К сыну
Музыкальный магазин
Заметка от 24 февраля, 2020
После рождественского спектакля, мы с Пташечкой отправились в музыкальный магазин. Я ведь ему обещал. А обещания нужно выполнять.
Пташечка влетел в приоткрытую дверь. И замер.
Вот он – Пташечкин рай.
Мы оказались в просторном зале из которого открывался путь в следующий зал, и в третий, анфилада, ниши с витринами, переходы… Тут было всё о чем может мечтать маленький музыкант.
У входа сидел охранник – коренастый, смуглый, с большими черными глазами, над которыми нависали густые разросшиеся черные брови; волосы у него были тоже черные, чуть с проседью, тоже разросшиеся, так что прикрывали уши, он был похож на какого-то восточного господина, быть может, на Старика Хоттабыча, только помоложе. Когда мы зашли, он сверкнул на нас своими черными глазами из-под густых бровей, и будто мысленно послал мне импульс: «Смотрите, не сломайте чего - я за вами слежу!»
Пташечка вышел из оцепенения, встал на крыло, и полетел. Полетел как орел в небесном океане над горами, над реками, а потом как воробушек перескакивал с веточки на веточку. То с одной стороны, то с другой я слышал: «Папа, папа, смотри тут…» - словно «Чик-чирик, чик-чирик». И тут и там были гитары самых разных пород и мастей, скрипки, барабаны, флейты, микрофоны, стойки, клавишные, и даже один черный рояль.
Нигде ранее не видел я его таким, таким увлеченным, таким пытливым: ни в зоопарке, ни в океанариуме, ни в конюшне, ни в библиотеке, ни на чудесных спектаклях.
Охранник все чаще посматривал на нас из-под густых, черных бровей.
Молодой консультант, быстро понял, что инструменты мы покупать не собираемся и занялся распаковкой коробок.
Пташечка приземлился у стены с электрогитарами – они как диковинные, разноцветные, яркие попугаи держались на своих жердочках. И Пташечке так захотелось дотронуться до блестящего оперения, погладить, подержать, рассмотреть их поближе.
Трень! Глухо чирикнули струны.
- Не трогай! – одернул я сына.
- Можно! Пусть смотрит – раздался голос из-за коробок.
А к соседней стене, где висели акустические гитары, подошел один из покупателей, по-хозяйски снял золотистую, присел с ней на табуретку, и заиграл. И вот тут Пташечка осознал свои истинные возможности.
- Папа, сними мне, пожалуйста, вот эту, красную, - сказал он и присел на свободную табуретку. Я придерживал тяжелую гитару двумя руками, пока Пташечка перебирал струны, гладил блестящие бока и щелкал рычажками. Потом мы сняли перламутровую с золотистыми винтиками, затем черную глянцевую, темно-синюю, бордовую, лиловую, и так далее пока не переловили всех «попугаев» до которых можно было дотянуться без стремянки. То и дело, поглядывая по сторонам, я всё чаще ловил тот самый взгляд из-под черных бровей – тревожный, но терпеливый, а иной раз чувствовал его затылком.
Покончив с электрогитарами, мы взялись за бас гитары. На мое счастье, их оказалось не много – видимо, редкий вид. Пташечка уж было метнулся к акустическим, но я его ловко перехватил:
- Пойдем, сынок, на кассу – куплю тебе новый медиатор!
Вместе с медиатором не удалось не купить новые струны для Пташечкиной гитарки и барабанные палочки.
Можно было бы завершить этот рассказ, если бы не соседний зал с пианино. Прежде чем покинуть свой рай, Пташечка решил сыграть. Нет, он еще не умеет играть на клавишных.
Возле каждого инструмента стояла мягкая табуретка, Пташечка уверенно ее выдвигал, присаживался, и безлюдный камерный зал с высокими потолками наполнялся жизнью. И жизнь била ключом. Сама жизнь била по этим строгим и холодным клавишам. Одной рукой я держал табуретку, другой – крышку над клавишами – на черном рояле стояла табличка с ценником: «Один миллион четыреста пятьдесят тысяч». Я оглянулся на черные брови у входа в зал, неловко улыбнулся и мысленно послал импульс: «Все под контролем!»
Вдарив последний аккорд, Пташечка скользнул с табуретки, вытянул ногу, и вдавил в пол педаль рояля – низкий стон аккорда протяжно повис в воздухе. Сын довольно посмотрел на меня, улыбнулся, вздернул вверх указательный палец и сказал:
- Во, какое эхо!
- Реверберация, - кивнул я.
Чрез стекла входных дверей брезжил мягкий теплый свет уличных огней. Смеркалось. И на этой ноте можно было бы завершить рассказ. Но, почти у самого выхода, мы напоролись на стойку с акустическими гитарами – это были небольшие гитары – «три четверти». Пташечка не мог пройти мимо, как сытый гость на дне рождения, не может не попробовать кусочек торта с вишенкой.
Он достал из кармана новый медиатор…
Из последних сил я держал гитару на его груди, пока Пташечка зажимал очередной аккорд. И, вдруг: «Брамс!»
Пташечка испуганно посмотрел на меня…
Новенький медиатор провалился в дыру, в гитару, в «три четверти».
- Ну, теперь уж точно, пора домой! Нет! Даже не думай! Я не буду его доставать! – решительно отрезал я.
Пташечка молчал, он не просил, не уговаривал, он не произнес ни слова, только смотрел на меня таким кротким, умоляющим взглядом, с надеждой. Так должно быть дети смотрят на пожарника, когда ожидают, что он бросится в горящий дом и спасет котенка, про которого в суматохе забыли.
Взгляд из-под черных бровей видел, как я бешено трясу гитару, подняв ее над головой, будто меня бьет током. А в ее деревянном брюхе глухо бился Пташечкин медиатор.
Охранник видел, но ничего не сказал. Быть может, в его сердце тоже живет музыкант и он тоже чей-то Папа.