«Мне снятся, сопки Казахстана,
Степей бескрайних, воля и простор.
Мне снятся, пашни целины,
И океаны хлебной нивы.
Мелодия без края, в две струны,
На бесконечные как степь мотивы.
Аулы, мазанки Казахов,
Как миражи, стоящие в дали.
Мне снится Зной выжженной, пустой равнины,
И жуткий холод, от морозов злых.
Жизнь молодости, бьющего фонтана,
И то, что нет возврата к ней…»
Автор: Николай Гольбрайх
Летом в восьмилетнем возрасте я ездила на подаренном мне отцом велосипеде по песчаным дорогам казахской степи, исследуя каждый кустик и камень. Моя кожа от солнца была коричневой с пергаментным оттенком, а черные волосы выгорали до пыльно- коричневого цвета.
Зимой в полном одиночестве я спускалась с сопки, на которой мы жили, и каталась на своих «снегурочках» по замерзшему болотцу, через прозрачный лед, которого я видела зеленую траву. Здесь же летним жарким днем мальчишки вылавливали из крошечных норок скорпионов, тарантулов и фаланг, укусы которых были смертельно опасными. Зато зимой, когда в округе кусты полыни и высохшей травы покрывались инеем и крупной изморозью, то это болотце и все вокруг преображалось и становилось похожим на «царство снежной Королевы».
Снег, переливаясь всеми цветами радуги, искрился на ярком зимнем солнце, и каждая снежинка имела свой неповторимый рисунок. На своих «снегурочках» я кружила вокруг усыпанных изморозью белоснежных кустов, представляя их заснеженными елочками в лесу, и напевала песенку «В лесу родилась елочка…» или «Маленькой елочке холодно зимой…». Ну, а «Королевой» в этом удивительном царстве, конечно же, была я.
Однако лыжи я любила больше чем коньки по той причине, что их легче было одевать на валенки. «Снегурочки» то и дело приходилось укреплять, чтобы те не свалились с подшитых бабушкой валенок во время моего очередного «пируэта». На лыжах было интересно спускаться стремглав с сопки и катиться далеко-далеко в поле. Накатавшись вдоволь, я ненадолго возвращалась домой, чтобы передохнуть и поесть.
В те далекие годы зимы в Казахстане были суровыми и снежными с сильными метелями и буранами, во время которых снег сыплет на землю по несколько суток. Снежинки кружась, падают, плотно ложась друг на друга, образуя сугробы. Если хорошо присмотреться к пушистому снегу, то можно увидеть узоры на снежинках. Удивительно, но среди них нет ни одного повторяющегося узора.
Метели и вьюги – это совсем другое дело. Сильный, порывистый ветер буквально срывает еще не успевший слежаться снег и переносит его к холмам и строениям. К вечеру мороз обычно крепчает, мелкий колючий снег засыпает глаза и лоб, щеки деревянеют на обжигающем ветру. Люди спешат домой в тепло к своим семьям, где они могут с наслаждением поужинать и выпить кружку горячего чая.
Однажды утром после одной такой вьюжной ночи, я поехала кататься на лыжах. Спустившись с сопки, я покатилась по слегка затвердевшему снегу, поскрипывающему на морозе. Солнце и степное белое полотно слепили глаза, и мне приходилось прикрывать веки, сквозь которые проникал теплый розовый свет. Прекрасное настроение и чувства переполняли все мое существо. Хотелось петь, но почему-то я стала декламировать стихи А.С. Пушкина «Зимнее утро», при этом живо представляя себе вчерашнюю вьюгу:
«вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
на мутном небе мгла носилась;
луна, как бледное пятно
сквозь тучи мрачные желтела»…
«А нынче... погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
И речка подо льдом блестит
(речка у меня – это застывшее маленькое болотце).
Вся комната янтарным блеском озарена.
Веселым треском трещит затопленная печь…»
Описание «зимнего утра» настолько соответствовало действительности того времени, что нельзя было все это выразить лучше, чем стихами Александра Сергеевича. Как и в стихах, после вчерашней вьюги ярко светило солнце и ослепительно сверкал снег. Застывшее болотце подо льдом блестит, моя крохотная комнатка янтарным блеском озарена, а в просторной прихожей, она же и кухня, и столовая - трещит затопленная печь. В этот момент все мое существо переполнялось радостью бытия.
Зимой вся степь укрывалась белым саваном. И не дай бог остаться в ней на ночь! Ведь морозы в Северном Казахстане суровые, как в Сибири. Вьюги и метели, обильные снегопады и снежные заносы домов по самую крышу были не новинкой для того времени. Помню, как мой отец каждую зиму копал тоннель вдоль дома, чтобы потом можно было выйти на улицу.
Но, как, же красиво в степи ясным солнечным морозным утром! Белый снег искрится на солнце. Бывало, упадешь на еще не затвердевший снег и смотришь в синее небо, которое, если присмотреться хорошенько, кажется, уже не синим, а черным и бездонным, от чего просто захватывает дух…
Весной степь чудесным образом преображается в сплошной зеленый ковер. Особенно красиво, когда местность пересекают холмы, называемые местными жителями сопками. Надо сказать, что степь не везде одинакова. И цветы в ней тоже разные. В Среднем Казахстане преобладают в основном бело-розовые полупрозрачные остроконечные подснежники, зато ближе к северу степи поражают обилием красных и желтых тюльпанов. Подснежники тоже встречаются, но они не похожи на традиционные хрупкие подснежники из моего детства. Эти подснежники больше похожи на цыплят, с желтыми и фиолетовыми округлыми лепестками и пушистыми стебельками.
Но вернемся к тому периоду, когда мне было всего восемь или девять лет. Ранней весной ребята постарше на велосипедах уезжали в горы за диким луком и подснежниками, ведь горная гряда так заманчиво голубела вдали. К сожалению, мне ни разу не пришлось увидеть это чудо вблизи. Приходилось строить догадки, какие это были горы: скалистые или это те же сопки, только намного выше, а их склоны покрыты лесами…
Сколько раз я пыталась с подружками дойти до них! Все было тщетно. Зато некоторые сопки были достаточно крутыми, и мы называли их горами. Довольные мы приходили домой с букетиками подснежников и дикого лука. А родителям и знакомым рассказывали, что ходили в горы.
Московский поселок стоял на возвышенности прямо в степи. Катаясь на велосипеде, я без труда оказывалась за его пределами. Степь начиналась сразу за околицей нашего поселка. Пение степных жаворонков сопровождало меня на протяжении всего пути. В ясную солнечную погоду с трудом можно было различить точку на ярком синем небе. И только завораживающие трели серых птичек в поднебесной высоте услаждали слух, вселяя радость и покой в мое маленькое сердце. То был гимн ясного дня и высокой свободы.
Известно, что казахские степи бескрайние как море, так как простираются на сотни километров и встретить на пути жилье немыслимое дело. Весной, поднявшись на вершину одной из самых высоких сопок, моему взору открывался потрясающий вид в виде холмов покрытых зеленым ковром (а осенью желтым) до самого голубого горизонта.
Кажется: вот дойду до той сопки, и за ней откроется какое-нибудь поселение или аул. Но я лишь изредка замечала вдали чабанские юрты и небольшие стада лошадей, баранов или пару верблюдов, да иногда высоко в небе, величественно распахнув свои полутораметровые крылья, парили степные орлы. Птицы летали так низко над землей, что я невольно приседала на корточки, прикрывая голову руками. И напрасно, степному царю нужна была добыча помельче.
Впоследствии, в своих воспоминаниях и снах я видела агадырские «сопки» зеленые и холмистые. Тоска по необъятным просторам не оставляет меня всю мою жизнь. Поэтому я с благодарностью делюсь с Вами, дорогой мой читатель красотой степных широт Казахстана.