Два вождя две революции рассказ

Людмила Крымова
Февраль Щербаха получал красный диплом из рук ректора МГИМО.
Факультет международных отношений и папины заслуги открывали перед Февралем великолепную карьеру перспективного специалиста в области урегулирования межгосударственных столкновений.
Мама Энгелина Михайловна, с утра по этому случаю отоварив продуктовые талоны, к обеду, как было заведено в семье военного разведчика, находилась в полной кулинарной готовности.
Отец семейства Карл Дмитриевич, проснувшись по долголетнему обыкновению в четыре утра, одевшись в потертый «счастливый» камуфляж, засел в гараже с товарищем по партии соседом из четырнадцатиэтажки напротив Петром Анатольевичем тестировать «Московскую» под маслины.
Старые фронтовые друзья, когда-то гасившие силой своего дипломатического дара многосложные межправительственные раздоры, ныне прогнозировали головокружительное будущее своих сыновей-дипломатов. Сын Петра Анатольевича Геннадий год назад окончил МГИМО и, работая в Москве стажером, ожидал назначения, предположительно в Шри-Ланку. Вот и Февраль Карлович ожидаемо отцом помчался к своей миссии по указанной папой скоростной магистрали вслед товарищу детства и юности. 
… Декабрина Хлопушкина, прочитав акафист Пресвятой Деве и едва окончив тихое пение, пошла открывать дверь позвонившему гостю, которого ожидала.
Февраль прошел в квартиру и вручил любимой глянцевую корочку: 
— Дарю на молитвенную память. Спрячь нашу первую драгоценность в семейную сокровищницу — шкатулку, подаренную игуменьей Антониной.
И, повесив сумочку на плечо невесте, повел ее знакомить с родителями. По дороге убеждал не волноваться: ведь у них в наличии боезапас  — благословение духовника.
Между тем, в мыслях у свежеаттестованного специалиста по антикризисному управлению был невообразимый бедлам: Февраль не знал, как преподнести родителям известие о подаче документов на поступление в семинарию, что для его папы Карла Дмитриевича было тождественно прекращению офицерской династии. Влюбленные шли не торопясь, освящая своей любовью каждый миг, проводимый вместе, и постепенно в голове Февраля выстроился план разговора.
Его маму — Энгелину Михайловну — ее родители, являясь фундаментальными коммунистами, назвали в честь Фридриха Энгельса. Они надеялись, что родится мальчик и хотели назвать его Фридрихом, но родилась девочка, и папа придумал дочери имя — Энгелина.
Его папу Карла Дмитриевича его родители, другие дедушка и бабушка Февраля, такие же плодотворные последователи идей коммунизма, назвали в честь Карла Маркса. 
Конечно же, знакомство Энгелины и Карла устроил Господь, хотя они думали всегда, что их первая мимолетная беседа — неожиданное хитросплетение ситуаций.
Затем Февраль планировал перейти к другим параллелям — присвоению имени ему и Декабрине.
Карл Дмитриевич и Энгелина Михайловна, ожидая младенца, знали, что он родится в феврале. Вне зависимости от пола ребенка имя ему уже было выбрано — в честь февральской революции.
Подобной идеей были одержимы и родители Декабрины — Борис Иванович и Лидия Петровна. Пригодилась  на этот случай и соответствующая революция — декабрьская.
— Выходит, мы нашим наречением еще при зачатии помолвлены были, — улыбнулся Февраль. — А уж после этой изящной сентенции  и сообщим родителям о нашем крещении и о моем священническом пути, — предложил он.
— Мы должны быть мужественны, даже если будем распинаемы, — лепетала невеста, соглашаясь с предложенной тактикой жениха.
— Гневить родителей — грех, родительское благословение дом их чад созиждет, — ответил Февраль, понимая, что «распинаемы» они будут дважды. На завтрашний вечер у них благословение знакомиться с родителями Декабринки.
— Еще две тысячи лет назад Иоанн Предтеча наставлял народ израильский — Творец мира видимого и невидимого будет крестить создание Свое Духом Святым и огнем. И крещение не замыкается только на само Таинство, но относится ко всем  не идеальным оттенкам житейских странствий, — поддержала жениха Декабрина. — Будем учиться пренебрегать бесславием и поношением. Но бесславие и поношение от малознакомых окружающих несущественны и ничтожны в сравнении с родительским выдворением, — глотая рыдания, проговорила невеста.
Карл Дмитриевич, пощекотав нервы супруге старым камуфляжем, сменил его на штаны с лампасами и парадный китель с орденскими планками. По генеральскому сценарию в разгар семейного парада, часа через два, ожидалось подкрепление — Петр Анатольевич с супругой Ларисой Ивановной.
— Февраль и Декабрина — пара на загляденье, — торжествовал Карл Дмитриевич, пощипывая во все бока Энгелину.
У будущей невестки стрижка «под мальчика». Простодушный бесхитростный взгляд в окантовке длинных густых ресниц. Воздушное летнее платье в горошек. Невеста была похожа скорее на школьницу, чем на воспитательницу старшей группы детского сада. Энгелине Михайловне это импонировало: по первому своему образованию жена разведчика была педагогом — преподавателем истории.
Потом, когда любимый муж раскуривал на чужбине сигары с Фиделем, Энгелина, решив заглушить тоску и убить одиночество, подала документы в МГУ и, невольно изгоняя пятилетие долой, получила диплом юриста.
Счастливые родители Февраля продолжали любоваться детьми.
— Ты готова ждать своего мужа из бессрочных командировок, заведомо зная, что он может не вернуться живым? — начала профподготовку по специализации будущей невестки Энгелина Михайловна.
— Мама, мы оба к этому готовы, — отрапортовал сын. — Жизнь священника, как и жизнь разведчика, принадлежит Богу и Отечеству. Как и мой папа я стремлюсь и буду «верою побеждать царства, творить правду, заграждать уста львов, угашать силу огня, избегать острия меча, крепок бысть на войне, изгонять полки чужих», - словами апостола доложил сын.
И, не давая опомниться, Февраль сообщил родителям о принятии им Святого Крещения под именем Федор, так как был рожден двадцать седьмого февраля — в день памяти Михаила князя Черниговского и друга его — болярина Феодора. И что было это еще три года назад. И что Декабрина, еще до их знакомства с Февралем, приняла Святое Крещение под именем Екатерина, будучи рожденной седьмого декабря — в день памяти святой великомученицы Екатерины. И что Федор-Февраль осенью собирается поступать в семинарию, и Владыкой уже назначена дата хиротонии.
— Представляешь, папа, как мне повезло! Раньше другим ставленникам для поступления в семинарию приходилось года по два трубить приходским сторожем! А у меня документы взяли сразу! Закон Божий я сдам. Вы помолитесь обо мне, когда буду сдавать церковное пение. Сами знаете, какие у меня и слух, и голос…
По мере чтения политдоклада пришлось Февралю, голос свой, значительно повысить, дабы хоть как-то перекрывать звон предметов разбиваемого об пол родителями столового чешского сервиза на шесть персон, подаренного немецкими товарищами. Скандалезное противостояние  с битьем посуды  для их семьи  было событием - насколько не бывалым,  настолько  унизительным и шокирующим для всех.
Карл Дмитриевич, с десяти лет готовившийся идти по стопам отца — в разведчики — любимое Отечество защищать от внешних воздействий, и потом желание свое в жизнь воплотивший, мечтал, что сын Февраль продолжит офицерскую династию и будет героически служить Родине как его предки. Да и не было в их роду никогда на этот счет каких-либо серьезных разногласий: безопасность отчего края была первой и наиважнейшей заповедью, ради которой стоило и жить, и умирать.
А теперь... ради чего жить и умирать? Скоро сын его станет отцом Федором… Для Карла Дмитриевича планета Земля, потеряв ось, улетела в галактическое бездонье.
Постепенно дошла очередь до кофейного сервиза на шесть персон чешского производства, даренного афганскими товарищами.
Зиждитель вселенной покрывает кровом крыла Своего разбросанных чад Своих, иереев Своих…
Затем пригодился чайный сервиз на двенадцать персон опять же из Чехии — «пароль» от финских товарищей. Чешский хрусталь уцелел только благодаря тому, что являлся подарком советского командования.
Февраль собирался даже закрывать Катерину грудью, но искать в трехкомнатной квартире улучшенной планировки исчезнувшую невесту мешали хрустящие под ногами фарфоровые осколки.
Отец и преследуемый им сын передислоцировались на лоджию. Холодильник «ЗИЛ» был старше Февраля на два года. Подарок самого Фиделя давно хранил в себе «волговские» запчасти. Кубинский гостинец укрыл между собой и стеной Катерину, бережно державшую на раскрытых ладонях обнаруженный ею клад.
— Смотрите, что я у вас нашла, — прошептала невеста. На ее открытых ладонях лежал пластмассовый складень с изображением игумена земли русской. На другой створке складня — молитва преподобному. 
— Откуда такое у нас? Где ты это взяла? — удивленно спросила мама Энгелина. — Это твое? — обратилась она к сыну.
— Это мой! — строго объявил отец и молниеносно спрятал складень в карман.
— Карл!? — жена удивленно смотрела на мужа.
— Папа!? — обрадовался Февраль.
Карл Дмитриевич признался, что несколько месяцев назад принял Святое Крещение под именем Сергий.
— Я в командировках миллион раз молился Богу, и Он меня всегда слышал! Покреститься хотел уже давно... — объяснил глава семьи.
Энгелина Михайловна тут же напомнила супругу о своих неоднократных порывах окрестить в детстве Февраля. Карл Дмитриевич ответил жене, что их сын на этом фронте план перевыполнил на «три столетки» вперед.
Пока родители бурчали друг на друга, Февраль успел отправить на такси невесту домой и встретить на пороге своего подъезда Петра Анатольевича, следовавшего к ним в гости без своей супруги.
Петр Анатольевич, явившись, намерен был известить своего друга о подаче Февралем документов на поступление в семинарию, а узнав, что оное уже никакая не тайна, доложил и следующее: Щербахе-старшему надлежит отчитаться перед любимым командованием за невоспитание сына…
Февраль-Федор и не предполагал, что поговорка «утро вечера мудренее» может сделать наступающее  утро настолько мудрым.
Мама, прохрустев с полчаса по квартире фамильными черепками, но так и не убрав плоды вчерашнего противостояния, не предупредив семью, куда-то ушла.
В дверь позвонила соседка Вера Александровна в надежде одолжить капусты с дачного хозяйства на щи. Проскользнула в кухню, начала выкладывать на стол поощрительные спелые помидоры, выращенные на собственных грядках, пообещав  вернуть капусту к вечеру после зарплаты мужа. Пока Федор-Февраль, на ходу просыпаясь, искал капусту, Вера Александровна с умилением разглядывала, поднимая с пола, дефицитные перламутровые фрагменты с изображением целлюлитных натурщиц дружественной державы.
— Что у вас вчера было? — спросила она с придыханием.
— Обмывали диплом и знакомство с невестой, — Февраль протянул капусту в авоське.
— Ка-пец! Люди живут… — произнесла Вера Александровна по слогам и, пошатываясь от увиденных последствий семейной баталии, на прямых ногах потопала к себе в квартиру.
Февраль убирал в комнатах после жаркой вечеринки. Папа безропотно помогал сыну. Мама вернулась, как выяснилось, из церкви. Энгелина Михайловна хотела принять Святое Крещение, но не была допущена.
Ей посоветовали пройти «какое-то» оглашение. Она рассказала «церковным служащим», что ее муж не проходил никакого оглашения — пришел и покрестился. Сын в попы подался, а она как не родная им — осталась некрещеная. «Церковные служащие» предположили, что ее муж в беседе со священником, вероятно, ответил на вопросы и был допущен до Таинства.
Карл Дмитриевич рассказал, что действительно на переговорах с духовенством ему удалось легко убедить «антагонистов» в необходимости своего Крещения. Разведчик знал даже несколько молитв наизусть, неоднократно перечитывал Евангелие, которое он умыкнул еще до рождения сына из хранилищ сирийских товарищей.
— Бытие Бога под сомнение никто и не ставил. В церковь для чего ходить?! В рясу зачем одеваться? — спросил у сына и жены Карл Дмитриевич.
Февраль приготовился ошеломлять родителей, но не догадывался, что будет ошеломлен ими.
Сын вызвался катехизировать маму. Мама выбрала себе в покровители святую Татиану, которая являлась и покровительницей ее мамы — бабушки Февраля-Федора.
Пережив блюдцебитие у своих, рев и стенания у родителей Декабрины, Федор и Екатерина готовились к свадьбе.
Брачное торжество из-за Таинства Венчания, как гости совершенно справедливо предполагали, зная неподкупно-идейный характер Карла, отец семейства бойкотировал. Блицкриг не сдающимся разведчиком Карлом Дмитричем был замыслен на хиротонию. Но отцовские намерения к своему бесславному первоисточнику отправил диакон.
— От восток солнца до запад, — зарокотало под сводами храма, и вторил всю службу Карл Дмитриевич евангельскому чтению и Апостолу Петру:
— Господи! Хорошо нам здесь быти…
Исайя ликовал!
Спустя два месяца после сыновней хиротонии Энгелина Михайловна принимала Святое Крещение. После совершенного таинства Хлопушкины были приглашены к Щербахам на саммит. В качестве наблюдателей присутствовал Петр Анатольевич с супругой и сыном.
Вкушая после краткой молитвы трапезу, Карл Дмитриевич искушаем был помыслами. Много он книжек за это короткое время прочитал и с духовником Февраля и Декабринки  нелицеприятные беседы проводил. «Крепок бысть на войне, изгоняя полки чужих» - этой фразой, словно, завербовал его сын. Многое из того чему учила его офицерская школа было взято из евангелия. Например:  нет больше той любви, кто положит душу свою за друзей своих. И православие следовательно отнюдь не «религия слабаков». Религия победителей! Только религия победителей способна вдохновить  своих  сторонников  называть родное Отечество  - Русью Святой, за  безопасность которой  готовы  не  убивать, а умирать.
И вот вслед за тяжелыми раздумьями из уст хозяина обнародована была его краткая исповедь, и  о своих открытиях под конец  карьеры, и о своей бездуховной жизни,  и об имянаречении своего единственного сына.
Впуская Творца вселенной в свое бескорыстное пылающее сердце, удостоверяясь, что вердикт отца Февраля о принятии сана был обоснован, принимая жизненную устремленность сына — служить Отечеству, служа Богу, отец семейства по факту выбора несуразного имени своему наследнику готов был давать объяснения перед правящим архиереем. Как теперь выяснялось: назван его младенчик был именем божества Фебруса.
Решив уничтожить родительские терзания, сын достал Новый Завет, и, раскрыв первое послание коринфянам главу восьмую, стих четвертый, попросил родителя зачитать вслух всем присутствующим послание Первоверховного Апостола.
Карл Дмитриевич, поправляя сползающие на кончик носа очки, взволнованно провозгласил:
— … идол в мире есть ничто...