- Давай ее возьмем к себе! - котенок трется об мои ноги. Свет фонарей перечёркивается снежными стрелами. На улице быстро темнеет. Я еще маленькая, мне лет десять. В ненавистных рейтузах и клетчатой юбке. Кутаюсь в пуховик и ловлю губами декабрьский снег. Моими же черными волосами, собранными в хвостики, ветер меня хлещет по щекам.
- Нет! Ты что, всех подобрать хочешь?! Так нельзя! Всех жалеть нельзя! - кричит на меня бабушка, затаскивая за руку в подъезд, а жалобно мяукающий черный комочек чуть-чуть не успевает проскользнуть вслед за нами. Железная дверь захлопывается перед доверчиво распахнутыми зелеными глазами с узкими щелками зрачков.
Этот сон-воспоминание преследует меня всегда, когда мне особенно плохо. И не собирается самоустраниться. Похоже, с возрастом он становится только страшнее.
- Это ты их зачем-то подобрала, а надо было их выпустить в лес. Я этих щенков к себе в дом не возьму! Выживут как-нибудь! Я не буду больше оплачивать их содержание в зоогостинице! Пусть они и родились на нашем земельном участке! Пусть зима! Они от какой-то дикой собаки - значит приспособятся к вольной жизни. Я год платил и терпел. Если твоему сумасшедшему семейству так надо - можете содержать их хоть всю жизнь, но я в этом больше не участвую. Всех жалеть нельзя! - раздается мужской голос в моих ушах. Любимый голос.
Я просыпаюсь в холодном поту.
Все домочадцы чем-то заняты. Лампочку в коридоре никто не сподобился заменить и теперь она периодически "моргает". От этого тени, распластанные по стенам, кажутся все более странными. Но никто не обращает на них внимания. Привычно.
Сестра, укутавшись в плед и зачесав наверх светлую челку, уютно устроилась в кресле. Она сосредоточенно листает книгу, потрепанный корешок которой почти истерт. На кухне бренчит посуда. По комнатам оттуда разносятся острые и вкусные запахи. Наверняка папа осваивает новое блюдо и попутно сквозь зубы ругается с диктором новостной программы, который вещает из "зомбоящика". С бабушкиной половины чуть слышно привычное старушечье бурчание по поводу и без.
Эту квартиру будто ничто и никогда не изменит. Кухонный диван слегка скособочился. Старые фотографии облепили стены. Вот улыбчивая малышка, щекастая, обнимает огромную собаку. Это я смотрю сама на себя с черно-белой бумаги. Вот виды гор, в зеленоватой дымке. Вот псы и коты на все лады и вкусы. Все хвостатые члены семьи, кто у нас прожил долгие годы.
Только портрета одной кошки не хватает в этой галерее...
Я тут не жила пять лет. И вот вернулась. Вернулась совершенно другая. А вроде бы и прежняя. А где-то коттедж, похожий на замок, пышная свадьба, гости... это, наверное, был сон. Все прошло. Будто не было нескольких лет.
Я методично разбираю свои вещи и книги. Иногда смотрю на улицу. На старый двор. Капли дождя размывают четкость очертаний. Я ни на кого не сержусь. Я просто вспоминаю...
Почему-то вспоминаю ту кошку. Когда декабрьский снег цеплялся за губы. Много лет назад. Она была совсем маленькая, почти котенок, черной кляксой распласталась на снегу. Был мороз. Я обернулась, она побежала за мной. Но бабушка мне строго наказала не тащить в дом еще зверей, и так два кота и собака есть. Я неохотно послушалась, но потом всегда искала ее глазами, винила себя, что не настояла на своем.
А потом выросла и наплевала на запреты, стала "подбирать" кого могу. И семья меня поняла. Без фанатизма, но не бросать же оставленных на растерзание дворовым собакам котят. И дворовых щенков - на растерзание людям. И друзей - на растерзание жизни.
Потом у меня появился муж и запреты начались снова.
А сейчас я вернулась в свой старый дом. И как-то почувствовала, что та самая давно оставленная мной черная кошка живет во мне. Я могу делать добро людям и всем, кто хочет помощи, благодаря ей. Мысленно присылать ее от себя тем, кого люблю. Чтобы она могла оберегать их сны. Моя подруга так и назвала ее - Обережкой. Она помурлычет, если надо будет отогнать кошмар. Она во мне и она отвечает за счастье. За счастье тех, кто мне дорог. Кажется, она меня спасла. Жаль, что не я ее.