Останки Михаила мы все-таки решили похоронить. Бандит, но не кидать же тело в реку. Тем более что вырыть подходящую яму в лесу оказалось легче, чем я думал. Отправив Олесю в сторожку поискать чего-нибудь на обед, мы с Федором нашли подходящее место в лесу.
— Яму я сделать не могу, но сделаю почву рыхлой. Мы так огороды «вскапываем». Совсем простенькое заклинание, — сказал Федор. — Смотри, тебе тоже пригодится.
Он сделал несколько движений руками. Земля на выбранном участке пошла трещинками, трава почернела и рассыпалась в труху.
— Можно я попробую? — я вроде бы запомнил нужные движения.
— Давай, — Федор отошел в сторону, — все помнишь?
Я встал на его место и повторил пассы. Ничего не произошло.
— Ты представь, что направляешь свою энергию в это место. Сосредоточься на этом куске земли.
Я представил, как моя аура сосредотачивается в руках, накапливается и растет, затем резко выбросил эту энергию вперед. Почва ушла из-под ног, фонтан из нескольких тонн земли и глины взметнулся высоко вверх, до верхушек окружавших нас елей, завис на мгновение на высоте и обрушился вниз, больно стуча по голове мелкими камешками.
Отряхнувшись, мы с Федором заглянули в получившуюся яму. На глубине метров четырех лилово светилось, остывая, гладко отполированное скальное основание.
Федор аккуратно потрогал шишку на голове — тоже результат моего дебюта — и сказал:
— Ну, примерно так я и предполагал. Сила есть — ума не надо.
— Но-но, я все-таки доктор философии, прошу не унижать. Да и что такого? Будет Михаилу и могила, и крематорий заодно. Мое ноу-хау.
Покончив, наконец, с похоронами, аккуратно зашвырнув тело бандита в яму и обрушив ее стены, мы вернулись к сторожке.
Олеся накрыла поляну на берегу. Сторожка стояла, сильно покосившись набок. Упасть ей не давало ближайшее дерево, в которое уткнулся край крыши.
— Землетрясение было, я решила, что лучше мы поедим на свежем воздухе. Это чудо архитектуры может рухнуть в любой момент, — объяснила Олеся.
Я стоял молча, глядя на побочный результат своих экспериментов.
— Это что, вы устроили?
— Нет, что ты!? Мы копали, — быстро ответил я, опередив Федора, открывшего было рот.
Следовало решить, что нам делать дальше. Было понятно, что первоначальный наш план рухнул. Хотя бы из-за того, что лодки у нас больше не было. Ее остатки валялись, разбросанные смерчем по всему берегу. Да и в любом случае после пропажи Силантьича с его племянником показываться в Крестовском было опасно. Вопросы ко мне могли возникнуть как у бандитов, которые ждали новостей от Михаила, так и у властей. Ни то ни другое меня не устраивало.
Идея, которая пришла мне в голову, сначала показалась безумной.
— Олеся, скажи, ты можешь научить меня являться во сне? Ведь теоретически это возможно? Вы оба говорите, что я Основатель и очень сильный.
Олеся задумалась.
— Можно попробовать. У меня это долго не получалось, но кто знает? Ты ведь и правда сильнее. Только совсем неумеха. Тебе надо учиться использовать свою силу.
Федор согласно кивнул, опять потерев шишку на голове.
— Тогда не будем откладывать. Ночуем здесь. Объясняй, что надо делать, — подвел я итоги нашего совещания.
Оказалось, что никаких специальных приготовлений и заклинаний не нужно. Главное, что было необходимо, — суметь сосредоточиться на своей цели и, что, по словам Олеси, было самым сложным, не упустить эту цель, заснув.
— Я постараюсь. У меня нет другого выхода. Я даже не знаю, жив ли еще отец. Милая, ты можешь помочь мне уснуть прямо сейчас?
— Конечно, это всего лишь небольшой гипноз, — кивнула Олеся.
Мы быстро соорудили довольно удобное спальное место из еловых лап и разных тряпок, найденных в сторожке. Под голову приспособили мой рюкзак, освободив его перед этим от разных твердых предметов.
— Теперь расслабься и не сопротивляйся мне. Думай об отце непрерывно. Я постараюсь тебе помочь.
Олеся села на край моей импровизированной постели.
— Смотри мне в глаза, — Олеся замялась на секунду, — и, пожалуйста, Саша, будь осторожен.
Я не успел понять, что произошло дальше. Только взглянув, я просто провалился в черные глаза моей ведьмы. Я повис в полной темноте, не представляя, где верх, где низ, не зная, кто я и что здесь делаю. И что такое «здесь»? У меня было какое-то важное дело, но какое дело может быть у никого нигде? Ответ: никакое. Я глупо хихикнул. Эта шутка показалась мне очень удачной.
— Саша, Саша, — очень настырный голос в моей голове звал какого-то Сашу. Что за назойливый и неприятный звук? Почему нельзя оставить меня в покое? Кого меня? Кто я? А, неважно. Зовут Сашу, вот он пусть и отзывается.
— Саша, вспомни, услышь. Услышь меня, черт бы тебя побрал!
О, вот уже ругаются. Сколько суеты вокруг этого Саши.
— Ты обещал на мне жениться, обещал колечко в коробочке, а сам висишь тут, как безмозглая медуза!
Ну, это уже оскорбление, это уже ни в какие рамки. Если обещал — женюсь. Стоп. На ком?
И тут в голове что-то щелкнуло, невесомость исчезла, и я полетел вниз. Олеся. Отец. Я вспомнил!
Я вынырнул из темноты и обнаружил себя, стоящим в углу комнаты. Медицинские приборы и мониторы на стене не оставляли сомнений — это больничная палата. Отец лежал на кровати, опутанный трубками жизнеобеспечения и проводами датчиков. Олеся оказалась права — он был в коме. Я попытался проникнуть в его сон, но ничего, кроме черной пустоты, не увидел. Отца там не было. Я сам еле выбрался из вязкой и липкой темноты его коматозного сна, в какой-то момент даже испугавшись, что застрял там, словно в трясине.
В растерянности я стоял перед отцом, не зная, что делать. Было ясно, что со мной все происходит не совсем так, как объясняла мне Олеся. Во-первых, я не понимал, где нахожусь. В теории я мог проникнуть в сон спящего человека, взяв его под свой контроль. Проще говоря, присниться ему по своему желанию и управлять содержанием сна. Но я стоял в реальной больничной палате, а не в отцовском сне. Мысль, пришедшая следом за этими рассуждениями, заставила меня вспотеть от волнения.
Да, я могу хотя бы попробовать. Я вижу его ауру, вижу черное безобразное пятно рака посередине груди. Вижу щупальца метастазов, протянувшихся во все стороны от опухоли.
Я приблизился к отцу и положил руку на его грудь.
— Я беру твою боль. Я беру твою боль, папа.
Меня рвало. Меня просто выворачивало наизнанку, и, казалось, что этому не будет конца. Зловонная жижа с кусочками окровавленной плоти извергалась из меня фонтаном, разливаясь по кафельному полу и тут же исчезая без следа. Корчась от бесконечных позывов, я не убирал руку с груди отца. Комната кружилась перед моими глазами, я уже плохо понимал, что происходит, но помнил лишь одно — нельзя убирать руку.
Внезапно все кончилось. Я машинально вытер губы, хотя понимал: то, что извергалось из моего рта, вряд ли было материальным. Просто образ болезни. Об этом говорил и абсолютно чистый пол под моими ногами.
Вновь придирчиво осмотрел ауру отца. Болезни больше не было. Небольшое, словно чернильная клякса, пятно пульсировало в области сердца, сбивая его с ритма и будто бы сдавливая тонкими пальцами. Я убрал его легко, только почувствовал короткий укол в своей груди.
По коридору протопали торопливые шаги. Стеклянная дверь распахнулась, и в палату вошел дежурный врач. За ним семенила медсестра. Врач мельком взглянул на меня и направился к отцу, лишь бросив по пути: «Почему посетитель без халата, Таня?» Таня же глядела на меня во все глаза. Она точно знала, что никаких посетителей сегодня в отделении реанимации не было.
— Кто вы такой? Как вы сюда попали? — задавая вопросы, медсестра вытесняла меня из палаты при помощи своего грозного бюста.
— Погодите, Танечка, военное положение отменяется. Это мой отец, Костылев Лев Михайлович. А я его сын, соответственно, — Костылев Александр Львович. Вас не было за пультом, когда я пришел. А халат я просто не нашел. Кончились, наверно.
Таня опасливо глянула на доктора — не услышал ли он случайно моих слов про ее отсутствие на рабочем месте. Однако тому сейчас было не до медсестры. Ничего не понимая, он вновь и вновь перепроверял показания приборов и датчиков, которые выдавали данные абсолютно здорового человека. Я видел, что отец просто крепко спит.
Медсестра тем временем морщила лоб в явной попытке что-то вспомнить.
— Так у него что, два сына было? — наконец спросила она.
— Почему два, почему было? — не понял я.
— Ну как же. У него же сын погиб, утонул. Ему как сказали, он к нам в реанимацию и попал в коме. Девочки рассказывали на посту. Ужас.
— Кто сказал?
— Да я ж говорю — девочки.
— Ему кто сказал? — рявкнул я.
Мой тон или мое лицо испугали медсестру Татьяну. Попятившись, она затараторила:
— Так друг его, Виктор Иванович. Он и скорую вызвал отцу вашему. Хороший человек, каждый день проведывает. Денег вот дал, хоть я и не просила. Чтобы, говорит, присматривали за больным повнимательней. Так, а вы что, не знали? Ой, батюшки. Так это брат ваш утоп, получается?
— Получается, получается, — поняв, что случилось, я перестал прислушиваться к болтовне медсестры.
— Я отдохну тут немного в коридоре, ладно, Танечка?
— Ага, ага. Я сейчас только халат вам принесу.
Медсестра ушла, постоянно оглядываясь.
Окончание следует