«Ланcароте – вовсе не черная овца в стаде Канарских островов, а черная жемчужина в островном ожерелье», - вещал под инопланетную музыку гид, пока автобус кружился тошнотворными пируэтами среди абсолютно марсианских пейзажей. Какие-то разломы, наплывы, вздыбленные куски чего-то, невозможные сочетания цветов, плоскостей и обломков. А может, это не Марс, а Луна? Провалы и кратеры, черно-красное, где-то желтое, в основном – серое, нисколько – зеленого…
На кошмарных поворотах, когда автобус ну просто за задних лапках поворачивался над очередным Грандканьоном, гид утешал взвизгивающих туристов: «Донт ворри, местные водители все обязаны иметь специальные лицензии для горных вулканических троп! Наш водитель получил ее вчера!..» Подъезжая к следующему витку, водитель почти выворачивал шею, пытаясь понять, есть ли ступенькой выше на этом серпантине встречная, такая же сумасшедшая машинка. И однажды – не увидел ее. Прямо на повороте и встретились. Как уж мы разъезжались, не расскажу: молилась с закрытыми глазами. Разъехались. Не зря ему дали вчера лицензию.
Мы оказались в этих потусторонних пейзажах с конференцией физиков, обсуждающих дифракцию. Антураж – подходящий. Здесь снимали «Звездные войны». Лансароте – самый суровый остров среди Канарских. В сущности, это просто очень много вулканов, штук триста, собранных в одном месте. Одна часть острова – вулканических заповедник. Там можно ездить только на специальных автобусах, любуясь округой из окна.
У подножья одного, пока недействующего, вулкана – стоянка верблюдов. Их там несколько сотен, связанных небольшими цепочками – хвост-голова, хвост-голова. Они лежа ждут туристов. Верблюды навьючены двумя симметричными корзинками-креслами по бокам горба и снабжены намордниками, которые мешают выражать им свое отношение к происходящему. Между рядами верблюдов – горы белых мешков, набитых камнями. Это – противовесы. На кресло сравнительно легкой Тони навесили парочку мешков, чтобы дородная англичанка по другую сторону верблюжьего горба и сам верблюд чувствовали себя комфортно. Люди садятся в кресла на спине лежащего верблюда, верблюд распрямляет задние ноги – все падают вперед и визжат, распрямляем передние – все падают назад и визжат. Встали. Визжа. Тронулись. Визжа. Цепочкой корабли пустыни, сорри, корабли вулканов, уходят вдаль. По серпантину – ввысь. Я вскарабкаться на такое неустойчивое средство передвижения не решилась, поэтому Тоня без материнского догляда всласть нагладила верблюда, пока они неторопливо кружили в гору. «Где бы помыть руки…» - задумчиво бормотала Тоня, спустившись с горба на землю. «Покажи». Руки были удивительного бежевого цвета. Верблюд, оказывается, красится! Водитель, житель этого безводного мира, открыл потайную дверцу автобуса и вытащил канистру. Выяснилось, что «верблюжья краска» просто водой не отмывается…
Потом мы отправились на «почти действующий» по нашим холодно-северным меркам вулкан. Автобус подвез нас к самой вершине горы в заповеднике вулканов. Пассажиров гид вывел цепочкой из автобуса и выстроил кружком на первой из нескольких террас, ведущих ступеньками к вершине. Террасы засыпаны чем-то вроде керамзита. Это пористые шарики, которыми мы устилаем дно горшочка с домашними цветами при их пересадке. Только местный «керамзит» кирпично-красный. И, мягко говоря, непривычной температуры. Специальный человек в специальной рабочей робе копнул лопатой в центре этой красноватой полянки и пошел по кругу, щедро рассыпая в протянутые ладони камушки с лопаты. Некоторым досталось погорячее. Они взвизгивали и, тряся руками, кричали «террибл!»
На следующей «террасе» дырка в земле была обложена на манер колодца вездесущим местным строительным материалом – черными кирпичами, вытесанными из вулканической породы. Туристы опять образовали кружок, и следующий рабочий, уже с другим орудием труда – пикой, наколол на нее пучок сена (и где они его только в таком климате взяли?..) и сунул в горло этого «колодца». Не глубже, чем на метр-полтора от поверхности земли. Сено немедленно стало тлеть! И через несколько секунд вместо охапки сена пылал веселый маленький костерчик. Захотелось немедленно оторвать ноги от земли… На следующей «ступеньке» из красноватой полянки торчали на небольшую высоту (примерно до колена) железные трубы, похожие на основание фонтанов. Камушки – горкой вокруг трубы, как окантовка букета. Не переставая прибаутничать, гид вместе с очередным фокусником – в руках у которого было старое, кривое и ржавое железное ведро – стали заливать в эти трубы воду. Сначала плескали немножко, горстку, потом – всё ведро, бойко при этом отскакивая. В небо немедленно взметался гейзер! Рукотворный. Гейзер из каждой трубы имел свой характер и форму. Один – тонкий и длинный как хлыст, другой – широкий, веселый, похожий на праздничный салют. Но это было еще не все. Апофеоз – следующая ступень, уже вершина горы. Там – ресторан. Круглый, со стеклянными стенами, распахивающими перед взором наблюдателя все тот же нечеловеческий пейзаж из мрачных гор не слишком многих цветов, черно-красно-серых. В центре ресторана – комнатка с круглым «колодцем» из черных вулканических глыб, вровень с поясом человека. На «колодце» – решетка. На решетке – куриные ножки. Скворчащие. Очень аппетитные. Заглянули в недро земли, под курятинку: дохнуло жаром. Красноватые переливы, что-то мерцает, пышет. На уровне куриных ножек температура – очень человеколюбиво и топливосберегающе – именно такая, чтобы курочка жарилась как в духовке, то есть через час она будет готова к употреблению. Чтобы поддержать лансаротный туризм, купили в этом ресторане мороженное. А потом купили в прилепленной к ресторану сувенирной лавчонке браслет из вулканических камушков. Очень стильно. Хорошо есть мороженое на вершине живого вулкана, украсившись вулканическим браслетом! Охладившись, забрались в автобус, где гид уже утешал перевозбужденных туристов, рассказывая о стандартном плане эвакуации острова на случай извержения. Согласно этому плану первыми спасают туристов, а последними водителей автобусов. Интересно, как это можно сочетать. Водитель мрачно смотрел на Тоню, вымазанную мороженым. Мороженое он явно не любил.
Погрузились, едем дальше. Кое-где у подножий вулканов – поля кактусов. Вот чем занимается местное «крестьянство»: выращивает завезенные из Мексики кактусы. Зачем? Потому что на них живут этакие особые вши. Для вшей вешают на кактусы мешочки, куда они откладывают личинки. Из личинок впоследствии делают краску. Да вот незадача: изобрели анилиновые красители, а посему личинки-вши-кактусы стали неактуальны. Вид полей кактусов на мой российский вкус кошмарен. Я все время представляю себе, как их нужно полоть и собирать урожай. Ну и остальные отрасли так называемого местного сельского хозяйства сильно подозрительны в смысле своей жизнеспособности. Хорошо, подвернулся тут пассионарий Манрике! Он-то и убедил соостровитян, что отечество надо заточить под туризм. Цезарь Манрике – это местный Петр Первый. Окно – не окно, но ковровую дорожку в Европу он постелил. Он родился на Ланцероте в 1920 году. Проведя свои детство и юность на родном нищем острове, излазил его неземные пейзажи и подземные миры с друзьями-мальчишками вдоль и поперек. Решил стать художником-абстракционистом (что не удивительно с таким детством), уехал в 25-летнем возрасте сначала в Мадрид, а затем в Нью-Йорк, сделал успешную карьеру, создавая и продавая свои произведения, смысл которых можно было узнать только из их названия. И не мог забыть землю своего детства. Каменную, неприютную. «Деревни»: домики-белые спичечные коробочки. Черные поля. Я сначала все пыталась как-то в голове объяснить себе эти черные, очень черные, очень ровные небольшие лоскутки полей, окаймленные невысокими стенками из черных же пористых вулканических кирпичей. Ждут, что все-таки что-нибудь тут вырастет? Или собрали уже неведомый, такой же марсианский, урожай? Почему так ровно, пусто-голо и черно? Оказалось – никакие это не сельскохозяйственные поля, а… ловушки для воды! Разница дневных-ночных температур достигает 20 градусов, что позволяет собирать обильную росу, которая в этих черных пористых вулканических камешках конденсируется, впитывается подушкой песка под ними, а затем поступает в контейнеры под каждым жилым домиком. Ох. Как они тут живут? Молодой физик, видимо, из страны рухнувшего социализма, долго пытался выяснить у гида, не только КАК, но и ПОЧЕМУ местные жители там живут, «ведь у вас не было, кажется, коммунистов, чтобы запереть вас на этом острове и не выпускать!..» Гид, впечатлившись вопросом, весь остаток пути рассказывал о том, как она на самом деле прекрасна, эта черная жемчужина Канар. Недаром Цезарь Манрике так любил этот остров и внушил эту любовь всему миру! «Да и вообще, у нас бывают и дожди! Например, прошлой зимой шел дождь! Я насчитал восемь капель!»
На другой экскурсии нас водили по вулканическому туннелю, проплавленному потоками гигантского шестилетнего извержения восемнадцатого века в толще земли. Лава все текла и текла себе, вместо подземной реки, по нескольким уровням, то расширяясь там, где грунт хорошо поддавался жару – и образуя нынешние концертные залы и бездны, то сужаясь до тесных лазов, где физики-теоретики нашей конференции, не прекращая бурных дебатов о микромире, стукались своими высокоумными головами о сталактиты и спотыкались о сталагмиты.
В туннелях – совсем не холодно. Если вспомнить по предыдущей экскурсии, как близко под поверхностью земли раскаленность, то станет понятно, почему.
Когда к острову приближались флотилии пиратов (а известны набеги, в которых участвовали до пяти тысяч разбойников), местные жители прятались в этих туннелях. Потому что на поверхности, где только голые горы, спрятаться невозможно.
В большой пещере, переоборудованной под концертный зал (туда даже затащили рояль и расставили деревянные стулья), гид долго готовил нас к лицезрению следующей подземной достопримечательности: бездонному провалу. По инструкции, мы должны были идти молча и на цыпочках, тогда, если повезет, мы увидим в бездне летучих мышей. «Только, пожалуйста, - говорил гид,- не подходите к провалу близко, а то все сразу кидаются к краю, чтобы в него заглянуть, и у меня останавливается сердце от страха!» «А скольких туристов вы в нем уже потеряли?» – спросил один дотошный молодой физик. Гид опешил, но нашелся: «Пока не одного, но не хотелось бы, чтобы вы были первым!» Мы потянулись цепочкой по туннелю, по каменным ступеням, по сужениям и расширениям – вглубь. Повсюду – точечные подсветки, выделяющие то сталактит, то цветную красивую впадину, то странный наплыв. Вышли наконец к провалу. Наверху – высоченный потолок, освещенный в сумраке желто-красными пятнами. Внизу – провал. «Смотрите, смотрите, - шепчет гид, - вот там, левее, четыре летучих мыши, ну вот же они висят!..» Лично я не вижу никаких мышей, только ужжжасную глубину. Тоня двигается к провалу, явно с целью в него заглянуть. Я тяну ее обратно. Ограды – никакой! Не хотелось бы быть первой… «Молодцы, - говорит гид, - шли тихо, не спугнули… Сейчас я пошумлю, и мыши взлетят…» Он размахивается и бросает камень. Мир – взрывается! Вместо ожидаемого тихого далекого стука в глубине происходит что-то непонятное. Люди отпрыгивают от неожиданности. Мир внизу исчезает. Не понимаешь, куда смотреть и что случилось. Это оказалась не глубина, а – вода. Все хохочут, приходя в себя. Гид радостно рассказывает, как Манрике и его другу, уже выросшим, пришла в голову мысль превратить неглубокую впадину в подземное зеркало. Застелили полиэтиленом вмятину, насыпали черных мелких камней – с ними тут проблем нет – налили воды и подсветили потолок. Озеро-зеркало – всего двадцать сантиметров глубиной. Шанса сорваться в пропасть – никакого. «Пожалуйста, никому не рассказывайте, это наша лансаротовская тайна», - просит гид. «Проклятые мальчишки!» - шепчу я про себя. Я никому и не рассказала. Ну, только тут записала.
Лавотворный туннель тянется на шесть километров, от подножья вулкана до океана, куда ныряла, остывая, лава, образовывая другой – подводный туннель. Перед тем, как уйти в воду, разлив лавы сделал последний огромный зал, где тихо стоит еще одно озерцо, на этот раз настоящее. Очень прозрачное, видимо, глубокое. На дне – маленькие беленькие пятнышки. Это – единственное местное, лансаротное, живое существо, почти прозрачный слепой крабик, размером не больше двух сантиметров. Вместе с клешнями. Я все представляла себе, как мальчишки – друзья Манрике – ползали здесь с огарками свечей, выдумывая будущие достопримечательности… Вот нашли они это озерцо, увидели крабиков. Когда выросли, решили, что лучше всего сочетать природу и рукотворность. Перед и после крабового озерца – подземные ресторанчики, освещенные дневным светом, попадающим в дырки-провалы над головой. Дождей они, как уже говорилось выше, не боятся. Вокруг озерца можно обойти по балкончику с очень подозрительными перильцами, наслаждаясь видом задумчивых безглазых крабов в глубине. Объявления на разных языках просят не кидать монетки в воду, ибо крабикам становится плохо от металла. Выходя из подземелья, оказываешься на берегу совершенно «открыточного» местечка, нарисованного яркими четкими красками: черные скалы, резко вздымающиеся вверх к синему небу, зеркально симметричное небу еще одно озеро, прихотливо обведенные белым-белым берега, зеленые пальмы. Еще одна выдумка Манрике. В гроте – неожиданно распахнувшийся навстречу – конференцзал. Ряды кресел, понижаясь, уходят в темноту. На экране – взрывающийся вулкан. Очень доходчиво. По каменным лесенкам от озера можно подняться в музей Вулкана. Понажимать кнопочки, увидеть на огромной стенной карте географию всех известных человечеству извержений. Полюбоваться схемами, картинами, фотографиями. Впечатляешься, стоя практически на таком же вулкане.
Как доволен был бы Манрике, видя современные толпы лансаротовских туристов! Ему удалось показать всему миру свой детский рай, дополнив его немножко – с детской фантазией и взрослым размахом – миражными пальмами над синими озерцами с белыми берегами. Весь остров стал его студией. На всех больших перекрестках – удивительные творения Манрике, большинство которых живут вместе с ветром, двигая в нескольких размерностях цветные кружочки, шарики, ромбики и кольца. Кроме того, Манрике построил фонд своего имени – в котором и жил до своей смерти – в «вулканических пузырях» под землей. Они образовались во время самого мощного за последние несколько столетий извержения, там текла лава, оставляя пустоты в чреве земли. Это извержение длилось шесть лет, с 1730 по 1736 годы, полностью изменив и до того не слишком гостеприимное лицо Лансарота. Манрике, вернувшись домой известным и еще нестарым художником-абстракционистом, убедил жителей острова, что они смогут жить только туризмом, если правильно поставить дело. Сильно помогло ему то, что президентом острова к этому времени стал друг его детства, с которым мальчишками они исследовали потайные местечки острова-вулкана.
Погиб Маврикий тоже совершенно сюрреалистически, в русле своего творчества: его сбил в возрасте 72 года, в 1992, случайный автомобилист. Автомобилей на Ланцероте практически нет.
Конечно, туристов привлекают не только вулканы. Вечная весна! Пляжи! Гостиницы, по традиции, не выше шести этажей. Пляжи – более или менее песчаные, но повсюду разбросаны вездесущие вулканические камни. Атлантический океан! Прозрачный и нехолодный. Очень интересно наблюдать, как волны выносят на светлый песок языки черного, более крупного песка. Может быть, светлый – привозной, а родной – вот этот, вулканический. Мы набрали в мешочек черного песка. Будем хранить теперь в баночке рядом с израильским, разноцветным. Около океана – нежарко. А в полдень как будто включается где-то огромный рубильник, и начинает дуть с востока и северо-востока пассат, пробирающий до костей. Повсюду на пляже сделаны загородки из черных камней, за ними, как в гнездах, можно прятаться от этого пассата, но помогают загородки плохо, поэтому во второй половине дня все прячутся от ветра у гостиничных бассейнов.
Лансароте – самый северный и самый восточный остров среди Канарских. До Африки отсюда всего 150 километров, а до Испании, к которой, собственно, и принадлежат Канарские острова, – больше тысячи. В диалогах Платона есть упоминания о Канарских островах. Их называли райскими островами или Островами Удачи. Некоторые считают, что эти острова – остатки легендарной Атлантиды, вершины гор которой еще не покрыла вода. С удачей тут все-таки было не очень. Своему названию острова обязаны латинскому слову canis, что означает собака. Плиний старший в 79 г. до н.э. рассказывает о двух собаках, привезенных с этих островов. На променаде – набережной Атлантического океана, обставленной с двух сторон магазинчиками и ресторанчиками, мы тоже видели собак. Маленькие, кучерявые, с бантиками, важно ведущие на поводках своих слуг-миллионеров, вряд ли они потомки местных «канис». Только если очень далекие. Вернувшиеся на землю предков в качестве туристов. С потерей в росте, в весе и в злобности.
Когда первые (или почти первые) европейцы появились на острове, больше всего они удивились отсутствию у островитян средств для передвижения по морю. Казалось бы, уплыть отсюда должно хотеться. Островитяне рыбачили, но рыбачили в прибрежной зоне, не удаляясь от нее даже на несколько километров. Понятно, почему лодок не было на Лансароте: единственная природная растительность на нем – какой-то жалобный сероватый мох. Лодку из него не построишь. Но почему плотов и пирог не было на лесистом Тенерифе – загадка. Зато благодаря отсутствию транспортных связей между островами и их обособленности на каждом острове культура развивалась своеобычно. Да и теперь, несмотря на легкость сообщения между островами, у каждого есть своя фишка. Например, на остров Фуэнтовентура завезли маленьких африканских зверюшек типа сусликов или тушканчиков. Естественно, они радостно расплодились, не имея природных врагов. Спохватившись, фермеры доставили орлов из ареола природного обитания этих сусликов. На родине тех и других орлы питались этими сусликами, но, прибыв на Фуэнтовентуру, передумали и решили питаться чем-то другим. В результате и орлы, и суслики расплодились так, что последние стали чуть ли не символом Фуэнтовентуры, и в любой рекламной листовке приглашают посетить этот остров не только с целью насладиться лучшими в Европе пляжами, но и видом заполоненных сусликами пространств.
Высадившиеся в 15 веке на Тенерифе европейцы описывали коренных жителей как высоких и стройных голубоглазых блондинов. Они называли себя «гуанчи», «гуан» - человек, «че» - белая гора (то есть покрытый снегом вулкан). Гуанчи стали рабами, потом, постепенно перемешиваясь с пришельцами, приняли христианство, а их потомки не имеют ни светлых волос, ни голубых глаз. Как ни далеко от нас Канары, но есть одна тонкая ниточка судьбы, связывающая уже четверть тысячелетия Санкт-Петербург и главный канарский остров Тенерифе.
Голубоглазый «русский» канарец Бетанкур, гениальный инженер, изобретатель и архитектор, родился на одном из семи обитаемых Канарских островов, на Тенерифе. Его предок, Жан де Бетанкур, предприимчивый пассионарий, в 1402 году приплыл из Нормандии с командой головорезов на остров Лансероте, захватил в дальнейшем и все остальные острова, прожил на них длинную насыщенную жизнь, а в возрасте 83 лет вернулся в свою родную Нормандию. На островах он оставил такое многочисленное потомство, что до сих пор большая часть островитян носит фамилию Бетанкур. С приставкой «де» или без оной. Один из этих Бетанкуров, Августин-Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделярия де Бетанкур и Молина (Августин Августинович на российский манер), родился на Тенерифе в 1758 году, а умер в Санкт-Петербурге в 1824. Он жил и учился в Испании, Франции и Англии. В 1808 приехал в Россию, которой и служил успешно до самой смерти. При его участии строился первый наплавной мост от Двенадцати Коллегий к Исаакиевскому собору, разрабатывался проект Дворцовой, Сенатской, Михайловской площадей и Марсова поля… Под его руководством создавались механизмы для поднятия колонн Исаакия и Александровской.
30 августа 1832 года состоялся подъем Александрийского столпа. Для приведения гигантского монолита на Дворцовой площади в вертикальное состояние потребовалось привлечь силы 2000 солдат и 400 рабочих, которые установили монолит на место с помощью механизмов и расчетов канарца (канарейца? канара?) Бетанкура всего за 1 час 45 минут.
Вот какие мы близкие, хотя и далекие.
15/10/2012