, - Убежать так быстро они не могли, тем более – погибнуть… Только этого не хватало…
    - Разговорчики! – одёрнул я бойца и решительно скомандовал, - Шире шаг!
    На ширину шага моя команда практически не повлияла. Кишлак был уже совсем близко. Кабель лежал как по линейке, похоже, снаряд больше не сворачивая летел точно в сторону дувала, но никакой дыры в нём я, как ни силился, рассмотреть не мог…
    Откуда-то появились силы, и мы побежали. Скорее всего нам так показалось – по песку не набегаешься… Перемахнули дувал, он оказался совсем невысоким, за ним простирался пустырь, а может быть и – огород, на котором что-то когда-то росло… Судя по направлению кабеля, снаряд летел точно в сарай, до которого оставалось меньше полусотни метров… Дыры в стене сарая тоже не было. Что за чертовщина?
    Вскорости всё прояснилось. На излёте снаряд угодил в мелкий арык и, судя по всему, преспокойно дожидался нас там, остывая в мутной воде. Один из бойцов, тот, что помоложе, беспрекословно полез в арык. Воды в нём оказалось почти по пояс, так что, опустив руки в воду, боец еле дотянулся до снаряда. Понимая, что терять уже нечего, нырнул с головой и вылез из воды, прижимая снаряд к груди. Насчёт воды в арыке я ошибся, скорее, это была жидкая грязь, теперь она медленно стекала с бойца, ставшего похожим на водяного, облепленного травинками, веточками, листиками… Радист начал хихикать, я одёрнул его и только тут вспомнил о приказе – докладывать через пять минут.
    - Почему не выходите на связь? – спохватился я.
    - Так не было же команды… Бежали всё время… - оправдывался радист, боец-водяной всё еще стоял со снарядом…
    - Да положите Вы этот чёртов снаряд! Сядьте. Давайте связь со Смирновым! – лихорадочно соображая, что мне сейчас придётся говорить в ответ на разнос, скомандовал я.
    На удивление, разноса не последовало. Я доложил о находке снаряда на территории кишлака, упомянув об отсутствии местных жителей и о том, что никакого ущерба снаряд не нанёс.  В ответ получил приказ немедленно покинуть место падения и двигаться в юго-западном направлении в сторону грейдера – за нами уже выслали уазик.
    Через пять минут снова вышли на связь.
    - Какого…, вы там топчитесь! Сказано было – НЕМЕДЛЕННО покинуть!!! Бегом к грейдеру!!! - орал майор Смирнов.
    - К чему теперь такая спешка? Снаряд нашли, всё в порядке… - спросил я у прапорщика.
    - Так надо ноги делать отсюда побыстрей, пока в кишлаке не проснулись. Спят они всегда в это время, пока жара не спадёт… - растолковал он мне и добавил, - Может всё и образуется… Пронесёт…
    На самом деле пронесло. Обработали результаты всех пяти пусков, составили отдельный протокол по стрельбе по арыку, обсудили возможные причины схода снаряда с траектории. Решили назавтра продолжить пуски опять без помех. Из кишлака никто не пришёл…
    Наступил второй день испытаний. По холодку полигонщики залатали дыры в мишенях. Промышленники всё десять раз проверили, зарядили самописцы… На этот раз пускать снаряды решил сам майор Смирнов, расположился в окопе, правда, без автомата, но в каске… Ровно в 14-00 снаряд был выпущен по цели №1. Всё повторилось – снаряд ушёл левее, но не так круто, как вчера. Летел он недолго. Как уж прицеливался майор Смирнов, одному Богу известно, но снаряд на этот раз угодил точнёхонько в столб телефонной линии, соединяющий кишлак с райцентром. Столб рухнул на глазах у всей комиссии…
    Возвращать второй снаряд послали других, мои услуги не понадобились. На замену столба и восстановление телефонной линии ушло не более двух часов. Испытания были прекращены вплоть до выяснения…
    Из кишлака никто не пришёл…

    *   *   *
   Пару лет спустя я случайно встретился с теперь уже отставным майором Смирновым в Москве. Он обрадовался мне, как родному, затащил в ближайшую пивную, и мы на пару часов вернулись в ту пустыню…  Под прохладнее пивко припомнили всё: и злополучный арык, и телефонный столб… Смирнов рассказал, что потом он, бывая в кишлаке, не раз заходил в чайхану, где аксакалы, вежливо поклонившись ему, продолжали неторопливо беседовать, в который раз обсуждая события тех дней в мельчайших подробностях. Откуда они узнали? Обычно днём там все спят, пережидая жару…
                6.11.05.
    
      


























                Города


    На литературном сайте идёт затяжной конкурс. Тема очередного этапа «Города» - принимаются стихотворения на русском языке объёмом не более 24 строк, в тексте обязательно должен быть упомянут какой-нибудь город. Срок – неделя. Проще не бывает!
У меня этих стихотворений про города… Больше всего, конечно, про Воронеж – вся жизнь там прошла…
    Так, что там у нас имеется? Анатолию Жигулину писал посвящение…

Открою наугад Жигулина –
Стихи про зону, Колыму,
Про город мой родной в дыму,
Изрешечённый злыми пулями…

    Нет, не пойдёт. Там дальше по тексту слова «Воронеж» нет… Вот в конце стихотворения «Фабричный переулок» точно есть!

…С тобою связан жизнью и судьбой,
Познавший здесь и радости, и горе,
Воронеж, снова прохожу тобой
По переулку, убегающему к морю.

    Длинное оно, это стихотворение, глянуть надо – вдруг там более 24-х строк…

- Деда, давай бодаться! – подошёл четырёхлетний внук Данька, к которому я приехал в Денвер на всё лето.

    Кстати, что там у меня о Денвере имеется? Пятый раз сюда приезжаю, десятки стихотворений написаны, но, как мне кажется, там только названия улиц упоминаются и ресторанчики не забыты очень уютненькие… Надо глянуть в компьютере.

- Деда, давай бодаться! – настаивает Данька. До компьютера добраться не удаётся… 
- Давай бодаться… - обречённо отвечаю я и поудобнее укладываюсь на полу.

    Двое нас – я и Данька. Старший внук Дима только что уехал на велосипеде и вернётся только к пяти часам. Бодаться мне предстоит часа четыре… Один на один.  Живём втроём уже пятый день – дочь с зятем улетели в отпуск по маршруту Нью-Йорк – Баффало – Чикаго… Так-так, кому там города нужны? Что там у меня про Нью-Йорк? Есть стихотворения три, не меньше, но все длинные, насколько помню. Про Чикаго тоже есть два, или три – надо глянуть…

- Деда, ты куда? Давай бодаться!
- Давай, милый…

    Бодаемся мы на полу, покрытом чем-то вроде ковролина. Я стараюсь лечь поудобнее и тратить как можно меньше сил. Бодаться предстоит долго…  Откуда столько энергии и задора у этого малыша?  Ест очень плохо – скоро рёбра начнут торчать…  Инструкции, полученные от дочери, я стараюсь выполнять, но с аппетитом поедается только мороженое, остальное – из-под палки. Даньку, конечно, можно понять – жарко тут в Колорадо летом. Внутри дома доходит до 30, а на улице и 40 бывает - по Цельсию, разумеется.    Как бы удобно я не улёгся, во время бодания приходится откатываться, переворачиваться, брыкаться, поддаваться и переходить в наступление.
     До чего же медленно ползут стрелки… Надо беречь силы, помощь придёт нескоро… Надо выбрать город – хоть это-то я могу сделать во время бодания. Как там играют в города? Почему бы с самим собой не попробовать… Москва. Точно есть у меня про Москву, но для конкурса что-то другое надо выбрать – сколько там про Москву пришлют!  МосквА – Ахтубинск… Надо же, сколько раз в Ахтубинске бывал, а на стихотворение не сподобился… АхтубинсК – Киев… Про Киев тоже нет… КиеВ – Ванкувер… Есть про Ванкувер! Как там начинается?

В канадском городе Ванкувере
Мне уготовано судьбой
В ночном кафе, насквозь прокуренном,
Однажды встретиться с тобой…

    Там строк двадцать, не более. Надо бы глянуть…

- Деда, бодаться!
- А ты не устал?
- Нет. Давай бодаться!

    Глазёнки у Даньки горят, раскраснелся. Пот в три ручья… Надо потерпеть, силы у него когда-нибудь должны кончиться…

    Просыпаюсь от звонка в дверь. В чём дело? Почему я сплю на полу? Ах, да – бодались… Под входной дверью лежит посылка. Здесь всё просто – подъезжает почтальон на автомобиле, кладёт посылку на порог, звонит в дверь и, не дожидаясь появления хозяев, уезжает. Ценные посылки, правда, отдаёт под роспись, или увозит на почту, если хозяев нет. Откуда, кстати, посылка? Из Лос-Анджелеса… Нет, про этот город у меня нет ничего, не был там пока, хотя наслышан…

- Деда, хочу булку-молоко! – просит проголодавшийся Данька – похоже, что я получил передышку.

    «Булка-молоко» - основная еда, на ней только и держимся! В стакан насыпается ложка какао-порошка, наливается молоко, в микроволновке разогревается секунд тридцать. Пьётся через трубочку для коктейлей. К молоку подаётся булочка для гамбургера (так и называется) круглая, тощая, абсолютно безвкусная, на ощупь напоминающая поролон, очень быстро черствеющая после извлечения из упаковки, в которой, как ни странно, не меняет своих свойств недели две. Холодильник забит едой – вчера только супчик фасолевый сварил, пюре картофельное сделал, но всё, кроме  «булка-молоко» отвергается.
    Стараюсь воспользоваться передышкой – достаю баночку пива из холодильника. Заботливый зять перед отъездом купил две дюжины «Old Chub», понимая, как непросто мне тут придётся в эту неделю. Мысленно поблагодарив зятя, смакую пивко, холодненькое тёмное, сделанное и разлитое на небольшом пивзаводе «Oskar Blues» в городке Лайонс, расположенном в горах недалеко от Денвера. При заводике очень уютный ресторан, на первом этаже которого небольшой зал с эстрадой, регулярно предоставляемой джазовым группам, приезжающим из соседних и весьма удалённых штатов. Отличная возможность целый вечер потягивать свежее пивко и слушать джаз вживую.
    Дней десять назад я слушал там Дени Роудза, слушал уже в третий раз, шесть стихотворений ему посвятил, но Лайонс там не упоминается. Что поделать… Стоп, а месяц назад я там слушал Джона Ли Хукера младшего – сына того самого Ли Хукера. В блокноте стихотворение там же написал под впечатлением. Что написал, не помню - настроение было приподнятое,  из гостей на концерт приехали. От такого стола пришлось оторваться… Зато в «Oskar Blues» я был раскован, танцевал с дочкой, с какой-то американкой… Нам с зятем было хорошо и весело, а дочь только слушала и фотографировала – ей выпало вести машину в эту ночь…
    Где этот блокнот? Я совсем забыл про черновик…

Жилетка… Глаз из-за очков
Не видно… Маленькая шляпа…
Что, Хукер, сможешь петь, как папа?
Хочу увидеть, ты каков…

     Так, всего двадцать строк, но и здесь я Лайонс  тоже не упомянул… Боже, какие  каракули! А, ведь, складно получилось. Я с Хукером-младшим даже пообщался в антракте, пиво вместе пили у стойки. Он по-русски, конечно, не понимает, пришлось мне на английском с ним общаться, восторги свои высказывать. Пообещал, что посвящу ему стихотворение. Он вроде бы понял меня, но не поверил. А я написал всё-таки, прямо там!
Успел я ему после концерта показать? Вот этого я уже не помню…

- Деда, что здесь написано? – спрашивает Данька, дожёвывая свою булку, его заинтересовала кружка, стоящая на столе.
- Написано: Лас-Вегас, мама твоя привезла в прошлом году. Помнишь, мы тогда с тобой тоже оставались…
- Лас-Вееегас… - тянет Данька и требует дальнейших разъяснений – на кружке  уместились изображения не менее десятка разных архитектурных чудес – установленных в Вегасе копий знаменитых зданий и сооружений, расположенных в Париже, Венеции, Нью-Йорке…
 
    Опять Нью-Йорк! Надо всё-таки в компьютере посмотреть…

- Деда, давай бодаться! – бодрым голосом зовёт подкрепившийся внучок.

    Сколько там настукало? Боже мой, ещё полтора часа надо продержаться…
    Итак, продолжим. На чём там я остановился? Нью-ЙорК – Ковров… Про Ковров точно нет. КовроВ – Вильнюс… Так, в одном стихотворении Вильнюс упоминается, но подавать это стихотворение на конкурс сейчас будет неполиткорректно…

                21.07.07.


Письма.


ОНА решилась написать письмо,
Но сомневалась… Боже, сколько лет!
ОН получил и написал ответ,
Письмо ушло, за ним ещё одно…


ОНА:

Помнишь, заструился холодок с небес,
Нежный иней тронул опустевший лес,
Над озёрной гладью, нарушая тишь,
Шелестел, склоняясь, высохший камыш?

Как, вздохнув устало, с появленьем льда,
Холодом дышала стылая вода,
Как её дыханье плыло в небосвод…
Помнишь наши встречи в тот счастливый год?


ОН:

По небу облаков бредут стада,
Полупрозрачные струятся шали.
А может, мы с тобой их надышали
Зимой? Нам было весело тогда,
Мороз слегка пощипывал за щёки,
Мы выдыхали мини-облака
И думали, что жизнь их коротка…
Мы ошибались. В небесах высоких
Они давно нашли себе приют
И сбившись там, подобно птицам, в стаи,
По воле ветра над Землёй летают
И нас с тобой уже не узнают…


ОНА:

Нам было весело с тобой тогда,
Мы откровением в снежки играли
И заморозив, не спеша, отогревали…
Как просто всё, когда ты молода!
Мороз уже давно не щиплет щёки,
За горизонтом скрылись облака,
Мы думали, ИХ жизнь так коротка,
Как были мы от истины далёки...


ОН:

С годами всё медлительнее речь,
Скупее – не бросаемся словами,
Остыли чувства, мы остыли сами
И научились свой покой беречь.
Мы научились понимать других,
Зимою одеваемся теплее
Не потому, что стало холоднее -
Тепло хранится плохо в нас самих…


ОНА:

Нам сохранить тепло в себе не сложно,
Сложнее подарить его другим,
Тому, кто слаб, кто более раним,
А в нашей жизни всё уже возможно.
И пусть давно медлительнее речь
Но чувства не остыли, я не верю,
Через года и через все потери
Слова любви сумели мы сберечь.


ОН:

Не часто говорим слова любви
Не потому, что с возрастом остыли,
Устали… Нет, мы бережливей, или
Скупее стали. С наше поживи
И ты таким же будешь, может быть,
Как в песне: «я скупее стал в желаньях…»
Ты оглянись, вернись в воспоминаньях
Туда, где самого себя спросить:
«Зачем я это сделал?» - так не просто,
Тем более ты сам забыл ответ
Наверняка… Прошли десятки лет,
Но рана до сих пор в душе отвёрста…













ОНА:

От этих ран есть эликсир один -
Когда тревожно, больно, одиноко,
Когда беда вдруг встала у порога,
Иль просто памятью былых годин,
Измучен ты... прислушайся к душе,
Она не стала так скупа в желаньях,
А просто в бесконечном ожиданье
Тепла и света... пусть прошли уже
Десятки бесконечно долгих лет
И кажется живою боль разлуки...
Ты сам себя избавь от этой муки,
Ведь жизнь одна... её дороже нет.


ОН:

Жизнь нам судьбой дана всего одна,
Не сомневаюсь в этом я нисколько
И шанс подаренный ценю. Вот только
С душой никак не разберусь. Она
Конечно, есть, всегда она со мною.
Я чувствую, как на душе светло
Бывает, как порою - тяжело
И как терзается она… Не скрою,
В осадке горьком виноват я сам.
Но сколько попрекать себя просчётом,
Что делать, молод был тогда… Заботам
О дне сегодняшнем, о том, что там
За дверью, до поры ещё закрытой,
Я предаюсь. И в суматохе дел
Про душу забываю… Поседел,
Растратил пыл… В размеренной и сытой,
Спокойной жизни происходит сбой,
Являются виденья, слышу звуки
И узнаю живую боль разлуки –
В душе её всю жизнь несу с собой…














ОНА:

Пусть этот сбой так не страшит тебя,
Жить памятью о прошлом тоже надо,
В ней наша сила... боль хоть не отрада,
Но души нам врачует... пусть слаба
И призрачна надежда исцеленья,
А что же делать мне, когда во сне
Встречаемся, и в этой тишине,
Как гром, слова поспешного решенья.
И плачет, мечется потерянно душа,
Листая в памяти те, прошлые мгновенья,
И чувств полёт, и наши откровенья,
Как жизнь тогда казалась хороша!..
А на рассвете понимаю вдруг,
Что всё еще возможно в нашей жизни...
Что в силах я, не встретив укоризны,
Войти в свой день, уже без прежних мук...


ОН:

Не отменить то давнее решенье…
Нам оставалось сделать только шаг,
Качнулся мир, и звон стоял в ушах…
Расстались мы. Не стоит в утешенье
Себе доказывать, что жизнь прошла не зря,
Что состоялся, покорил вершины,
Достиг… Мы, только мы повинны,
Что упустили шанс. В календарях
Тот день остался датой роковою.
Подарок, предназначенный для нас,
Он слишком ярко вспыхнул и угас,
Нас, опалив… А мог бы стать судьбою.

Воспоминания ко мне приходят часто,
В строку ложатся, или между строк…
Ты помнишь все, и я забыть не смог –
Есть вещи, над которыми не властны
Ни здравый смысл, ни время… Только мы
Несём с собой свои воспоминанья
О том, как колотил озноб желанья,
Бросало в жар в начале той зимы.








ОНА:
Воспоминаньями и я теперь живу...
Хотя почти сбылись мои желанья
Прекрасный муж, работа и признанье,
И дети... я, подобно большинству,
Живу лишь тем, что между НАМИ было
И пусть меня простит мой Бог, семья...
Живу надеждой... столько лет спустя!
Я не скажу, что здесь мне все постыло,
Не мило... Нет... Но ты – любовь моя!
И я, душой, всегда была с тобою…
Пусть жизнь уже прошла… не скрою,
Мне было очень плохо без тебя…
Но мы живём не телом, а душой...
И знаю я, что ты - мне всех дороже!
Опять мелькает в памяти... О, Боже!..
Да, это ж мы с тобою... Нет!.. Постой!..

Плывёт протяжный колокольный звон...
Во взглядах неприкрытое страданье…
Отброшена фата… воспоминанья…
Нет, это - сон, опять всё тот же сон…


ОН:

Мы вспомнили с тобою о своём,
Побыли рядом в откровенье писем…
Любой из нас свободен и зависим
От тех, вблизи которых мы живём.
А тех, кто далеко, недосягаем,
Но, несмотря на это, дорог нам,
Всё так же любим, вопреки годам
Разлуки, к ним во снах летаем…
Взгрустнётся, посмотрю на твой портрет,
На старый снимок… Чёлка, взгляд задорный,
Чуть на бочок надет беретик чёрный…
Твой взгляд меня спасает столько лет…


ОНА:

Опять струится холодок с небес,
Вновь иней украшает ветви ветел,
Мир чист и по-особенному светел,
В предчувствии морозов замер лес...
Подёрнутая тонкой коркой льда,
Вода последний раз вздохнёт устало…
Накинуто седое покрывало
На наши отшумевшие года...               
                15.1.06.



          Виктор Батраченко
Переулок Фабричный


Есть такой переулок в Воронеже,
там я начинал жить…


* * *
Перевернуть Судьбы страничку
И всё, что было, позабыть,
Потом ещё… Войдёт в привычку
Листать, листать… Но как прожить
Без Памяти, о тех, кто рядом
Когда-то был и поддержал
Рукою крепкой, тёплым взглядом,
Кто несмышлёныша прижал
К груди, пригладил жестковатый,
На солнце выгоревший чуб…
Невосполнимые утраты.
Прощание. Холодных губ
Касание перед разлукой…

Судьбы страничка шелестит,
К ней снова возвращаться, знаю,
Мне раз за разом предстоит.
Всю жизнь Судьбу свою листаю…



* * *
Как с совестью суровый разговор
Вести, к концу дороги приближаясь?
Как долга запоздалого укор,
Принять и как, отбросив жалость
К себе, назад внимательно взглянуть
На вехи, на событий отголоски,
На тот, тобою проторённый путь,
Не магистральный, скромный и неброский?
Чтоб отголоски эти сохранить
Из прошлого, из тех туманных далей,
Почаще надо просто приходить
Туда, где в детстве мы с тобой мечтали,
О том, как ляжет мир у наших ног,
У наших ног – ни больше и ни меньше,
О том, что нас не даст в обиду Бог,
Ещё о том, какой успех у женщин…
Ещё о том… Да мало ли о чём
Тогда легко и сладко нам мечталось,
Но этот мир, в котором мы живём…
Нам часто ничего не доставалось,
А, если доставалось, то с трудом,
Таким трудом, мозолями и потом,
Что ничего не хочется потом…
Но служба, но учёба, но работа,
Но долг, но этот бесконечный путь
Сквозь тернии к таким далёким звёздам…
Не отдохнуть и не передохнуть,
И не догнать. Теперь, конечно, поздно
Да и не надо. Жизнью отрезвлён,
На детские мечты смотрю с улыбкой -
Бог отвернулся, мир не покорён,
И горизонт вдали какой-то зыбкий…

Как хочется опять туда прийти,
Где так наивно в детстве мы мечтали,
Но жизнь прожить – не поле перейти,
И те места отыщем мы едва ли…



* * *
Заросли лебедою дворы,
Заколочены наглухо окна…
Мало что из далёкой поры
Помню… Будто истёрлась, поблёкла
В недрах памяти та акварель,
Обожжённая солнечным светом…
Снег сошёл, и весёлый Апрель
Наступил, жарко было, как летом…
Половодье… Большая вода…
Клочья пены в кустах краснотала…
На берёзе устройством гнезда
Занята птица чёрная… Мало
Лет мне было тогда, в ту весну,
Много лет с той поры пролетело…
Ничего я уже не верну…
Что-то помню. Нечётко… Несмело…



* * *
Кривые улочки, бегущие к реке,
Весною набухали ручейками.
Екатерининский пятак, зажав в руке,
Находке рад, лечу стрелою к маме…

В загаре, в цыпках, к осени подрос –
Домишки в переулке стали ниже…
Зима. Гурьбою мчимся под откос,
Ломая руки, ноги, санки, лыжи…

Цветущие сады, собак ленивый лай.
Под фонарём – лото. Аккордеон играет.
Одновагонный красненький трамвай
По Разина к Чернавскому сползает…

С подружкой не спеша бредём к реке
По стертым плитам каменных ступеней,
Болтая о ручьях, о пятаке
И задыхаясь от прикосновений…

Жизнь долгую прожив, иду степенен, сед,
Избрав для ностальгических прогулок,
До мелочей знакомый с детских лет
Горбатенький Фабричный переулок…

С тобою связан жизнью и судьбой,
Познавший здесь и радости, и горе,
Воронеж, снова прохожу тобой
По переулку, убегающему к морю.



* * *
Гляжу назад, пацан пятидесятых, -
Дом на Фабричном переулке, на бугре…
На поле боя ищем автоматы…
Печёная картошка в кожуре…

“Тарелка” чёрная весь день бубнила.
Последние известия… Спектакль…
И по всему, что слышал, выходило –
Всё правильно у нас, везде – не так.

Воронеж в стройках, но руин немало,
Работает “Спартак”, шумит вокзал…
А зрелищ, как и хлеба, не хватало –
Заветным местом был Мясной базар.

В тир заходил, но денег нет на пульки…
Потом любил пройти в гончарный ряд.
Горшки, макитры, крынки и свистульки
Соломой переслоены лежат…

Я бесшабашный был тогда и смелый.
Во все глаза глядела мелкота,
Как для рыбалки конский волос белый
Я рвал из лошадиного хвоста.

Рванув и увернувшись от копыта,
Шёл, не спеша, вразвалку по рядам
И крепким словом задевал сердитых,
Из царского ещё режима, дам…

Всё впереди, и я бесстыдно молод.
Раздолье, как в деревне, благодать.
Минут пятнадцать в гору – вот он, город,
И до реки всего рукой подать…

В реке вода прозрачная журчала.
Пётр строил здесь на верфях корабли…
И было жизни детское начало,
И всё еще маячило вдали.

И было всё тогда легко и просто,
И был я сам, как птица, как трава,
И не подозревал, что будет возраст,
Болезни и седая голова.



* * *
В памяти у каждого – своё,
Каждый выхватит лишь то, что ближе.
Ты заметишь то, что не увижу
Я одновременно… Остриём
Душу мне прошьёт воспоминанье
Из послевоенных трудных лет:
Жидкий суп с картошкой на обед,
Нудное домашнее заданье…
А братва уже зовёт к реке -
Будут взрывы, там на льду сапёры.
Взмах флажка – разрушены заторы…
Гильзу подарил солдат, в руке
Я зажал её. Подарком этим
Удивить тогда было нельзя,
Но просили посмотреть друзья,
Поменять на марку… Были дети
Заводными, всё – гуртом, гурьбой,
Веселы, хоть и недоедали…
И отцов с войны всё ждали, ждали,
Не смирившись со своей судьбой.



* * *
Игрушки детские конца сороковых
Не отличались широтой ассортимента,
Об этом скупо вам расскажет кинолента
Иль кто-нибудь из нас ещё живых
Послевоенных сорванцов-мальчишек,
В пристенок бивших царским пятаком,
И от винтовки “Маузер” штыком
Кидавших в цель, как те бойцы из книжек,
Которым лихо подражали мы,
В войну играя на буграх приречных…
Гранаты, мины – пацанов увечных
Прибавилось потом, после войны…
Как дорожил я грузовой машинкой,
Мотоциклистом и броневиком,
Отец был ранен именно в таком
Зимой на финской… Настоящей финкой
С наборной рукояткой я играл
На чердаке, прокравшись незаметно.
Она лежала в тайничке заветном,
Её с собой я никогда не брал…
Потом имел я перочинный ножик –
Кораблики, свистульки, стрелы, лук
Строгались им… Запомнился испуг
От первого пореза. Было всё же
Тогда у нас игрушек слишком мало,
И мы умели ими дорожить.
Задумываюсь – трудно было жить?
Не помню – дня на игры не хватало.



* * *
Какая роскошь быть сами собою,
Тем разбитным дворовым пацаном,
Взъерошенным, всегда готовым к бою
С чужими… Вспоминаю этот дом
И этот двор, где виноградом диким
Беседка старая оплетена…
В разбитой церкви проступают лики
Расстрелянных святых… Прошла война
По городу, по судьбам моих близких,
И всё взорвав, спалив ушла назад,
Оставив имена на обелисках…
Беседку оплетает виноград,
Трамвай звенит, руины разбирают,
Народ гуляет, будто нипочём.
Фонтан. Дорожки в парках засыпают,
В развалинах добытым, кирпичом.
И кирпичом обкладывают клумбы,
И от цветов под вечер – аромат…
Подвалы, чердаки…Мы там – Колумбы…
Припрятаны лимонки, автомат…
Бог пощадил, никто не подорвался
Из пацанов. А, может, повезло…
Встречаю тех ребят, с кем в детстве дрался,
Всё реже - многих время замело…

Ни дома нет в помине, ни беседки,
На колокольне - вновь колокола,
И в кружки нищим звякают монетки…
Я всё ещё пацан, но жизнь прошла…



* * *
Голуби, взмывающие в небо…
Город, искорёженный войной…
В булочной так вкусно пахло хлебом,
Чёрным хлебом – основной едой.

Продуктовых карточек не помню,
Помню, как широкий острый нож
Резал норму… Я в сторонке скромно
Ждал довесок – мой, не отберёшь…

Поспешал за бабушкой вприпрыжку
Грыз горбушку, хлебом не соря,
Но в карман (легко понять мальчишку)
Клал всегда чуть-чуть для сизаря.



* * *
Я в стихах невзначай возвращаюсь туда раз за разом,
В ту страну, но известно лишь мне, где она.
Я её позабыл, но напомнили внуков проказы...
Вы уже отгадали название? Детство! Весна
Там всегда приходила большим половодьем,
И солдатики строились в ряд возле тёплой стены...
Почему всё не так, слишком буднично стало сегодня?
Виноваты, скорее всего, повзрослевшие мы...



* * *
Провинция, откуда родом ты,
Меняется неспешно, незаметно,
Ведут в то ностальгическое ретро
Простые деревянные мосты,
За ними вверх по улицам булыжным, -
До площади. Жив православный храм
На ней назло врагам, назло годам...
Отсюда, став на простенькие лыжи,
Неслись до речки – только ветра свист
По спящему в сугробах переулку...
Стащив у деда старенькую тулку,
С приятелем разборкой занялись
И, слава Богу, не нашли патроны...
Но был ремень и угол, всё равно...
Давно всё это было, так давно,
И где мальчишка тот неугомонный,
Во двор сбегавший с самого утра
И бабушкой отловленный к обеду,
Отмытый, о бактериях беседу
Прослушавший, и так же, как вчера,
Пообещавший мыть лицо и руки,
И мывший кое-как их столько лет...
А бабушки давно на свете нет,
И руки из-под палки моют внуки...

Провинция меняться не спешит,
Оберегает старины приметы.
Ступи на мост, туда ведущий, где ты
В далёком детстве счастливо пожил.



* * *
Запахи детства… Рубили капусту
Споро, в четыре руки.
Мне – кочерыжки огромные, с хрустом
Зубы вонзаю. Крепки,
Сладкие, мне одному слишком много…
- Можно друзей угощу?
Пятидесятые… Жили убого,
Бедно, но я не грущу,
Припоминая шальную ватагу
Наших, дворовых ребят,
Слёзы обиды – солёную влагу…
Дрался, был прав, виноват.
Днём – запах пыли, акаций и дыма
Сладкого от папирос
И сигарет. «Беломор», или «Приму»
Я не курил – не дорос,
Но в лопухах, возле тех, кто взрослее,
Нюхал, хватал на лету
Крепкое слово… Как только стемнеет,
Звали домой. За черту,
Ту, что являлась дворовой границей,
Ночью уже - ни ногой…
Хочется есть. Заставляют умыться.
Запах от печки какой!
Ужин: свекла отварная, да каша
Пшённая с салом – кулеш.
Дедушка Федя, сестричка Наташа,
Бабушка Катя… - Поешь!
Я уплетаю кулеш с аппетитом,
Шкварками пахнет, дымком!
Запахи детства, я ими пропитан,
В запахах жив старый дом…



* * *
Какие санки были у меня!
Покрашенные краской голубою,
Летели сами под гору. Гурьбою
Катились мы, ребята, малышня…
Вдоль переулка ветхие домишки,
Послевоенные, а переулок крут,
Со свистом санки по нему несут,
Я – первый, позади меня мальчишки…
И снова – в гору. Труден каждый шаг,
На шарфе – иней, полыхают щёки.
Обратный путь наверх такой далёкий…
Откуда столько силы в малышах?
Частенько размышляю я об этом,
Шутя беря знакомый мне подъём,
Тогда не раз без сил лежал на нём,
Но, отдышавшись, вновь катился. Летом
На чердаке хранились санки, до поры,
Катанье с горки забывалось быстро…
Я снова в переулке, снегом чистым
Засыпан он для новой детворы.



* * *
Я кораблик первый смастерил
Из дощечки, листик из тетради
Парусом на мачту прикрепил
И отправил в лужу-море... Сзади,
Над кормой струился красный флаг,
Мы тогда других не признавали,
И названье гордое «Воряг»
Через «О»... Вновь смастерить едва ли
Мне удастся парусник такой.
А «Воряг» потоплен был пиратом
Юркой, доводился старшим братом
Он Танюшке. То – рассказ другой…


* * *
Любил по лужам в детстве – босиком...
Коленки сбиты, не сходили цыпки...
Ругалась бабушка, я был тщедушный, хлипкий,
Но летом не болел. А со звонком,
Зовущим в школу, начинались сразу
Простуды... Капали пенициллин
На рафинад. Болел не без причин,
Несложно было подхватить заразу.
Пускай микстуру приходилось пить,
Терпеть горчичники, переносить уколы,
Зато - освобождение от школы!
Чихнул – неделю можно не ходить...

Как ждал я наступления тепла,
Чтоб снова босиком бежать по лужам.
На лето был пенициллин не нужен,
Простуда никакая не брала!



* * *
Дождь выбивает нас из колеи,
Из ритма, из привычного уклада.
Ему, дождю, зачем-то это надо…
К дождю я не испытывал любви,
Старался переждать и отсидеться
Под крышей, и согреться у огня,
Мерещилась угроза для меня
В потоках с неба… Возвращаясь в детство,
Я силился понять – откуда страх,
Ну, пусть не страх, но всё же беспокойство.
С годами улетучилось геройство
Гонять по лужам в крупных пузырях…

Всё дело в пузырях! Я понял это
И, дом покинув, двинул босиком
По лужам и не думал ни о ком…
Мне кажется, тогда я стал поэтом.



* * *
Память бережно листаю,
Как альбом, смотрю назад,
В детство. Часто вспоминаю
Старый дом, вишнёвый сад,
Покосившийся сарайчик,
В чистом небе голубей…
Вот сидит в матроске мальчик
С мамой молодой своей…
Вот она ему читает…
Вот ведёт его к врачу…
Не получится, я знаю,
Но, что делать, так хочу
Бескозырку с якорями
Снова набекрень надеть,
Подойти, прижаться к маме,
Рядом с нею посидеть…



* * *
Надо было мне дедушкой стать,
Чтоб с большим опозданьем понять,
Как заботливы бабушки руки…
Принимают, как должное, внуки
И подарок, и лучший кусок,
И из шерсти ангорской носок,
Ежедневное чтение сказки,
Поцелуи, излишние ласки…
И рассказы про давние годы,
Как водила она хороводы,
Как в тряпичные куклы играла,
Как потом жениха поджидала…
Из лебяжьего пуха подушка,
Что-то бабушка шепчет на ушко…

Как заботливы бабушки руки…
Как малы, чтоб понять это внуки…



* * *
Какая польза от неспешных созерцаний
Уютных заповедных уголков
Родного города, его старинных зданий,
Правобережья бархатных бугров,
Которые так много повидали
В веках прошедших… Не всегда готов
Я оценить их возраст и едва ли
Мне надо это. Не хватает слов,
Чтоб описать, как холодок по коже
Бежит, когда увидишь, замерев,
Наличник, так на кружево похожий,
На домике, что чудом уцелев
От войн, от революций, от пожаров,
Нас радует изяществом своим.
Резной наличник в переулке старом,
Таких не делают теперь. Неповторим…

Прохожий шаг невольно замедляет,
Неспешно созерцая этот дом,
Глаза теплеют, по лицу блуждает
Улыбка лёгкая… Он вспомнил о своём…



* * *
Кривые переулки по буграм
И улочки, и тупики – Воронеж
Правобережный, дан в подарок нам.
Сбежишь весной под горку и утонешь
Не в море, нет – в сиреневом дыму
И в яблоневом цвете розоватом.
А вот и «море»… Неподвластные уму
Ошибки, совершённые когда-то,
Неисправимы, не вернуть лугов
Заречных изумрудных с озерцами…
Некомпетентность, дурь – сюжет не нов,
А сколько дров мы наломали сами,
А сколько порубили на дрова садов,
Икон, сломали сколько судеб…
Когда же кончим выбирать богов,
Когда ж научимся ценить подарки, люди?



* * *
В бреду ли ты бредёшь, куда глаза глядят, не зная,
Где постоять тебе придётся, где свернуть, где осенит.
Не удаётся по прямой идти, кружа, петляя,
К местам давным-давно знакомым возвращаться предстоит
И удивляться искренно, не сразу узнавая
За пестротою впопыхах построенных дворцов, хором
Кусочки, в детстве виденного, сказочного рая:
Церквушку дивную, она легко парила над бугром,
До самых куполов лозой увита узловатой,
В снарядных оспинах кирпичная подпорная стена,
Всё так же вдоль неё бежит коротенький горбатый
Фабричный переулок. Даты, клички чьи-то, имена
На старых кирпичах уже почти неразличимы.
Я финкой вензель выводил, где он? Теперь не отыскать…
По тропам памяти бредём, кружим, как пилигримы…
Я помню всё, но город детства всё труднее узнавать…



* * *
Увы, подводит память постоянно.
Меня окликнули, но я не смог опять
По имени знакомого назвать,
С которым в первом классе… Очень странно,
Мы проучились вместе пару лет,
Я помню, как однажды с ним подрался,
Потом почти полвека не встречался…
Он помнит моё имя, а я – нет.
Обрадовавшись встрече, обнялись,
Он мило пошутил про мой склероз.
Когда про драку я задал вопрос,
Он удивился: «Разве мы дрались?»



* * *
На улице встречаю я чужих,
Случайных незнакомых мне прохожих.
И всё ищу, ищу в толпе похожих
На давешних приятелей моих.

По имени окликнул пару раз,
Но приходилось тут же извиняться.
Что делать, каждый может обознаться,
Увы, подводит часто память нас…

Хоть неприятно это сознавать,
Загадки нет, всё просто - годы, старость,
Нас мало в этом городе осталось.
Ушли… Чужих приходится встречать.



* * *
По зыбкому незримому мосту,
Который в прошлое ведёт сквозь память,
Неспешно, осторожными шагами
Иду. Даст Бог не заступить черту
Мне повезёт и в этот раз. К ушедшим,
К местам, где приходилось мне бывать
Стихами возвращаюсь я опять.
Грустить и сожалеть о происшедшем
В том, невозвратном прошлом - мой удел...
Но сколько радости, тепла и света
От возвращенья в пору, что согрета
Руками мамы. В суматохе дел
Как часто мы забывчивы бываем.
Свершились многие из планов, рубежи
Преодолел. Но, честным будь, скажи, -
Кто собирал тебя в дорогу. Забываем...
Нет, помним, но не можем уделить
Минутку, чтобы, обратившись к маме,
Благодарить, чуть шевеля губами,
За шалости прощения просить.



* * *
Лица мёртвых так долго ещё улыбаются детям,
Извиняясь безмолвно за то, что не в силах для них
Сделать доброе дело, помочь, подсказать. Лица эти
Не стареют, но в памяти время стирает то штрих,
То словечко привычное, то интонацию в споре
И иную совсем перед долгой разлукой… Домой
Не вернуть никого. Время мчит, притупляется горе –
Что поделать, нам всем предстоит в мир иной
Перейти, всем потом предстоит улыбаться с портретов
Детям, близким, знакомым, и этот сюжет – не беда…
Дай-то Бог, чтоб теплом наших взглядов безмолвных согреты,
Ощущали они, что мы рядом, мы с ними всегда.



* * *
Пожив за морем на других материках,
Опять иду я по родному чернозёму
К тому, давно несуществующему дому,
Что утопал в душистых табаках.

На улице моей, знакомой с детства,
Бурьян, репей, бушует лебеда –
Сорняк могуч на пустырях всегда.
Трава забвенья – вот моё наследство...

То здесь, то там стоят особняки,
На этом пустыре вот-вот воздвигнут.
Куда идти? Стою врасплох застигнут,
Нет прежних переулков – тупики...

Мой старый город в тупике со мной.
Пир на костях... Война дворцов и хижин...
Народ повержен, голоден, унижен.
Что стало вдруг с могучею страной?

Болото под бугром вместо реки.
Не продохнуть, от смога слиплись вежды...
Держусь лишь осознанием надежды –
Не все ещё заглохли родники.

2002-2005г.



            Цветы для семнадцати поэтесс

Вот наступил желанный час,
Я – в паутине Интернета,
Листаю коммы, жду ответа,
Иду на «Главную»… Пегас
Готов давно, стучит копытом.
Сажусь верхом, идём на взлёт…
Сначала он меня несёт
К Надежде. В Лондоне, прикрытом
Туманом, как заведено,
Она, как раз, журнал верстает
И, судя по всему, не знает,
Что мы с Пегасом за окном…
На подоконник ей мимозу
Кладу. Теперь мы держим путь
В Германию. Передохнуть
Не удаётся. Лене – розу.
Внизу остался Оффенбах,
Курс – Герлинген, к Марине Лёйшель.
Уютно, я б хотел подольше
Побыть… Вперёд на всех парах,
Марину одарив цветами,
Летим, над морем держим путь.
Теперь – к Бацановой Наталье.
Огни мерцают – город Таллин.
Снижаемся. Передохнуть
Не удаётся, надо в Питер.
Марина, милая сестра,
Умна и на язык остра,
Она вам всё, что захотите
Переведёт, с ней «Снежный ком»
Мы прошлою зимой слепили…
В окно Марине опустили
Гвоздичку алую. Потом
У нас на очереди Аза,
За нею – Оля Полещук…
Поздравили и их. Из рук
Не выпуская повод, сразу
На юг, к Наташеньке, в Донецк.
К какой, вы догадались? К Гостье!
Она нас приглашает в гости,
Тут мы сдаёмся, наконец,
Охапку сена – для Пегаса,
Мне – чашку кофе с коньяком.
В стихах пишу Наташе комм.,
Закусывая ананасом…
Аптека, улица, фонарь…
Спешим, не удалось напиться,
Нас поэтессы ждут в столице!
Вот звёзд кремлёвских киновАрь
Едва видна сквозь полог смога,
Летим к Абайкиной, сперва,
Проникновенные слова…
Опять за стол… Пегасу много,
Он от еды отяжелел,
А мы ещё и половины
Не посетили… Сыр, маслины…
Вручил цветы и песню спел.
Отсюда – прямо к Лене Макошь,
Тихонько на окно – цветок,
«Вперёд!» - Пегасу… Наутёк…
Она заметила, однако ж…
Вертаемся. Поток стихов,
В ответ – рассказ, где побывали…
За ночь управимся едва ли…
Пегас, по-моему, - готов…
К Анюте Шухман держим путь.
О тайной страсти Ани зная,
Я для неё взял расстегаи
И «Старку». Говорит: «Побудь!»
Пегас согласен с Аней, вроде…
Садимся слушать. Взял перо.
Читает Аня. Понесло
Меня – за час пяток пародий…
А дальше – к Ольге на блины,
Она их skazо4nо готовит.
Меня на обещанье ловит,
Что слушать буду… Мы должны
Ещё по адресам далёким…
Но как подняться? Вдруг – звонок!
Овсянникова, видит Бог,
К ней мчимся, поджимают сроки…
Визит идёт в режиме «блиц»,
На афоризм ответом – хокку…
К пегасову прижавшись боку,
Сил набираюсь… Блеск столиц
Слепит глаза и опьяняет,
Но манят степи, ковыли –
Среди волгодонской земли
Нас Надя Смаглий поджидает…
Стихи для мам и для детей,
Пейзажи дивные и «Письма»,
И, как добавить писем, мысли…
Попить бы, Наденька, налей
Воды Пегасу родниковой,
Мне можно пива «Оболонь»,
И – в путь… Вдали горит огонь…
В Израиль, к Ирочке Гольцовой!
Всё небо в звёздах, кипарис,
Лимоны, пальмы и оливы…
Мы всё же долетели, живы…
Пегас усталый – камнем вниз…
Ирина выглядит сердито,
Насупилась… Откуда? Как?
Пятнадцатая? Вот чудак,
Всех не объедешь…  Тут налито
В бокалы терпкое вино,
Закуска: финики и фиги…
И книги… Ах, какие книги,
Таких я не видал давно!
Какая чудная бумага,
Роскошный золотой обрез…
Я б их со словарём и без…
Но, шаг к двери, ещё полшага…
Теперь – на северо-восток,
Туда, где Каспия просторы,
Где город весь в огнях, в котором
Наташа… Полевой цветок,
Подаренный донским простором,
Доставлен бережно в Баку,
Она его - в рассказ, в строку
Вплетёт и, я надеюсь, – скоро…
Ну, что, Пегас, ещё рывок
В Сибирь, к Самариной Диане.
Не цокай, дать побыть в нирване…
Цветы положим на порог…
Диана на рассвете выйдет
И сочинит нежнейший стих
О нас с тобою и о них,
А позже Литсовет увидит
Её шедевр очередной,
А, может, прозвучит  нетленка
О том, как Витя Батраченко
Мчал на Пегасе в час ночной…
                7.3.06.

Подборка японских сонетов



Звон тишины


Подборка японских сонетов, написанных с августа 2006 по февраль 2007.
Мои японские сонеты размещены на авторской страничке у Отоги Боко
Приблизился ли я к Японии?







1. ЦВЕТОК

Сон, или сказка -
ландыши брошены в снег.
Сам замерзаю.

Холодом душу
мне обожгло, прохожу
белым безмолвьем…

Нежный цветок оживёт –
тёплым дыханьем
будет спасён, так всегда
в сказке бывает.


2. ЛЬДИНКАМИ СТАЛИ

Утром февральским
звон тишины, немота,
сердца удары.

Повод вернуться
есть у меня. Почему
я не решаюсь?

Угли костра холодны,
жар его помню,
искры несказанных слов
льдинками стали.


3. СТОПТАНЫ НОГИ

Кто сосчитает,
сколько осталось шагов,
стоптаны ноги.

Памяти блики,
мне рассмотреть позади
многое надо.

Калейдоскопом потерь
старые лица,
только успею узнать –
тают внезапно.


4. СЧАСТЬЕ

Кистью волшебной
сказку рисует мороз
ночью январской.

Дома тепло мне –
пламя в камине поёт
песню чуть слышно…

Нет никого – одинок.
Счастье какое!
Злится метель за окном…
Дров заготовил.


5. ПЛАЧЕТ ПРИРОДА

Сыро, туманно –
солнце сквозь тучи никак
свет не подарит.

Мост деревянный
стонет, вздыхает. Росой
вымыты травы.

Плачет природа с утра,
всюду вода здесь,
и на душе тяжело –
хочется плакать…


6. СКРЫТО ТУМАНОМ

Словом боюсь я
шелест тумана спугнуть,
тишь потревожить.

Скрытый туманом
мост в двух шагах разглядеть
тщетно пытаюсь.

Пройденный вечером путь
помню в деталях,
но не найти никому
тропку в тумане…


7. ВЕРШИНА

В гору подняться
каждый хотел хоть разок –
дразнит вершина.

Дали оттуда
так голубы… Одолеть
страх перед спуском.

Снизу посмотришь – далёк
путь в поднебесье,
в мыслях давно уже там.
Всё не решаюсь…


8. РАССВЕТ ДАРИТ НАДЕЖДУ

Мысли по кругу,
Быстрый их бег прекратить
вряд ли смогу я.

Было и будет
так несмотря ни на что –
мир неизменен.

Парусом красным рассвет
дарит надежду,
чтобы внезапно забрать
счастье обратно.


9. ОБЛАКОМ ЛЁГКИМ УСКОЛЬЗАЕШЬ

Облаком лёгким
ты ускользаешь опять.
Вдруг не вернёшься…

Не оставляешь
даже надежды тебя
встретить когда-то...

Дольше разлука -
ближе, дороже ты мне.
Синие тучи
давят, сгущается мгла…


10. ЧИСТЫЕ СЛЁЗЫ ТВОИ…

Облачко пара
ты выдыхаешь, смеясь,
утром морозным.

Не исчезает,
тихо летит в вышину
лёгкой пушинкой…

Тёплым дыханьем
сколько ты их создала.
Дождь с небосвода -
чистые слёзы твои…


11. СОМНЕНИЯ

Я сомневаюсь…
Эта дорога – туда?
Может, - обратно?

Время уходит,
на перепутье стою.
Что же решить мне?

Проще – остаться,
разве здесь плохо стоять?
Силы свои мне
попусту тратить, зачем?


12. ПОТОК ПОБОРОТЬ

Не размышляя,
в бешеном темпе вода
мчится под гору.

Вверх - только брызги.
Падают капли, спешат
слиться с потоком...

Против теченья идти
всякий ли сможет?
Силы отдать на борьбу -
выбор немногих…


13. ШЁПОТ ШЁЛКА

Тронуло щёку
ветра движение - твой
шёлковый веер.

Тени безмолвны.
Будто, доносит твоё
ветром дыханье…

Здесь я не встречусь с тобой,
знаю об этом.
Эхом: «Люблю...» - мне
шёпот от скал отвесных…


14. СВОБОДЫ МИГ

Тянется долго
жизнь кленового листа -
целое лето

Ветер осенний
дарит свободу листу,
жаль - на мгновенье…

Выше, всё выше полёт…
Спуск неизбежен.
Ярким  ложатся ковром
листья в молчанье.


15. ТЫ НЕ ЖДЁШЬ МЕНЯ

Знаю, окошко
плотно завесила ты –
свет не пробьётся.

Голое поле
старых обид… Не унять
боль расстоянья.

Ночь. Одиноко брожу.
Камень на сердце…
Ждешь не меня. Почему
стали чужими?


16. ЗВЕЗДА СГОРАЕТ

Падают звёзды,
словно песчинки - в ладонь
вечной вселенной

только мгновенье
длится их долгий полет.
Яркая вспышка.

След не увидит никто...
В сумрачном небе
снов охраняет покой
ветра дыханье.


17. СМОТРЕТЬ НА ОГОНЬ

Пламя живое -
образ возник мотылька,
не улетает…

Как интересно
просто смотреть на огонь.
замерло время.

К свету летит мотылек,
бьётся в окошко…
Жизнь ненадолго продлит
эта преграда.


18. СПРЯТАНЫ ЗВЁЗДЫ

Звёздочек блёстки
сакуры нежный цветок
в небе закроет.

Просто ли спрятать?
Слишком огромна звезда.
Мал лепесточек…

Буду смотреть не дыша –
чудо какое!
Звёзды расскажут тебе –
их потерял я…


19. ПЛАВИТСЯ НЕБО

Плавится небо,
слишком сухие сгорят
сосен верхушки.

Искрами звёзды,
пламя пожара тусклей –
ночь загасила.

Не закипела вода,
озером тихим
молча плывут три сосны,
утром вернутся.


20. КОЛЫБЕЛЬНАЯ СОЛНЦУ

Птицы выводят
песню для Солнца, слова
пишут на небе.

Строки мелькают,
не успеваю читать
буквы живые.

Скоро закончат писать
текст колыбельной,
Солнце уснёт, как всегда
за горизонтом.


21. КРЫЛЬЯ В ПОЛНЕБА

Крылья в полнеба -
ты покидаешь меня,
Бабочка Ночи…

Быстрый полёт твой
снова увижу когда
ярким сияньем?

Мой улетает вопрос
к звёздам далёким,
холодом дышит в ответ
чёрная бездна.


22. СПИНЫ УСНУВШИХ КИТОВ

Спящее море
тайны надёжно хранит
где-то в глубинах.

Всё ли ты помнишь?
В память свою загляни –
многое стёрто.

Чёрные камни лежат
на мелководье –
спины забытых китов
в лунном сиянье…


23. НОВОГОДНЕЕ

Ёлка пушиста,
запах смолистый какой,
словно в лесу я!

Будет недолог
яркой ракеты полёт,
искры погаснут.

Снег серебристый,
зеркало льда, звон коньков…
Скоро ручьями
смоет подарки Зимы.


24. ШАРИК УЛЕТЕЛ

Птицею в небо
шарик летит голубой –
видел когда-то…

Песня Булата
снова звучит. Улетел…
Плачет старушка.

Бедную кто огорчил -
Я не узнаю,
девочкой ей удалось
к счастью, остаться.


25. СЛЕД ИСЧЕЗАЕТ

След исчезает,
век так недолог его,
снег ненадёжен…

Память следами
вдоль, поперёк и назад
я растревожил.

Там узнаю по следам
всех, с кем встречался,
там нахожу я себя,
только моложе…


*****************НОВЫЕ***14.03.07.

СЛЫШУ СТУК СЕРДЦА


Маской прикрыться
можешь, но голос тебя
выдаст – узнаю.

Куклой не станешь –
сердце так громко стучит,
стук этот слышу.

Маски и кукол сложи
в шкафчик, а ключик
мне передай. Возвратить
не обещаю…

*************24.03.07.

ДЕНЬ ПЕРЕЧЁРКНУТ


Слишком поспешен
времени бег, истекло –
не возвратится.

День перечёркнут.
Солнце взойдёт поутру –
птицы расскажут.

Птичий язык понимать –
проще простого,
жаль подлетают они
редко к окошку.


***************12 апреля

СВЕТ ОДИНОКОЙ ЗВЕЗДЫ


Душу согреет
свет одинокой звезды -
ночи дождаться…

За облаками
искорку ночью глухой
не увидать мне.

Только ли мне так нужна
звёздочка эта?
Кто-то ещё без неё
тоже страдает…





********************30.04.07.

* * *
Мысленно слышу:
кто-то читает стихи –
строки знакомы…

Силюсь представить,
кто и кому их донёс,
как прозвучали.

Стало теплей на душе –
нет, не напрасно
были написаны мной
грустные строки.



******************2.05.07.

БУКВЫ – ЦЕПОЧКИ СЛЕДОВ…


Сточка за строчкой,
быстро бегут по листу,
мысль обгоняя.

Буква за буквой,
будто цепочки следов –
кто их оставил?

Тихо бреду по следам
в поисках смысла,
часто к началу пути
я возвращаюсь…


**********************3.05.07.

ПОД НОЧНЫМ ДОЖДЁМ



Ветер неласков,
дрожь фонарей на столбах –
тоже замёрзли?

Капелек мелких
выхватил свет жемчуга –
пляшут дождинки…

Нет никого, только я,
насквозь промокший.
Мёрзнут вверху фонари –
им ещё хуже…


***************))))11  мая.


НЕМЫ ДЕРЕВЬЯ


Немы деревья,
шёпот листвы их не в счёт –
ветра забава.

В царстве безверья
время неспешно течёт
горькой отравой.

Смерть избавленьем придёт-
мёртвым не больно.
Песней печальной плывёт
звон колокольный…


************)))) 11мая 07




БЫЛО ЛИ ДЕТСТВО?

Было ли детство?
Времени много прошло,
стал сомневаться…

Дом перестроен,
новые люди живут,
дети шумливы…

Срублен раскидистый клён –
нет его больше…
Что-то ворона кричит,
видно, узнала.


***************)))











***********************))))))))



ВОЗВРАЩЕНИЕ



                Татьяне Кудиновой

Редко стихами
мне удаётся сказать
о наболевшем.

Чаще ложатся
просто слова на листок
гладко и в рифму.

Только тебе не могу
их показать я –
сразу пустышку поймёшь,
глянешь сердито.

                26.05.07.






НЕУЮТНО


Запах полыни,
Сразу его я узнал –
солнце пригрело.

В городе пахнет
вовсе другим – здесь трава
быстро сгорает.

Выше и выше дома,
двор в затененье –
что же тут может расти?
            Мне неуютно.

                1.06.07.



               ПО ЛАБИРИНТУ


По закоулкам
я пробираюсь впотьмах –
память обширна.

Запахи, звуки
мне помогают идти
по лабиринту.

Не избежать тупиков,
слишком их много,
в них заходить не люблю –
холодом веет...

                4.06.07.



ОДИНОЧЕСТВА ПЛЕН


Думаешь, сладок
мне одиночества плен?
Спросишь – отвечу.

В бархатном небе
силюсь звезду разглядеть
нашу с тобою.

Серая пыль пеленой
плотно укрыла
тропку ко мне. Отыскать
сможешь её ты?

                6.06.07.



ВЕРНЁШЬСЯ


Жду, что вернёшься.
Дождь обложной зарядил
тянется время.

Лёгкую поступь
еле расслышав в ночи,
выйду навстречу.

Капли стучат по стеклу –
плачет природа,
как догадалась она,
что не придёшь ты…

                19.06.07.



К ИСТИНЕ ТРОПКА


Мир перевёрнут.
Тщетно пытаюсь найти
к истине тропку.

В поисках смысла
сюрреализма язык 
дальше уводит…

В нескольких лицах живу
одновременно -
мною придуман сюжет,
или подсмотрен…

                31.07.07.




              СТАЛИ ЧУЖИМИ


Крики, команды…
Будто бы слово нельзя
выдохнуть тихо.

Стали чужими -
корни обид проросли,
как метастазы.

Злобой насыщенных дней
горек осадок.
Сколько потрачено зря
было усилий…

                3.08.07.



СНОВА ЕЁ СИЛУЭТ


Поезд курьерский…
снова её силуэт
за занавеской.

Годы промчались –
не разлюбил я её…
Как удалось мне?

Даже простой воробей
ловит добычу…
Поиск богатых мужей
стал ей привычен.

                11.08.07.




ПОЛЁТЫ ВО СНЕ


Вряд ли обманет
ранее виденный сон –
снова летаю.

Выше и выше,
руки раскинув крестом,
страха не зная…

Крошечный где-то внизу
дом -  возвращаться
мне, полетав, предстоит
к чаю с жасмином.
                26.08.07.

ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ

В инее ивы –
ночью ударил мороз,
согнуты ветки…

Вниз по ступеням
мальчиком быстро бегу.
Звонкие льдинки…

Каменной лестницы нет,
лишь на картине
зимний пейзаж городской
маслом написан…
                26.08.07.

             ПОИСК СЛОВ

Остров молчанья -
шёпотом выдохну стих,
эхом – обратно…

Занят ночами
поиском слов непростых –
безрезультатно…

Близок последний закат –
вовсе некстати…
Чтоб получить результат,
времени хватит?



************)))сентябрь
Японские сонеты из сентября-07

            ОСЕНЬ ВСТРЕЧАЮ

Кончился август,
листьев бесшумный полёт –
осень встречаю.

Спелые зёрна
неторопливо клюют
мелкие птахи.

Ветер, как будто устал,
небо спокойно…
Утром туман по лугам
стелется долго…

ЧЕМ ДОРОЖУ


Вздохом прохладным
Солнца уход провожу,
до возвращенья…

В жизни нескладной
главное, чем дорожу -
чудо рожденья!

Света и тени беру
в долг без отдачи,
но продолжаю игру –
как же иначе?

МИМО МЕНЯ


Поезд промчался,
стихнет колёс перестук -
встречный не скоро…

Кто и откуда,
ночи вспоров тишину,
мимо со свистом?

Мне-то зачем имена,
лица и мысли
тех, кто не видит меня
на перегоне…



ПЕСНЯ ДОПЕТА

Проводы лета,
рыжая грусть сентября –
время итогов.

Лесом раздетым
кончится всё. Потерял
слишком я много…

Душу согреть хоть чуть-чуть
пробую – тщетно…
Знаю – тебя не вернуть,
песня допета…

             5.09.07.





ПАМЯТЬ О ЛЕТЕ


Щедро раскрасил
добрый художник Сентябрь
леса опушку.

Охры с крапплаком
не пожалел – охватил
кроны пожаром.

Дождик три дня моросит,
зябко и сыро.
Листьев охапку собрал –
память о лете…

                8.09.07.



             ОСЕНЬ ЖЕЛАННА

Речки весёлой
тихо струится вода,
похолодало.

Редкие пчёлы
в сад залетят иногда –
осень настала.

Дождик закрыл окоём,
льёт непрестанно,
пусть и грущу о своём –
осень желанна…

                9.09.07.




ИНЕЙ РАСТАЯЛ

Эту картину
мальчиком я рисовал
тушью в блокноте.

Льдинки на ветках
чёрным хотел передать –
не получилось…

Сказку не смог удержать
перед глазами,
сделать успел лишь этюд –
иней растаял…
                10.09.07.

СНОВА ВОРОНА
Снова ворона
зорко за мною следит –
старимся вместе.

Умная птица
знает, что я прихожу
встретиться с детством.


Больше полвека прошло,
всё изменилось,
только ворона и я
помним, как было…
                10.09.07.

      МЫСЛИ ПРИХОДЯТ
Мысли приходят -
мне непонятно, зачем,
их отгоняю…

Долго живу я,
редко бывает, когда
хочется думать.

Просто сидеть и смотреть
в синие дали
нравится мне, отключив
память надолго.
                10.09.07.

ШАГА НЕ СДЕЛАТЬ
Правил, запретов
перечень слишком велик –
многих не знаю.

Снова и снова
я попадаю в силки –
шага не сделать…

Годы сжимают кольцо
ограничений,
влево и вправо нельзя,
дышат в затылок…
                10.09.07.

КРАСНОЕ С ЖЁЛТЫМ

Красное с жёлтым –
яркий осенний наряд
ветер срывает.

Лес почерневший
будет зимою укрыт
саваном белым.

Спрятан в тетрадке стихов
листик кленовый,
краток прощания миг –
помнится долго.



НАДО ДОЙТИ
Между камнями
еле заметна тропа,
солнце всё ниже.

Лес не доволен,
молча за мною следит –
чувствую кожей.

Надо дойти до жилья –
Хватит ли силы…
Цепко хватают меня
лапами ели…

                11.09.07.


ПУТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Липнет к подошвам
память о прожитых днях,
сколько их было…

Долгие крики
перелетающих птиц,
выцвело небо…

Из ничего в никуда –
каждому доля:
слабым побегом начать
путь в неизвестность…
                13.09.07.

ЛИСТЬЯ СЧИТАЕТ СЕНТЯБРЬ
Неторопливо
листья считает сентябрь –
лето итожит.

Тщетны усилья -
дунет шалун-ветерок,
спутает карты…

Брызнут на яркий ковёр
слёзы досады -
долгим холодным дождём
кончится осень.
                13.09.07.

ХОЧЕТСЯ СНЕГОМ НАЗВАТЬ
Знойное лето,
хочется снегом назвать
пух тополиный.

Только недолго
пухом любуюсь - обман
лишь раздражает…

Перетерплю, подожду
дивную осень,
смелый сентябрь за три дня
тополь разденет…
              14.09.07.

ВЕРНЁТСЯ ТЕПЛО НЕНАДОЛГО

Тихие слёзы
ласково, не торопясь,
солнце подсушит.

Грусть нагоняя,
рощу начнёт раздевать
северный ветер.

Снова вернётся тепло,
но ненадолго,
льдинки на лужах - зима
не за горами…

20.09.07.


СЛОВНО ЖИВАЯ

Зимам покорной,
знаю, не будет река –
крут её норов.

Панцирь ледовый
только начнёт нарастать –
сразу же взломан.

Бьётся о камни вода,
словно живая,
радуясь, громко ревёт
на поворотах…

21.09.07.


*****************))))


Японские сонеты из октября-07

МУРАВЕЙНИК

Можно часами
бег муравьёв наблюдать –
хаос осознан…

Жизни не хватит,
чтобы понять, для чего
так суетятся.

Мысли пытаюсь прогнать –
непредсказуем
их поворот,  мозг похож
на муравейник.

                3.10.07.


ВОРОН ВСЁ ЗНАЕТ

Камень и ветер -
выбранный мною маршрут
кончится скоро.

Ранние звёзды
смотрят внимательно вниз,
я им – песчинка…

Ворон безмолвно кружит –
видимо, знает
всё про меня наперёд,
но не расскажет…

       4.10.07.


ВРЕМЯ ВЕСОМО

Часом вернётся
день, что прожить удалось
долго и трудно.

В доме ни звука -
вечер продлится, как год
в уединенье…

С возрастом стал понимать:
время весомо -
жаль, что нельзя ухватить –
мимо струится…

         4.10.07.


ОСЕНЬ УХОДИТ

Хмурится небо,
дождик с утра зарядил -
сеет уныло.

Ветви поникли,
ветер порывист и стыл –
так уже было…

С грустью в окошко смотрю -
осень уходит…
Проводы эти люблю.
Не за что, вроде…

                10.10.07.

ВОСПОМИНАНИЙ КАМЕШКИ, ЧЁТКИ

Воспоминаний
нравится перебирать
камешки, чётки…

Ниточка жизни
вся в узелках, так тонка –
скоро порвётся…

То, что так дорого мне,
выбросят после –
все мы в пристрастьях своих
разные слишком…

                17.10.07.






Японские сонеты из ноября-07

          СЛУШАЯ ПЕСНЮ СВЕРЧКА

Рыжих пожаров
нет, обнажились леса…
зябко и сыро.

Грустно деревьям,
знают – придут холода,
некуда деться…

Чем я могу им помочь,
спрятавшись в доме…
слушая песни сверчка,
птиц вспоминаю…

                12.11.07.

           ПЕРВЫЙ СНЕГ 

Первого снега
слишком ярка белизна –
завтра привыкну…

Чист и доверчив –
как на него наступить
обувью грубой?

Просто гляжу из окна…
первый прохожий
должен когда-то пройти –
им я не стану…

              14.11.07.



ОСЕНЬ ВСЁ ПРОСТИЛА

Сколько их было –
долгих прощаний с теплом…
Будет ли снова?

Осень простила
всё, прошептав: «о былом –
больше ни слова…»

Бросила золото, медь
щедрой рукою,
инеем начал седеть
луг за рекою…

                15.11.07.



ТАК ПРОИСХОДИТ СО МНОЙ

Встречи-прощанья…
сколько укрыто всего
пологом ночи.

Грусти-печали
явятся в снах, их в стихах
вспомню построчно…

Так происходит со мной,
с кем-то – иначе…
сны, проходя чередой,
что-нибудь значат…

     15.11.07.




БУДТО МУТНЕЕТ СТЕКЛО

Память подводит -
будто мутнеет стекло,
ты исчезаешь…

Жизнь на исходе,
так много лет протекло…
сколько – ты знаешь.

Чувствую – стал забывать
жесты и взгляды…
прошлого нам не догнать,
да и не надо…

28.11.07.



ТЕНИ ЛЕГЛИ ПОЗАДИ

Осень вздохнула –
клён начинает терять
жёлтые листья.

Вместе к закату
долго по жизни идём.
Сколько осталось…

Золото щедро даря,
Солнце садится.
Тени легли позади,
похолодало…

                30.11.07.



ХОЛОДОМ ВЕЕТ

Синие змеи –
корни ползут по скале…
Вглубь не пробиться.

Щедрой рукою
бросила горсти монет
осень на камни.

Ветер… Тревожный закат…
Холодом веет…
Спрятаться змеи хотят,
Но не успеют.

               30.11.07.




МОРЕ ПОЛЁГШЕЙ ТРАВЫ

Старые сосны,
ветру противясь, стоят
плотной стеною.

Куст одинокий -
как далеко отбежал
он от опушки…

Море полёгшей травы
ржавою влагой
плотный туман напитал.
Что же так грустно…

                30.11.07.



Японские сонеты из декабря-07

СТАЛО ПОЛЕГЧЕ

Сладко зажмурясь,
ты выбираешь меня –
рядом ложишься.

Мудрый котёнок,
сны твои не разгадать…
сам не расскажешь.

Что-то приснилось тебе –
жалобно пискнул,
плотно прижался… и мне
стало полегче.

                1.12.07.


ГРУСТНО НА СЕРДЦЕ


Грустно на сердце -
крылья любви опалил
холод разлуки

Чувства уходят…
нет, только кажется нам –
просто уснули.

Словом, понятным двоим,
сон будет прерван -
крылья расправит любовь
над пепелищем.

  1.12.07.


ЛИСТЬЯ ОСИНЫ ГОРЯТ

Ветра порывы,
стоны поникших ветвей –
как одиноко…

Солнечным светом
листья осины горят –
пятеро смелых…

Лес обнажился, они
держатся чудом…
те, что смогли улететь, -
чёрными стали…

        3.12.07.


ЛАВА ЖИВАЯ ТЕКЛА

Не беспокоит
мёртвого моря волна
спящих чудовищ.

Тысячелетья
страшную тайну храня,
окаменели…

Лава живая текла
Огненным змеем -
Ухо к скале прислони.
Слышишь, - вздыхает?

             3.12.07.


ОСТРОВ НЕСБЫВШИХСЯ ГРЁЗ
Как ни старайся,
остров несбывшихся грёз -
недосягаем.

Что же случилось?
Точный ответ на вопрос
мы не узнаем…

Вспыхнул едва костерок –
дров не подбросил…
То, что тогда я не смог,
сделала осень.

                3.12.07.



           ВОЛШЕБСТВО ЛЁГКИХ ПУШИНОК            

Чудо–подарок:
дивной жар-птицы перо -
будто из сказки.

Шёлком ласкает,
делится щедро теплом –
грусть отступила.

Не разгадать волшебство
лёгких пушинок.
Как бесконечно добра
фея Природа…

                7.12.07.


            СОННОЕ ЦАРСТВО       

Камни под аркой.
Путник, уставший, присядь –
силы вернутся…

Старые стены,
сколько над ними веков
прошелестело…

Двери закрыты в домах,
ставни на окнах,
даже собаки молчат.
Сонное царство…

                7.12.07.



МЕСТО СВИДАНИЙ

Вспыхнуло небо…
Жаль, что закатный пожар
будет недолог.

Пологом чёрным
скоро укутает ночь
место свиданий.

Нас, приходивших сюда,
дерево помнит,
знает о многом оно,
но не расскажет…

                7.12.07.


            ПОБЕГ В НИКУДА
Вот и свобода -
ветром подхвачен листок
вдаль устремился…

Как безрассуден
этот побег в никуда -
кончится скоро…

Сделать ещё шаг, другой
вряд ли удастся,
но удалось ощутить
чувство восторга!

                7.12.07.


            ТАЮТ НАДЕЖДЫ
Бабочкой бьёшься –
там, за стеклянной стеной,
ты недоступна…

Стала последней,
нас разлучив навсегда,
эта преграда

Нам не вернуться назад,
к дням нашим прежним…
Тонкие пальцы дрожат,
тают надежды…

                7.12.07.


            ТЫ ВСЁ ТА ЖЕ
Дальше, всё дальше
ты с каждым днём от меня.
Годы разлуки…

Осени краски
Выбрал, чтоб сделать портрет,
грустный художник…

Время проходит, но ты
та же, всё та же.
Стала какой ты теперь
мне безразлично…

                7.12.07.

**************Три перевода из Катояси Тимидзо

Осенью зябко
Ночь коротать одному -
Еле забылся…

Истосковался –
Сердце жестоко твоё.
Разве так любят?

Гуси, как громок их плач
За облаками…
С рисовых мокрых полей
Холодом тянет.



Много ракушек,
Бросило их под забор
Щедрое море.
 
Надо ли жизнью
Так дорожить… и скалу
Волны подточат.

Горестно, я одинок…
Долгою ночью
Так не хватает тебя –
Скрылась в тумане…



Солнце – к закату,
Тени длинней, лёгкий снег
Их укрывает.

Что иссушило
Сердце больное моё,
Силы уходят…

Больше не встретимся мы…
Еле заметно
Ветер листву шевелит,
Грусть навевая…

                16.12.07.
*******************************ХХХ


В НЕБО ВЗЛЕТЯТ
Спрятались птицы,
чуткий их сон до утра
будет недолог.

Занавес красный
медленно сдвинет рассвет,
кашлянет ворон.

В небо взлетят турмана,
станут кружиться -
в небо заставят меня
с завистью глянуть…
                21.12.07.


СОН САМЫЙ ЛУЧШИЙ

Воздуха шелест –
это торопятся сны
мне показаться.

Я выбираю
в дальнее детство тропу –
сон самый лучший.

Пахнет душистый табак…
бабушка вяжет…
мама на ужин зовёт –
все ещё живы.
                21.12.07.


         Один большой рассказ

Ночами в полутёмном коридоре
В старинном зеркале блуждание теней…
Паденья, взлёты, радости и горе –
Всё было в жизни прожитой моей…

Я слушал в тишине ночные звуки:
Крик филина и лёгкий посвист крыл…
Я остужал в ключе бурлящем руки,
Которые работой натрудил…

Я ранним утром шёл по росным тропам,
По заливным некошеным лугам…
Мой взгляд скользил по освещённым окнам,
Когда один грустил по вечерам…

Полвека я не изменяю стрижку,
Но одноклассница (за партой с ней сидел),
На улице не узнаёт мальчишку,
Который слишком рано поседел.

Пожил, на склоне жизни стал поэтом,
Пишу, что видел, честно, без прикрас…
Я книгу написать решил об этом,
Стих за стихом – один большой рассказ.



























                ОБ АВТОРЕ
   
    Все составляющие судьбы Виктора Батраченко 
по классической схеме – родился, крестился,
рос и учился, будучи офицером, разрабатывал и
испытывал технику радиоэлектронного воруже-
ния. Ушёл в запас, и - жуткий порыв к творчеству.
Значит, не всё ещё позади, а главное только
замаячило на горизонте.
    Унаследовал стремление к новизне, к совер-
шенству, к бесконечному воплощению и встра-
иванию своего «я» во все процессы, творящиеся
в мире. Форму нашёл – стихотворную.
    По натуре – романтик, был ввергнут жизнью в
пучину прозаических дел. Душа, требующая со-
переживать, соучаствовать в человеческих делах,
а тут тебе – техника, техника, техника. Да ещё вы-
страивающая, по сути, огромную стену между
мирами, полюсами, верой и безверием. Но как раз
принадлежность к технической стороне своей
армейской биографии дала Виктору силу и порыв
в лирическое начало.
    Чуть ли не всё, что публикуется в этом сбор-
нике, опробовано на моём восприятии поэзии,
на моём понимании добра и зла, правды и лжи.
Утверждаю – в его судьбе открывается самая
яркая страница. И  «с надеждой» на неё гляжу.               
    Кроме всех прочих надежд, заложенных авто-
ром стихов в разделах книги, есть та, с которой
он идёт по жизни. Так что женское имя в назва-
нии книги неспроста и не случайно.

                Юрий Коденцев 



















                ТВОИ ГЛАЗА






















Когда друг друга мы с тобой нашли,
Твои глаза смешинками искрились.
Всё было… Годы чередой прошли…
Но милые глаза не изменились.

   












*   *   *
                Надежде

Непросто твой портрет исполнить мне.
Единственного в мире человека,
Как показать – в траве, а ля Манэ?
Иль росчерком лихим Тулуз-Лотрека?

Как показать все грани и нюансы
Твоей души и космос глаз твоих?
Бессильны барбизонцы и испанцы,
И итальянцы, сколько было их…

Как отразить? Что проку в отраженьях!
Как показать? А стоит ли? К чему?
Что толку в славословье и сравненьях?
Да как ещё потом портрет поймут?

Нет, твой портрет писать мне нет нужды –
Любых портретов лучше – рядом ты!
               







         

               


















               


*   *   *   
В окнах золота тусклые блики,
Сад вечернею дымкой окутан.
Я тебя потихоньку окликнул.
Обознался, опять перепутал.

Ты, смеясь, от меня убегаешь,
Маскируясь, меняешь одежды,
За собою следы заметаешь,
Не оставив ни капли надежды.

Мне давно позабыть тебя надо,
Но упорно искать продолжаю.
Я уверен, что ты где-то рядом,
Где-то рядом, но где – я не знаю.

В окнах гаснут закатные блики,
Темнота начинает сгущаться,
Ты прошла, я тебя не окликнул –
Побоялся опять обознаться.
               


 








    


















               
*   *   *   
Как будто не было тех лет,
Что мы с тобою не встречались,
Как будто мы вчера расстались
И ничего меж нами нет.

Как будто не было обид,
Упреков и непониманья,
Как будто не было желанья
Простить, иль просто сделать вид.

Давай считать, что всё закрыто,
Измены не было твоей,
Все стёрто в памяти моей…
Ужель всё вправду позабыто?

Что столько лет промчалось зря,
Виновны оба – ты и я.
               

































*   *   *    
Нам бабье лето дарит напоследок,
В преддверии грядущих холодов,
Изящный контур обнажённых веток
И нити паутин, и дым костров,
Который уползает, безуспешно
Пытаясь зацепиться за кусты…
За рощею вздыхает безутешно
Сентябрь… О чём опять взгрустнула ты?
О том, что улетели птичьи стаи?
О том, что наступают холода?
Но птицы год за годом улетают
И возвращаются весной всегда…
А, может, вёсны ты свои считаешь?
Прошедшие… Печалит этот счёт.
Их много впереди, ты это знаешь,
Немного потерпи – зима пройдёт!



      































     Любимый романс
С аккордом попадая в резонанс,
Чуть дребезжит оконное стекло.
Я слушаю любимый мой романс,
И на душе становится светло.

Романс я этот знаю наизусть,
Звучат давно знакомые слова,
Они, как прежде, навевают грусть,
Как и тогда кружится голова.

Слова совсем просты, совсем просты,
Всё, вроде, на поверхности лежит.
Но, вслушаюсь, – и возникаешь ты,
А время, время будто вспять бежит…

Мы слушаем любимый наш романс,
С тех давних пор он дорог нам двоим.
В счастливый час он познакомил нас,
Для всех – романс, для нас с тобою – гимн!
               






























*   *   *   
Ветер за окошком колобродит,
Щедро отрясает листья в лужи –
Будто в темноте по саду бродит
Кто-то, спотыкаясь неуклюже.

Хлопает, калиткою скрипит,
Звуки то отчетливей, то глуше.
По окну настойчиво стучит
Веткою сухою старой груши…

А дрова дубовые в печи
Разгорелись, весело искрятся.
Сядь со мною рядом, помолчим.
Нам ли лиха этого бояться?

Скоро догорят в печи дрова,
Ветер за окном угомонится.
На плечо склонилась голова –
Сладко спишь, не буду шевелиться.
               































*   *   *
                Надежде
Шел по жизни любя – не любя,
Налегке, без забот и кручины,
Жизнь с тобою и жизнь до тебя
Разделилась на две половины.

Все, что до – недомолвки, обман,
Что потом – все естественно, просто.
Ты сумела рассеять туман,
Увела на таинственный остров.

Ты смотрела, как жёг я мосты,
Не мешая и не помогая.
Я их сжёг, и ждала меня ты,
Все прощая и все понимая.

Жизнь с любовью и жизнь не любя
Разделилась на две половины.
Слава Богу, что жизнь до тебя
Не такой оказалася длинной.
               




               
























*   *   *
                Наташе
Разудалым галопом несутся года,
Темп сверяя вращеньем Земли,
Мне в созвездьи Стрельца ярко светит звезда –
Натали, Натали, Натали!

Растеклась, испарилась, впиталась вода,
По которой однажды прошли –
Вновь в неё не войти, разве ж это беда?
Натали, Натали, Натали!

Перелески и степи, и гор череда,
И лазурное море вдали –
Ждут тебя и с тобой они будут всегда,
Натали, Натали, Натали!

То, что важным казалось, - пустяк, ерунда,
Не печалься, назад не смотри
И не верь зеркалам – ты всегда молода,
Натали, Натали, Натали!
               





























*   *   *
                Алёнке
Смеёшься ты хрустально-звонко,
Хитро глядя через очки.
Черны бездонные зрачки,
И всё в тебе так чисто, тонко.

Годов безудержная гонка,
Стихии всплески и толчки,
Шипы, колючки и сучки
Минуют пусть тебя, Алёнка!

А если все-таки взгрустнется –
Жизнь не без этого, придется,
Чуть погрустив, не унывай.

Вперёд иди по жизни смело,
Люби, твори и делай дело,
И чаще смейся – через край!
               































     Облака

                Татьяне Галкиной

Плывут по небу, как живые,
Из века в век, издалека
Свинцовые и кучевые,
И перистые облака.

Восход – они чуть розоваты,
То зависают, то летят.
Их ветер рвёт, как клочья ваты,
Их щедро золотит закат.

Я их часами наблюдаю,
На них без устали смотрю.
Что делать с ними я не знаю…
Давай, тебе их подарю!
               



 



























     Ежевика
Уползали сизые туманы,
Космами цепляясь за кусты…
Перстенёк на пальце безымянном
С янтарём тогда носила ты.

Мельтешили солнечные блики,
Не спеша работали шмели…
Ягодами спелой ежевики
Губы перепачканы твои…

Был тогда беспечен я и молод,
Был похож на черного шмеля –
Просто жажду утолял и голод
И любил без памяти тебя…

Замело виски метелью белой,
Поредел давно кудрявый чуб…
Запах ягод ежевики спелой
Чувствую, твоих касаясь губ.
               






























    Перстень

                Н. Колесниковой

Ты носишь древний перстень на руке,
Не думая, не ведая, не зная,
Какими были в дальнем далеке
Его хозяйки: первая, вторая…

Под толщей наслоений вековых
Был найден перстень. Спрятан, иль обронен?
Давным-давно на свете нет в живых
Тех, кем он был потерян, иль схоронен…

Орнамента замысловат узор,
Награвирован скифом иль сарматом?
Попал из Индии? Через Босфор?
Иль из Хазарского доставлен каганата?

Мне не по силам надпись прочитать.
Язык забыт… Значки неразличимы…
Навряд ли это – ханская печать,
Скорее – посвящение любимой.

Как часто приходилось ей страдать?
А, может, каждый день бывала рада?
Теперь уже об этом не узнать,
Да, впрочем, никому это не надо…

Ты носишь перстень на своей руке,
Его истории не ведая, не зная,
Но бессознательно рисуешь на песке
Орнамент, раз за разом повторяя.
               

















         Мы порознь жили

                Марине Новиковой

На берегах в гранит закованной Невы
Живёшь ты. Мы ни разу не встречались
И, может, никогда не встретимся, увы…
Мы порознь жили, годы мимо мчались,
Нас осеняя, кто-то шевелил крылами,
И нам с тобою порознь повезло…
Пусть это так, но всё-таки мы сами
Немало сделали, наперекор, назло
И даже – вопреки… Приходится признать,
Что времени осталось слишком мало,
Чтобы догнать, доделать, наверстать,
Чтоб встретить тех, кого недоставало
В той, прошлой жизни, но обидно всё же,
Что долго по дорогам разным шли.
Теперь нужны друг другу, и, быть может,
Есть место на поверхности Земли,
Где, надо лишь немного подождать,
Друг друга мы издалека узнаем.
Нам времени не хватит рассказать…
Так подождём пока и помечтаем.
               



























*   *   *   
Дом огромный пугающе пуст.
Тишина… Только скрип половиц,
Только шорох за шкафом и хруст…
За окном бормотание птиц…

Тишиною наполнен мой дом,
Лишь из кухни доносится звук –
Капель стук. Так стучит метроном –
Верный спутник тревог и разлук.

Полумрак – я зашторил окно…
Переполнена счастьем душа…
Долгожданной свободы вино
Я смакую, цежу не спеша.

Никого. Наконец-то один!
Нудный гнёт обязательств ослаб.
Сам себе я теперь господин
И слуга, и безропотный раб.

Вся вселенная принадлежит
В одиночестве мне одному.
Время в милых заботах бежит,
Только что-то гнетёт, не пойму.

Все отчетливей стук. Метроном –
Верный спутник тревог и разлук
Мне твердит, что вернёшься ты в дом
Смехом, лаской заботливых рук. 
               




















*   *   *
Сквозь годы вижу, как в тумане,
В далёкой молодости, там –
Лишь ты и я, и перед нами
Поверхность чистого листа.
Её заполнили мы сами
Стихами, грустными словами,
Безделицами, мелочами,
Любовью жаркими ночами,
Качелями, что нас качали,
Санями, что куда-то мчали,
Вокзалами, что разлучали,
Поступками, что огорчали,
Контрастом смеха и печали –
Дорога жизни не проста.

Другими мы с тобою стали,
И я не тот, и ты не та…
Осталась где-то там, в начале,
Поверхность чистого листа.































 
         Отпускаю тебя

Отпускаю тебя постепенно,
Как с клубка распускаю нить,
Он всё меньше… Обыкновенно
Начинаем себя винить,
Запоздало, после обрыва
Нити, или потери клубка…
Мы свободны по-прежнему, живы,
Но уже не связать узелка…
    
         








































   Стена
                Яне
Не одолеть стены,
Что поросла быльём,
Где-то за нею мы
В прошлом ещё живём…

Я мимо той стены
Изредка прохожу,
Слышу за ней шумы,
Взглядом по ней скольжу.

Знаю,  за той стеной
Выкопан ров без дна,
Мёртвой залит водой…
Башня – ты в ней одна.

Башня возведена
Та – из камней-обид…
Где-то в забытых снах
Ключ от двери лежит…

Стену - не перелезть…
Ров тот -  не переплыть…
Мне – оставаться здесь,
Порознь нам дальше жить…

























*   *   *
Я читал ТВОИ дивные письма,
А потом целый день сам не свой
Отвязаться пытался от мысли,
Что сейчас с тобой рядом – другой…

Я читал ЕГО новые книги –
Ты всё время твердила о них,
И опять подозрений вериги
Примерял, вас представив двоих…

Я сонетов вынашивал строки,
Скрупулёзно слова подбирал,
А потом, в откровеньях намёки
Заподозрив, безжалостно рвал…

Я пытался, но так и не смог
Не искать, не читать между строк.


































         Два камешка

Как память эти мелочи хранит:
Ту бухточку за чёрною скалою
С ветрами перекрученной сосною,
И излучающий тепло гранит…

Два камешка, подобранных на пляже,
Блестят… Подсохли – выступила соль…
Закат подкрасил паруса… Ассоль –
Тебя окликнул я… Не обернулась даже.

Теперь я понимаю – почему
Так получилось. Ты со мной сидела,
Во все глаза на паруса глядела,
Меня не слыша, устремясь к НЕМУ.

Те камешки, что обкатал прибой,
Мы поклялись хранить, как талисманы…
А после разошлись… Но вот, что странно, -
Свой камешек ты забрала с собой…
               






























*   *   *
Триста поцелуев до рассвета, 
Или больше? Кто же их считает…
Если не любовь, то, что же это?
Кроме нас с тобой никто не знает…

К встрече, нам дарованной судьбою,
С неба непрерывно – звездопады…
Во вселенной, кроме нас с тобою, -
Никого… Да нам их и не надо.

Небосклон уже светлей немного,
Гаснут звёзды, свет от них неярок…
Не считай, не надо, ради Бога,
Поцелуи… Каждый, как подарок…

Двести поцелуев до рассвета,
Или сто, а, может, только двадцать…
Не считай, с тобою бабьим летом
Я хочу без счёта целоваться!
































*   *   *
                “Твоё шаманское шампанское...”
                Сергей Никулин
Твоё шампанское шаманит.
Жара. Расплавлены конфеты.
Мобильник отключён в кармане.
Твои подруги разодеты.

Твои подруги распрекрасны,
Они начитаны и строги,
Но позвала ты их напрасно,
Они мне – поперёк дороги.

Я им – о Кафке, о Бодлере,
Я им – о прерафаэлитах...
Ты где нашла их, в самом деле,
Таких подружек, дур набитых?

Они словам моим внимают,
Сосредоточены их лица...
Жуют и пьют... Не понимают,
Что надо нам уединиться.

Я им – о том, что село солнце...
Ты мне грозишь тихонько пальцем...
И что теперь мне остаётся?
Я становлюсь неандертальцем...
               



               























    Фатою паутин

                Надежде

Нам ветви-руки бережно сплетёт
И укачает колдовская осень,
И приоткроет дверцу в завтра… Год
Мы ожиданье чуда в сердце носим.
В предчувствии очередных утрат
С щемящей грустью провожаем лето.
Лес порыжеет, птицы улетят,
Рябина снова  вдохновит поэта…
У глаз исчезнет  сеточка морщин
И кожа рук твоих  омолодится.
Волшебною фатою паутин
Вокруг тебя сентябрь засеребрится.
               










































*   *   *
Побыть с самим собой наедине
Когда-то каждому из нас необходимо.
Уединиться от снующих мимо,
Не замечать стоящих в стороне.

Уйти в себя и, всех оставив вне,
Глядеть на мир глазами пилигрима,
Осознавая, что непоправимо,
Свершившееся по твоей вине…

Отбросив повод, мчаться на коне
По ковылям степи необозримой,
Упасть и разглядеть глаза любимой
В бездонном небе, лёжа на спине…

Искать уединенья вновь и вновь…
Всё бесполезно, по пятам – любовь!
               

































*   *   *

               “Счастье – причина жить…”
                Илья Цейтлин
Счастье – причина жить,
Прочих причин не надо.
Только бы сохранить
Искренность первых взглядов,
Только бы не растерять
Слов, что тогда сказали.
Тщетно пытаюсь понять,
Как мы с тобой узнали
То, что нам врозь не жить…
Встретившись, в одночасье,
Стали друг другу дарить
Неповторимое счастье…

Счастье не терпит лжи,
Даже налёта фальши…
Сколько ещё, скажи,
Счастливы будем дальше?





 
















               
*   *   *    
Бабье лето – последний аккорд…
Разве может быть что-то последним?
Вновь тепло возвратилось намедни,
Бабье лето – зима подождёт…

Беспредельно глубок небосвод…
Луг бескраен за домом соседним…
Так чего же с тобою мы медлим?
Двери – настежь… Дай руку… Вперёд!

Не спеша вон до этих берёз
Доберёмся по тропке заветной,
Занесённой опавшей листвой…

О последнем… Ты это всерьёз?
Видишь, снова пришло бабье лето…
Просто рядом со мною постой.


































          Три женщины в тебе

Я за полночь сижу перед окном,
Распахнутым. Один перед вселенной…
Мне слышно – кто-то возится с замком…
Дверь хлопает… Всё так обыкновенно…
Она через минуту подойдёт
И рядом сядет, не сказав ни слова…
Звезда, прощально вспыхнув, упадёт,
Чтоб кто-то загадал желанье снова...

Лет на пятнадцать в прошлое вернусь
К той, что ждала и у двери встречала…
Рюкзак тяжелый сброшу и прижмусь…
Она расскажет мне, как ждать устала…
И вечер пролетит, наступит ночь,
А мы всё будем с ней сидеть на кухне
И ждать когда же возвратится дочь…
Свечу зажжём… Потом свеча потухнет…

Ещё вернусь лет на пятнадцать вспять
И вспомню ту, с лучистыми глазами
Шалунью… Будем с ней опять
Бродить, о чём-то говорить часами…
О чём? Теперь припомнить не могу,
А, ведь, хватало сил не повторяться…
В дубраве, на лугу, на берегу
До головокруженья целоваться…

Три женщины подарены судьбой
Мне на нелёгкой жизненной дороге,
О каждой взгляд напоминает твой -
То ясный, то задумчивый, то строгий…



               


               
   










               
*   *   *
Надежда – рядом,  руку протяни,
Она к тебе с улыбкой повернётся,
И взглянет, и из глаз тепло прольётся,
И безоглядно ты его прими…

Надежда – рядом, только позови,
Она немедля, тотчас отзовётся,
И эхом удивительным вернётся
Негромкое признание в любви…

Слова её и взгляды береги,
И лёгкие, скользящие шаги,
И ровное её во сне дыханье…
               
И в горькие, и в радостные дни
Её внимание к тебе цени
И преданность её, и пониманье.
               


































 НАВАЖДЕНИЕ




























           Так и живём: то взлёты, то паденья,
           То яркий свет, то непроглядна тьма…
           Но для того нам и нужны сравненья,
           Чтоб прелесть жизни осознать сполна!

















       Всё со мною останется
   
Жизнь моя – необъятная сцена,
Я на ней то - прекрасен, то – плох.
Мне подарком дается бесценным
В этой долгой игре каждый вздох.

Всё, что свято, порой продается.
Кто с тобой – то ли друг, то ли враг?
Рассчитать не всегда удается
В этой жизни лихой каждый шаг.

Время движется неумолимо,
Не щадя ни чужих, ни своих…
Слишком быстро проносятся мимо
Каждый день, каждый час, каждый миг.

Всё, что нажил, кому-то достанется:
Вещи, горы нечитанных книг…
Всё, что было, со мною останется:
Каждый вздох, каждый шаг, каждый миг.
               
   
   




























*   *   *
Откуда это у меня –
Грущу по жизни деревенской.
Откуда этот образ женский
В мерцанье тусклого огня?

Куда опять уходишь ты,
В дверях возникнув силуэтом?
Прошу, шепчу, кричу об этом
До хрипоты, до немоты…

Откуда этот ветра свист
И привкус губ солоноватых,
И горсть кораллов розоватых,
И в перстне чистый аметист?

Что значат эти письмена
На мшелых плитах, на могилах?
Я разобрать, увы, не в силах
Забытых предков имена…

Откуда скорбь и боль потери
И ощущение вины?
Кто скажет мне, – где явь, где сны,
И кто же я, на самом деле?



























*  *  *         
В любой компании мне просто и легко,
Поскольку кровь моя – немыслимый коктейль!
Предложат сало – трошки я хохол,
А курочку – немножечко еврей.
От бульбы никогда не откажусь –
По бабушке я всё же – белорус,
Приободрюсь, заслышав краковяк,
По бабушке я так же и поляк.
С Балкан прапрадед мой жену привёз –
От македонцев – характерный нос.
Смугл на лицо, скуласт и сухопар,
Ну, это от кочевников-татар…
Интернациональны мои гены,
Мне это помогает, несомненно,
Так кто же я такой, в конце концов?
Я – сын Руси, здесь край моих отцов!
               
               

































     Просьба    
Я брёл по полевой дороге
Всю ночь и выбился из сил...
И предо мной явились боги,
И я смиренно их просил
Путь указать и дать надежду,
И уберечь от многих зол,
И пищу дать, и дать одежду...
Стоят. Молчат. Я в раж вошёл –
Просил мне денег дать и злата,
Надел земли, просторный дом,
Клинок дамасского булата
И аргамака под седлом,
А также  - скатерть-самобранку
И скороходы-сапоги,
Царевну, чтобы спозаранку
Пекла с визигой пироги,
И пониманье трелей птичьих,
И знанье языка зверей...
Я обнаглел до неприличья,
Хотел всего и поскорей...

И тут я понял, что зарвался.
Сказав: ”Своим умом живи”,
Они ушли... Со мной остался
Лишь самый главный - Бог любви.
               
























        Стены раздела   

Я невидим стою у зеркальной стены
И смотрю отражения прошлого – сны,
Отстранённо себя наблюдаю в тех снах
И встречаю ушедших в забытых домах…

Я вплотную стою у холодной стены,
За которой пространство, где все прощены,
За которой для всех наступает покой…
Я поверхность стены тихо глажу рукой…

Я ладонь отрываю от мокрой стены –
Это слёзы мои? За собою вины
Ощущаю безжалостно давящий груз.
И прощенья прошу… И беззвучно молюсь…

Я касаюсь руками шершавой стены.
Почему мои руки вдруг стали красны?
Солона, как слеза, кровь густая моя…
Отойти не могу… Покраснела земля…

Я брожу вдоль прозрачной стеклянной стены,
Сквозь неё наблюдая рожденье весны.
Клёкот птичий, сады начинают цвести…
За холодную стену когда-то идти…
               

























     Не тороплюсь
   
Засохла яблоня в саду,
Срубить её давно пора.
Но стук весёлый топора
Не тороплю, чего-то жду.

Остыли чувства, стал не мил,
Почти чужой, почти что враг.
Всего один последний шаг
Мне сделать не хватает сил.

Засохла яблоня в саду…
Остыли чувства, стал не мил…
Но не ушёл, не отрубил –
Не тороплюсь, чего-то жду.




































     Наваждение   

По всему – скоро будет гроза. Я один.
Тьма кромешная. Душно. Тревожно…
Где же я? Посреди необъятных равнин?
Ничего разобрать невозможно.

В темноте мне ни троп, ни дорог не найти,
От стихии здесь негде укрыться.
И нельзя оставаться, и сил нет идти…
Может мне это всё просто снится?

Горизонт обозначен подсветкой зарниц,
Ветра крепче порывы и чаще.
Приглушённые крики испуганных птиц,
Надо мною куда-то летящих…

С каждым разом всё ближе грохочет разряд,
Ослепительны молний извивы.
Я предчувствием необъяснимым объят.
Жутко страшно! Безумно красиво!

Посвежело. Проходит гроза стороной,
Ночь глуха и равнина без края…
Несомненно одно – это было со мной,
Только где и когда, я не знаю!
               

























*   *   *
Рассвет. Сомненье не уходит,
А прячется за суетой,
За мыслями о ней, о той,
Что пятый год уже как сводит
С ума и “Да” не говорит,
Но и не гонит от порога,
В лицо смеясь, и этим Бога
Она нисколько не гневит…
И что-то нужно предпринять,
Чтоб разрешить проблему эту.
Подбросить наугад монету –
Всего секунду жребий ждать…

Стоит монета на ребре,
Ответом: не орёл, не решка!
Решение одно – не мешкать,
Бежать немедля, на заре.


































     Луна

Стемнело. Покрывалом темно-синим
Спустилась ночь, тиха и холодна.
Надкушенным огромным апельсином
Над горизонтом катится Луна.
Всплывает, уменьшаясь и бледнея
И норовит за облака уйти.
Стою, заворожён, слежу за нею,
Пытаюсь объяснения найти.
Холодный камень, или глыба льда
На Землю отражает свет светила?
Зачем она загадочна всегда
И в чем ее таинственная сила?
То пляж надумает приливом затопить,
То снова воду гонит прочь от суши,
То хочет успокоить, остудить,
То будоражит чувственные души…

Бессмысленно вопросы задавать –
Луна меня покинула опять.
               





               
























    Никто не знает

За окошком нехотя светает,
Нудный дождь по городу идет…
Может что-то и произойдёт,
Только этого, увы, никто не знает.

Ветер листья желтые срывает,
Дерево роняет спелый плод…
А весною семя прорастёт,
Только этого пока никто не знает.

Журавли за море улетают,
Чуя, что зима уже грядет…
Кто-то здесь их возвращенья ждёт,
Только птицы этого не знают.

Время в поисках бесплодных пролетает,
А она поблизости живет…
Может с ней судьба меня сведёт,
Только этого она пока не знает.
               






























     Зеркало

Большое зеркало старинного стекла,
В углу пятно на тусклой амальгаме.
Когда-то бабушка его в дом принесла,
Потом оно принадлежало маме.

Люблю я в зеркало смотреться при свечах,
Когда нечётко отражение, размыто.
Мерещится мне взгляд из-за плеча,
Чей – не понять, всё в полумраке скрыто.

Как будто, смотрит кто-то на меня,
Пытаясь разобрать кто я, откуда,
Как будто бы, старается понять,
Как я живу… Мешать ему не буду.

Внимаю шорохам вечерней тишины
И вот уже себя почти не вижу,
А те глаза ко мне устремлены,
Они, как будто, даже стали ближе…

Я задремал, наверно, в самом деле,
На отражение свое бросаю взгляд.
А может те, кто в зеркало смотрели,
По очереди на меня глядят?
               




               




















*   *   *
                Светлане Лесовик
Эта женщина в чёрном
           является мне вновь и вновь.
Неожиданна встреча всегда
          и всегда – на мгновенье.
Что за этим стоит:
          любопытство, интрига, любовь?
Если б знал, в чём пред ней виноват,
          попросил бы прощенья.

Может, где-то однажды давно
          повстречались мы с нею?
Силюсь вспомнить,
          но – тщетно, не знаю, сдаюсь…
Если снова придет,
          я окликнуть её не посмею.
Остается от этих
          явлений щемящая грусть…

С головой окунаюсь в работу,
          оставив сомненья.
Забывать начинаю…
          Но снова, как будто дразня,
Появляется женщина в чёрном
          без предупрежденья
И уходит опять,
          озадачив надолго меня.
               


               



















         Я здесь был

Я здесь был. Я когда-то здесь был…
Дно укрыто листвою. Вода –
Будто кто-то цистерну чернил
Вылил в озеро. Нет, ерунда,
Просто так почернела листва,
Облетевшая с этих осин.
Впереди в валунах острова.
Позади – никого, я один.
Но ушедшие – всюду, везде,
За осиной, за тем валуном,
Отраженья их вижу в воде,
Слышу их, понимая умом,
Все ушли далеко и давно,
Не ответят, зови, не зови…
В чёрном озере - чёрное дно,
В чёрном зеркале – я, визави.


































   Дороги России   
Овраги, увалы, отроги,
Куртинки берёз тут и там –
В России проходят дороги
По самым красивым местам.

Как будто возникший из сказки
Орёл в поднебесьи кружит.
Цветы васильки-синеглазки
Рассыпаны щедро во ржи.

Пруд старый, заросший осокой,
Луг в кочках – кротами изрыт,
Из брёвен мосток над протокой,
Рыбак одинокий сидит.

Туман наползает с речушки,
Скрипит на пригорке ветряк,
Лесок вдалеке, по опушке
Сплошною стеною дубняк.

Дорога то влево, то вправо,
То спуск, то крутой поворот,
Крапива бушует в канавах,
Чабрец по оврагу ползёт.

Картины, как будто Васильев
Писал, или сам Левитан…
Проходят дороги в России
Всегда по красивым местам.
               




















*   *   *
Лесочка дальнего полоска
Чуть отливает синевой.
Рассветный час. Пейзаж неброский –
Через окно передо мной.
Как  будто мачты из тумана
Стволы торчат, обломки рей –
Без экипажей,  капитанов
Эскадра вязов-кораблей
Стоит безмолвно на приколе,
Как по ранжиру, вдоль пруда.
Отдать швартовы, выйти в море
Не суждено им никогда.
Ни флаг, ни гюйс ничей не реет
По-над прудом... И пруд – ничей...
Сидит нахохлившись на реях
Ватага сонная грачей...
Вдруг, загалдев, взлетели птицы,
Как по команде: “На крыло!”
Лес по вершинам золотится.
Поднялся ветер. Рассвело.
               





















        Минувших дней картины

Давно минувших дней картины
Храню я в памяти своей.
Корветы, шхуны, бригантины…
Лазурь тропических морей…
Атоллов кольца золотые
Пустынны, незаселенны…
На карты рифы роковые
Не все ещё нанесены…
По курсу кливер тень бросает,
Струной звенит манильский трос…
То отстаёт, то обгоняет
Попутчик верный – альбатрос…
До Бугенвиля – сутки ходу,
В порту – неделю отдохнуть…
Форштевнем раздвигая воду,
Домой, в Манчестер… Долгий путь…
Отсчитывая лагом мили,
Сквозь часовые пояса…
Ревущие сороковые…
Рангоут… Ванты… Паруса…






























*   *   *
Крепчает ветер, мачты гнутся,
И крики чаек за кормой.
В простор! Удастся ли вернуться
На этот раз в свой порт, домой?

Мой курс Зюйд-Вест, кручу штурвалом.
Прощай, постылая земля!
Но вот, накрыт девятым валом,
И нет ни лодки, ни руля…

Как быстро силы иссякают…
Напрасно шел я на Зюйд-Вест…
В разрыве облаков мерцает,
Со мной прощаясь, Южный Крест.


               




            
      


















   Пиратская песня
Подобран славно экипаж,
Звенит, как струны, такелаж,
Порывы ветра рвут плюмаж
Широкополой шляпы.
В кают-компании кураж.
Туз, снова туз, потом марьяж,
Банк всё растет… Ажиотаж…
Из трубок пепел – на пол.

Вдали остался мир продаж,
Чреда предательств и пропаж,
Снобизм, интриги, эпатаж
И сплетни полусвета.
Всё испарилось, как мираж.
Сядь рядом, распусти корсаж.
Колье и прочий антураж –
Долой, к чему все это.

Вдруг залпы, крик: ”На абордаж!”
Получше целься, не промажь,
А, коль убьют, то ляг, уважь,
Последний раз со мною…
Разорван в клочья такелаж
И за борт сброшен экипаж,
И к берегу несет плюмаж
Карибскою волною…
               






















         Попробуй

Попробуй заставить стоять облака,
Смоги приказать ковылям не струиться,
Глазам не сверкать, сердцу не колотиться…
Не в силах никто это сделать пока!
Попробуй хоть раз угадать, предсказать
Порхающих птах направленье полёта
И лавы прорыв из подземного гнёта,
И молнии просверк… Попробуй понять
Лесных муравьёв, деловито снующих
По мягкой подстилке из прелой листвы.
Движения их бестолковы, быстры…
Но - перемещенье трофеев большущих!
Как много таится в простых мелочах
Глубокого, непостижимого смысла –
Семь ярких полосок дуги-коромысла
Сокрыты до времени в Солнца лучах…

Извилист наш жизненный путь. Непрестанно
Загадки нас манят и ставят в тупик…
Так сладок, пьянящь озарения миг!
Так снова и снова загадка желанна!





























         На тракте

На тракте пустынном подвода,
Неделю вода в колеях -
Тоскливее времени года,
Чем осень, нет в наших краях.
Плетётся усталая кляча,
Возница закутан в плаще…
На картах путь не обозначен,
И кто это всё, вообще,
Придумал? Кто в эту подводу
На сено меня посадил?
Кто в лужи бездонные воду
Дождями осенними лил?
Дорожною грязью забрызган
Мундир, позумент потускнел…
Пока в эполетах, но изгнан
За то лишь, что мненье имел…
На плечи всё давит и давит
Свинец непролившихся туч,
А где-то в немыслимой дали
Надежды спасительный луч…
               


               
























        Ребёнком пробуждается природа

На этот раз, быть может, повезёт
Запечатлеть мгновенье ранним утром,
Когда, чуть отливая перламутром,
Зарю встречая, небо оживёт…
Потом поблекнет, примет птиц летящих
И самолёт, гудящий в вышине,
И облаков стада… И станет мне
Безмерно жаль с рассветом уходящих
Полутонов глухих, полутеней…
Назойливые звуки день заполнят…
Звонки… Все обо мне вдруг вспомнят…
День пролетит… Вновь – марево огней
Над городом… На бархат небосвода
Стожары высыпят - им до утра мерцать…
Ненадолго усну, чтоб снова увидать -
Ребёнком чистым пробуждается природа.
.

































*   *   *
По весне половодье –
          очищеньем от зимней печали,
Словно мусор уносит
          с берегов и лугов заливных,
Всё, что мы утаили,
          припрятали, недосказали,
Что недодали сами себе,
          обездолив других.

Холодок отношений
          весной непременно растает,
Станет кровь горячей,
          распахнутся глаза широко.
И забудется всё…
          Навсегда, ненадолго – кто знает?
От иллюзий весною
          всегда избавляться легко…

По весне половодье –
          очищеньем от зимней печали,
По весне перезвон колокольцев
          в ручьях, ручейках…
В почках – жизни напор
          и дождями промытые дали…
Только всё прибавляется
          иней на наших висках.
    

   





















   
*   *   *               
Берёзы, липы, тополя
Зазеленели.
В нехитрой песне соловья
Щелчки и трели.
Все вишни разом зацвели,
Как сговорились.
По саду пчелы и шмели
Засуетились…

И будет новый ледоход,
Вернутся птицы.
Весна в мой сад опять придет,
Всё повторится.
И будет песня соловья
Ничуть не тише.
Но ту весну не встречу я
И не услышу.
               

































*   *   *
                Б.Попову

Созрела земляника луговая,
Солдатиками – желтый репешок.
Зной. Тишина. Траву едва качает
Лишь изредка ленивый ветерок.

Луг изумруден, к горизонту – глуше.   
В зените, высоко – сорокопут.
На бугорке растет дикарка-груша,
Невесть откуда взявшаяся тут.

Промоина. Овражек невеликий,
По склону расползается чабрец,
Поглубже – дебри синей ежевики,
Не видно, где начало, где конец…

Глаз разбегается по буйству разнотравья:
Душица, донник, клевер, зверобой…
Пьянею этой сказочною явью,
Доволен днём и жизнью, и судьбой.

Бескраен луг нетронутый, былинный.
Я ожил в этом диком царстве трав
И ухожу домой с пустой корзиной,
Душистых ягод так и не набрав.
               
























             Ящерка
Делится утро остатком прохлады,
Мерно вздыхает ленивый прибой.
В скалы ушёл, никого мне не надо,
Мне б, наконец, разобраться с собой.

Уединенья достичь невозможно,
Кто-то в камнях за спиною шуршит.
Ящерка – я не один. Осторожно
К ней повернулся – у камня сидит.

Ящерка медленно пьет из ложбинки
У основанья гранитной стены.
Камень потеет – стекают росинки
Капля по капле, и нет им цены…

Выпив до дна, по делам убежала.
Сухо в ложбинке. Светило взошло.
День наступил. Коктебельские скалы
Раскалены,  излучают тепло.
































          Возвращаемся в детство

                А.Д. Красовой 

Полдень. Замерло все, цепенея от зноя.
Коршун в небе парит, чуть крылом шевеля.
Ветерок шелестит по шелкам ковыля,
Сосчитать норовя россыпь звёзд зверобоя.

Разнотравья дурман, гул пчелиного роя.
Не слыхать тракторов, зарастают поля –
Снова степью становится эта земля,
Возвращаясь назад, к состоянью покоя.
 
Созидая, круша, оставляя наследство,
Мы с тобой вновь и вновь возвращаемся
                в детство,
В то, где всё было проще, ясней и честней.

Нить меж нами тонка, но с годами не рвется.    
Сколько встреч нам с тобою ещё остается?
Сколько Богом ещё нам отмерено дней?








               





















     Летний дождь

Дождь в поле прихватил, расквасил чернозём
И перестал внезапно. В небе чистом,
Промытом, замыкая окоем,
Двойное появилось коромысло.

Оно висело несколько минут,
Истаяв, растворилось незаметно,
И вновь стрижи над тропкою снуют,
Опять парит – на то оно и лето.

Иду по теплым лужам босиком,
Скольжу и, удержавшись от паденья,
Склоняюсь над примятым васильком
И приношу былинкам извиненья.

Я ноги перепачкал и промок.
Пустое – снова солнце надо мной.
Стрижей и радугу, и василек
В подарок дал мне дождик озорной.


               



























     Бабье лето
На роще – рыжий палантин,
И лучик солнечного света
Берет на струнах паутин
Аккорды танго “Бабье лето”…

На грядке базилик цветёт,
Как будто лето возвратилось,
И жук медлительный ползёт,
Не понимая, что случилось.

Стоит чудесная пора,
Через неделю – грязь и слякоть,
Ледок на лужах по утрам,
И октябрю дождями плакать…


























*   *   *
                Лизе Лещинской
Осень... Колдовское бабье лето...
То смеюсь, то плачу невпопад...
Не могу понять, со мной ли это,
Мне ль, прощаясь, лебеди кричат?
Символом добра, любви и ласки
На порог, спланировав, легло,
Как по волшебству, из старой сказки,
Веришь, лебединое перо!









































        В серых тонах

Серое тело озера,
Серые облака…
За ночь слегка подморозило...
Серый русак пока…
Осень крадётся тропками,
Серой травой шуршит,
Ветра порывами знобкими
Серую воду рябит…
Тщетно ловлю отражение,
К берегу подойдя…
Таинство стихосложения
В серых тонах октября…
               





































*   *   *
Мы столько пропускаем на бегу…
Попробуй бросить всё, остановиться,
Взгляни, как босиком гуляет птица
В мороз, и что-то ищет на снегу…

Послушай ветра разговор в лесу,
Когда он по вершинам пробегает,
То с елей снег легонько отрясает,
То яростно раскачивает сук…

Смотри, снежком слегка припорошило…
К утру льда молодого зеркала
Взгляни вокруг, уже Зима пришла
И, наконец, в права свои вступила.





































     Снегири
За тучами солнце всплывает,
Лучами не в силах пробиться,
А туча, как чёрная птица,
Макушки деревьев цепляет.

Снег за ночь укрыл одним махом
Наш двор, налетев из засады,
И грозди рябин, как награды,
Отважным зимующим птахам.

Рубинами смотрятся грозди,
Контраст их со снегом неистов.
В пушистых нарядах со свистом
К рябине слетаются гости.

В оконном проёме картина:
Гостей принимает рябина.
               
































*   *   *
Фантастика узоров на стекле,
Разводов перистых переплетенье…
На них готов часами я смотреть,
Из их рисунка черпать вдохновенье.
Мороз крепчает – оживёт узор,
Ползёт по стёклам, ширится, ветвится…
Он прячется за драпировкой штор
До времени, чтоб предо мной явиться
Во всём великолепии своём,
Кристаллов ледяных немой поэмой…
Подсвеченный снаружи фонарём,
Мерцает драгоценной диадемой…

Узором наслаждаюсь с расстоянья,
Чтоб уберечь от тёплого дыханья.
               


               






















     Ждём перемен

                Ирине Штеренберг

Тускло мерцая
          глядят равнодушные звёзды
На запрокинувших головы в небо
          людей...
Небо черно,
          неприветливо ночью морозной,
Звёзды контрастней,
          но свет их мертвей, холодней.
Чёрною бабочкой
          в спячке застыли надежды,
Снегом укутаны
          степи, леса, города -
Спят до весны
          под покровами белой одежды,
Зная, что вскроются реки –
          так было всегда...
Ночью холодною
          взглядами звёзд заворожены,
Ждём перемен,
          по утрам обметая порог,
Так и живём,
          в ожиданьи весны заторможены...
Бабочка скоро проснётся,
          с берёзы закапает сок...
















*   *   *
Всё-таки зима уходит –
Солнце греет все сильней,
Все в природе колобродит
В предвкушеньи вешних дней.

Всё, чем Дед Мороз гордится:
Чистый снег, хрустальный лёд –
Всё растает, испарится,
Звонким ручейком уйдет.
 
Всё залив водою талой,
Землю обнажит тепло, 
Посрывает покрывало,
Что метелью нанесло.

Нетерпеньем вздуты почки
В ожидании листвы,
На прогретых бугорочках
Зелень робкая травы.

Запах прелых листьев пряный
И проталин дух парной…
Я, весною новой пьяный,
Не спешу идти домой.


























МЫ ТОРОПИМСЯ
                ЖИТЬ



               
         




















Свеча погасла рано, так бывает.
Причина – дуновенье ветерка…
Кто жизни нас до времени лишает?
И так она безумно коротка…



               
         








            
*   *   *   
Мы торопимся жить.
          Уйму дел впопыхах начиная,
Не доделав, бросаем,
          не в силах их все довести до конца.
Мимо стольких людей,
          закусив удила, пробегаем,
В душу им не успев заглянуть,
          разглядеть не успев их лица!
И, порою, в молчании скорбном
          идя по кладбищу за гробом,
Поневоле прервав
          этот суетный, бешеный бег,
Понимаем, внезапно пронзаемы болью,
          как дорог
Был вот этот, ушедший от нас навсегда,
          человек.
               
               

      





























            
   Теория относительности
Мальчишка, проявив геройство,
Однажды ящерку поймал.
Он целый день её устройство
Самозабвенно изучал.

Она просилась на свободу,
Но он её не отпускал,
Совал её в огонь и в воду,
В коробки разные пихал…

Но вдруг над ним нависло что-то,
Он глянул вверх и обомлел –
Тиранозавр зубами щелкал
И вниз внимательно смотрел.
      
               



      





























               
*   *   *
Давно чувствителен к погоде
И безвозвратно поседел,
Стал откровенно старомоден
И безнадёжно устарел.

В толпе шумливой молодежи
Анахронизмом я смотрюсь.
Чужой, смешной и непохожий…
Глядят с усмешкой, ну и пусть!

Что огорчаться, в самом деле,
Они когда-нибудь поймут,
Как тяжела усталость в теле,
Как ноги просто не идут…

Я прохожу толпой бурлящей
Опасность видевший не раз,
Вкусивший жизни настоящей
И без купюр, и без прикрас.

Столкнуть меня не просто с круга,
Держусь, и мне сам чёрт   не брат.
Мне песня – верная подруга,
Моя религия – Булат!

Давно чувствительны к погоде,
Кто подряхлел, кто поседел,
Но не сдаемся, не уходим –
Нам надо сделать уйму дел!






















*   *   *
                Яне
Восемь дней, шесть часов, семь минут,
Восемь слов, шесть желаний, семь встреч,
Промелькнув в никуда отойдут,
Состоялись, чего ж их беречь...

Восемь писем, шесть тайн, семь стихов,
Восемь взглядов, шесть снов, семь надежд.
Безысходность житейских оков,
Липкий саван дарёных одежд...

Восемь ран, шесть потерь, семь смертей,
Восемь стран, шесть морей, семь дорог...
Тщетно рваться из цепких когтей
В одиночку мне. Кто бы помог...




































     Вопреки               
Всё гребу против ветра, всё плыву за буйки,
В перевёрнутом мире я живу вопреки.
Вопреки чинодралам из присутственных мест,               
Тем, что тычут в послушных указующий перст,
Вопреки циркулярам  и высшим указам,
Вопреки снам, которым противится разум,
Вопреки аксиомам учёных мужей,
Вопреки понуканью кнутов и вожжей,
Вопреки гороскопам, парадам планет,
Вопреки провиденью, которого нет,
Всем назло и себе самому вопреки
Никогда не плыву по теченью реки!
               

               

























*   *   *
Что такое полвека для всемирной истории?
Это – крошечный миг, эпизодик, не более.
Но посмотрим иначе на те же полвека,
Это – долгая жизнь одного человека,
Это – юность, любовь, расставанья, свиданья,
Это – дом, это – труд, торжество созиданья,
Это – радость побед и анализ ошибок,
Это – тысячи встреч, миллионы улыбок,
Это – тяга к прекрасному, поиск, движенье,
Это – в детях себя самого продолженье…

Жизнь большую прожив, есть на что
                оглянуться –
Вся дорога видна, но по ней не вернуться.       
               
               
























          Нож
                В. Жихареву
Когда видавший виды нож
Из тесных ножен достаёшь,
Ему давая волю,
Проверь, надежна ль сталь клинка,
Прочна, упруга и крепка,
И лезвие остро ли.

Любовно замшей сталь протри,
Клинок неспешно осмотри,
Пытаясь разобраться
Какой кузнец его калил,
В каких он переделках был,
Где довелось сражаться.

Надёжно попытайся сжать
Изогнутую рукоять
Из зуба кашалота,
Но в драку лезть остерегись
И без нужды не торопись
Клинок вонзать в кого-то.

А, если в дело пущен нож,
Остынь, уйми в коленях дрожь,
Сомнения не зная,
Рази без жалости врага,
Опережай – жизнь дорога,
Не верь, что есть другая.

Красив, по всем статьям хорош,
Заточенный, как бритва, нож,
Твоей рукой обласкан.
Им полюбуйся, подержи
И в ножны до поры вложи –
Так будет безопасней.
               
               













    От звонка до звонка
Детство, игры на воле,
Но в положенный срок
Дверь откроется в школе,
Грянет первый звонок…

Вот и пройдены классы,
Вот – последний звонок,
Дальше, жизнь – безпристрастный,
Непрерывный урок…

В лунном свете лиловом
Силуэт “воронка”-
Ночи тридцать седьмого
В ожиданьи звонка…

В неуюте вокзала –
Перекрёстка дорог
Расставанья началом
Станет третий звонок…

Исступленно, бессонно,
День и ночь напролёт
Ждем звонка телефона,
Ждем, что он оживёт…

Все бодримся, но знаем –
Жизнь, увы, коротка.
Так её проживаем –
От звонка до звонка.
               
               




















*   *   *   
Как славно, голову теряя,
Любить, от счастья умирать,
Как славно, колыбель качая,
Ребёнку песню напевать.

Как славно, не поддавшись лени,
Познать секреты ремесла
И задыхаться от волненья,
До самых, до глубин достав.

Как славно, дело своё зная,
Не лгать, не красть, не лезть во власть,
Чтобы ладони омывая,
С них не смывать ни кровь, ни грязь.

Как славно жить не торопясь,
Не суетясь, не догоняя,
Дойти до жизненного края
Не сподличав, не оступясь.

Как хорошо всего и сразу
Достичь, подняться до высот,
Прожить, не согрешив ни разу…
Но чаще – все наоборот.




















*   *   * 
Всё бегу, спотыкаюсь,
Всё куда-то спешу,
Оступаюсь и каюсь,
И снова грешу.
Оправдаться стараюсь,
Об ошибках грущу,
Измениться пытаюсь,
Стержень жизни ищу…
Но опять ошибаюсь –
Вот такие дела…
И лишь тем утешаюсь,
Что не делаю зла.







































    Полутона
Я много жил и всё вкусил сполна:
Полулюбовь, полуслова, полутона…
Сквозь полумрак сверкнёт лампада? нож?
Что лучше – полуправда? полуложь?
Неясен смысл полузабытых слов,
Намёк полупонятен вещих снов.
Светла полузнакомых песен грусть,
Вполголоса их петь я не решусь…
Встреч череда редка, полуслучайна…
Одежд полупрозрачных полутайна…
Бесплодие стыдливых полумер…
Полуобман навязчивых химер…
Невнятность полусвета, полутьмы…
Полуглухи, полубезгласны мы…
Среди полудрузей, полуврагов
Ищу полулюдей, полубогов.
Полуприкрытых глаз рассеян взгляд,
Что ждать мне – полукар? полунаград?
Как половинчатости эти обойти
На длинном-длинном жизненном пути?
               
.




























    Одноклассники
С выпускного ушли
В жизнь по разным дорогам,
Что от школы вели
Прямо к светлым чертогам.

До чертогов дойти
Оказалось непросто,
Спотыкались в пути
Через тернии к звёздам…

Все замотаны вечно
И встречаемся реже,
Мы – другие, конечно,
Но, по сути, всё те же.

С кем навеки простились,
Кто – поближе, кто – дальше…
Жизнь прожив, научились
Обходиться без фальши.

Разбрелись по дорогам
Необъятной страны…
Нас не так уж и много –
Мы друг другу нужны!



























    Истончается нить

                Е.Сухареву

На себя из оконной фрамуги, из тьмы
Словно в честное зеркало смотримся мы,
Завершая уже паутину плести.
Жизнь проходит, а что остаётся в горсти?
Что – на сердце и что остаётся в душе?
То, чего никогда не изменишь уже.
Всё плету паутину, как старый паук…
Истончается нить, ускользает из рук…
               







































    Встречаю чужих

На улице встречаю я чужих,
Случайных незнакомых мне прохожих.
И всё ищу, ищу в толпе похожих
На давешних приятелей моих.

По имени окликнул пару раз,
Но приходилось тут же извиняться.
Что делать, каждый может обознаться,
Увы, подводит часто память нас…

Хоть неприятно это сознавать,
Загадки нет, всё просто - годы, старость,
Нас мало в этом городе осталось.
Ушли… Чужих приходится встречать.
               



































*   *   *
Не уберечься от людской молвы,
То пальцем тычут, то в глаза смеются,
То, сговорившись, разом отвернутся,
Уверовав, что лишь они правы…
 
Душа истерзана, на ней рубцы и швы,
От подлостей навечно остаются,
Коснёшься их, и болью отзовутся,
И острым звоном нервной тетивы…

Законы мирозданья таковы,
Что невозможно мне назад вернуться,
Однажды утром мальчиком проснуться,
Не доведётся мне уже, увы…

Я б маму попросил, чтоб пожалела,
Чтоб взглядом ласковым меня согрела.
               

































     И всё же…   
Мельтешим,  суетимся
           в безудержной гонке вперёд,
Отмечаем ошибки и промахи,
           годы итожа,
Перед кем-то повинны навечно,
           а кто-то долги не вернёт,-
Позади ничего не изменишь…
           Но всё же, но всё же…

Невнимательно слушаем,
           часто не глядя в глаза,
Невпопад отвечаем,
           в проблемах своих закопавшись, -
Так нельзя поступать,
           но уже переделать нельзя
Свой характер,
           в себе так и не разобравшись.

Всё годам и потерям
           ведём нарастающий счёт,
Осознание их отрезвляет,
           порою тревожит,
И рукою подать до финала,
           который грядёт…
Так, чего ж убиваться,
           припомнив ошибки? И всё же…


















         Время дует в спину

                Илье Цейтлину

Я чувствую, как Время дует в спину
И подгоняет всё быстрей, быстрей…
В стремительном калейдоскопе дней
Наступит тот, когда и я покину
Всё, что по праву мне принадлежит,
А, заодно, и то, что прикарманил
И не отдал, (но – это, между нами),
Меня за то, что должен, гложет стыд…
Порой, не зная цену дням летящим,
Сидим, уединившись взаперти,
Как неохота никуда идти…
Перед собою притвориться спящим
Не составляет, в общем-то, труда,
Но от безделья толку никакого…
Вот так, себя жалея, дорогого,
Теряем время. Больше никогда
Прошедшая минута не вернётся,
За нею просто новая придёт,
От нас зависит, что произойдёт,
Что мы успеем до захода Солнца:
Взглянуть на небо, написать стихи,
Дров нарубить и пожалеть ребёнка,
И услыхать, как жалобно и тонко
Пищат голодные птенцы из-под стрехи…
               






















         От начала до конца   

                Дмитрию Лаврову

Воевать, идти во власть –
          незавидная планида,
Наше дело – жить достойно,
          а не спорить – кто кого?
Если даже, что не так,
          подавать не стоит вида,
Нету фарта – эко дело,
          проживём и без него…

Нет дороги столбовой,
          тропы наши каменисты,
Сам ли путь свой выбираешь,
          или выбрал он тебя?
Оправданья не ищи
          и прилюдно не клянись ты,
И не сетуй на дорогу –
          каждый шаг по ней не зря…

От начала до конца время –
          тест на выживанье,
Мы продлить его не в силах,
          можем только сократить.
К ближним не жалей любви,
          пониманья и вниманья,
В одиночку нам не выжить,
          а всем вместе – трудно жить!

В тщетной жажде всё успеть,
          заглянуть в глаза и дали,
Груз забот на плечи валим
          и безропотно несём…
Несколько десятков лет
          счастья, столько же – печали,
Вот и всё, что жизнь даёт нам.
          Или всё-таки не ВСЁ?
               












*   *   *
Тех, кто потерян нами навсегда,
Не возвратить. Осознавая это,
Мы ждём с надеждой слабой поезда,
Не зная расписанья с того света
Курьерских, фирменных, почтовых и иных
Экспрессов, пассажирских или скорых,
Пункт назначения и час прихода их,
И номера вагонов, тех, в которых
Прибудет весточка, посланье или знак,
Нам предназначенный и только нам понятный…
На что надеемся? Увы, нельзя никак
Из прошлого путь проложить обратный…







































   Мимо
Мимо садовых оград
Замысловатых и строгих,
Мимо дворцов, колоннад,
Серых кварталов убогих,
Мимо оконных глазниц,
Подслеповато глядящих,
Мимо машин верениц,
В липком тумане смердящих,
Мимо злащённых крестов,
Блещущих над куполами,
Мимо скелетов мостов,
Брошенных меж берегами,
Мимо застывших коней,
Патиной щедро покрытых,
Мимо пустых площадей
И парапетов гранитных,
Мимо – куда, всё равно…
Спрятаться где бы, как в детстве …
Поздно. Всё оплетено
Цепью причин и последствий.






























*   *   *
            «Там, где взрослости начало,
              детства круглые глаза...»
                Илья Цейтлин

Далеки и невозвратны
Детства круглые глаза.
Взрослость - лица, встречи даты,
Жизнь - прокуренный вокзал.
Жизнь - то пляжная нирвана,
То базара толчея,
То проклятья, то осанна...
Жаль, что это жизнь моя.
Подводить итоги скоро...
Всё, повременить нельзя.
Смотрят на меня с укором
Детства круглые глаза...
               

































*   *   *
Банален Солнца яркий  свет
И лунный – отражённый,
Банальны: с придурью сосед
И мелочные жёны,
Банален труд, банален быт,
Устроенный в жилище,
Банальны слёзы от обид,
Приём банален пищи,
Банальны пьянки по ночам,
А по утрам – похмелья,
Банальны песни, что звучат
На свадьбах-новосельях,
Банальны: в казино джек-пот
И трёшка до получки,
Банальны люди без зонтов
Под дождиком из тучки,
Берёз банальна белизна,
Банален гомон  птичий,
Банальны: нищая страна
И мания величья,
Банальны: горе от ума
И счастья миг хрустальный,
И даже жизнь,  что нам дана –
Подарочек банальный…
…………………..
Стихи иронии полны,
По существу, печальны…
Банальны? Может быть. А мы
С тобой,  друг, не банальны?

 


               



               









*   *   *
                Натали Фе

Сто часов ожиданья -
Это сколько ж в минутах?
От душевных страданий
Меньше нетто и брутто...

Разум твой злостью застит -
То крута, то сердита...
Сколько в ссорах напрасных
Нервных клеток убито?

Сколько раз обернулся
На красоток прохожих?
Посмотрел, облизнулся -
Не достались, но всё же...

Сколько хворей нажито
От банкетов, фуршетов -
Диспепсий и гастритов?
Страшно вспомнить об этом...

Водки выпито сколько
(В стопках и четвертинках)
На рыбалке, в застольях,
На крестинах, поминках,

Я делю эти числа,
Жизнь, напротив, их множит...
Счёт дурацкий, без смысла,
Время всё подытожит.
               
            
















*   *   *
                Сергею Никулину
         
Танцуют пары, водят хороводы...
Плыву, толпою в танец вовлечён,
Всё спотыкаюсь – мне мешают годы,
Устал, отстал, на скепсис обречён...

Толпа, как океан меня качает,
Затягивая в злой водоворот.
Чем танец этот кончится, кто знает?
К какому берегу меня волной прибьёт?

Волнам поддаться просто, очень просто...
Качает, по поверхности несёт...
Легко... Душа скукожилась в напёрсток,
Ничто не отвлекает, не гнетёт...

Ветра рябят поверхность непрестанно.
Покой внизу, на самой глубине.
Ушёл в себя... Но волны океана
Гекзаметром колышутся во мне.






























*   *   *
Кончается последний час,
Жизнь убывает...
Чужая жизнь. И это нас
Не задевает.
Лишь ход СВОИХ часов следим,
Их подзаводим.
Себе признаться не хотим –
Под Богом ходим.
Всё тяжелее груз забот,
Дряхлее тело.
Пружины всё слабей завод,
Дрожанье стрелок...
Успеть услышать свист косы
Своей,  не мимо...
Стоят, не тикают часы –
Излом пружины.
               

































         Окна напротив               
Горят всю ночь напротив окна.
Там кто-то болен? Штор полотна
Небрежно сдвинуты, неплотно...
И солнце не встаёт...
А, может, там читают письма?
А, может, там витают мысли?
А, может, зря мы ищем смысла –
Там кто-то с горя пьёт...

Как просто осуждать другого,
Смешного, чем-то не такого,
Чужого, нам не дорогого –
Зачем жалеть его…
Подковырнуть, поиздеваться,
К какой-то мелочи придраться,
Над пустяками посмеяться...
Страдает? Ничего!

Как это просто, очень просто,
Цепляться, приставать с вопросом,
Бесцеремонно, зло и остро
Другого задевать.
Заглядывать в чужие лица,
В чужие души влезть стремиться
И, не подумав извиниться,
Детали смаковать.

Глазеть на свет в окне напротив,
Несясь в людском водовороте,
Не замечать страданья плоти,
Ранения души...
К досадным промахам цепляться,
Злорадно в спину улыбаться,
Ехидничать и изгаляться,
Злословить не спеши!














*   *   *
Мой крик перешёл в немоту,
Над бездной, у самого края –
Остался лишь шаг за черту,
И мне его сделать, я знаю…
Неяркий костёр догорел,
Ещё угольки дотлевают…
Свершилось не всё, что хотел,
Мечты-облака уплывают…
Порыв ветерка невзначай
Раздует огонь - бесполезно…
Отсрочка - минута. А край,
Он – рядом. Шаг. Далее – бездна…







































*   *   *
Что проку делить уходящие дни –
Их надо стараться продлить.
Плывут в безвозвратные дали они,
Их нам не дано воротить.

Нельзя ни минутки прошедшей вернуть,
Чтоб слово всего заменить,
Нельзя прошагать по-иному свой путь,
Повторно нельзя заплатить.

Нельзя переделать и переписать,
И реку назад переплыть…
Но можно и нужно другого понять,
И великодушно простить.
               



































     С тобой говорить...

                Илье Цейтлину 

Это очень непросто – с тобой говорить,
Не болтать, не трепаться, а, взвесив, дарить
То, что выстрадал ночью бессонной,
Просчитал, огранил и в глубины проник,
Посмотрев на себя, будто строгий двойник,
Суд верша над своею персоной.

Это очень прекрасно - с тобой говорить,
Словно дивный напиток бокалами пить,
Понимая, что жизнь быстротечна,
Понимая, что прошлого не воротить,
Сознавая, что скоро уже уходить,
И, надеясь, что всё ж душа вечна.

Это очень приятно – с тобой говорить,
Просуммировав мысли, потом их делить,
На неравные части, не скрою…
Сокровенное лишь оставляя себе,
Остальное отдать, не жалея… Судьбе
Благодарен за встречу с тобою!
               



























         Точки-камни
                Лизе Лещинской
Судьба за точкой ставит точку,
Уже нет многих… В одиночку
Мне скоро предстоит скитаться
И в путь последний собираться.
Туда, где песни не поются
И слёзы никогда  не льются
Ни в радости и ни в печали…
И кто подумать мог в начале,
Что будет нелегка дорога,
Что с первым шагом от порога
Последний вздох на шаг приближен…
Обласкан будешь и унижен,
И вознесён, и оклеветан,
И предан… Разве дело в этом?

Дороги выбираем сами,
А позади - лишь точки-камни.
               






























*   *   *
Над одиночеством судьба
Кружит бесстрастна и бездушна,
Неподконтрольна, непослушна
Глядит на жалкого раба
Банальных, впрочем, обстоятельств,
Где всё: и опустевший дом,
И монотонный метроном,
И цепь обманов и предательств -
Удобный повод  для того,
Чтоб  спрятаться, уединиться,
От всех и вся отгородиться,
Себя любя лишь одного...
И взглядом упираться в стены,
С самим собою говорить,
Молчать и в одиночку пить,
И свихиваться  постепенно...
               


































*   *   *
Мне не уснуть опять
С полночи до шести,
В воспоминаниях вспять,
Не торопясь, брести…
Можно и недоспать
Ради удачных строк,
Чтобы себя понять,
Чтоб подвести итог,
Чтобы пересчитать
Сколько успел прожить,
Скольким долги отдать,
Что и кому дарить.
Взятые наугад
Письма перечитать,
Сны прокрутить назад.
Мне не уснуть опять…
               


































*   *   *
Надо было мне дедушкой стать,
Чтоб с большим опозданьем понять,
Как заботливы бабушки руки…
Принимают, как должное, внуки
И подарок, и лучший кусок,
И из шерсти ангорской носок,
Ежедневное чтение сказки,
Поцелуи, излишние ласки…
И рассказы про давние годы,
Как водила она хороводы,
Как в тряпичные куклы играла,
Как потом жениха поджидала…
Из лебяжьего пуха подушка,
Что-то бабушка шепчет на ушко…

Как заботливы бабушки руки…
Как малы, чтоб понять это внуки…



               






























*   *   *
Недопустимо взаперти
Держать подспудно свои чувства.
Как  важно овладеть искусством
Их до другого донести,
По мелочам не разменяться,
Не растерять на полпути.
Уметь, обиду сжав в горсти,
Эмоциям не поддаваться,
Достойно крест свой пронести
По пустошам  непониманья,
Уметь не обращать вниманья
На оскорбленья, не грустить…
Не ощущать себя пылинкой,
Скользя в космических мирах…
Готовясь превратиться в прах,
Жалеть примятую былинку…
               
























            Беслан


           ** 1 **
Я осу на себе убил – укусила, но я стерпел.
Через час другая – жену, я жену свою пожалел.
На внучонка напала оса – заревел. Я утешил,
                как мог.
А потом я нашёл гнездо этих ос, и просто сжёг.


           ** 2 **
Он шёл с большим букетом в первый класс
С сестрёнкой младшей, бабушкой и мамой.
На лбу его ершился чуб упрямый.
Из окон школы музыка лилась...

Он шёл учиться. Начиналась жизнь...
Всё рухнуло. Стреляли детям в спину...
Он пить хотел и пил свою урину,
И слышал шёпот бабушки: “Держись...”

Рвануло, будто небо раскололи.
И эти нелюди, от крови озверев,
Все человеческие ценности презрев,
Стреляли... Мальчик не заметил боли...

В Беслане шёл мальчишка в первый класс.
Ершился чуб. Впервые шёл с цветами...
Ему, сестрёнке, бабушке и маме –
Цветы... Он так надеялся на нас.
         













           ** 3 **
Чем горя этого измерить глубину?
Давно нет веры ни в кого и ни во что.
Да, террористы навязали нам войну,
Народ привычкою укрылся, как щитом...
Но щит такой, он разве защитит?
Уже в мешки засыпан гексоген,
Уже готов, зомбирован шахид,
Уже детей берут подонки в плен.
Теперь со страхом я вхожу в метро,
Теперь боюсь садиться в самолёт,
И этот страх проник в моё нутро...
А кто-то только этого и ждёт.

И до тех пор, пока и ты, и я
Разобщены, и хаты наши - с краю,
Не встать с колен тебе, страна моя.
С колен смотри, как  дети умирают.
               
               
           ** 4 **
Из мрачного средневековья
Пришли детей твоих убить.
Как этих нелюдей судить?
Нет вариантов – только кровью.

Верёвка? К стенке? Крепкий яд?
Четвертовать? Топор и плаха?
Приди, палач – красна рубаха,
И, помолясь, спусти их в ад!

Сожги осиное гнездо,
Из банков перекрой потоки
И будь с жестокими – жестоким,
Лишь сила остановит зло.
















Поддашься – и наступит тьма...
Им всё отдать, а нам – в могилы?
Дай только, Господи, нам силы...
И не позволь сойти с ума!


           ** 5 **
Чужая беда, как её оценить,
Как взять на себя, как её разделить?
Не делятся беды на части...
Но, видя беду, как в сторонке стоять,
Ни шагу не сделать, руки не подать?
Как бросить другого в несчастье?

Чужая беда до тех пор не твоя,
Пока примеряешь её на себя
Расчетливо и отстранённо.
Всё брось и на помощь немедля беги,
Спаси, подними, поддержи, помоги...
Дождись – улыбнётся спасённый.

Чужая беда протечёт, как вода –
Так издревле было, так будет всегда
Для тех, кто укрыт скорлупою,
Щитом, или панцирем... Что же с них взять?
Инстинкт сохраненья – его не отнять...
Но мы-то другие с тобою?


















        Как этот мир несправедлив

                В. Землянскому

Когда по тропкам памяти бредёшь,
Один, осознавая неизбежность
Ухода к тем, которых не вернёшь,
Вниманье их к тебе, заботу, нежность
Находишь в потаённых уголках
Воспоминаний, в письмах пожелтевших,
В прожилках на опущенных руках
На старых фотографиях поблекших,
В усталых взглядах – прямо в объектив,
И в ласковых, на нас, детей, глядящих…
Как, всё же, этот мир несправедлив…
Как часто провожаем уходящих…

В людской водоворот вовлечены,
Летим вперёд, и не остановиться…
Но это ощущение вины…
Но эта невозможность повиниться…
               





















        Одиночества коварство

Непривычные просторы
Опустевших помещений,
Эхо давних разговоров,
По углам – густые тени…
Затерявшиеся письма,
Нераскрытые постели,
Потускневшие мониста,
Неподвижные качели…
Недочитанные книги,
Недопитые напитки,
Бесполезные интриги,
Незакрытые калитки…

Грусть… Общения нехватка…
Одиночества коварство…
На пол брошена облатка
Бесполезного лекарства…
               
































*   *   *
Мы чёрные полосы преодолеем…
Не смея нарушить порядок времён,
Заполним печальные списки имён -
Забвенью придать их, мы прав не имеем…

Мы белые полосы перемахнём,
Смеясь, не придав им значения даже…
Подробно о счастье никто не расскажет –
Не стоит другим знать подробно о нём…

Придётся нам серые полосы буден,
В тщету погрузившись, годами мотать…
Финальную чёрную полосу ждать,
Мечтая о полосах белых, мы будем…
               




































*   *   *
Кто горечь выпьет нашу?
Кто вновь наполнит чашу?
Не ядом, а водицей,
Чтоб досыта напиться.
Кто нам плечо подставит?
Кто полюбить заставит
Неброские пейзажи?
Кто, не спеша, расскажет
О радостях - печалях?
Всегда слова вначале…









































*   *   *
Жестокости людской предела нет,
А, если прячется она за лицедейством,
То называть иначе, как злодейством,
Её нельзя… Банальнейший сюжет –
Его “ушли” достойнейшие люди,
С улыбкой неизменной на устах –
Их пруд пруди в присутственных местах,
В которых именно, мы уточнять не будем...
Его превозносили что есть сил,
Поддакивали, щедро наливали,
Хвалили, лебезили, подпевали…
Он радовался и всё больше пил,
Не понимая, что над ним смеются,
Он нараспашку душу раскрывал
И помогал, и сопереживал,
Не зная, что назавтра отвернутся…

Его “ушли” – банальнейший сюжет,
А он со всеми так тепло прощался
И тем, что помнить будут, обольщался…
Толпе плевать, что уходил поэт.
               





























*   *   *
Вот только б жизнь свою не прозевать,
Страшней не представляю неудачи,
Прожитую нельзя обратно сдать,
Иль, на худой конец, переиначить…

Вот только б жизнь свою не разменять
На похожденья, мелкие интрижки…
Нет смысла на себя потом пенять,
Что попусту растрачены излишки.

Вот только б жизнь свою не утаить
От самого себя на перепутьях,
В общении с другими жизнь прожить…
А разве стоит жить иначе, люди?
 



































 
         Уважать непохожесть
               
Как легко раздавать ярлыки,
Их навешивать на непохожих,
Пальцем тыкать, показывать рожи
И орать: “Чужаки! Чужаки!”

Как легко непохожим пенять
На какие-то их недостатки.
Как, порой, издевательства сладки.
Лучше было бы, всё же, понять…

Но – понять, это ж надо потеть,
Наблюдать, изучать, разбираться,
Докопаться до сути стараться,
Уважать непохожесть, терпеть…

Все мы разные, чем-то несхожи –
Разобщённость тут вряд ли поможет.

































*   *   *
Ты слышал когда-нибудь песни ОТТУДА?
Ты видел пришедших ОТТУДА назад?
Живём, не спеша, в ожидании чуда,
Дорогу нащупав, бредём наугад…
Историю ЖИЗНИ лениво листаем,
Небрежно и наспех ведём дневники,
Былое забыв, о грядущем гадаем,
Вглядевшись в рисунок ладони руки…
Нас кто-то зовёт… Бесполезно, не слышим…
К нам кто-то навстречу… Отводим глаза…
Подобием воздуха в городе дышим…
Гремят барабаны, визжат тормоза…

Мы порознь когда-то явились из лона
И порознь уйдём в запредельную тьму.
Плывёт разговор колокольного звона
Сквозь гвалт мегаполиса… Внемли ему…
               

































*   *   *
Всё мечемся на перепутьях,
Меняем, походя, богов –
Замотанные жизнью люди,
Не ангелы… Сюжет не нов.

Мы познаём глубины, дали,
В мечтах возвышенных парим…
Но отдаём отчёт едва ли
В том, что, не ведая, творим.

Взрослеем мы, но вот, что странно,
Как мотыльки, ни дать, ни взять,
Всё бьёмся в зеркала обмана
И это не хотим признать.

К огню, как мотыльков, нас тянет -
Причудлив пламени извив,
Всё ближе, ближе… Миг настанет –
Погибнем, крылья опалив.
               































*   *   *
                Александру Кожейкину

Часы песочные у каждого свои,
Текут песчинки вниз и только вниз,
Мгновениями скорби и любви
Бесстрастно отмеряя нашу жизнь…

Внезапно прерывается поток,
И сразу – за стеною, в вечной мгле…
Куда девается недоданный песок?
Пустынь не зря так много на Земле…
         

 




































         
*   *   *
Кто попробует взять интеграл
От небес и до самой земли?
Справедливо подметил Дали,
Круг часов превращая в овал,
Заставляя кривиться, стекать,
Искажая привычную суть,
По-иному решившись взглянуть –
Время можно тянуть и сжимать…
Ах, как хочется время продлить,
Но, увы, это нам не дано.
Допускается только одно –
Просто маятник остановить…







































*   *   *
                Марине Новиковой

Взрослые люди, а в игры играем,
Пусть придуряемся, но понимаем,
Что день за днём быть серьёзным нельзя.
Слава Всевышнему – рядом друзья!

Мимо идущий, повремени,
Видишь – играем, участье прими,
Только с условьем – играть без обид…
Дальше поплёлся, угрюм и сердит…

Не в одночасье, не сразу, не вдруг
Нашей игры обозначился круг,
Не понарошку играем мы в нём…
В жизни серьёзной играя живём…
               


































         И что-то ещё…

Чтобы исповедь друга понять,
Надо слушать, не перебивать,
Не поддакивать и не перечить,
Не смотреть на часы невзначай,
Не откладывать до новой встречи –
Говорит, значит надо молчать…

Чтобы друга в беде поддержать,
Мало помощь ему предлагать,
Уточняя объёмы и сроки…
Типовыми словами скорбя,
Нетактичны бываем, жестоки -
Надо взять часть беды на себя…

Чтобы друга нам не потерять,
Надо просто понять, поддержать,
Избегая дешёвой рисовки,
Рядом быть, подставляя плечо,
Без расчёта и без тренировки…
Жить по-братски… И что-то ещё…
               





























         Бесполезен этот самосуд

“Я буду строг с собой наедине” –
Желание такое раз за разом
Приходит поздним вечером ко мне,
Но отмечать приходится с сарказмом,
Что бесполезен этот самосуд,
Неискренен и малопродуктивен,
Коль дифирамбы все вокруг поют,
Субъект, как правило, необъективен.

Я слишком много знаю о себе,
И до чего печальна эта повесть…
Вот, если бы довериться судьбе,
Плыть по течению. Но – долг… Но – совесть…
               




































         Причины наших поражений

                Илье Цейтлину

Большинство поражений –
          плоды верхоглядства и лени,
Корни наших побед
          щедро политы потом учений,
Их немного, побед,
          и даются они нелегко.
Можно долго потом сытно жить,
          почивая на лаврах,
Канонады раскаты ища
          в барабанах, литаврах,
Или грабли сжимать,
          будто флага в атаке древко…

Посредине судьбы,
          между “Было” победным и “Будет”,
Победители, ведая,
          что их никто не осудит,
Начинают о том,
          как победа далась, забывать.
Разжирев от безделья
          и зоркости прежней лишившись,
Долго чешут затылок,
          напасти такой удивившись,
Как приходится после
          без боя редуты сдавать…























*   *   *
Романтик я неисправимый
В душе, а внешне – стар и сед,
Жизнь всё быстрее мчится мимо,
За ней угнаться шансов нет…
Мой мир - моя родная сцена,
Кулисы, занавес, суфлёр…
Вот – я, признаюсь откровенно,
Весьма посредственный актёр
Маскировать слоями грима
Пытаюсь след прожитых лет,
Но жизнь индифферентно мимо
Проходит. Тихо гаснет свет
Софитов сверху, снизу - рампы…
И в зале – мрак, он пуст давно.
Лишь огонёк настольной лампы
За занавеской… То окно
Меня никак не отпускает -
За сотню вёрст из темноты
Который год обозначает
Курс неосознанной мечты.































*   *   *
Когда-то надо выбирать
И на серьёзный шаг решаться,
А чтоб назад не возвращаться,
Мосты сжигать. Мосты сжигать…

Когда-то надо уходить,
Пусть больно – резать по живому.
Что делать, шраму ножевому
Под сердцем ныть. Под сердцем ныть…

Но прошлого не позабыть,
Оно всегда живёт с тобою.
Свой крест нести, самим собою
Ты должен быть. Ты должен быть…





































*   *   *
Какое счастье – детям отдавать
Всё, что имеешь, щедро, без остатка,
Петь колыбельную и тихо наблюдать,
Как спят они доверчиво и сладко…

Какое горе – с временем враздрай
Существовать, не видя в жизни смысла,
Но не спешить идти туда, за край,
И дней нерадостных всё множить, числа…

Какое чудо – всё преодолеть,
Перебороть, из пропасти подняться,
О том, что было, горько сожалеть,
Но никогда назад не возвращаться…

Какая роскошь – быть самим собой,
Хвалу за это воздавая Небу...
Но без друзей, подаренных судьбой,
Самим собой я никогда бы не был.
               































*   *   *
“Эх, напиться бы мне,
          чтобы вовсе не думать об этом…” –
Способ этот веками проверен
          и был опровергнут не раз,
И не надо философом быть,
          или даже российским поэтом,
Чтоб понять его тщетность,
          с похмелья ища унитаз.
Эх, напиться бы мне
          (если это дозволено верой),
И в глубины проникнуть,
          и всё досконально понять…
Сколько будем ещё
          себя тешить мы этой химерой,
Сколько будем, напившись,
          свой разум и веру терять…



































*   *   *
Как с совестью суровый разговор
Вести, к концу дороги приближаясь?
Как долга запоздалого укор,
Принять и как, отбросив жалость
К себе, назад внимательно взглянуть
На вехи, на событий отголоски,
На тот, тобою проторённый путь,
Не магистральный, скромный и неброский?
Чтоб отголоски эти сохранить
Из прошлого, из тех туманных далей,
Почаще надо просто приходить
Туда, где в детстве мы с тобой мечтали,
О том, как ляжет мир у наших ног,
У наших ног – ни больше и ни меньше,
О том, что нас не даст в обиду Бог,
Ещё о том, какой успех у женщин…
Ещё о том… Да мало ли о чём
Тогда легко и сладко нам мечталось,
Но этот мир, в котором мы живём…
Нам часто ничего не доставалось,
А, если доставалось, то с трудом,
Таким трудом, мозолями и потом,
Что ничего не хочется потом…
Но служба, но учёба, но работа,
Но долг, но этот бесконечный путь
Сквозь тернии к таким далёким звёздам…
Не отдохнуть и не передохнуть,
И не догнать. Теперь, конечно, поздно
Да и не надо. Жизнью отрезвлён,
На детские мечты смотрю с улыбкой -
Бог отвернулся, мир не покорён,
И горизонт вдали какой-то зыбкий…
Как хочется опять туда прийти,
Где так наивно в детстве мы мечтали,
Но жизнь прожить – не поле перейти,
И те места отыщем мы едва ли…















 *   *   *   
Святых судить, виновных поощрять,
Ниспровергать, чтоб снова возвышать,
Как загнанных коней, богов менять,
Народ любить, себя не забывать,
Златые горы щедро обещать,
Корить, прощать, обманывать, лукавить
И на авось все время уповать –
Как тяжело царям в России править!
               





























      











               
*   *   *   
Нам повезло в ТАКОЙ стране родиться!
Похожей в целом свете не сыскать.
Могли рожать бесплатно и учиться,
Монгольских братьев в космос запускать,
Могли спокойно за трояк напиться,
И доллары нам были не нужны…
Но как могло такое приключиться –
Вчера была, а нынче нет страны?
Как с властью вдруг компартия рассталась?
Как рухнул нерушимый наш Союз?
Куда вдруг всё, что было, подевалось?
Который раз от смут страдает Русь?
Откуда олигархи появились?
Как сразу понастроили церквей?
Нет флота, армии – сдались на милость
Былым врагам? И предали друзей?
Не любят нас по ближним зарубежьям
Славяне-братья и балтийский люд.
Прибавила им спеси незалежность,
Но газ берут, а денег не дают.
Народ бухтит и громко матерится,
И водочка опять течёт рекой…
Нам повезло в ТАКОЙ стране родиться,
Но умирать приходится в другой.
               
      

   






















               
*   *   *   
Улыбки до ушей с плакатов,
В бумажной чешуе забор,
Набор златых и прочих гор
В листовках горе-кандидатов.
-   Здесь корни…Здесь мой отчий дом…
-  Я всё для вас, мои старушки…
Грызясь, пихаясь прут к кормушке
Кто перебежкой, кто ползком.
На обещанья не скупясь,
Топя и гробя конкурентов
Без совести и сантиментов
Идут радетели во власть.
Свершилось. Выбрали. Назначен.
А те, кому не повезло,
Утерлись и, судьбе назло,
Готовы вновь искать удачу.
Где – всё равно. Где повезёт,
Проявят все свои таланты,
Держать готовы,  как атланты,
Над мягким креслом небосвод.
………………………………
Избранник дремлет. Жизнь идёт.
В бумажной чешуе заборы…
В местах присутственных поборы…
Опять безмолвствует народ.
         
























               
*   *   *   
Ограда. Лавочки. Бульвар…
Я вспоминаю “Вермут” горький,
“Кавказ”, “Улыбку”, “Три семерки”,
“Агдам”, “Анапу”, “Солнцедар”…
Подсохший плавленый сырок,
Батон вчерашний “Подмосковный”,
Стакан, другой… Подъем духовный…
Трамвая грохот и звонок…
Плакатов мёд и благодать:
“Мы будем жить при коммунизме!”
И убеждённость, что Отчизне
Я должен всё, что есть, отдать.
Трамвай проходит поворот,
Визжа и искры рассыпая…
Пьем “Вермут”, не предполагая,
Что будет всё наоборот,
Что очень быстро, как-то странно
В труху развалится Союз,
В мученьях возродится Русь,
Свободу обретут соц. страны.
Чечен и сын степей калмык
Пытаться будут отделиться,
А в новоявленных столицах
Введут запрет на наш язык.

В стране давно капитализм,
Но вспоминаю ту эпоху,
Где жили мы не так уж плохо,
Не зная,  что такое жизнь.
               




















           НАСТРОЙ ДУШИ




























         
Порыв и взлёт законам вопреки,
И с высоты внезапное паденье,
Потери боль и счастье обретенья,
И таинство написанной строки…















   Стань поэтом
Обиды позабудь, от буден отрешись,
Последним поделись, но не спеши с советом,
Смотри, как каждый проживает  жизнь,
Всё через сердце пропусти и стань поэтом!

Ищи и мучайся, черкай и жги, и рви,
Лёд с пламенем сведи и тьму со светом,
Сто жизней проживи и сотню раз умри,
И снова возродись, и стань поэтом!

Устань трудиться, упади, усни
И продолжай во сне работать над сюжетом,
Слова найди и жизнь в слова вдохни,
И запиши, и станешь ты поэтом!
               
               





















               

               
     Муза
Раздумья свои о любви и войне
В стихах изложил я когда-то,
С тех пор вечерами является мне
Желанная муза Эрато.

Всю ночь напролёт она рядом со мной,
Следит за пером строгим взором,
Увидев удачу, кивнет головой,
Ошибку отметит с укором.

Ни разу за ночь не откроет уста,
Листов не коснется перстами.
Прозрачна, тонка, невесома, чиста
Сидит со мной рядом часами.

Пишу ли с восторгом о буйстве огня,
Шепчу ли о том, что мне свято…
А, может, и впрямь осеняет меня
Помощница – муза Эрато?
               
 




























               
*   *   *
С утра похолодало, резкий ветер
В лицо швыряет мокрые листы,
Замёрзли капли брызг на парапете,
Но ничего не замечаешь ты.
Как твои щеки на ветру пылают,
Взгляд глаз твоих прекрасных отрешён…

Такие строки юным девам посвящают
Поэты, убежавшие от жён.
 








































               
*   *   *
Раздаются премии, ордена и почести
Авторам талантливых шедевральных книг.
Почитаешь классиков и писать не хочется –
Всё, что ты прочувствовал, есть давно у них.

Глупые фантазии, грустные пророчества,
Жизни осмысление – так родится стих.
До чего приятные эти муки творчества –
Всё в себе копаемся, пишем для других.

И не возбраняется полагать заносчиво,
Что не за горами тот вожделенный миг –
Враз прозреет общество, твоё имя-отчество
На слуху тусовочном. Ореол возник.

Тонкие, ранимые жаждем одиночества,
Тишина звенящая в наших мастерских .
Букву лепим к буковке,
                строим строфы – зодчество…
А стихи звучат потом чаще для глухих.
               






























*   *   *
Я живу, чтоб стихи по наитью писать,
Чтобы вслед за мелодией ввысь улетать,
Чтоб ловить восходящего солнца лучи,
Чтоб к созвездиям мчать по волшебной ночи,
Чтоб смотреть, замирая, на чудо огня,
Чтоб скакать на коне, трензелями звеня,
Чтоб, веслом загребая, стремниною плыть,
Чтоб в безликой толпе не песчинкою быть,
Чтоб стремиться рукою побольше объять,
Чтобы не отступить, не продать, не предать,
Чтобы, жизнь познавая на трудном пути,
Стиснув зубы, свой крест до конца пронести…

Век свой, быстротекущий стараюсь прожить,
Так, чтоб просто собой, по возможности быть!
               







 

















   Поэтессы серебряного века

Беззаботною бабочкой
             в модных салонах порхать
И страдать, и вздыхать,
             и краснеть, и стелить, и ложиться…
Безрассудством своим
             на дуэли поэтов толкать,
Чтоб потом безутешно рыдать
             и от горя травиться…

По ночам при свечах
             исступлённо сонеты слагать,
Доверяя бумаге
             свои сокровенные тайны,
Не крутить, не лукавить,
             не хныкать, слова выверять,
Строки лить без длиннот,
             избегая метафор случайных.

Их стихами в серебряном веке
             заполненный том –
Открываю его,
             с пиететом листаю страницы…
По-мужски поэтессы писали –
             литым серебром,
Только слёзы порою дрожали
             на длинных ресницах.























*   *   *   
На листок, на обрывок салфетки,
Безразлично – мне всё подойдет,
Я стихи выпускаю из клетки,
Из грудной, на свободу, в полет.

Подарю, отошлю, почитаю,
Разойдутся они по рукам,
Позабудутся быстро, я знаю
Цену им – грустноватым стихам.
 
По характеру – стойкий прагматик,
Не надеюсь на громкий успех.
Мне восторга от творчества хватит,
Я пишу для себя, не для всех.

На листок, на обрывок салфетки
Лягут строки. Процесс завершён.
Я их выпустил, словно из клетки.
Счастлив. Вымотан. Опустошён.
               
   





























         
*   *   *   
“Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовётся”,
С какой мелодией сольётся,
Или не сможет прозвучать?

А, если всё же прозвучит,
То кто и как его воспримет,
Проникнется или отринет,
С волненьем тихо повторит?

Кого-то слово покоробит,
Кого, напротив, - потрясёт,
Достанет, за душу возьмёт,
А кто-то к делу приспособит.

“Нам не дано предугадать”…
Подумай, прежде чем сказать!
               

































*   *   *   
Прекрасен русский наш язык
Живой и чистый, как родник.
В нём уйма суффиксов, предлогов
И окончаний, и залогов,
Частиц, родов, времён, склонений,
Спряжений и местоимений,
Имён, приставок, падежей…
Есть также мат в семь этажей.
               






























    Памятник Окуджаве
Не узнать когда-то тихого Арбата.
Тут и там торговля бойкая идёт...
На себе ловлю я грустный взгляд Булата,
Выходящего из бронзовых ворот.

Может, просто так Булат гуляет,
Может быть, рождается строка,
Может, что-то молча вспоминает...
Рукопись в кармане пиджака...

В небе шарик голубой летит куда-то...
Не спеша, в обнимку парочка бредёт...
Вышло всё, как в старой песенке Булата –
Часовым любви он сам поставлен у ворот.
               
























               
   Лучше не говорить
Время – вперёд и вниз...
Время не мыслю – вспять.
Образы лепятся в мысль –
Сразу и не понять...
Мне не хватает слов,
Чтобы воспроизвести
Все сериалы снов
С полночи до шести...
Мне не хватает букв,
Точек и запятых...
Слишком пергамент груб,
Слишком невнятен стих...
Хочется перебелить,
Писаное судьбой...

Лучше не говорить,
Даже с самим собой...
 























*   *   *
Образность стихов - дитя печали,
И неспешных жизненных раздумий…
Чуть слащаво пишем мы вначале
Под фонарным светом полнолуний,
Под влияньем первых увлечений,
Первых поцелуев и объятий,
Полного отсутствия сомнений,
Лёгкости восторгов и проклятий.
Чуть заумно пишем в середине,
Навсегда покончив с нигилизмом,
Поклоняясь Женщине-Богине,
Увлекаясь Йогой, оккультизмом.
Жизнь прожив и повзрослев в итоге,
Научившись мыслить отстранённо,
Пишем скупо,  образней. Дороги
Позади… Всех помним поимённо…
Через радости пройдя, через печали,
Ощущая от годов усталость,
Внешне мы прагматиками стали,
В глубине ранимыми остались…
               





               
























         Друзьям - поэтам

Так что же нас вдруг сблизило, свело
За рамками времён и географий,
Близки, всем расстояниям назло
И нестыковкам наших биографий.
Друг друга с полуслова понимать
Мы научились, будто век знакомы.
По-разному умеем мы писать,
И порознь, раздвигая окоёмы,
Часами наблюдая ход светил,
Прислушавшись к дыханию вселенной,
Мы, не жалея перьев и чернил,
Себя в стихи вплетаем вдохновенно…
Друг друга слушая, находим вдруг слова,
Которых очень долго не хватало,
Всего лишь день пройдет, от силы -  два,
Родится стих… А нам всё мало, мало…
Заимствуем, чтобы своё отдать…
Подарок получив, ответ слагаем…
Отправив, ждём, стремимся угадать,
Что завтра друг у друга прочитаем…
               





























*   *   *
Как происходит это волшебство?
Как пишутся стихи? Никто не знает…
Стихосложение, отнюдь, не ремесло -
Освоить может каждый, кто желает,
Азы версификации, познать
Каноны, правила, приёмы и размеры,
Поднатореет рифмы подбирать,
Кропать стихи. Пустое всё, химеры…
Почувствовать, прочувствовать сумей,
Отведай из бездонного колодца
И щедро поделись душой своей,
И прошепчи… Но эхом отзовётся
Лишь то, что попадает в резонанс,
Лишь то, к чему захочется вернуться,
Осмыслив… Пусть не сразу, не сейчас,
Задуматься заставит, встрепенуться…
               


































*   *   *
На чистый лист легло стихотворенье,
Последняя дописана строка,
Но это, всего-навсего, - рожденье,
Никто не прочитал его пока…

Вот пробный оттиск, наконец, получен,
К нему был долог и нелёгок путь.
Доволен я и счастлив, и измучен…
А купит эту книжку кто-нибудь?

А купит – до конца хоть дочитает,
Или, зевнув, подальше зашвырнёт?
Никто меня не хвалит, не ругает –
Зачем писал я ночи напролёт?

Не пишется, я пребываю в трансе…
Но что-то там поют про Натали?
Не может быть, мои слова – в романсе,
Как хорошо на музыку легли!
               































*   *   *
Будет день, процеженный сквозь стужу,
Освещённый зимним солнцем блёклым.
Тайное посланье обнаружу –
Кто-то кистью ледяной по стёклам
Лабиринты набросал, разводы,
Лунные пейзажи в мелких искрах,
Орхидей хрустальных хороводы
И танцовщиц в платьях серебристых…
Невозможно чуда осмысленье…
Разве мало просто восхищаться?
Я вплету его в стихотворенье,
Чтобы вновь к узорам возвращаться.
               






































*   *   *
Пусть наша жизнь безумно коротка,
Зато полна событий и свершений,
Лихих побед и горьких поражений,
И, к счастью, не окончена пока…

Пока я вижу в небе облака,
Пока встречаю в сосняке оленей,
Пока ценю тепло прикосновений -
Из-под пера рождается строка…

Куда покатит Времени река?
Как сложится жизнь новых поколений?
Знать не дано, но, всё же, нет сомнений,
Что жизнь Земли надолго, на века…

Оленей встретив, кто-нибудь другой
Откликнется восторженной строкой.
               

































*   *   *
Так вышло, что я не владею
Волшебной премудростью нот,
Но в звуках оркестра умею
Услышать и альт, и фагот.

Доносится голос рояля.
Слезинка и в горле комок…
Я тему глубокой печали
Душою почувствовать смог.
               









































*   *   *
                В.Землянскому
В ковылях ветерка дуновенье,
Жавороночье чистое пенье,
Вод теченье, журчанье и всплески,
Тихий трепет в окне занавески,
Осторожных шагов приближенье,
Озаренье, надежда, сомненье,
Учащённые сердца удары,
Ожиданье триумфа иль кары,
Концентрация и отрешённость,
Всплеск эмоций и опустошённость…
Я смогу перечислить едва ли
Всё, что можно извлечь из рояля.
               




































*   *   *
                Ольге Макеевой
Все ощущения мои
Непросто выразить стихами,
Но при тебе родятся сами
Слова восторга и любви.

Романсы, слушая твои,
Парю в мечтах за облаками,
Слежу за пальцами, руками…
Не осуждай меня, пойми.

Не гневайся. За откровенья
Я попросить готов прощенья,
Хоть и не в чем не виноват.

Даря чарующие звуки
По клавишам порхают руки…
Волшебный голос… Томный взгляд…

































          Играла ты

                Ларисе Вахтель
Промозглый вечер… Дождь… Холодный зал…
В провинциальном городе среди степных просторов
Я слушал музыку, я Шуману внимал,
Сбежав от суеты и нудных разговоров.

Играла ты… Мне в зале стало тесно,
Я слышать стал иначе, прозревать
Сквозь Млечный Путь, сквозь мирозданья бездну,
Сквозь время, повернувшееся вспять.

Я видел далеко сквозь горные хребты,
Сквозь страны, сквозь границы, сквозь кулисы –
К надгробью Шумана легли чудесные цветы,
И тихо – тихо прозвучало: ”От Ларисы”.



































          Она всё знала

                Татьяне Бабенковой

Поёт виолончель в твоих руках,
О чём-то жалуясь… Невольно вспоминаю
Окраину в сиреневых кустах,
Тот тихий вечер… Я подозреваю –
Она всё знала. Но тогда кусты
Благоухали, солнце заходило,
Склонялись к нам чудесные цветы,
А сердце почему-то защемило…

Нет, неспроста мне вспомнилась теперь
Сирень, закат в преддверии разлуки.
Наверное, твоя виолончель
Навеяла печали светлой звуки…



































    Внимая Дворжаку
Потёрла щёку, в ухе ковырнула,
Плечо самозабвенно почесала,
Поёрзала, потом ногой брыкнула,
Серёжку тронула, и всё опять сначала…

Очки сняла и тут же одевает,
Опять сняла, платочком стёкла трёт,
Цепочку золотую проверяет,
Из сумочки чего-то достаёт…

То подбородок чешет свой, то нос,
То узел на затылке поправляет,
Пригладила за ухом прядь волос,
Бретельку ищет, вновь её теряет…

Невольно этот ужас наблюдаю –
Она, как раз, передо мной сидит.
Оркестр на сцене Дворжака играет,
Девятая симфония звучит!






















               
*   *   *
Обворожительны протуберанцы,
Волею Ра нам, землянам, - посланцы.
В их лепестках, в огнедышащей ряби
Мощную музыку высмотрел Скрябин,
Глядя на них, от восторга немея,
Светом и звуком создал “Прометея”…
Протуберанцы, рождённые плазмой,
Испепелите мой скепсис, сарказм мой,
Выше взметайтесь, над плазмой кипите,
Волею Ра жизнь планете продлите!
               




























*   *   *   
Поступки, жесты и слова
Оттачивая скрупулёзно
Стараюсь жизнь прожить серьёзно,
Доделать важные дела.

При этом знаю: жизнь – игра,
В ней то печально, то курьёзно,
Но, право, никогда не поздно
Сменить подмостки, амплуа.

Я – то любовник, то злодей,
То резонёр, то лицедей,
То кардинал, то карбонарий…

С рассвета, с чистого листа
На каждый день пишу сценарий,
Вот только пьеса все не та!


               
































 РАЗБУДИТЕ ДЕТЕЙ!





























     Послевоенный город… Вспомнить больно
     Контрасты, в детстве виденных картин:
     За речкою луга лежат раздольно,
     Кирпично-чёрным - графика руин…



               











   Кукушка
Я не верю поверьям
          и всяким дурацким приметам,
Я реальную жизнь
          принимаю такою, как есть,
И не годы авансом
          считает кукушка мне летом –
Мне кукует кукушка про финский
           пристреленный лес…

Мне отец говорил, что “кукушки”
          с деревьев стреляли,
В перекрестье прицела,
          как в тире, спокойно беря,
Наш командный состав
          деловито они выбивали,
Узнавая по сумкам-планшеткам
          и накрест ремням.

Закрываю глаза
          и отчётливо, явственно вижу:
В поиск группа идёт.
          Чуть сереет холодный рассвет.
Маскхалаты, приклады –
          всё белое. Быстрые лыжи…
В этой группе уходит отец,
          сдав медаль и партийный билет.

Выстрел. Первый  упал,
          а откуда стреляли – не видно.
По опушке рассыпались,
          разом со снегом слились.
И сибирский охотник
          неказистый, медлительный с виду,
С той “кукушкой” поспорил.
          Поспорил на смерть или жизнь.
















Час в снегу пролежишь
          и замёрзнешь – заданье насмарку,
Шевельнёшься –
          и снайпер уложит тебя наповал.
Сибиряк прикрепил свою шапку
          на лыжную палку,
Осторожно вперед из-под ели
          её протолкал.

И попалась “кукушка”
          на эту простую уловку.
Выстрел. Пригоршня снега
          с высокой сосны сорвалась.
Трехлинейкой повёл сибиряк и,
          прицелившись ловко,
Финну пулю влепил, словно белке,
           как водится, в глаз.
 
Грузным комом с вершины
          свалился трофей необычный.
Обступили бойцы,
          на его снаряженье дивясь,
На немецкий прицел
          и на термос английский отличный,
На галеты из Дании,
          шведскую лыжную мазь.

Командир дал приказ
          продолжать по маршруту движенье.
Снова белые тени поплыли
          меж елей густых.
Сибиряк в своей шапке дыру
          рассмотрел с сожаленьем.
Финна снег засыпал
          и на скулах не таял – остыл…

















Я не верю поверьям
          и всяким дурацким приметам,
Я реальную жизнь
          принимаю такою, как есть.
Нет, не годы авансом
          считает кукушка мне летом –
Мне кукует кукушка
          про финский пристреленный лес.               
               











































   Разбудите детей!
Раскололось рассветное небо.
Вдоль границы нависли дымы.
Сны свои досмотреть не успели
Дети  - первые жертвы войны.

Закрывая руками, телами
От осколков кричащих детей,
Жизнь свою в это утро отдали
Сколько, кто их сочтёт, матерей.

По окопчикам, наспех отрытым,
В скоротечных воздушных боях,
Защищая свой дом и Отчизну,
Стали насмерть отцы и мужья…

Чтоб в забвенье не канули судьбы
Искалеченных этой войной,
Люди, двадцать второго июня
Просыпайтесь в четыре ноль-ноль!

Разбудите детей, поднимите,
Не жалейте их сладкого сна,
И, как сможете, им расскажите,
Чем для нас стала эта война.

Про срывавшийся с чистого неба
До костей пробирающий вой
И про запах сгоревшего хлеба,
Про солдат, не пришедших домой,

Про великую нашу Победу,
Что далась неоплатной ценой,
Про детей, что уснули навеки
Рано утром,  в четыре ноль-ноль.
               
















   Славянка
Когда “Славянки” слышу звуки,
Себя я чувствую в строю.
Летят в отмашке чёткой руки,
В такт барабану левой бью.

Колотит сердце в ритме марша,
Как струны мускулы звенят –
Так шли отцы и деды наши
С оружьем в бой и на парад.

“Славянки” звуки тише, тише.
Чуть увлажняются глаза.
Гудки протяжные я слышу.
Теплушки. Проводы. Вокзал.

Уходят в темноту вагоны,
На лицах мёртвый синий свет.
Стоят славянки на перронах
И эшелонам смотрят вслед.
               

    



















   
    Песчаный Лог
Весь разворочен и распорот
Воронеж был безмолвен, пуст.
Враги вошли в горящий город
От страха целясь в каждый куст.

Вытаскивали из развалин
Тех, кто покинуть дом не смог,
Под хриплый лай собачий гнали
В последний путь, в Песчаный Лог.

Солдаты пьяные орали
И жали, жали на курок…
Детей живыми в ров бросали…
Как ты смотрел на это, Бог?

Всё меньше, меньше ветеранов,
Но, память наша, не остынь!
У каждого на сердце рана –
Свой Бабий Яр, своя Хатынь.

Замотан важными делами?
Покинь кварталов шум и смог,
Пройди их скорбный путь с цветами
В Песчаный Лог, в Песчаный Лог.
   
























*   *   *   
Окоп остался посреди России,
В нем кучка гильз, да ржавая жестянка.
Вокруг – всё, что в бою понакосили,
От каски до поверженного танка…

Приказ: “Вперёд!” И рота поднялась.
И тот солдат вскочил на бруствер тоже,
Ушел в атаку, не оборотясь,
На свой окоп, в котором с лета прожил.

Как далеко вперёд сумел пройти –
На шаг, на два, а, может, до Берлина?
Что встало чёрной вспышкой на пути –
Снаряд, осколок, пуля или мина?

Где он лежать остался навсегда –
Своя, иль чья, земля его укрыла?
Есть обелиск, жестяная звезда?
Да есть ли вообще его могила?
 
Окоп остался посреди степи,
В нем кучка гильз, да ржавая жестянка.
Враг не сумел за тот окоп зайти
Ни сапогом, ни гусеницей танка.

В дни памяти отдавших жизнь недаром
Я прихожу, чтоб молча посмотреть
На кучку гильз в окопе этом старом,
Который враг не смог преодолеть.
               





















*   *   *
Я ходил по музею не час и не два,
Оставаясь подолгу у иных экспонатов.
Я об этой  войне много слышал, читал,
А ребята стреляли вон из тех автоматов,

А ребята вот в этих шинелях прошли
От границ до Москвы, а потом до Берлина,
А ребят эти пули, осколки нашли,
Где-то их стерегла эта самая мина…

Снимки, снимки на стендах, на каждой стене,
Полководцев, солдат боевые награды…
Мне запомнилась дырка в хвалёной броне,
Аккуратно прошитая нашим снарядом.

Самолетный запомнился сплющенный хвост,
В пол, как в землю, вошедший алюминием
                драным,
То - стервятник известный, летней ночью его
Талалихин свалил под Москвою тараном.

Мне запомнилась горсть сталинградской земли –
В ней свинца и железа много больше, чем глины,
И из Бреста оплавленные кирпичи
С нацарапанной клятвой погибших в руинах,

Алый стяг, опаленный, пробитый в бою,
И немецких знамён разноцветные тряпки –
Ими вымели площадь и швырнули к Кремлю,
И оставили кучей на мокрой брусчатке…

Я ходил по музею, по прошлой войне,
Возвращаясь к простому на вид экспонату –
К лобовой “Королевского тигра” броне,
Устрашающе толстой, но пробитой снарядом.









       




            
    25 января
Злой ордою, смертельной угрозою
Немцы к Волге рвались на Восток,
Но за Доном досадной занозою
Встал Воронеж – степной городок.

Тупо, яростно городу мстили,
Все взорвали, спалили дотла,
По-шакальи из сквера стащили
В переплавку скульптуру Петра.

Озверевший, упившийся кровью
И вконец обнаглевший тевтон
В самом центре – в Кольцовском устроил
Для убитых вояк пантеон.

Захватили, но так и не взяли…
Двадцать пятого января
В одночасье трусливо сбежали
Вымуштрованные егеря.

Люди ссорятся или целуются,
У кого-то котлеты горят –
Жизнь идет на воронежской улице
25 января.
               
 
























*   *   *
Какая роскошь быть сами собою,
Тем разбитным дворовым пацаном,
Взъерошенным, всегда готовым к бою
С чужими… Вспоминаю этот дом
И этот двор, где виноградом диким
Беседка старая оплетена…
В разбитой церкви проступают лики
Расстрелянных святых… Прошла война
По городу, по судьбам моих близких,
И всё взорвав, спалив ушла назад,
Оставив имена на обелисках…
Беседку оплетает виноград,
Трамвай звенит, руины разбирают,
Народ гуляет, будто нипочём.
Фонтан. Дорожки в парках засыпают,
В развалинах добытым, кирпичом.
И кирпичом обкладывают клумбы,
И от цветов под вечер – аромат…
Подвалы, чердаки…Мы там – Колумбы…
Припрятаны лимонки, автомат…
Бог пощадил, никто не подорвался
Из пацанов. А, может, повезло…
Встречаю  тех ребят, с кем в детстве дрался,
Всё реже - многих время замело…

Ни дома нет в помине, ни беседки,
На колокольне - вновь  колокола,
И в кружки нищим звякают монетки…
Я всё ещё пацан, но жизнь прошла…
               





















*   *   *
Фашизм шагает по России…
Бритоголовые юнцы,
Избрав покойника в мессии
И деформировав концы
Проклятой свастики кровавой,
Смыкают чёрные ряды
У нас, в России. Боже правый,
Как уберечься от беды?
Как уберечь детей и внуков
От унижений и расправ?
Фашизм – опасная наука,
По ней “чужой” всегда неправ.
В России “чужаку” – не место,
Ему укажут на порог…
И угрожают повсеместно,
И бьют до смерти… Видит Бог
И никого не покарает,
И никого не вразумит.
Фашист могилы оскверняет
И тупо “Майн Кампф” зубрит…

Фашизм шагает по России,
Над нами вороньём кружит…
Для россиян они – чужие.
Кто, кроме нас, нас защитит?
               


























                МОЙ ГОРОД





























С тобою связан жизнью и судьбой,
Познавший здесь и радости, и горе,
Воронеж, снова прохожу тобой
По переулку, убегающему к морю.
          







          







*   *   *   
Гляжу назад, пацан пятидесятых, -
Дом на Фабричном переулке, на бугре…
На поле боя ищем автоматы…
Печёная картошка в кожуре…

“Тарелка” чёрная весь день бубнила.
Последние известия… Спектакль…
И по всему, что слышал, выходило –
Всё правильно у нас, везде – не так.

Воронеж в стройках, но руин немало,
Работает “Спартак”, шумит вокзал…
А зрелищ, как и хлеба, не хватало –
Заветным местом был Мясной базар.
 
В тир заходил, но денег нет на пульки…
Потом любил пройти в гончарный ряд.
Горшки, макитры, крынки и свистульки
Соломой переслоены лежат…

Я бесшабашный был тогда и смелый.
Во все глаза глядела мелкота,
Как для рыбалки конский волос белый
Я рвал из лошадиного хвоста.

Рванув и увернувшись от копыта,
Шёл, не спеша, вразвалку по рядам
И крепким словом задевал сердитых,
Из царского ещё режима, дам…

Всё впереди, и я бесстыдно молод.
Раздолье, как в деревне, благодать.
Минут пятнадцать в гору – вот он, город,
И до реки всего рукой подать…

















В реке вода прозрачная журчала.
Пётр строил здесь на верфях корабли…
И было жизни детское начало,
И всё еще маячило вдали.

И было всё тогда легко и просто,
И был я сам, как птица, как трава,
И не подозревал, что будет возраст,
Болезни и седая голова.
               











































    Фабричный переулок

Кривые улочки, бегущие к реке,
Весною набухали ручейками.
Екатерининский пятак, зажав в руке,
Находке рад, лечу стрелою к маме…
 
В загаре, в цыпках, к осени подрос –
Домишки в переулке стали ниже…
Зима. Гурьбою мчимся под откос,
Ломая руки, ноги, санки, лыжи…

Цветущие сады, собак ленивый лай.
Под фонарём – лото. Аккордеон играет.
Одновагонный красненький трамвай
По Разина к Чернавскому сползает…

С подружкой не спеша бредём к реке
По стертым плитам каменных ступеней,
Болтая о ручьях, о пятаке
И задыхаясь от прикосновений…

Жизнь долгую прожив, иду степенен, сед,
Избрав для ностальгических прогулок,
До мелочей знакомый с детских лет
Горбатенький Фабричный переулок…

С тобою связан жизнью и судьбой,
Познавший здесь и радости, и горе,
Воронеж, снова прохожу тобой
По переулку, убегающему к морю.
               



















*   *   *
Открою наугад Жигулина –
Стихи про зону, Колыму,
Про город мой родной в дыму,
Изрешечённый злыми пулями,
Про то, как роща фиолетова,
Про ворона,  про белый снег,
Про то, что есть любовь у всех,
И про бесценность чуда этого.
               










































*   *   *
Тот милый старинный театр
             в треугольном особенном здании,
Зажатом с боков беспощадно
             бетонными монстрами,
Та сцена счастливая
            над оркестровою ямой развёрстою,
Тот зал, позволяющий слышать
             с галёрки актёров дыхание…
Тот занавес старый, он выгорел,
             вылинял, даже заплатан,
Он пылью пропитан,
             он молью прожорливой трачен,
Он сцену от нас до поры
             закрывать предназначен,
А также актёров,
             играющих за невысокую плату…
Те ложи, слегка тесноватые,
             необычайно уютные,
В антракте в фойе
             театралов заядлых кружение,
Поклоны знакомым,
             увиденного обсуждение,
Восторги и сплетни,
             рецензии сиюминутные…
Тот юный Кольцов
             на огромном холсте Гончарова,
Взирающий вдаль мимо нас,
             гардероб покидающих зрителей,
Тот воздух театра дразнящий,
             такой удивительный,
Те старые кресла в партере,
             обитые плюшем бордовым…



















Та гордость за новый успех на гастролях,
             за нового лауреата,
Те дни до премьеры,
             тот лёгкий озноб в ожидании
Новинки маститого автора,
             пьесы с мудрёным названием,
Та тихая грусть о спектакле,
             из репертуара изъятом…
Тот старый театр,
             те актёры, те пьесы, те зрители…

 







































    Старые стены

               Н.Провоторову

На неяркое солнышко щурясь
Я осенним иду вечерком
По проспекту – центральной улице.
Каждый дом чем-то близок, знаком.

В этом доме я жил и в этом,
В тот захаживал часто к друзьям,
Здесь встречался с известным поэтом,
В этот мне заходить нельзя…

Подоконник в старом подъезде
Был уютен, просторен, широк.
Заперт наглухо дверью железной
Тот подъезд. Хитроумный замок…

Сердце вдруг учащённо забилось,
Помню, помню я те вечера,
Будто это недавно случилось,
Будто все это было вчера…

Узнаю эти старые стены
За кричащей дешёвкой реклам.
Никуда я отсюда не денусь,
Никому своего не отдам.
               























 *   *   *
Снова в путь. Вещи собраны, галстук узлом
                повязал,
На дорожку присел,  чтобы через минуту
                подняться.
Ты останешься дома, поеду один на вокзал –
Не люблю принародно в толпе на перроне
                прощаться.

Поезд тронулся плавно и вот уже скорость
                набрал.
Покидая Воронеж люблю постоять у окошка.
Весь в сияньи огней позади остаётся вокзал,
Косогоры, домишки, мосты, левый берег,
                Отрожка…

Уезжаю надолго, но в город любимый вернусь,
Впечатленьями полн, со стихами в потёртой 
                тетрадке.
Боровое. Отрожка. Вплотную к стеклу
                прислонюсь,
И пейзаж городской развернётся в обратном
                порядке.

Я с вокзала домой без задержки за час
                доберусь.
На пороге встречая, ты что-то хорошее
                скажешь.
Извинившись, к тебе я небритой щекою
                прижмусь.
Поцелуешь, обнимешь и галстука узел
                развяжешь.
               
               

















*   *   *
                В. Колесникову
Ты смотришь в мир особенным прищуром
Внимательных и очень добрых глаз,
И старых городов архитектуру
Ты оживляешь, удивляя нас.

Из ничего вдруг сказка возникает –
Пустой, непривлекательный на вид,
Над кронами каштанов вырастает
Брандмауэр, над городом парит…

Твой стиль, твою волшебную манеру
Назвать мудрёным словом не берусь.
Поэзия домов, церквушек, скверов
Меня пьянит и навевает грусть.

Я вновь и вновь смотрю картины эти,
Мне дорога в них каждая деталь.
Трамвайчик громыхает на проспекте…
Набросил дождик на дома вуаль…































     Старый Воронеж

                В. Колесникову

Чем-то этот пейзаж мне знаком –
           подворотней, окном, тротуаром?
Рыжим светом фонарным
           сквозь переплетенье ветвей?
Начинается дождь на картине
           в Воронеже старом,
Или это слегка увлажнились глаза
           ностальгией моей?
Пробежал ветерок –
           отраженья рассыпались в лужах…
Уплывает трамвай,
           по накатанным рельсам скользя…
Этот милый пейзаж городской
           мне так дорог, так близок, так нужен.
Почему? Объяснить в двух словах
           ощущения эти нельзя.
На картине – проспект?
           Нет, скорей, это только намёки,
Впечатления, поиски сути,
           настройка души.
По асфальту бегут пузырясь
           дождевые потоки…
Шелест шин… Одинокий трамвайчик
           трезвонит в тиши…
На картине не видно людей –
           всех в дома загнала непогода.
Потемнели фасады намокшие,
           дождь всё сильней…
Я в картину вхожу… Принимай меня,
           старый мой город,
И прости, что слегка увлажнились глаза
           ностальгией моей.
















*   *   *
         “ И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
         И лазурь, и полуденный зной… “               
                И.Бунин

Простились. Скорбно музыка звучала.
Гроб опустили в глубину проёма.
И горсточка родного чернозёма,
Рассыпавшись по крышке, пухом стала.

В чужом наёмном доме свет погас
Вдали от Родины, от милых сердцу мест,
И мало кто на сотню лье окрест
Заметил, что Поэт ушел от нас.

И мало кто в стране, откуда он
Ушёл, дней окаянных не забывший,
Тогда узнал, что Бунин – этот “бывший”
На кладбище парижском погребён…

В когда-то им покинутой стране
Востребован теперь и почитаем,
Стократно переиздан и читаем
С великими другими наравне.

Он просто был всегда самим собою,
И вот теперь вернулся вновь к шмелям,
Цветам, колосьям, полевым путям,
К лазури и полуденному зною.
            















               
    Мамина рука

Ночь глубока, но снова мне не спится,
Назад пытаюсь в детство заглянуть…
Опять жуют донскую воду плицы,
Над головой – безбрежный Млечный Путь…

Старинный Павловск, пионерский лагерь…
Есть хочется… Когда же там обед?
Линейки, горны, барабаны, флаги…
Альбом рисунков… Мне – двенадцать лет…

За старицей душистая малина,
В воде щурята, как карандаши…
Вожатая с косой роскошной – Нина…
Влюблён, но для неё мы – малыши…

Домой, покинув меловые скалы,
Идём по Дону… Дивная река…
И снова поправляет одеяло
Заботливая мамина рука.
               






























       Павловск

Мне картинки из детства
             не забыть, не стереть.
Город Павловск уютный
             на реке Осередь.
От старинной церквушки
             робкий слышится звон,
Два чумазых буксира
             тянут баржи в затон.
На песке у причала
             плоскодонки лежат.
Над водою метелью
             однодневки кружат.
Остров, лесом поросший,
             а за островом – плёс.
На пароме телега,
             люди тянут за трос.
Часто кашляя дымом
             вверх по дону идёт
Деревянный колёсный
             старичок-пароход.
Ночь. Я с мамой в каютке
             размером со шкаф.
Волны, бакены, звёзды –
             как же жизнь хороша!
Огоньки деревеньки
             на крутом берегу.
Всё смотрю в темноту
             и уснуть не могу…
Мне картинки из детства
             не забыть, не стереть.
Пароходик колёсный. Дон.
             Река Осередь.
 

               



 









   
               
    Вечер памяти Мандельштама
Холл театра. Тусклые люстры.
Здесь когда-то работал поэт.
В старом здании нынче пусто –
Ни спектаклей, ни зрителей нет.

Вечер памяти Мандельштама.
Круг поэтов ещё живых.
Круг за кругом кружил упрямо
Непростой мандельштамовский стих.

Не звучали торжественно речи,
Каждый просто ЕГО читал.
ОН в сторонке стоял незамечен,
Головой по-птичьи кивал…

Тихо плыли лиловые ели
Легкой прозой воздушных чернил.
То щеглы, то осы летели…
Как нашёл он их, одушевил?

Мы смотрели в глаза друг другу,
Кто стихи читал,  кто молчал.
Все ходил Мандельштам по кругу,
Слушал и сигареты стрелял.
               


























    Опала
Воронеж. Ссылка. Яма. Вой метели.
Неправый суд. Гонения. Опала.
В вещах каким-то чудом уцелели
С десяток камешков агата и опала.

Красивые в сторонку отодвинул,
Согрел в ладони парочку невзрачных –
Они поближе в трудную годину
Красавцев переливчато-прозрачных.

Триумфа миг не часто выпадает
Средь каторжной работы серых буден.
Блеск праздников Поэт не замечает –
Он не от мира, свят и неподсуден.

Он вспомнил кедры в скалах Коктебеля,
Гостеприимство Максимилиана.
Сияло солнце, камешки блестели…
Воронеж. Вой метели. Ссылка. Яма.
































         Прощание с Доном
 
С каждым днём заметно холодает.
Солнце словно нехотя встаёт.
В вышине беззвучно пролетает
Еле различимый самолёт.

Деревенька на буграх покатых…
На погосте рядом: крест, звезда…
Тихий Дон шумит на перекатах,
Пенится упругая вода…

Обнажая меловые горы
Лист с деревьев начал опадать,
А за Доном – степь да степь, просторы…
Где найдёшь такую благодать!

Несмотря на холодок и рань,
Мокрым лугом, через мост понтонный
Я пойду на речку Потудань –
Мне её открыл Андрей Платонов.

Там овечьи тропы на откосах,
Там трава по пояс на лугах,
Там кувшинки плавают на плёсах,
Там шуршит камыш на берегах…

Разведу костёр и молча  сяду
У реки на низком берегу.
Дым костра, речной воды прохладу
В памяти надолго сберегу…

Край донской, тебя покину скоро –
Еле различимый самолёт,
Пролетая над степным простором,
В Новый Свет меня перенесёт.
















    Возвращение
Пожив за морем на других материках,
Опять иду я по родному чернозёму
К тому, давно несуществующему дому,
Что утопал в душистых табаках.

На улице моей, знакомой с детства,
Бурьян, репей, бушует лебеда –
Сорняк могуч на пустырях всегда.
Трава забвенья – вот моё наследство...

То здесь, то там стоят особняки,
На этом пустыре вот-вот воздвигнут.
Куда идти? Стою, врасплох застигнут,
Нет прежних переулков – тупики...

Мой старый город в тупике со мной.
Пир на костях... Война дворцов и хижин...
Народ повержен, голоден, унижен.
Что стало вдруг с могучею страной?

Болото под бугром вместо реки.
Не продохнуть, от смога слиплись вежды...
Держусь лишь осознанием надежды –
Не все ещё заглохли родники.
               



























   ТАЁЖНЫЕ ДАЛИ





























Я в тайгу из города сбежал,
Растворясь в пространстве
                и во времени…
Понимающе глядит в глаза
Старый пёс без роду и без племени.
















*   *   *
                Диме
Распадок. Озеро. Закат.
Лиловых сопок силуэты.
Засохших лиственниц скелеты
Над марью скорбные стоят,

Ни звука. Стылая вода
Пустынный берег омывает.
Неспешно туча проплывает
Из ниоткуда в никуда.

Над горизонтом, чуть заметна,
Мерцает ранняя звезда,
Под нею где-то города,
До них пять тысяч километров…

За миллион прошедших лет
Здесь ничего не изменилось,
Гармония установилась.
Людей здесь, слава Богу, нет!

Привыкли у природы брать,
Круша, корёжа и взрывая.
Земля, конечно, нам родная,
Она готова все отдать.

Себе стараясь больше взять,
Вступаем в драку, в перепалку,
Чтоб тут же выбросить на свалку,
Или немного поиграть.

Хватаем, хапаем, берём
Без меры, чётко сознавая,
Как, раз за разом отдавая,
Она слабеет с каждым днем.
















Не будем Землю добивать,
Давайте скажем нашим детям –
Не надо рваться к сопкам этим,
Спешить природу исправлять.

Пусть не тревожат никогда,
Позволят лиственнице хилой
Стоять над этой синью стылой
Спокойно. Сотни лет. Всегда.          
               
               









































*   *   *
                В.Белоглазову
Быстро промелькнуло лето.
Опустели берега.
Перекат рокочет где-то,
По реке идет шуга…

Бисер утренний туман
Щедро нанизал на хвою,
Где-то в бубен бьет шаман,
Тропы замело листвою…

Любопытные кедровки
Расшумелись надо мной,
Бурундук мелькает ловкий,            
Ветер стылый, ледяной…

Все слышнее мерный рокот,
Не поддаться б на обман –
Перекат за поворотом,
Или в бубен бьет шаман?

По реке идет шуга,
Тропы листьями заносит…
Пасмурно. Сентябрь. Тайга
Принимает в гости осень.
               




               



















     Камчатка
Вот привал. До него я дошёл на пределе.
Надо лечь, надо сбросить рюкзак поскорей.
Растянувшись, свинец ощущаю
                в натруженном теле,
Про себя поминая и Бога, и всех матерей.

Я даю себе клятву в маршрут никогда
                не соваться,
Никогда не таскать неподъёмный рюкзак
                по горам,
И мечтаю, приехав домой, наконец, отоспаться,
Чтоб никто из палатки меня не тащил по утрам…

Но закрою глаза, и ползут из распадков туманы,
И стеною встает двухметрового роста трава,
И вдали вырастают силуэты изящных вулканов,
Ослепительный снег, сохранивших
                на черных своих головах.

Снова стланика лапы, меня охватив, не пускают,
От багульника запах ядреный – до звона в ушах,
Ветви хилых берёз стылый ветер над марью
                качает,
Под ногами брусничника жёсткие листья
                шуршат.

Струи пара свистят из-под ног вырываясь
                внезапно,
В фумаролах бурлит, пузырится вода всех
                цветов,
Тяжела и упруга, ласкает струя водопада,
Бьется в скалах поток, издавая то рокот, то рёв…



















Но окончен привал и откуда-то силы берутся
Ровно столько, чтоб встать,
                чтобы новый начать переход.
Впереди заразительно парни над чем-то
                смеются,
Все устали, как я, но никто, ни один не сдает.

Вновь вдали вырастают силуэты изящных
                вулканов,
Ослепительный снег сохранивших
                на черных своих головах…
Та, минутная, слабость мне кажется
                больше чем странной,
Я даю себе клятву, что снова приеду сюда.






































     Рябчики
Рябчики наивные и смелые
Ждут меня в густом березняке.
Затаились рыжевато-серые,
Затаился палец на курке.

Кто – кого? Заметит,  не заметит?
Выдержка кого не подведёт?
Прибылые рябчиковы дети
Тянут шеи – кто же там идёт?

Тихо-тихо. Голубые ели
Опустили лапы – опахала.
Ели, словно зрители в партере,
Затаив дыханье, ждут финала…

Шаг, другой… И вдруг, взорвав безмолвье,
Рябчики передо мной взлетели,
Три – налево, пять – направо. Сели.
Сердце часто-часто застучало…
Погодите радоваться, ели,
Это лишь преддверие финала!

Знаю – недалёко отлетели.
Шарит глаз по веткам и по кронам.
Вроде бы на ту берёзу сели…
Тут они, да разгляди, попробуй!

Тут они! Вот любопытный самый
Подмигнул мне сверху жёлтым оком
И по ветке, мелкими шажками,
Будто краб, крадется боком, боком…

Лист кружит, отшибленный дробиной.
Пот бежит за ворот из-под шапки.
Рябчик с шеей непонятно длинной
Тянет мне оливковые лапки.
               










*   *   *
                Б.Гинцбургу
Положу в рюкзак пожитки,
Немудрёные харчи,
На плечо заброшу тулку –
И в тайгу, ищи-свищи!

По густому мелколесью
Стану рябчиков стрелять,
У костра с друзьями песни
Буду ночью распевать.

По распадкам, сопкам, марям
Через реки и ручьи
Снова выйду к океану,
Гулко сердце застучит.

Будут нерпы важно фыркать,
Мокрым носом поводя,
С неподдельным любопытством
Прямо мне в глаза глядя.

Там, где в рокоте прибоя,
Волны с берегом сошлись,
Терпким йодистым настоем
Захмелею на всю жизнь.

Этих нерп и йода запах,
И рокочущий прибой
Заберу с собой на Запад,
Увезу к себе домой.















     Дикуша

                В. Белоглазову

Сентябрь уже кончался. Холодало.
Лист опадал, планируя, кружа.
Мы молча по тропе брели устало.
Маршрут тайгой амурскою лежал.

По небу тучки безмятежно плыли,
Не торопясь, на остров Сахалин.
Под рюкзаком набитым плечи ныли,
Осточертел тяжёлый карабин.

Я бросил взгляд случайный на опушку,
И вдруг заметил метрах в десяти
На сушняке сидящую дикушу.
Поближе к ней решили подойти.

Поглядывая изредка на нас,
Она, как изваяние, сидела,
Людей вооружённых не боясь.
До нас, как видно, не было ей дела.

Сера, невзрачна, обликом проста
Всем видом излучала безразличье.
От клюва и до кончика хвоста
Сквозило в ней спокойствие не птичье.

Припомнилась легенда. Эта птаха
Защитного рефлекса лишена –
На сбор животных по раздаче страха
Явилась с опозданием она.

Вернувшись в лес, несолоно хлебавши,
Спокойно, без особенных забот,
Кого бояться, так и не узнавши,
Не торопясь, размеренно живёт…














Минут пятнадцать на неё глядели,
Дивясь естественной природной простоте,
Забыв о ружьях, об усталом теле,
О пройденном пути, о суете…

Других тираним, злобствуем, грешим,
Безумствуя, свои калечим души.
Ты сомневаешься в наличии души?
Взгляни в спокойные глаза дикуши!
               










































     Костёр
Я часами готов любоваться костром,
Опьянён, зачарован огня волшебством.
Шелковистое пламя взметается ввысь,
Щедро в небо швыряя созвездия искр.
То пурпурный цветок, то извивы, то всплеск,
Золотого руна ослепительный блеск…
Дров подброшу, и снова огонь оживёт –
Шелестит и трещит, и свистит, и поёт,
По поленьям ручьем пробежит и замрёт.
Угольки опушит сизоватый налет…
Тьма сомкнулась. Костёр догорел, не дымит,
Но живое тепло ещё долго струит –
Под покровом тончайшей, как пудра, золы
Затаился зародыш огня до поры…

Но однажды взметнётся пожар до небес,
Пожирая дома и посевы, и лес,
Развернётся сплошною стеной, загудит,
Всё сметёт на пути, сокрушит, истребит…
Будет отблеск его до скончания дней
Жить в глазах от огня убежавших детей
И в глазах тех, кто этот огонь победил,
Кто жилище сгоревшее вновь возводил.
Вряд ли кто-то из них пожелает потом
Любоваться, как прежде, огня волшебством.


























     Утром
Седые мхи пружинят под ногой.
Глухарь чугунный на сухой осине,
Сто раз повернут он вниз головой
В росинках–линзочках на паутине.

Шиповник россыпью висит кровав
На оголенных веточках колючих.
О скалы брюхо в клочья изодрав
Коровой сизой проползает туча.

Торопится река с горы Шаман
Распадками, амурскою тайгою.
Вспоров рогами утренний туман
Олень идет сторожко к водопою.

Всё выше солнце, наступает день,
Сюжет меняя в утренней картине, –
Взлетел глухарь, в тайгу ушёл олень
И нет следов росы на паутине.
































*   *   *      
Вам не понять моих печалей,
Моих фантазий буйных взлет.
Всё жду, когда же он отчалит,
Колёсный старый пароход,
Когда причмокивая плицы
Начнут крушить речную гладь,
И за кормой взовьются птицы,
И станут жалобно кричать.
Когда гудок туман прорежет,
Взрёвет по курсу перекат,
О камни высекая скрежет
Пройдем, не повернём назад.
От ледостава убегая
Рванём на Юг на всех парах,
В сопровожденьи птичьей стаи,
И будет лед на леерах,
И будет по ветру клубиться
И рваться в клочья сизый дым,
И, наконец, отстанут птицы,
Причалим, кранцем заскрипим.
Качнутся сходни под ногами,
И мы сойдем на берега,
А с Севера вдогон за нами
Под утро подойдет шуга…
………………………….
Вам не понять моих печалей,
Моих фантазий буйных взлет…
Неужто так и не отчалит
Колёсный старый пароход!
               



               

















     Усталая лошадь
Лошадь устала, так долго работала –
Сразу впряглась, с жеребячьей поры.
Звон надоел колокольчика – ботала,
Старого поршня от бензопилы.

Окрики, в спину тычки надоели,
Злые укусы кнута,
И от зари до зари, на пределе,
В холод и  в зной маета…

Ночью осенней бродила стреножена,
Хрупала около дома траву.
Дождь моросил, филин ухал тревожно,
В морду швыряло листву…

Путы ослабли. Свобода! Свобода!
Дальше от дома – в тайгу!
Только предательски звякало ботало
В такт и не в такт на бегу.

В дальний распадок, в угол медвежий,
Лошадь держала свой путь –
В травах некошеных тело понежить,
От хомута отдохнуть.

И отдыхала. Сыта, беззаботна.
Что ещё можно хотеть?
Лошадь брела…  На бренчание ботала
Крался распадком медведь.
               




















    Волки
Зиме конец. В помине нет
Ночей ненастных.
Волчица вывела на свет
Волчат лобастых.

День ото дня клыки острей
И сила в лапах.
Желанным станет для ноздрей
Добычи запах…

Следы, петляя по тропе,
Пойдут к кошарам
От логова волков в норе
Под крутояром.

Набега стаи надо ждать
Безлунной ночью,
Не предсказать, не разгадать
Повадку волчью.

И встанет на тропе капкан,
В стволах – картечи…
По той тропе идти волкам
К финальной встрече.

Плоть волчью пули посекут,
Пробьют дробины
И лягут волки на снегу,
И в снег – рубины…

В овраг весна придет ручьём.
Сосцы волчицы
Набухнут тёплым молоком –
Всё повторится…
               















   Трава забвенья
Безмолвье. Косяки гусей
И океана синь густая,
И по распадкам снег не тает,
И ягоды среди камней,
И пачки бесполезных писем,
И в выси лайнеров огни,
И одинаковые дни,
И тщетный счет ненужных чисел,
И краткость слов, и ясность смысла,
И отношений простота,
И стройных кедров высота,
И ярких радуг коромысла,
И в реках рыбы плотный ход,
И чистоты кристальной воды,
И сказки девственной природы –
За створкой лагерных ворот…

Сгорели люди, как поленья,
В горниле классовой борьбы,
По бывшим зонам их судьбы –
Сплошной стеной трава забвенья.






























     Лайка
В прошлом – лайка, а теперь – дворняга
Чутко спит на ворохе старья.
Исхудала сильно, бедолага,
Грязная, бездомная, ничья…
Что произошло – не понимает.
День за днём проходит. Лайка ждёт.
Солнце сядет – поскулит, полает,
Но за ней хозяин не идёт…
У помойки спит и вспоминает
Молодость охотничью свою,
В снах знакомой тропкой пробегает,
Что ведёт за сопку к зимовью.
Пробегает, сторонясь проталин,
Вдоль болота и через лесок… 
Вспоминает, как давал хозяин
Ей за службу лакомый кусок…

Немощный хозяин в богадельне
Лайку ту не в силах позабыть,
Каждый раз обед свой скудный делит,
Чтоб другую в парке подкормить.






























         Вот так и сидим
               
                Юрию Коденцеву

Косматые ели впритирку стоят,
Сквозь кроны едва пробивается свет.
Кружу третий час – зимовья нет, как нет,
И времени нет возвратиться назад.

Раскаты внезапно безмолвье вспороли.
Стемнело. Надвинулась влажная мгла…
В ловушку меня невзначай завела
Охота, которая пуще неволи.

Закапало. Дождь все сильней и сильней.
Не думал, что день завершится купелью.
Ночлег предстоит под столетнею елью,
Под пологом сомкнутых плотно ветвей.

Откуда-то сверху доносит невнятно
Шуршание, писк, щебетание птах,
Нашедших приют на других этажах.
О чем говорят наверху – непонятно.

Надеясь, что дождь как-нибудь переждём,
Под елью густою совместно укрывшись
В ненастье охотник и дичь, примирившись,
Вот так и сидим: кто – в пере, кто – с ружьём.
























    НОСТАЛЬГИЯ




 




Нас гнетёт одиночество в строгих
                квадратах кварталов,
По ночам колокольный нам чудится
                звон…
Вы, спасаясь, бежите из Денвера
                в Красные Скалы,
Я бегу из Воронежа в Белые Горы,
                на Дон.












      Проводы
Я улетал надолго за границу,
Свою страну впервые покидал.
Накрыли стол, пришли друзья проститься,
И каждый что-то важное сказал.

Я пил, как все, нисколько не хмелея,
И как бы видел все со стороны.
Цепочкой связи с юностью моею
Вокруг стола сидели пацаны.

Все были рады этой нашей встрече,
Рекой воспоминания лились.
Подкрался незаметно тихий вечер,
Но мы не замечали – увлеклись.

Остались в памяти обрывки разговоров
И обсужденье сроков новых встреч,
Стихи и вспышки бестолковых споров,
И тамады итоговая речь….

В жизнь Денвера вникал я поэтапно,
Ходил то в ресторанчик, то в музей,
Но проводы вдруг вспоминал внезапно –
Цепочку связи с юностью моей.   


























*   *   *
                Е. Новикову
Развела нас судьба, разметала,
По Земле разнесла далеко.
Что скрывать, нам порой нелегко,
Мы из плоти, а не из металла.

Постараемся где б кто ни жил,
Продвигаться вперёд без оглядки,
Не играя в бирюльки и в прятки,
Без хандры, оправданий и лжи.

А придет миг свидания краткий,
Слов не хватит, чтоб все рассказать,
Мы сумеем друг друга узнать
По улыбке, походке, повадке.
               


































*   *   *
Очень грустно расставаться,
Восходя на корабли,
Очень трудно оторваться,
Оттолкнуться от земли.

Но взлетаю, что поделать,
Раз решился улететь,
Ничего не переделать –
Надо страх преодолеть.

Пролетая в небе мглистом,
Или в чистом, всё равно,
Становиться фаталистом
Остаётся мне одно.

Под турбины рокот мерный
Глубоко уйду в себя,
Применяя способ верный,
Устранюсь от бытия.

Разгружу себя от стрессов,
Просто высплюсь, наконец…
Но разбудит стюардесса:
“Пристегнуться! Fasten belts!”

Чиркнут полосу колеса,
Тряханёт разок – другой.
Долетел. Всё очень просто.
Прикоснусь к земле рукой.

Как естественно и просто
Землю ощущать рукой…




               











      


*   *   *
За бортом гудят турбины,
Холод – минус шестьдесят!
Улетаю от любимой,
Осенью вернусь назад.

За бортом гудят турбины,
Я, как раз, на полпути,
Улетаю от любимой,
Чтобы встретиться с детьми.

Разве в этом мы повинны,
Что живём на две страны,
Душу рву на половины –
Для детей и для жены.

Я туда-сюда мотаюсь,
Стал привычным самолёт.
Прилетаю… и прощаюсь,
Чтоб вернуться через год.

      




























   

*   *   *
                Григорию Турбину
Проходят годы чередой,
Чем дальше, тем печальней счет,
Но время вспять не потечет,
И молодеешь лишь душой.

Ты стал солиден, мудр и сед,
С годами зубы поистёр,
Но так же на язык остёр,
Как будто не было тех лет.

Как будто не было тех бед,
Что уготовила судьба,
И всё по площадям пальба –
То недолёт, то рикошет.

В часах колёсики стучат,
Чем дальше, тем быстрее счёт,
И время мчится – не течёт,
Проходят годы, нет – летят.

Годов летящих жалко мне,
Но каждый день идёт в зачёт.
“И кларнетист красив, как чёрт…”
“И эта женщина в окне…”
               
























    Ресторанчик в Денвере
Перекресток мне знаком –
Смоки Хилл и Чамберс,
В ресторанчик вечерком
Заходили часто.

Возле стойки посидим –
Приглянулось место.
Не спеша поговорим,
Подождём оркестра.

На красоток поглядим,
Их пообсуждаем,
Сигаретный сизый дым
Пивом запиваем…


Нам душевно подпоёт
Саксофон с гитарой,
Шляпу снимет и кивнёт
Завсегдатай старый.

Сигаретный сизый дым
В дополненье к джазу –
Жаль, пока был молодым,
Не был здесь ни разу.

С гор сойдя, укроет ночь
Смоки Хилл и Чамберс…
В ресторанчик ходит дочь
Без меня не часто.
               



















     Манго
Колорадо.  Июль. За окном неожиданно
                слякоть…
Манго в вазе лежат,  килограмма, 
                наверное,  три.
Ароматнейший сок и нежнейшая 
                жёлтая мякоть,
И огромная косточка вовсе некстати внутри…

Может, эти плоды я видал на картинах Гогена,
Таитянки бесстыже топлес их держали в руках.
На Таити  так  буднично было и обыкновенно –
Эти манго и эти цветки орхидей  в волосах.

Колорадо. Июль. Манго ем,  вспоминая Гогена
И его таитянок, и странный картин колорит…
На Таити мне вдруг захотелось попасть
                непременно.
Манго… Душная ночь…Таитянка…
                Цикада звенит… 


            





























*   *   *   
В канадском городе Ванкувере
Мне уготовано судьбой
В ночном кафе, насквозь прокуренном,
Однажды встретиться с тобой.

Сквозь дверь входную приоткрытую
Октябрь повеет холодком,
И речь родную позабытую
Ты щедро сдобришь матерком.

По паре кружек пива светлого
Возьмём и сядем в уголке.
Соседка – дама несусветная
С потёртой сумкою в руке…

И будет пиво в кружках пениться,
И тихо музыка звучать,
И порт в густой туман оденется,
В порту суда начнут кричать…

От сигареты недокуренной
Дым тонкой струйкой голубой…
В канадском городе Ванкувере
Однажды встретимся с тобой.
               


























         Коктейль “Маргарита”

Я в Денвер, далеко от дома
Умчал, за тридевять земель.
Здесь всё не так, всё по-другому,
Не жизнь, а просто – карамель!
А рядом – Мексика, агава
Среди песков то там, то тут,
Налево ли пойдёшь, направо –
Агавы просто так растут.
Агава, как большой алоэ,
Там с незапамятных времён
Текилу из агавы гонят,
По вкусу, вроде, - самогон. 
И эту самую текилу
Сперва брезгливо я цедил,
Пил из приличья,  через силу,
А после дюже полюбил.
Неплохо пьётся, как ни странно,
В жару, особенно со льдом, -
Резон лететь в другие страны,
Вдали оставив отчий дом.
Коктейлем дочка угостила,
Рецепт я помню до сих пор:
Сок лайма, много льда, текила
И апельсиновый ликёр.
Коктейль с названьем “Маргарита”
Пить каждый день я дал зарок,
А под коктейль идёт буррито,
Кусок – глоток, кусок – глоток…

В далёком штате Колорадо
Немало всяческих текил
Я перепробовал, и ладно,
Но “Маргариту” полюбил!







      
               




         Наблюдение

                Елене Сосниной

Такой же, как вчера, промозглый вечер…
Кафе, в котором так же одиноко…
В фарфоре каппучино безупречен…
Напротив ты с глазами цвета мокко
На жизнь кафе взираешь отстранённо…
Мелькнёт едва заметная улыбка…
Тряхнёт слегка – внизу метро. Вагоны
Стучат на стыках… Некая ошибка
Из прошлого тебя слегка тревожит…
Откроешь сумочку, письмо перечитаешь…
Там что-то важное, наверняка… Быть может,
Кого-то ждёшь и время убиваешь…
Для мальчика - бутылочку водички…
Её он открывает деловито…
Ты, прикурив, следишь сгоранье спички
До пальцев… Снова сумочка открыта…
Я тоже не спешу и наблюдаю
Который раз, на том же самом месте…
Я даже, как зовут тебя, не знаю…
В кафе с загадкой рядом интересней…



























*   *   *
Ностальгия – бесконечно личное,
У тебя – твоя, а у меня – моя.
Термин – на слуху, слова привычные
Треплем всуе, а не надо б, зря...

Чувство ли вины, иль чувство долга,
Возвращенье в детство, к родникам...
В молодости это ненадолго,
Ностальгия ближе старикам.

Есть, что вспомянуть, и есть, что взвесить,
Есть и то, чего уж не вернуть.
В прошлом встречи, города и веси,
И, рукой подать, - последний путь...

Ностальгия – бесконечно личное.
Очень много разных ностальгий...
Нужно ли признание публичное?
Промолчи и не суди других.
               































*   *   *
Нас бусинками раскидало,
А шар земной, увы, - покат,
Огромен он, но места мало
На нём... Ведём подсчёт утрат
Издалека. Лишь стайки писем
Летят, встречаясь на пути...
И каждый горд и независим,
И должен поле перейти...
А поле это - беспредельно,
А жизнь - трудна и коротка,
И жить то вместе, то отдельно...
И вкус парного молока
Давно забыт... Из магазина
В тележке всяческая снедь.
А где-то в лампе керосина
Лишь до утра... Закат краснеть
Нигде не может по-иному,
И одинаков  воробей...
Но nostalgia – тоска по дому,
И одному справляться с ней...
               






























    Мне поёт Городницкий
Стоит жара над Колорадо
Горят леса в горах - стихия…
Мне Городницкий про Канаду
Поёт,  сравнив её с Россией.

Поёт про небо над Канадой,
Про то,  что не воротишь вспять…
Я думал, мне туда не надо,
Теперь вблизи – рукой подать.

Канада,  точно не Россия,
Но всё ж не спится. Отчего?
Я слышу слово “ностальгия”,
Хотя по тексту нет его.

Теперь в Ванкувере,  Оттаве
Давно живут мои друзья.
Теперь никто уже не вправе
Сказать, что мне туда нельзя.

Над Колорадо дым клубится,
В Канаде дождь идёт косой
И Солнце низкое садится…
Сравню потом. Лечу домой.


























    День отлета
Я очень долго в этом городе гостил,
То отдыхал, то принимался за работу,
Но неизбежно приближался день отлета,
И вот однажды наконец-то наступил.

С утра сплошным свинцом был залит
                небосвод,
Дождь моросил, над горизонтом грохотало,
Но много рейсов в это утро вылетало,
И мой багаж уже грузили в самолет.

Я сам себя пытался тщетно обмануть,
С детьми мне очень не хотелось
                расставаться,
Но не имел я права дольше оставаться,
Прошел таможню, пристегнул ремни
                и – в путь.

Я находился между небом и землей,
Летел, всё дальше удаляясь от чужбины,
И понимал, что там оставил половину
Души, другую половину взяв с собой.

Все ближе, ближе мой осиротевший дом,
В котором я теперь вдвоём с женой остался,
Где детский смех давно уже не раздавался,
Игрушки дремлют, фотографии кругом.

Нас разделяют десять тысяч миль пути,
Равнины, горы и просторы океана,
Но верю, встреча наша поздно или рано
Произойдет. Она должна произойти!