Дождь, грязь, сумерки.
Лунин в избе молится перед распятием. Чуть задувает снаружи ветер и пламя свечи колышется, отражаясь в жемчужинах распятия.
Звучит божественный голос «Вечорницы»
Он как бы молится, но он вспоминает, он застыл на коленях.
ГОЛОС ЛУНИНА.
Идеал красоты начинает стираться из моей памяти. Напрасно ищу я его в книгах, в произведениях искусства, в видимом мире, меня окружающем. Тщетно.
Ныне красота для меня всего лишь призрачный миф, а символ граций – непонятный иероглиф.
Слышно, как льет дождь за стеной.
Волконская входит неслышно, смотрит на него, за ней прижались дети.
Он не видит ее, пока не поворачивает головы. И стоит на коленях, немея, не дыша – вдруг это видение так же исчезнет, как и появилось. Все еще продолжает звучать музыка.
- С тех пор, как вам запретили писать, я у вас частая гостья. Простите, что помешала.
- Здравствуй, дядя Мишель! – Дети бросаются к нему.
- Вот, Варку моего, змея укусила.
- Бедный Варка, мне жаль его.
Что вы хотите, чтобы я написала вашей сестре сегодня?
- Напишите ей, во-первых, о своих детях, затем коснитесь слегка присылки пианино и попросите у нее нот для пения. Да, и непременно журнал. /«Journal des Debats»/.
- Я напишу, непременно.
- А ваша Неллинька хорошеет час от часу. Бедное дитя, по лужам, в грязь идет к дяде Мишелю.
- Приходи, Лунин, опять играть в четыре угла, а то Ноно скучает, - проговорил быстро
шестилетний Миша.
- Приду, приду, охотно.
- Дети, пора домой, вот и дождь кончился. Прощайте, не забывайте нас.
- Прощайте, сударыня.
ДОРОГА.
Она медленно идет в наступающих сумерках, дети бегут впереди. Она вспоминает.
ГОЛОС ВОЛКОНСКОЙ.
«Михаил Лунин, - старый товарищ моего мужа, жил здесь же в этой же деревне. Он вел уединенную жизнь».
ПЕТЕРБУРГ. Набережная Мойки. Лежит снег.
Светлая ночь. По набережной идут двое, молодые кавалергарды.
Слышен смех. Зимняя ночь 1814 года. Волконский, Лунин и их товарищи офицеры.
ГОЛОС ВОЛКОНСКОГО
«…Я жил на Мойке, в доме матери, в нижнем этаже – при въезде в ворота от Пущинского дома».
- На одной лестнице со мной живет француженка, любовница г-на N, ты его зхнаешь. Я имею причины ему и его жене - faire une niche (напроказить).
- Ты, право, неучтив, Серж, - Лунин и Волконский рассмеялись.
- Господа, поехали на Крестовский! – воскликнул Волконский.
- Vous aimer катание с гор, m<amie?
- Обожаю, mon cher/ Там будет хорошенькая женщина.
- На Крестовский! Vivat! Vivat!
Кареты двинулись. Кто-то вскочил на козлы.
ГОРКА. Горят фонарики, наподобие иллюминации.
Вниз съезжают большие санки. Смех, шутки.
Волконский и Лунин показались на горке. Они весело наблюдают за происходящим.
Вдруг Волконский вскакивает позади дамы в санки, они съезжают с горки. Растерянный пожилой господин остается наверху.
Сквозь снежный вихрь съезжают санки.
- Vous aimer la danse? Madame?
- Oui, monsieur!
Внизу, у спуска с горки к нему подбегает Лунин.
А пожилой господин уводит свою даму.
- C<est un veritable feu d<artifice! - (Это настоящий фейерверк!)
- Мишель, ты видел его лицо? – Волконский смотрит вслед Пожилому г-ну.
- Un brave garson. Грех вам обижать невинного старика.
- Итак, мы квиты. – Волконский отряхивает снег.
- Браво, Серж, она очаровательна.
Офицеры продолжают катанье с гор. Кто-то из них затеял игру в снежки.
С горы съезжает великий князь Николай Павлович. Он в мундире, молод, подтянут.
- Взгляни, Серж, - великий князь здесь, - оборачивается Лунин.
Волконский смотрит в его сторону. В этот момент снежок попадает в Николая.
- Какой славный удар! - Опешил Лунин.
Глаза Николая сверкают злобой, он с размаху дает пощечину «обидчику».
Офицер, попавший в него, стоит в растерянности.
- Какая мерзость, - тихо говорит Волконский,
Подходит к великому князю. На его глазах выступают слезы гнева.
- Ваше высочество, вы ударили офицера.
- Да ведь я думал – это простой рядовой .
- Да и в таком случае было бы ваше действие предосудительно.
- Волконский, ты меня знаешь, я неумышленно виноват, и поэтому мой неумышленный поступок не могу другим поправить, как предложить дать вам сатисфакцию поединком.
- Ваше императорское высочество, - ответил офицер, - не этого я от вас прошу, но чтобы, при случае, не забыли меня представлением.
Лунин шепчет Волконскому.
- Silentium, Серж. – Они с поклоном отходят в сторону.
ДОМ ВОЛКОНСКОЙ.
Из окна дома виден ранний закат. Солнце опускается за горизонт. Сиреневый снег. Горит свеча.
Волконская наклонилась над кроваткой с Нелли.
- Мама, я не хочу спать, лучше расскажи сказку.
- Нелли, ты же знаешь, вот уже совсем темно и все дети ложиться спать.
- Мама, вот сюда погляди. Солнце в рай ложится, что ли?
- И солнце спать должно.
- И ты?
- Ну, конечно. А теперь, Нелли, ложись, закрывай глазки.
Нелли обнимает ее.
- Мамочка, скажи, правда, ты не умрешь? Матери не могут умереть, потому что у них есть дети, правда?
- Правда, детка, а теперь спать.
Она начинает петь и убаюкивать Нелли.
У порога застывает Михаил Лунин. Он в охотничьем костюме.
«Нелли спала в железной кроватке, закрытой белыми кисейными занавесками».
ГОЛОС ЛУНИНА.
«Мать, радуясь сну дочери казалась у изголовья постели образом тех неземных существ, что торжественно бодрствуют над судьбою детей…
Вездесущий искуситель говорил мне: познать и любить – в этом весь человек; тебе неведомы чувства супруга и отца: где твое счастье?...
Но слово апостола рассеяло это мгновенное наваждение: «А я хочу, чтобы вы были без забот; неженатый заботится о господнем, как угодить господу».
Истинное счастье – в познании истины и любви к бесконечной истине. Все остальное – лишь относительное счастье, которое не может насытить сердце…»
Волконская обернулась и сделала знак Лунину войти. Взяла свечу со стола
и подошла к спящей. Нелли спала, раскинувшись в кроватке.
- Она почти всегда так спит: не бойтесь разбудить ее.
- Если бы не опущенные веки, можно было сказать, что она собирается вспорхнуть, точно голубка из гнезда.
Мать склонилась у изголовья кроватки, защищая словно ангел свою Нелли от всех невзгод.