Одно целое
Психологический боевик
в начало
http://proza.ru/2020/02/10/138
предыдущая страница
http://www.proza.ru/2020/02/27/141
Следующая страница
http://www.proza.ru/2020/02/29/115
Так же, хлопнув дверями, в бар зашли еще трое.
– Манолий смотри, тут негр настоящий! – крикнул, кому-то из вошедших, один из тех, кто пришел раньше. Он продолжал тыкать пальцем в сторону Иисуса, и радостно кричать: «Смотри негр! Смотри негр!» до тех пор пока тот самый Манолий, деланным басом, громко на весь зал, ни произнес:
– Ну во-о-от нашли гадю-ю-юшник!
И те у стойки, и те, что только пришли, громко засмеялись.
– Маноля кончай, – хихикая, ткнул его в бок кулаком, один из товарищей. – Он вот это с утра гонит, понял! – крикнул, тому, который ждал у стойки.
– Баб на-а-аших приехал по-о-ортить ни-и-гер! – выдал очередную хохму Манолий.
– Ха-ха-ха!
– У нигера лицо тупое! Он тупой! Смотрите он тупой!
– Манолий, а я первый как зашел! Уссаца-на! Будто капустой по голове, понял?! Негр живой стоит на, козлина. Лыбится мать его. Как дома у себя нна!
– Эт нича-аа-во! Эт мы нау-у-учим!
– Маноля кончай! – потребовал кто-то из друзей. – Кончай гопничать, по лЮдски баклань нна. И чо мы приперлись?! Я тут в рот ничего не возьму! Тут грязно, и негр надышал.
– Он тупой, смотрите у нигера лицо тупое, – повторял парень с оттопыренными ушами. На руках его были кожаные перчатки, глаза закрывали круглые черные очки.
– Негр дай пива!
– Да не буду я его пиво! Вы че нна?! Вы после него в руки возьмете? Он трогал пиво своими грязными пальцами. Он туда мочится – вы пьете, как гопа последняя!
– Ха-ха! Негр, мочился туда? – спросил кто-то из них у Иисуса. – Отвечай, хозяин спрашивает?
– А мне пофиг, – сказал другой, – я хочу пива! Наливай давай, зулус туарэгович. Теплое будет, порешу нах этого черного!
– Ну ты даешь нна – будешь пить?!. Ты еще мать свою сюда приведи!
– Да ты мать мою не трогай! Хавало закрой, шакал.
– Сам хавало нна! Понял, закрой нна, понял! Сам шакал!
– Иди сюда! – Возле стойки началась потасовка. Друзья с трудом пытались удержать двух отчаянно рвущихся в драку парней!
– Прекратить! Прекратить! – не басом, а уже своим настоящим писклявым, девичьим голосом закричал Манолий. – Вот наш враг! Вот наш враг! – Показывал он на испуганного Иисуса. – Он здесь, а вы брат на брата! Будьте вы мужиками! Вы чего как плесень?!.
Один из парней перегнулся через стойку и ухватил Иисуса за волосы.
– Я держу его! Держу! – крикнул, он, но Иисус вырвался, и отскочил в сторону. – В руках у широкоплечего, абсолютно лысого молодца остался клок чужих, кудрявых волос. Он смотрел на них с удивлением.
Я все надеялся, что обойдется, но видно ни в этот раз. Уперся руками в стол, чтоб подняться, но Лаврентий меня остановил:
– Сидеть! – громко приказал он. – Не суйся! Дернешься, морду разобью, как вот этому. – Он показал на Злого. – Сразу расквашу, только пошевелись. – Мати! – позвал он.
Через секунду невзрачный, добродушный Мати стоял рядом.
– Я так и не поел, – сказал Лаврентий. – В прошлый раз не вкусно было. Принеси мне что-нибудь.
– Мне убрать этих людей? – спросил Мати, показывая взглядом на галдящую компанию возле стойки.
Лаврентий со злостью стукнул ладонью по столу, а через секунду другой ладонью заехал по лицу Мати. Затем, схватил его за ухо, и подтянул к себе.
– Ты что делаешь? Думаешь ты тут самый умный? Я что, просил тебя их выгонять? Ты знаешь, отлично знаешь, если будет надо, я так тебе и скажу. Мати прогони их. Но ведь я не сказал - Мати прогони. Не сказал ведь! И не пытайся даже врать, что я так сказал. Продавить меня вздумал? Волю подчинить? Думал, не замечу? – Лаврентий нервно затряс головой. – Не выйдет. Сейчас хитришь, завтра во сне зарежешь. Я вот таких, с задней мыслью, за километр чую. Ты понимаешь, о чем я? Понимаешь. Не лезь ко мне со своими предложениями, очень я смотрю ты продуманный. Еще раз так сделаешь, я тебя стекло жевать заставлю. А теперь найди старика, он кажется там в подсобке, попроси у него что-нибудь пожрать для меня. Просто колбасы и хлеба пусть даст. С вами уродами желудок угроблю. Подонки. И еще, посади кого-то из своих громил поближе, а-то этот, – он показал на меня, – переживает очень. Мальчишки его убьют, кто мне деньги вернет? Пусть со мной сидит, у нас симпатия почти образована. – Лаврентий отпустил телохранителя, усаживаясь удобнее, погрозил ему пальцем. – А ты смотри! Ой смотри мне!
Мати ушел.
Лаврентий посмотрел на меня.
– Знаешь, а ведь мы с тобой очень похожи. Я вот в людях очень много хорошего замечаю. И на молодежь нашу с большой надеждой смотрю. Даже Мати моему ребята эти не понравились. Но мы-то с тобой понимаем, что это наше будущее, другого не будет, из этого будем общественное счастье лепить, новые стройки, железные дороги, посевные площади увеличивать, мэры городов наших, а кто и в самые выйдет – все с ними. Ишь, какие бычки вымахали, – сказал он, поглядывая в сторону бара. – Лобастые, плечистые, смотришь и глаз радуется. Шалят, так и мы были, теперь смена наша. Ничего, пошалят, за ум возьмутся, докторами - академиками станут, прокурорами. Кто-нибудь, электроникой увлечется, его дружки спонсируют его. А он, а что, придумает и запустит он в космос такую штуку, чтоб вообще никто больше, кроме него! Вот тот лопоухий в очках может. Есть в нем что-то от человека будущего.
Один из подчиненных Мати поставил перед Лаврентием тарелку с порезанной колбасой и хлебом.
– А чай? – спросил он недовольно.
– Не было указаний.
– Не было указаний. Хочешь чтоб нормально, пошли всех в задницу, – сказал Лаврентий, поднимаясь со стула.
– Я принесу! – выходя из “WC”, подал голос Мати. Лаврентий отмахнулся.
Скоро он подошел к стойке, и пробираясь к ней слегка оттолкнул одного из возможных кандидатов в элиту общества.
– Ты чо, урод?! – последовала реакция. Лопоухий сильно стукнул Лаврентия локтем в живот.
– Прости дружок, я не хотел, – ответил Лаврентий, подкашливая. – Иисус родненький, – обратился он к испуганному бармену, – чайку мне отрапортуй милый.
Мати вышел на свет, встал так, чтоб Лаврентий его видел и в случае чего, мог позвать. Лаврентий еле заметно махнул ему кистью, давая понять, чтоб тот не вмешивался.
– Он еще и Иисус?! – недовольно выкрикнул лопоухий. – Ты бы еще девой Марией назвался.
– А вот такого прощать нельзя, – пропищал Манолий.
– Не ну ты понял, Иисус? Какой он Иисус. Рожа тупая. Он тупой! Нигеры о нашего бога ноги вытирают, а мы терпим.
– Налей жирному чаю!– показывая на Лаврентия, потребовал у Иисуса Манолий.
– Ты что не видишь, человек хочет чая! Скотина!
Бармен попробовал дотянуться до чайника, но лысый снова перевалился через стойку и попробовал ухватиться за одежду, Иисус вовремя отскочил.
– Вертлявый зулус попался, – сплевывая, сказал лысый.
В барную стойку полетели пивные бокалы, разбивая вдребезги зеркала, стекла и посуду. Кто-то кинул в Иисуса и попал ему в голову чайником.
– Чего встал?! Чай неси?! Что опять не услышал? Или ты тупой! Он тупой! Я говорю он тупой! Он тупой!
– Ребята, ну вы ведь здесь не одни, разве можно так шуметь в скоплении посторонних? – с улыбкой спросил Лаврентий.
– Для тебя же стараемся толстый! Город очищаем. Выгребем эту помойную яму, будут тебе жирдяю чай по первому требованию наливать, – сказал Манолий. – Правильно я говорю, товарищи?!
– Маноля конкретный. Маноля трет грамотнно. Да, да – согласились все друзья. – Ты толстый ноги нам целовать должен.
– А разве я толстый ребята? – добродушно спросил Лаврентий.
– Ты чего застрял тут? Беги, пока коленки не сломали!
– Так я чаю хотел.
– Беги-и-и.
– Тебе же сказали! – угрожающе произнес лопоухий. – Жирный, вали нна. Стоишь тут, тупой. Он тупой. Я говорю он тупой. Ты тупой, понял?! Понял, ты тупой?!.
– А как же чай, ребята? – с наивным, трогательным непониманием спросил Лаврентий.
– Ту-у-пой! Я тебе голову сейчас бутылкой разобью. Маноля я ему голову разобью. Он тупой нна. Я ему голову бутылкой разобью.
– Не надо, не надо дружок, – попросил Лаврентий. – Я уже ухожу. Я только хотел попросить вас, не могли бы вы заплатить за разбитую витрину? Я настаивать не буду, боже упаси. Просто, хозяин бара должен моим знакомым, а некоторые из них одалживали у меня.
Лопоухий потянулся и взял с полки бутылку коллекционного коньяка.
– Чиво-чиво?! Не, я разобью, нна. Я ему голову разобью! Вот этой бутылкой голову разобью! Ну он вообще тупой! Он тупой! Ты тупой, нна.
– Да убей его! – крикнул кто-то из друзей. – Четы, как попугай нна да нна. Убей его нна!
– Бутылкой нна! – воинственно крикнул лопоухий, и двинулся на Лаврентия. Лаврентий попятился, но споткнулся о чью-то ногу, и упал на задницу. Несколько бритоголовых пнули его пару раз по спине и животу, и скоро отстали. Лопоухий навис над ним, пытаясь ударить бутылкой по голове, но Лаврентий выставил вперед руки и пружинил ими все удары.
Все в этой сцене казалось мне каким-то ненастоящим, неуклюжим. Лаврентий кричал как-то уж слишком сильно. Удары вовсе не причиняли ему той боли, которую он так неумело демонстрировал. Бутылка скользила мимо затылка, но он хватался за ухо, рыдал, извивался, дергался на полу будто тело пронизывают электрические разряды. Мати он не звал. Безусловно происходящее доставляло ему странное извращенное удовольствие.
– Да что же вы за люди?! – истерично кричал он! – Ааа! Братья! Братья за что?! Как жестоко господи! Какое коварство! Ааа! Больно! Как мне больно! Люди! Ааа! Как простить мне вашу низость! Как жить дальше мне с позором вашим?! Ааа! Ты убил! Убил брата своего!
После того, как лопоухому все-таки удалось зацепить бутылкой нос Лаврентия, он от него отстал.
Почти минуту Лаврентий кряхтя, плача и пуская слюни полз к нашему столику. С трудом он вскарабкался на стул, взял меня за руку и уперся лбом в мое плечо.
– Как мы похожи с тобой, – дрожащим голосом, прошептал он. – Какая несправедливость. Как понятны мне теперь страдания твои. Им никогда, никогда не понять нас. Как безумна жестокость человеческая. Как страшны они в своем непонимании, в зловредной антисоциальной направленности своей. Треснул, разбился сосуд души - в чем же нам нести добро? Все рухнуло! Рухнуло! Верить! Верить больше не могу, понимаешь?! Кончилась любовь, выдохлась как пиво, сгорела свеча сострадания. Не видят они, как позор к ним пристал. Не хотят видеть. Ничего не осталось. Искорки не появится, чтоб разжечь, веточки чтоб корни пустила и разрослась.
Придут еще, придут другие, а как же дать, когда нет веры?! Не дам больше, никому не дам! Ведь копеечка к копеечке! Годами копил, все откладывал, ведь как с детками нянчился. А какие красивые, и веером их или рядышком, чтоб одна в другую перетекала, или в пачечках, еще в банковской упаковочке, друг на дружку лесенкой. Как прекрасно это, как радостно! Где они?! Где?! Где мои деньги?! – рыдая, воскликнул он, вдруг снова оказался на полу и, стоя на коленях, стал молотить по полу кулаками. – Верните! Верните! Ну пожалуйста! Ну пожалуйста! Ну верните! Верните мне мои деньги! Мои деньги!
Я услышал хлюпанье и попискивание справа, повернулся. Прикрывая глаза ладонью, плакал Трус.
– Нам всем конец. Нам всем конец, – шептал он. – Он всех нас убьет. Всех убьет. Сумасшедший. Ууу.
Лаврентий поднялся, склонился над Трусом, погладил по стриженной голове.
– Не плачь малыш, будь мужчиной – на тебя смотрят твои друзья. Но я клянусь. Клянусь всем во что верю, кто-то ответит за твои слезы.
в начало
http://proza.ru/2020/02/10/138
предыдущая страница
http://www.proza.ru/2020/02/27/141
Следующая страница
http://www.proza.ru/2020/02/29/115