В Великий пост бабушка надевала черный платок, доставала из кадки соленые огурчики, грибы. На кухонном столе всегда стоял овсяный кисель и варенье из черной смородины.
В Великий пост постоянно слышалась молитва, тень от свечей падала на белую скатерть. Бабушка, в своей ночной рубашке, как огромная птица, на коленях, в молитве. За окном мартовская вьюга, ее блики отражаются на потолке. Все это создавало атмосферу чистого и таинственного. Мы все жили в ожидании светлой радости.
Я понимала, что в пост нельзя смотреть любимые детские передачи и наш новенький телевизор КВН одиноко стоял в углу. Игры мои были спокойные и в основном состояли из рисования и лепки.
«Бабушка, почему такие жестокие люди? Почему они распяли Христа?»,- плакала я. Бабушка нежно меня обнимала.
«Но Христос же воскреснет! Воскреснет девочка моя, не плачь, помолись» « Скоро это будет, бабушка?»
«Скоро, скоро, потерпи».
Мое детское сердце успокаивалось, я залезала под одеяло, молилась Богородице и говорила Ей, что скоро Христос воскреснет. Искренно, по- детски просила прощения за все человечество. Что такое грех я еще плохо понимала, но знала, если приду с прогулки позднее, чем сказано, если коленки в крови, значит, получу от бабушки. Самое тяжелое для меня наказание-угол. Здесь в углу я искренно жалела себя, оправдывала свои поступки и давала волю слезам. С кухни доносился строгий голос бабушки «Не вой!».
Слава Богу! Это было не так часто, потому что росла я послушным и романтичным ребенком.
Бабушку в нашем городке очень уважали, за ее нелегкий труд на военном заводе. Уважали, как вдову героя, как мать троих замечательных сыновей. Я гордо вышагивала за бабушкой и во всем старалась подражать ей. Мы с ней частенько оставались одни. Мои молодые родители ездили в командировки, учились в институте. Я скучала без них, но счастлива была рядом с бабушкой. Она мне открывала мир, мир с Господом, мир Светлой Его Матери Богородицы. Я своим детским сердцем ощущала великую любовь. Любовь, что окружала, божественную радость. Этим детским счастьем я делилась со всеми, тогда я еще не знала что такое предательство. Это чувство помогало мне жить в годы атеизма. Всегда в моем сердце теплился огонек надежды на возрождение Г[равославия в России. Комсомолка - не комсомолка, я всегда шла в Храм. Увидев крест, педагоги решили изменить мою характеристику. Всякое бывало...
Но детская молитва всегда оставалась со мной.
Сейчас остались теплые воспоминания о моем безоблачном детстве. Хочу поделиться одним из них с вами, мои дорогие юные читатели.
Как-то возвращались мы с бабушкой из сада. Полное ведро спелой клубники. Песчаная дорога круто поднималась в гору. Высокие стройные сосны загораживали солнце. Внизу река казалась извилистым ручейком. Бабушка устала. Мы сошли с дороги и сели на краю обрыва. « Бабушка, расскажи мне что-нибудь о себе».
«Да, поди, уж все тебе рассказала».
«Ну, вспомни еще, пожалуйста».
« Ах, ты моя Черноголовка, так уж ладно, припоминаю... Готовились мы к Пасхе. Война. Рядом фронт, взрывают и взрывают. Страстная неделя шла.
Мальчишки окопы копали, я прибегу с завода, пшено с листьями капустными смешаю, на водичке кашку сворю. Бабушка старенькая, свекровь моя, на печке умирала. Паек давали, да что этот паек, на всех то не хватит. А тут похоронка пришла. Погиб смертью храбрых под Ленинградом. Ой, там такая мясорубка была, не дай Бог! Я уж молчу, ни детям, ни бабушке не говорю, только за печку спрячусь и плачу, плачу. Николу Угодника прошу помочь мне вырастить детей, прокормить их, да чтобы людьми выросли.
Много друзей моего мужа вернулись с того боя, но мой то шибко храбрый был, все за Родину, да впереди всех. Так то. Ребятки мои трудились день и ночь на заводе, на окопах, иногда гнилушку приносили с полей. Что осталось с прошлого урожая, какие листики, ботва, все шло в еду. Так Алешенька мой глазик и потерял... Сторож дядя Ваня выстрелил, да как сам увидел, куда попал, заплакал. Приносил то сухарики, то заварочки...
Проходил Пост, все ждали пасхи, весны, победы. А до нее было далеко, фашист озлобился, как давать бить день и ночь. Мальцы не выходят, к бабушке на печку спрячутся, и голодные ждут меня.
Вот в ночь перед Пасхой достала им чистые рубашечки, себе ботики, которые муж подарил, светлый полушалок, и отправились мы в Храм. Километра три шли пешком. На дворе темно-темно, холодно. В Храме тоже холодно. Стоит наш старенький священник Отец Николай, читает молитву, а сам плачет. Сынка его Егорку убили. Он такой подвижный был, всем помогал, всегда с улыбкой, а голубей, сколько было у него! Стоят наши вдовы с детками. Мы с такой надеждой пели, с такой любовью « Христос Воскрес», что казалось, услышал Он нас и стрельба прекратилась на всю ночь. Куличики наши из картошки батюшка осветил. И Храм наш словно весь осветился, а то по началу, как только вошли, показалось мне, что посреди Храма горб большой стоит и вся наша страна, как этот гроб. Ой, жуть... А тут все осветилось, тепло на душе стало, как заплакали мы от радости такой! Похристосовались и отправились в обратную дорогу.
Приходим, а на столе яички красные лежат. «Бабушка, откуда яички то?»
« Не знаю, милая, все проспала».
Мальчонки то мои все яички мне с бабушкой отдали. «Угощайся мама, бабушка угощайся». Сами не стали кушать, так они жалели нас. Вот какая радость нам дана была от Господа!»
Бабушка закончила свой рассказ. Нам с реки махал рыбак. « А это дядя Ваня».
«Бабушка ты не обижаешься на него за Лешеньку?»
«Да, что ты милая, все мы под Богом ходим, за все спасибо говорим. Так то жить надо", - ответила бабушка.