. 19.
Два дня Кузнецов скрывался в лесу. На третий, подгоняемый голодом, потянулся к жилью. В деревне, куда он пришёл, были немцы, и он, не колеблясь, сдался в плен. На первом же допросе рассказал всё, что знал о дивизии. Его чрезмерная болтливость вызвала было у немцев подозрение - не врёт ли он, не говорит того, что на ум взбредёт. Стали уверять, что им, немцам, всё уже известно о дивизии, и что его показания не сходятся с действительностью.
- Ну, знаете ли, - с некоторой гордостью ответил на это Кузнецов, - я был в оперативном отделе дивизии.
Откровенностью он хотел купить свободу и уже заранее строил планы, как устроит свою жизнь. Мечтал о будущем, но решительно не знал, чем займётся, когда окажется на свободе.
Ещё до службы в армии Кузнецов пробовал заняться чем- нибудь. С этой целью, вопреки настоянию родителей, ушёл из девятого класса как раз перед экзаменами и поступил на курсы шофёров. Бесшабашной удалью езды привлекала его внимание эта профессия. Поучился два месяца и, ещё не подержавшись за баранку руля, разочаровался. Оказалось, что, прежде, чем стать шофёром, надо было немало счистить грязи с учебного мотора. А Кузнецову хотелось бы сразу.
Несколько недель сидел дома, молчаливо выслушивал упрёки матери. Потом вдруг загорелся желанием стать моряком. Выпросил у отца денег и уехал в Ленинград, надеясь поступить матросом на какой-нибудь торговый пароход.
Но не поступил, и, израсходовав все деньги, нанялся сторожем в один из пригородных совхозов. Осенью рассчитался и приехал домой. Отец, обеспокоенный судьбой сына, начал хлопотать за него и вскоре устроил на курсы счетоводов. Будущая профессия сразу же не понравилась Кузнецову, но, не желая на этот раз огорчать родителей, проучился до конца. Зато, когда дело дошло до назначения на работу, он откровенно признался отцу:
- Знаешь, отец, не нравится мне щёлкать на счётах.
- А что тебе нравится? - гневливо спросил отец.
- В военное училище - вот я бы пошёл.
И отец начал обивать пороги военкоматов.
Поступив в военное училище, Кузнецов сказал себе: "Наконец, я нашёл, что так долго искал." Проучившись три месяца, попал на гауптвахту за самовольную отлучку. Понял, что очутился как рак на мели. Приучили к порядку. Зато, когда окончил училище, почувствовал слабинку. Появились деньжонки. Завёл товарищей, знакомство с девушками, потерявшими цвет...
Началась война. Кузнецов угадывал в себе задатки героя и заранее радовался тому, как родные и знакомые будут читать в газетах статьи о его героических подвигах. Вскоре убедился, однако, что на фронте - не в ресторане, там стреляют... Кое-как пробыв месяц на передовой, правдами и неправдами добился, что его взяли в штаб дивизии...
В немецких штабах решили, что в их руки попал нужный им человек. Кузнецову дали подписать какую-то бумажку и объяснили, что отныне он - "для особых поручений".
Вскоре дали и само поручение: проникнуть в партизанский отряд, узнать численность, вооружение и регулярно сообщать о подготавливаемых отрядом операциях.
Кузнецов поинтересовался, где находится отряд. Ему ответили, что не знают, что его и посылают за тем, чтобы узнать. Потом показали на карте обведённый чёрным карандашом район леса и сказали:
- Где-то здесь.
Кузнецов задал ещё несколько вопросов. Особенно его интересовало, как быть, если партизаны усомнятся в его искреннем желании" партизанить".
- Можешь не беспокоиться, - ответил ему на чистом русском поджарый полковник. - Мы пошлём с тобой человека, которому русские поверят.
Он сунул Кузнецову фотокарточку. Кузнецов посмотрел внимательно на фотографию, запечатлевшую красноармейца с забинтованной головой, вернул карточку. И тогда только догадался, что лицо сфотографированного человека ему знакомо. Вгляделся пристальнее.
- Полежаев? - испуганно вскрикнул он. - Это Полежаев?
Полковник улыбнулся уголками губ.
- Может и Полежаев. Нам он не сказал даже фамилии. Знаком?
- Из того же батальона, что и я.
- Он знает, - кивнул полковник на фотокарточку, - что ты дезертировал?
- Вероятно, нет.
- Это надо проверить.
Через несколько минут Кузнецова под конвоем привели и грубо втолкнули в сырой подвал. Вначале он стоял у двери. Не привыкшие к темноте глаза ничего не видели. Потом разглядел в углу, на куче соломы человека. Понял, что это Полежаев. Несмело шагнул к нему, но тут же в ужасе отшатнулся: лицо Полежаева было всё в синяках и кровоподтёках, голова обмотана грязной тряпкой, пропитанной кровью. Иван лежал на спине с открытыми глазами.
Они долго молча глядели друг на друга.
- Полежаев! - с деланной радостью крикнул Кузнецов.
- Не шумите. Вы не знаете меня? И я вас не знаю. Так -то лучше... Пытают, гады... Вас где взяли?
"Не знает" - решил Кузнецов. Отлегло на сердце. Присел возле Полежаева. Говорили шёпотом.
- Видишь, как устряпали?
- Да-а... Небось, болит всё.
- Не очень, когда лежу спокойно. Повернусь - везде заноет... Значит, вас ещё не допрашивали?
- Нет.
- Уведут скоро: на это они мастера... Вытерпите?
- Не пробовал.
- Я не сказал им ни слова. Прикушу язык и молчу. Видите? - Иван показал распухший от укусов язык.
За Кузнецовым пришли на следующее утро.
- Крепитесь! - шепнул Иван.
Минут через пятнадцать двое пришли за Полежаевым. Взяли, было его под руки, но Иван, скрипя зубами, жестами показал, чтобы не дотрагивались. Качаясь, шагнул к выходу. Ему показали, чтобы шёл к машине, стоящей поодаль. Помогли влезть в кузов. Там, связанный лежал Кузнецов.
Часа полтора машина тряслась по ухабистой дороге. Остановилась в маленькой деревушке. Полежаева натрясло, раны ныли, и он уже не мог подняться. Их отнесли в какой-то сарай. Лежали, не разговаривая, до вечера. Потом Кузнецов попросил:
- Попробуй развязать.
Полежаев с трудом распутал верёвку.
Ночью Кузнецов несколько раз подходил к двери, поглядывал на часового.
- Спит, дьявол, - говорил он. - Сидит у двери и спит. Убежать бы как?
Иван не отзывался, дремал. Кузнецов стал шарить по углам. Неожиданно подбежал к Полежаеву, зашептал:
- Понимаешь, там в углу, заступ.
- Что? - насторожился Иван.
- Заступ. Можно подкопаться под стену.
Полежаев рывком поднялся на колени. Мысль Кузнецова показалась ему заманчивой...
Часа в два ночи они выползли из сарая, сделав подкоп под стену, и направились к лесу.
Первое время Иван крепился, перебарывал и боль, и усталость, и голод. Но скоро стал сдавать, ослабел, шёл медленно, с трудом переставляя ноги. У него болела голова, на вздувшихся венах стремительно колотился пульс. Сами закрывались глаза. Временами он забывался, машинально переставлял ноги. Потом испуганно встряхивал головой, протирал глаза, делал несколько шагов, и голова снова начинала бессильно клониться вниз. Мысли шевелили полузабытые имена, названия деревень, вспоминались обрывки когда-то и кем- то сказанных фраз.
Порой ему казалось, что они петляют по лесу, кружатся около одного и того же места.
- Не приметили, - спрашивал он Кузнецова, - вот это болото нам будто уже встречалось?
- Не может быть! - уверял Кузнецов.
Иван думал, что хоть и медленно, но они идут к линии фронта. Он всё надеялся, что встретят на пути какую-нибудь деревню, выяснят, где находятся, и где фронт. Не знал, что Кузнецов ходит по лесу совсем с другой целью.
Так они шли день, два... На четвёртый к вечеру, вконец обессилев, Полежаев остановился у толстой сосны. Привалился к ней спиной.
- Не могу.
Кузнецов, сдерживая злобу, молчал. "Бросить его к чорту, - думал он, - и идти одному. А то ещё с неделю проходим и ничего не найдём". Но одному идти страшно - это удерживало Кузнецова.
Отдохнув, побрели дальше. Началось болото: из-под сапог, пузырясь, сочилась вода.
Вдруг впереди мелькнул и пропал огонёк. Остановились, переглянулись, в нерешительности стояли минуты две. Пошли.
- Стой, кто такие? - послышался голос, и из темноты, держа винтовки наготове, вышли трое. Кузнецов от неожиданности присел, потом спрятался за дерево.
- Стой, чудило, куда побежал? - окликнули его.
Двое подошли к Полежаеву.
- Кто такой?
Иван молчал. У него помутилось в глазах, подкосились ноги.
- Он, батя, раненый! - испуганно приговорил неокрепший детский голос.
-Ну? - удивился тот, которого назвали батей, и, подойдя ближе спросил: - Что молчишь?
Полежаев слышал его слова, но не понимал их смысла. Силы, вызванные освобождением из плена, покинули его. Он медленно терял сознание и не почувствовал, как его подхватили на руки, понесли...
Открыв глаза, Иван увидел склонившуюся над ним девушку с колечками светло русых волос, выбившимися из-под берета. Ворохнулся, стараясь подняться.
- Лежите,лежите... - запротестовала девушка.
Она сняла с головы Ивана повязку. По тому, как дрогнули у неё ресницы, он понял, что ранение серьёзное. Девушка молча остригла волосы вокруг раны, долго и тщательно обрабатывала её. И только когда забинтовала, приговорила с горькой улыбкой:
- Заживёт.
Встала. Отошла. Иван расстегнул воротник гимнастерки, сказал:
- Девушка, вот тут ещё...
Она быстро подошла к нему, помогла снять гимнастёрку и испуганно отшатнулась, закрыла рот ладонью, чтобы не закричать.
- Ничего, ничего, сестрёнка, - со вздохом проговорил Иван.
Несколько дней Полежаев провёл в какой-то сонной дремоте: не спал, но и не бодрствовал. Не чётко видел, как в землянку приходили люди, одни ещё совсем молодые, другие - с проседью в бородах, с интересом заглядывали на нары, где лежал Полежаев, шептались о чём- то с девушкой. Слышал голоса, но не вникал в их смысл.
До сознания доходило немногое.
Открывая глаза, он всякий раз видел сидевшую рядом девушку. Однажды принялся с подробностями разглядывать её лицо, словно собирался навсегда запомнить её черты. Она заметила это, смущённо отвернулась. Потом снова встретилась с его настойчивым взглядом.
- Чего вы так смотрите на меня? - спросила она, краснея.
- Хочу угадать, как вас зовут.
- Оля.
- Хорошее имя. Оля...
-Вам вредно разговаривать. Лежите спокойно
Девушка отошла, и Иван погрузился в дремоту.
Как-то зашёл командир партизанского отряда. Он был невысок, худ. У него были светлые глаза, негустая бородка. Ласково-ласково заглядывая в глаза Ивану, присел на табуретку. Иван попробовал было поднять голову, но не смог даже шевельнуться.
- Вы командир отряда? - догадался и еле слышно спросил Иван, с трудом освобождаясь от пут дремоты.
- Да, я командир отряда. Отряд, правда, пока не велик. Людей опытных мало... Дружка твоего думаю начальником штаба определить.
-Иван Фомич! - окликнула его девушка и укоризненно показала головой.
-Ну, не сердись, Оленька. Я сейчас уйду, - скороговоркой сказал он и снова обратился к Ивану: - Друг твой порассказывал о тебе. Да-а. Ну, ничего, отплатим сполна.
- Иван Фролыч! - настойчиво повторила девушка.
- Всё, всё, ухожу.
Он и в самом деле встал, шепнул что-то Оле и вышел
Раны заживали медленно, особенно на груди. Всякий раз, когда Оля делала перевязку, в глазах её загорались искры ужаса, и она старалась не смотреть на Ивана.
- Ну, как, Оленька, скоро вы меня отремонтируете?
- Шуткой пытался подбодрить её Иван. - Может, заплаточку пришить на дырку -то?
Она, стараясь не встречаться с его взглядом, обычно отвечала:
-Я холодею, когда вижу эту рану. А вы смеётесь. Зачем так?
Кузнецов навещал Полежаева редко.
- Загрузили меня вот так! - стукая ребром ладони по кадыку вздыхал он.
От него Иван узнал, что костяк отряда составляют коммунисты и комсомольцы, оставленные райкомом партии для подпольной работы. Чтобы не было подозрений, они ушли в лес, когда территория была ещё не оккупирована гитлеровцами.
О действиях отряда Кузнецов отзывался неодобрительно.
-Так... постреливают из-за угла, - махал он рукой. - По-моему уж раз создан отряд - надо действовать, налетать на части противника, громить обозы... Скоро уже две недели, как мы пришли с тобой сюда, а что за это время сделано? Мостишко один взорван, несколько цистерн с горючим сожжено, да немцев десятка три убито. Вот и всё! Разве это дело?
Однажды Кузнецов пожаловался Полежаеву на командира отряда:
- Не доверяет, что ли мне этот старик? Я предлагаю сделать налёт на железнодорожную станцию - тут, недалеко, километрах в пятнадцати отсюда. Есть станция Нелидово. "Нет, говорит, - пока не будем". Я и разведку вызвался сам сделать - не отпустил. Найдутся, говорит, люди кроме начальника штаба. А мне, поверь, надоело сидеть сложа руки. Даже совестно:на фронте кровь проливают, а мы тут отсиживаемся.
Но нетерпеливым ожиданиям Кузнецова скоро и неожиданно пришёл конец. Из подпольного райкома партии прибыл связной. Он передал командиру отряда приказ - взорвать железнодорожный мост. Задача была не из лёгких: мост усиленно охранялся.
Начались сборы. На операцию уходил почти весь отряд, оставалось лишь несколько человек.
Уходила и Оля.
Прощаясь с ней, Иван первый раз за всё это время встал, дольше, чем следовало, задержал в своей ладони её маленькую пухленькую руку. Он с благодарностью смотрел в её глаза и думал, что вот уйдёт она, и может не вернуться. От этой мысли как-то больно сделалось сердцу, тенью набежала на лицо грусть. Чего бы, казалось, особенного: лежал раненый, она лечила раны- и всё. А нет вот: пока были вместе - ничего, собралась уходить - оказалось, что близка она сердцу.
- Берегите себя, Оля! - сказал Полежаев. - Я буду думать о вас.
Оля приблизилась к нему, нежно провела по голове своей рукой и, нервно дыша, закрыла глаза. Потом смущённо прошептала: - Мне пора, - и тихими шагами вышла из землянки.
. 20.
Всю вторую половину ноября и в начале декабря в полосе обороны сто семьдесят девятой стрелковой дивизии шли непрерывные стычки, не приносившие ни той, ни другой стороне ощутимого успеха. Для большого наступления у немцев уже не было сил, и они, создавая перевес то на одном, то на другом участке, прорывали нашу оборону. Яростными контратаками красноармейцы отбрасывали их на исходные позиции, восстанавливая положение, потом внезапными налётами сами громили вражеские гарнизоны.
Батальон капитана Чухнина несколько раз за это время предпринимал отчаянные попытки выбить немцев из Борисова. Но деревня эта так и оставалась бельмом на глазу. Мало того, что стояла на холме, выгодно возвышавшемся над окружающей местностью, она ещё и вклинилась в нашу оборону.
Отсюда немцы совершали дерзкие рейды по тылам батальона. Иногда им удавалось уводить с собой пленных красноармейцев. Не все из них, видимо, выдерживали пытки при допросах, и немцы были хорошо осведомлены о том, где в нашей обороне имеются слабые места. Хуже того, они наперечёт знали наших командиров, и несколько раз фашистские пропагандисты, пользуясь громкоговорителями, кричали через линию фронта:
- Капитан Чухнин! Переходи к нам!
- Старший лейтенант Сысоев! Мы тебе батальон дадим!
Лазутчики противника добирались и до полковых служб. Во время одного из таких налётов погиб комсорг полка Алексей Коробов.
В этот день рота немцев смяла жиденький заслон на левом фланге батальона и по лесной дороге устремилась в наш тыл. Чухнин, ожидая атаки и на других участках, привёл подразделения в боевую готовность. О случившемся сразу же доложили по телефону в штаб полка.
Трубку взял капитан Иванов.
- Сколько их? - тревожным голосом спросил он.
- Не больше роты
- Встретим, - заверил капитан. - Но ты не проморгай: они могут нагрянуть на батальон с тыла. Заслоняйся всеми своими резервами. Людей не разбрасывай, держи в кулаке.
- Есть!
Через минуту телефонист снова пригласил Чухнина к аппарату. Звонил комиссар.
- Полчаса назад к вам вышел Коробов с двумя бойцами. На прибыл ещё?
- Их здесь нет.
Из трубки доносился неразборчивый говор. Чухнин понял, что в штабе полка советуются.
-Алло, ты слушаешь? - это снова был голос командира полка. - Немедленно сними седьмую роту и пошли её по следу немцев.
Чухнин удивлённо пожал плечами.
- Я же оголю правый фланг!
-Отдаю приказ соседу, чтобы он заткнул брешь. Действуй!
Сысоев и Гиреев повели красноармейцев прямиком через лес. Услышав впереди беспорядочную стрельбу, убыстрили бег и скоро столкнулись с немцами, которых теснили высланные штабом полка автоматчики.
Зажатые с двух сторон, немцы отчаянно отстреливались и, потеряв в бою десятка два солдат, сумели всё-таки выскользнуть из западни. На переднем крае, когда они пересекали линию фронта, их ещё изрядно потрепали.
Коробов и два красноармейца, которые шли с ним, были убиты. Их нашли в километре от штаба третьего батальона. О событиях, которые тут произошли, можно было только догадываться. Судя по всему, немцы их встретили пулемётным огнём. Алексей, подкошенный очередью, пытался, видимо, отскочить в сторону: на снегу отпечатались три- четыре следа его валенок. Возможно, он какое-то время оставался жив, и его добили выстрелом в лоб.
Похоронили Коробова в той деревне, где размещался штаб полка. Как только отгремел прощальный залп, батальонный комиссар Рыжих пригласил к себе Гиреева. Он с минуту задумчиво смотрел на разложенные по столу письма, документы и фотокарточки, найденные в карманах и в сумке Алексея, потом сказал Степану:
- Домой мы пошлём официальное сообщение. А ты напиши матери письмо. Напиши всё, что знаешь о нём. - Помолчав, добавил: - Толковый был комсорг и хороший человек.
Вечером командир полка вызвал Чухнина.
- Борисово надо брать любой ценой, - жёстко сказал он.
- И так уж дорого заплатили, возразил комбат, имея в виду прежние неудачные атаки.
-Ну, и эти их постоянные набеги не дёшево нам обходятся. Посоветуйся ещё раз хорошенько с ротными. Потом доложишь свой план.
- Дали хоть бы одну пушку! - взмолился Чухнин. - Ведь грудью идём на пулемёты.
- Знаешь, что у меня нет ничего. Одно только обещаю: поговорю с комдивом. Дивизии придали артполк из резерва Главного командования. Но где он и что - держат пока в секрете.
- Одну бы только пушку! - повторил Чухнин.
Командиры рот, собравшись в штабе батальона, поспорили немного меж собой, однако сошлись на старом варианте атаки: одна рота наносит удар в лоб, две- в обхват с флангов.
Изъян в этом плане был очевиден. Немцы в лучшем случае оставят деревню, отойдут к лесу, не понеся потерь, но как только её займут красноармейцы, обрушат на батальон ураганный артиллерийский и миномётный огонь и вынудят его отойти.
Сысоев сначала отмалчивался. Была у него задумка, но свой план он не высказывал, потому что рассчитан он был на большой риск. Под конец не удержался:
-Когда мы пробивались от Ельцов, - заговорил он неторопливо своим глуховатым голосом, - то атаковали Борисово со стороны Зажогина. С тыла, значит. Немцы нас тогда не ждали, и потрепали мы их крепко.
- Предлагаешь повторить? - поинтересовался Чухнин.
- Почему бы и нет? - готовясь защищать свой замысел, ответил Сысоев. Он развернул на столе карту, и все склонились над ней. - Ночью без всякого шума и гама надо лесом обойти деревню и расположиться вот в этом лесочке.
На карте это была узкая зелёная полоска, разделяющая Борисово от Зажогина.
- Немцы нас отсюда не ждут, и атака будет внезапной. Главное заключается в том, что мы не просто вытолкнем противника из деревни, а уничтожим его.
Как ни рискованно было предложение, его всё-таки приняли. Договорились держать план пока в секрете, хотя и знали, что от бойцов трудно что-то скрыть.
На фронт в те дни неведомыми путями просачивались сведения, о которых, пожалуй, знал далеко не каждый работник Генерального штаба.
Старшина седьмой роты, возвратившись однажды со станции Сокольники, куда ездил за продовольствием и боеприпасами, сказал как-то между прочим нескольким красноармейцам:
- Случайно земляка встретил. Прибыл на станцию эшелон. Гляжу - ба, знакомый! Обмундирование -с иголочки. В боях ещё не бывал. - Туда, спрашиваю, - направляетесь? "Не знаю", - отвечает. Но путь - то от Сокольников только один - на Селижарово.
Эта новость, передававшаяся из уст в уста дошла до Сысоева в совсем ином виде.
- Знаешь, что бойцы говорят? - спросил его Гиреев.
- Под Селижаровом части ударной армии к наступлению готовятся.
- Да, ну! - удивился Сысоев. - Откуда они узнали?
- Разве допытаешься. Но, говорят, сведения самые точные.
Поудивлялись солдатской находчивости да пронырливости. Но тут и сам Сысоев сделал вдруг неожиданное открытие.
Неделю назад он получил весточку от Алексея Гиреева. Сысоев написал ему, как и обещал Степану, ещё в сентябре. Письмо в академии Алексея не застало: он уже был под Смоленском, командовал артиллерийским дивизионом. Друзья переадресовали солдатский треугольник на полевую почту, и письмо, догоняя адресата, долго плутало по фронтовым дорогам.
И вот боевой товарищ по финской кампании отозвался. Но писал как-то путано и непонятно: хотел, видимо, обвести вокруг пальца цезуру, а запутал самого Сысоева. Взять хоть вот эти строчки: "Помнишь ли Картаваллы? Забыть ты не мог, конечно. Только вряд ли догадываешься, что история может повториться".
Разберись, что тут к чему. Картаваллы Сысоев очень даже хорошо помнит. В безвыходное, казалось, положение попала тогда его рота. Но выручили артиллеристы: они прямо - таки расколошматили нападавших на роту финнов.
Но как же история может повториться?
Тут- то догадка и осенила Сысоева.
- Слушай, затеребил он Степана за борт шинели. - Алексей где-то рядом! Убей меня гром, здесь он! - начал доказывать, что именно на это и намекает в своём письме Гиреев- старший.
К бою батальон готовился тщательно. Разведка проверила лес справа и слева от Борисова. Сплошной линии обороны немцы не имели, и пробраться к ним в тыл труда не составляло.
В штабе полка план утвердили, но внесли в него существенную поправку. Для выполнения задачи направлялись только две роты под общей командой старшего лейтенанта Сысоева. Комбату с оставшийся в его распоряжении ротой предстояло инсценировать атаку с фронта и отвлечь внимание немцев от основных сил батальона.
В ночь на четырнадцатое декабря, выслав вперёд усиленный дозор, Сысоев повёл отряд в обход деревни. Капитан Чухнин проводил Сысоева до самого леса и, пожелав ему "ни пуха, ни пера", возвратился на командный пункт.
Землянка к его приходу была битком набита военными в добротных белых полушубках.
- Артиллеристы прибыли! - с радостью доложил Дзюба.
От неожиданности Чухнин даже растерялся. Молча сидевший до этого высокий плечистый майор с гордой осанкой - артиллеристы знают себе цену! - встал и рокочущим басом сказал:
- Показывай, капитан, какие цели надо накрыть.
Комбат развернул карту.
- Вот она, проклятая цель! - обвёл он карандашом Борисово.
Майор достал свою карту, крупно- масштабную. На деревне поставил крест.
-Куда направился Сысоев со своим отрядом?
Чухнин показал район сосредоточения.
- Так, - неопределённо процедил майор и задумался. Спустя немного спросил: - А если немцы атакуют отряд из Зажогина?
Комбат развёл руками.
- Считай, что всё пропало. Идём на риск.
-Риск - благодарное дело, одобрил майор, но тут же перешёл на строгий тон: - Головой рискуешь, капитан. Да что там твоя голова! Полторы сотни человек на верную смерть послал.
- Война - есть война, - оправдывался Чухнин.
- Не надейся, капитан, что она всё спишет, - предостерёг майор и тут же обратился к старшему сержанту - артиллеристу: - Охрименко!
- Слушаю, товарищ майор.
- Смотри сюда. - Майор поставил на карте точку. - Здесь будет твой наблюдательный пункт. Тяни связь. - И к Чухнину: - двух - трёх автоматчиков дашь ему?
- Разумеется.
- Действуй.
Связисты с катушками телефонного провода за плечами гурьбой направились к выходу. Стало попросторнее, и только тогда комбат приметил, что артиллеристы к его штабу проложили линию связи.
- Вызывай штаб! - обратился майор к телефонисту.
Тот торопливо закрутил пучку аппарата и скоро доложил:
- Третий у телефона.
Майор взял трубку.
- Олег! Да, это я. Ищи квадрат семнадцать сорок один. Нашёл? Первая цель -Борисово. Так, хорошо. Тот же квадрат. Вторая цель - Зажогино. Нашёл? Готовь исходные данные. .
Отряд Сысоева к тому времени благополучно добрался до места сосредоточения. Бойцы затаились вдоль опушки леса и молча вглядывались в мглистую даль. Упругий ветер змейками гнал по гладкому полю струйки колючего снега, надоедливо гудел в верхушках елей.
Сысоев и командир восьмой роты, прихватив с собой командиров взводов и нескольких автоматчиков, осторожно пробираясь по сугробам, отправились на рекогносцировку. По мелколесью вышли к хорошо расчищенной дороге, идущей от Борисова
- На велосипеде проедешь, - прошептал кто-то. Но на него тотчас зашушукали.
На дорогу выходить не стали, пошли обочиной к Зажогину. Деревня стояла в каких-нибудь трёхстах метрах от леса. Во многих домах светились окна. Доносились прерывистые звуки губной гармошки: по-видимому, музыкой забавлялся кто-то из часовых.
Переговариваясь вполголоса, советовались, что предпринять, чтобы предупредить удар с тыла.
- Не хочется распылять силы, - сказал Сысоев, - но заслон выставлять надо.
Договорились послать в засаду взвод из восьмой роты с двумя пулемётами.
Вернулись к Борисову. Притихшая деревня лишь угадывалась по зубцами высившихся тополей и по неясным силуэтами крыш.
"Полкилометра по заснеженному полю, - с тревогой о завтрашнем дне думал Сысоев. - Пока доберёмся,немцы успеют перестроить оборону, и никакой внезапности не получится. Перестреляют нас, как зайцев. Надо что-то придумывать."
А позёмка усиливалась, заметая только что положенную тропинку. Она -то и навела Сысоева на мысль направить роты к деревне сейчас же, не дожидаясь рассвета.
- Двигаться будем потихоньку, - объяснил он свой замысел окружившим его командирам. - И не по снегу, а как кроты, вгрызаясь в сугробы. Позёмка быстро припорошит следы, да и бойцов сверху прикроет.
В расположении батальона Сысоева ждал сюрприз. Сюда уже прибыли артиллерийские связисты, и Охрименко докладывал по телефону:
- Товарищ первый! Связь налажена. - Старший сержант внимательно слушал наставления того, с кем он разговаривал, потом, оторвав трубку от уха, обратился к окружающим его бойцам: - Сысоев здесь есть?
- Есть! - насторожился старший лейтенант.
- К телефону.
Сысоев взял трубку, и мембрана загудела густым басом:
- Здравствуй, Павел!
На какое-то мгновенье Сысоев растерялся: это непривычное обращение по имени и незнакомый голос сбили его с толку.
- Не узнаёшь? - настаивал тот, кто был на другом конце провода.- Гиреев.
- Алексей! - вырвалось у старшего лейтенанта. - Лёшка, дорогой! Знал! Я так и знал, что ты рядом...
- Прибыл к тебе на помощь.
- Рад! Безмерно рад.
- Стёпка где?
-Не Стёпка, - поправил Сысоев, без труда догадавшись, о ком идёт речь, - а политрук роты. Сейчас пошлю за ним.
- Бойцам, стоявшим рядом, крикнул: - Быстро Гиреева.
-Как он?
-Хорошо. Был ранен. В госпиталь ехать отказался.
- Ну, стервец! - по интонации голоса Сысоев понял, что Алексей доволен.- Мать узнает, задаст ему порку.
Запыхавшийся Степан не сразу понял, во сне это или наяву.
- Что молчишь? - торопил его Алексей.
Но у Степана перехватило в горле, и он не мог сказать слова. Стиснув зубы, крепился, чтобы не выдавилась из глаз непрошенная слеза.
- Эти дни я буду поблизости, - поняв, видимо, состояние брата, спокойно говорил Алексей. - Встретимся и обо всём поговорим.
-Да, да. . - понемногу приходя в себя, отозвался, наконец Степан. - Помогай как следует! - уже окрепшим голосом закончил он.
Гиреев старший снова попросил к телефону Сысоева.
- Слушай внимательно, - предупредил он. - До утра немцев беспокоить не будем. По твому сигналу накроем сразу обе цели. Понял?
- Догадываюсь.
- Корректировать огонь будет Охрименко. Пуще глаза береги связь... Надеюсь, что скоро увидимся. А сейчас меня ждут другие дела. До свидания...
На рассвете над головами зарывшихся в снег в ста метрах от Борисова красноармейцев с посвистом пробуровили воздух тяжёлые снаряды, и тотчас за лесом, в стороне Зажогина, рванул оглушительный взрыв. Почти одновременно взвихрился тёмно- бурый столб в стороне от Борисова. Через минуту всё повторилось. Но на этот раз снаряды легли в цель.
В течение следующих десяти минут всё потонуло в адском грохоте. Казалось, раскалывается и проваливается сама земля. Огонь, дым и брёвна вздыбивались смерчевыми столбами, потом всё это рушилось вниз, чтобы через секунду вновь взметнуться в сумасшедшей круговерти.
Даже там, где изготовились к атаке красноармейцы, было жутко. Каково же было немцам! Оставшиеся в живых в беспамятстве ринулись из деревни кто куда. Но их расстреливали в упор, кололи штыками и били прикладами.
Когда с борисовским гарнизоном было покончено, капитан Чухнин повёл батальон на Зажогино. Роты, проскочив лесок, развернулись в цепь для атаки.
Деревня не ответила ни единым выстрелом. А горизонт всё плотнее затягивался дымом пожарищ.
- Немцы отступают! - заголосили красноармейцы. - Видите, они жгут деревни и уходят на запад...