23
***
Несколько дней Рыжик с нетерпением ожидал, что вот сейчас откроется дверка его станка и на пороге появится долгожданный хозяин Спаситель. Но ожидания не сбывались. Дверь открывалась, жеребец радостно оборачивался, но на пороге стояли либо Аким, либо Серёга. Они задавали жеребцу корм, поили его, чистили, пытаясь разговорами и лаской утешить жеребца. / К тому времени, за несколько лет совместного «проживания», Серёга и Рыжик подружились тоже, конюх во время дежурства перестал употреблять «химию»/ Всё усилия были напрасны, и даже Аким чувствовал, как любовь жеребца охладела и к нему.
Рыжику не давала покоя одна мысль: «Неужели хозяин обиделся на него за ту последнюю выходку с лужей, но они же вроде помирились на следующий день. А, кроме того, не он же первый начал этот раздор в тот день, хозяин тоже допустил по отношению к нему, Рыжику, предательство»
Рыжик стал плохо есть, похудел. Что касается исполнения каких-то работ, он никого кроме Акима и Серёги к себе не подпускал, и иногда выполнял мелкую работу по обслуживанию конного двора. Но, что с ним оказалось совсем странным, так это то, что он стал необычайно пуглив, вздрагивал на всякий громкий стук или скрип, во время выезда с конного двора, стоило через дорогу пролететь какой либо бумажке он взвивался на дыбы и летел «сломя голову» не разбирая дороги.
На кобылиц не обращал никакого внимания, и даже его любимая в яблоках Зорька не прельщала больше его своей красотой.
Так прошла зима, наступила долгожданная весна. Одним ясным, солнечным днём, Аким и Серёга решили напилить в близь лежащей ложбинке, в пятистах метрах от конного двора, осинника. Навес над загоном совсем обветшал и требовал скорого ремонта. Запрягли Рыжика в дрожки, положили в них верёвку, пилу и топоры и двинулись к намеченному месту. Управились быстро – навалили осинника, обрубили сучья, оставалось только стянуть готовые брёвна в одну кучу. Делалось это просто, к хомуту привязывалась верёвка, за другой её конец бревно, и волоком это бревно доставлялось на поляну, где позже укладывалось на дрожки.
Аким привязал к хомуту верёвку. Для того, чтобы спустится в ложбину, нужно было обогнуть три берёзы стоящие на пути. Обогнули, и теперь верёвка, зацепившаяся за берёзы, свободным концом своим, начала двигаться навстречу жеребцу.
Рыжик сделал несколько шагов. Вдруг, перед ним зашуршали прошлогодние листья, он вздрогнул и уставился широко открытыми глазами в сторону звука. В траве что-то зашевелилось и двинулось, извиваясь навстречу. И в этот миг Рыжик увидел верёвку. «Змея!!!» промелькнуло в его сознании, он хотел взвиться на дыбы, но в груди, вдруг, резанула острая боль, что-то оборвалось, прокатившись звоном в голове, и жеребец медленно осел на траву.
- Рыжик! Что с тобой!? – Бросился к нему Аким, схватился за уздечку, пытаясь поднять голову жеребца. Но голова безжизненно, снова, опустилась на землю.
- Всё, конец, умер, - под итожил трагедию Серёга, - куда его теперь?
Но Аким не отвечал, он, отвернувшись, прижался головой к берёзе, плечи его лихорадочно вздрагивали.
Через некоторое время мужики вернулись на конный двор, взяли с собой Зорьку, прихватив две лопаты. Долго рыли здесь же, в лесочке, у этих злополучных берёз, обширную яму. Затем аккуратно перевернули в неё Рыжика, засыпали землёй, обложили могилу дёрном, Аким нашел маленькую рябину, выкопал её и посадил на образовавшийся холмик.
Серая кобыла в яблоках, Зорька, недоумённо хлопала глазами, глядя на всю эту похоронную процедуру, словно хотела спросить: «Зачем это всё?»
Аким больше не проронил ни слова, молча запряг Зорьку в дрожки, погрузили осинник, привезли на конный двор, разгрузили. Смахнув пот со лба он, вдруг, развернулся и, закрыв за собой ворота, побрёл в сторону деревни, тяжело переставляя ступни. На другой день Аким на работу не вышел. Заболел. У него отнялись ноги.