=================== 30. Нюансы
Новую работу Нина называла каторгой. Напряжение не отпускало весь день, и весь день она боялась что-то сделать не так, ошибиться в подсчете или нечаянно отдать клиенту чужую сберкнижку, как это сделала Оля Рунцева, и ей пришлось в обед идти к клиентке домой. Нина пошла вместе с ней, потому что двоим больше доверия. А больше никто идти не согласился: каждый сам за себя. Оля благодарно на неё посмотрела и тяжело вздохнула. — «Не вздыхай. Книжку у неё заберём, извинимся, ещё и чаем нас угостит с пряниками» — утешила её Нина. А сама подумала, что — какой тут чай, унести бы ноги…
Слава богу, клиентка жила недалеко, без слова отдала чужую сберкнижку и долго и придирчиво изучала свою — не сняли ли деньги. На Олино возмущённое «мы такими вещами не занимаемся, как вы подумать могли?» возмутилась в ответ: «Знаем мы, чем вы занимаетесь. Внимательнее работать надо!»
При работе через день по двенадцать часов, в субботу полдня, положенных ста шестидесяти часов в месяц не выходило. Недостающие часы отрабатывали в другой смене или в другом филиале, подменяя отпускников и заболевших. Оля работала третий день подряд (во вторник двенадцать часов в своей смене, в среду двенадцать часов на отработке в другом филиале, в четверг двенадцать часов в своей смене) и сильно устала, потому и допустила оплошность.
«По чужой сберкнижке вам не выдадут денег, мы ведь сличаем подпись, а чужой подписи вы знать не можете, да и почерк не подделаешь, значит, деньги как в сейфе» — забывшись, выдала Оля клиентке. Хотела успокоить, а получила новую порцию упрёков. Уйти нельзя: напишет жалобу, и прощай, премия. И приходилось стоять и слушать…
Нина приходила домой, а в ушах продолжали звучать голоса клиентов. Ложилась спать, а пальцы шевелились, словно перебирали картотеку с лицевыми счетами и не могли найти нужного. Очередь нетерпеливо гудела, заведующая из своего окна осведомлялась: «Дерябина, опять очередь собрала?» Нина находила нужную карточку, сличала подпись, торопясь оформляла расходную операцию, улыбалась в ответ на грубое: «Что заснула? Быстрее надо шевелиться!»
Не могла же она объяснить, что искала карточку, которую её сменщица поставила не на место, не по алфавиту. Нина перерыла весь ящик, пока не нашла Чулюкину, стоящую в картотеке на букву «У», а перед этим случайно обнаружила Микитину стоящей между Никитиной и Никифоровой. У сменщицы это было обычным делом, пихать куда попало карточки.
Она не простила «девочкам» своего провала с аттестацией и шести полуголодных месяцев. Ей тогда повезло: уволилась уборщица, и пока не взяли новую, Нина согласилась её замещать. С утра поливала цветы, в обед отмывала клиентский зал, а вечером мыла полы в зале и во внутренних помещениях, которых оказалось много.
Дверь филиала закрывали на замок и заключали операционный день(по-здешнему, заключались): выводили остатки по ценным бумагам и денежным средствам; сшивали иглой ордера, приходные отдельно, расходные отдельно, по каждому виду вклада; распечатывали дневник проведённых операций и отдельно — дневник операций с валютой; запечатывали сургучом сумку с деньгами для инкассатора. Нине бы посмотреть, поучиться, а вместо этого она вычищала корзины для бумажного мусора (в котором попадались яблочные огрызки), ползая у девчат под ногами и ушибаясь о вертящиеся стулья, собирала в мешок и выносила во двор мусор. Уборщица с дипломом историко-архивного института.
Устроиться в архив не получилось: Нина тогда сорвалась и сказала Валентине Ивановне, своей начальнице, всё что о ней думала. О ней и о её методах работы. И ещё что-то сказала, побелев от гнева и глядя в выпученные Валентинины глаза.
А после обошла несколько архивов, но везде как по волшебству не было свободных ставок. Валентинина работа, поняла Нина. Что ж, придётся сменить род занятий.
За уборку платили полставки, потому что смен было две, а Нина убиралась только в своей. Вместо двенадцати рабочих часов получалось четырнадцать, и весь следующий день она лежала пластом, поднималась только к вечеру.
Она похудела и как-то поблёкла, а под глазами проступили синие полукружья. — «Это тебе не в библиотеке стулья жо**й шлифовать да бумажки с места на место перекидывать, куда хошь туда и ложь. А у нас чуть зазеваешься — и недостача, пригласят в оперчасть на ковёр, и вноси денежки, свои личные» — усмехались девчата. Забыть их усмешки не получалось.
К сотрудницам Нина относилась холодновато и ни с кем не дружила, исключая рыжего инкассатора со смешной фамилией Беляш, который к ней неровно дышал, как шептались девчата в Нининой смене. Дыхание у Беляша выровнялось, а дружба кончилась, не успев перерасти в любовь — когда Нина его подставила. Хотя, если говорить честно, он подставил себя сам.
В тот вечер, как обычно, под окнами резко просигналила инкассаторская машина, и кассир Светлана Александровна бросилась со всех ног открывать дверь: бронированная машина, во время движения надёжно защищённая от вторжения извне, при остановке становилась уязвимой, и инкассаторы старались забрать из филиала деньги в максимально короткое время.
Процедура изъятия денег по инструкции представляла собой театрализованное действо с увертюрой и антрактом. А именно: инкассатор предъявляет удостоверение с печатью и фотографией, кассир и контролёр предъявляют в ответ свои. Затем следует процедура открытия сейфа, ключей от которого два, один у кассира, второй у контролёра.
Дверей у сейфа тоже две, обе тяжёлые, свинцовые, их открывали вдвоём, налегая изо всех сил. Мешок с деньгами лежит в маленьком сейфе за второй дверью, ну, это как морозилка в холодильнике старого образца. Ключ от наружной двери у контролёра, а от внутренней — у кассира. Обе вертятся у сейфа, открывая в четыре руки тяжеленную дверь и мешая друг другу.
Инкассатор терпеливо ждёт. Но отнюдь не молчит, лениво предупреждая: «Смотрите… Дело ваше. Если и в следующий раз будет такая бодяга, мы ваш филиал будем обслуживать последним, и будете сидеть до одиннадцати».
Рабочий день для сотрудников сбербанка начинался с восьми утра и заканчивался в девять вечера, с часовым перерывом на обед. Для посетителей банк закрывался раньше, а сотрудники оставались. Коммунальщики сдавали деньги старшему кассиру, контролёры подшивали ордера, кассир сличал наличные деньги с расходными и приходными ордерами и радостно объявлял: «Касса пошла!»
Смена облегчённо вздыхала: значит, не придётся пересчитывать всё заново и искать ошибку в подсчёте либо недостачу. Излишки денег, если они превышали допустимый лимит (озвучивать не буду, это уже типа должностное преступление), сдавали инкассатору. Утром, если было нужно, инкассаторы привозили в филиал требуемую сумму, вечером снова забирали, и приходилось ждать, когда придёт машина. Хоть до полдесятого, хоть до десяти, если заявок на инкассацию много, и ребята не успевают.
Угроза Беляша не была пустыми словами. Поэтому процедуру упростили максимально: контролёр бежала открывать дверь и, бросив короткое «привет!», вжималась в стену, пропуская стремительно шагающего увальня-инкассатора. Сейф открывала кассир, у которой, в нарушение инструкции, были оба ключа, свой и контролёрский. Второй ключ для проформы: мешок с деньгами, в нарушение инструкции, лежал на внутреннем сейфе (а не внутри). Ну и правильно, его открывать замучаешься, ключ фигурный, а дверка тяжёлая, как пудовая гиря.
Беляш расписывался в получении (сумма указывалась в трёх описях под копирку: одна в запечатанном сургучом мешке с деньгами, другую отдавали Беляшу, третью отсылали в оперчасть с отчётностью, которую возил курьер), забирал мешок, выходил на улицу и нырял в машину, которая тут же уезжала.
Для чего это всё нужно? Если вдруг в филиал заявятся бандиты, то пока девчата будут бестолково метаться и нарочно спрашивать, у кого сегодня второй ключ от сейфа… пока будут возиться с замками и тяжёлыми дверцами, успеет приехать ОМОН (тревожная кнопка под каждым столом, ногу вытяни и нажимай). Вот исключительно за ради этого и составлена инструкция.
В тот проклятый вечер всё было как всегда: улыбающаяся физиономия Беляша на пороге, предупредительно распахнутый сейф, коротко брошенное Нине — «Нин, ты как, не очень устала? А завтра — как? Может, мы куда-нибудь сходим? У меня выходной нарисовался».
Через день, когда их смена закончила работу, вместо Беляша приехал другой инкассатор, по фамилии Вавилов. Продемонстрировал удивлённым девчатам раскрытое удостоверение и мрачно потребовал: «Чего стоим? Удостоверения предъявляйте! Допрыгались, мать... гхм. Вам не звонили ещё? Димку из-за вас премии лишили, и вас лишат, всю смену, приказ уже есть.
Как оказалось, «акция устрашения» была спланирована банковским начальством заранее: у Беляша закончился срок действия инкассаторского удостоверения, он забыл продлить, а ему не напомнили и послали по филиалам… Денег собрали в тот день особенно много, что подстегнуло ненависть начальства. Филиалы, оформившие заявки на инкассацию, остались в этом месяце без премии, на голых окладах, которые в сбербанке были невысокими (зато премии – двести, триста и даже четыреста процентов от оклада).
Оправдываться было нечем: отдали деньги лицу, формально уже не являвшемуся инкассатором.
Беляш обиделся на все филиалы сразу, а сильнее всего на Нину, которая в тот день была в прекрасном настроении и в ответ на Димино ворчливое «Мало заявок сегодня, зря машину гоняем…» ответила шуткой:
— Ой, смотри, Беляш… Уволят тебя, и будешь на бирже труда пособие получать, на беляши не хватит.
— Это за что же меня уволят?
— А за то, что денег мало привезёшь. В оперчасти тебе не простят.
В оперчасти не простили. Устроили «показательную порку», пригрозили увольнением и лишили премии на сто процентов (а премия в тот месяц была четыреста процентов, в итоге Беляш потерял четыре инкассаторских оклада).
А Беляш не простил Нине: подумал, что она обо всём знала и не сказала, намекнула только, а намёков Беляш не понимал.
Не выдержав его напускного презрения, с которым сталкивалась почти каждый вечер, и намёков сотрудниц, которые были, что называется, в курсе, Нина перевелась в другой филиал. Она уже умела работать, так что проблем с переводом не возникло, а новый коллектив принял её доброжелательно. Но выспросить у новенькой ничего не удалось: сотрудницами Нина общалась только в пределах необходимого, работала без замечаний, улыбалась клиентам, а после смены спешила домой, никогда не оставаясь на импровизированные вечеринки по случаю подаренной щедрым клиентом коробки шоколадных конфет и бутылки «Белуга Хантинг» или «Амаретто Браво».
— Травяные ликёры я не пью, извините... Ой, не люблю Амаретто, меня от него тошнит. Вы же не хотите, чтобы я испортила вам вечер?
И уходила, стуча каблучками, а девчата гадали, к кому она так торопится и кто её ждёт.
— Ишь, королева какая выискалась, ликёр ей не нравится. А что ей нравится? К кому так торопится? И не расскажет, слова из неё не вытянешь.
— Тебя эта королева, между прочим, сегодня спасла, ошибку твою нашла в ордерах. Иначе ты бы не ликёр сейчас пила, а с ордерами сидела-мучилась.
Никто не знал, что вечера «королева» традиционно проводила дома, вышивая скатерть для бабушки-Машиного стола.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2020/02/28/1671