Как мою пьесу во МХАТе читали
В детстве я любил летать на самолетах. И не боялся. Во-первых, папа говорил мне, что АН-2 сядет на любом клочке земли, даже если откажет двигатель, во-вторых, от болтанки меня всегда так тошнило, что я не успевал насладиться страхом. Да и потом, в детстве каждый считает себя условно-бессмертным.
Нынешние самолеты не то. Они тихи, заботливы и коварны, а, если все хорошо, значит, скоро будет плохо. Когда количество ощутимых воздушных ям минимально, всё время в напряжении и ждешь подвоха. Страх обездвиживает не хуже ремня безопасности. Внутренний взор скачет от одного фильма-катастрофы к другому. Спускаешься по трапу счастливый и поседевший. Лучше бы тошнило.
После обманутой смерти даже пригороды Москвы чудесны. Аэроэкспресс въезжает в то, что в провинции можно назвать Прекрасное далёко. Путешествие во времени.
Запах метро кружит голову. Запах юности студенческой. Ощущаешь кайф от знакомых покачиваний, скрежета тормозов и безразличия людей. Удивительно, но тело помнит, как удержаться на ногах без поручня, обгонять на эскалаторе и ловко избегать чужого взгляда.
От гостиницы в восторге. Номер одноместный и в конце коридора. Тринадцатый этаж, 1331. Поразительно, как мне везёт. Я родился 31 числа и абсолютно не верю в магию чисел.
А настоящая магия это вот что. На ресепшене мне сказали, что в стоимость проживания включен завтрак. А организаторы фестиваля, сказали, что никакого завтрака в гостинице быть не должно. Я не спорю, я спускаю по утрам в ресторан и набираю чего хочу и сколько.
Завтракаю обычно не один, с девушками-драматургами Леной и Мартой. Лена, как и я живет на тринадцатом этаже, а Марта на четырнадцатом. Они разные. Лена прилетела из Калининграда, Марта из Питера. Волосы Лены пепельного цвета, короткостриженные, она похожа на одуванчик, когда стаскивает с головы горчичного цвета шапку с помпоном. В первый раз я ее увидел в ярком желтом вязаном жилете. Волосы Марты длинные и темные, одежда черная или темного бардового цвета. Лена говорит размеренно, рассудительно. Марта тороплива, эмоциональна и резка. Шампанское и красное вино.
Марта и Лена умны, красивы и знают про мир современной российской драматургии все. Я их боюсь. Слушаю всё, что они говорят, открыв рот, а говорят они много и интересно.
На первом диспуте драматургов, посвященном будущему театра я их выделил сразу. Их пьесы тоже победили. Если верить организаторам, прислано около ста двадцати пьес по двум направлениям «историческая пьеса» и «русская мечта». Авторов пьес-победителей пригласили в Москву на читки в МХАТ им. Горького. Для постановки читок позвали молодых режиссеров-выпускников.
Стулья расставлены кругом. Рассматривая участников, понял, что у настоящего молодого режиссера должны быть обязательно яркие цветные носки. Девушки-драматурги улыбались, парни-режиссеры, наоборот, предельно серьезны.
Когда я собирался лететь в Москву, у меня возникла проблема. А что надеть? В столице я не был давно и вообще от моды отстал. Что теперь носят участники фестивалей, особенно на всякие диспуты и награждения? Полез в интернет. Там противоречивая информация. С одной стороны всякие костюмы, смокинги, с другой джинсы и джемпера.
Преодолевая свою дремучесть и стыд, пришлось обратиться к организаторам. «Ты свободный художник», - прозвучал ответ. Что ж, я угадал, все мужчины в джинсах. Один только в спортивного вида серых штанах, желтых кроссовках и бейсболкой на голове (в театре!). Я подумал: «Надеюсь, не он будет ставить читку моей пьесы». Оказалось – именно он, Станислав. Когда нас представили, мы единственные, из пар драматург-режиссер, вскочили со своих мест и пожали друг ругу руки.
Поначалу многие уткнулись в смартфоны. Желая как-то выделиться, я открыл бумажную записную книжку и достал карандаш. Через минуту заметил, что треть участников достала записные бумажные книжки и карандаши.
Все говорили умные и правильные вещи, но я всё время терял нить разговора. Пытался собрать лоскутки мыслей воедино и не мог. Имена, примеры, клиповое мышление, сложность, простота, будущее театра, драматургии, задачи режиссеров и драматургов, нюансы их взаимодействия. Попросили высказаться меня. Я понес околесицу, перескакивая с пятого на десятое, всё хотел остановиться, но не мог. Хотел стройно логично начать с начала, стал повторяться, хотел избежать повторений, перескочил вперед, разорвалась логика. Фиаско.
Гуляли по московским улицам. В Москве масленичный фестиваль. Бульвары в огнях и всяких инсталляциях. Пили кофе и сидр. Вообще за эти дни столько кофе выпито! Но голова не болела ни разу и давление не поднималось. Не то, что дома.
Станислав звал на репетицию. Я отказался. Боюсь разочароваться, и, еще, - повлиять на результат. Я не хочу долго мучиться, если это будет плохо. Плохой спектакль должен оглушать как выстрел, а не задолбать, как тяжелый рок от соседей за полночь.
Вечером скромно открылся фестиваль мультимедийным поэтическим спектаклем Елены Исаевой. Я люблю ее стихи. Я их полюбил, даже не зная, кто автор, в начале девяностых, прочел подборку в «Юности». Слушал и боролся со сном. Встал я в шесть, вылетел в девять, прилетел в Москву в десять (разница в четыре часа на восток). Спектакль начался в восемь. Хорошо со сцены взбадривали саксофон и ударные. А где-то сбоку спал какой-то пожилой поэт. Прямо альтер эго.
Я злился на него, как можно спать, когда Исаева читает со сцены. На злости и джазе продержался. А потом на фуршете, нас представили, меня, Лену и Марту этому спящему седому фавну. «Как вам спектакль?» - спросили коварные мы. «Неплохо, неплохо», - сказал поэт не моргнув глазом.
На следующий день читка двух пьес. В три «Мангровая роща». На сцене много светильников, дачная атмосфера. Две семьи и один друг, живут вместе, пьют, разводят змей, подкалывают друг друга, ревнуют, спят, неведомым образом оказываются в Африке, где делают все тоже самое, потом снова, через намеками намеченный портал перемещаются обратно под Питер, но в их жизни мало что происходит, кроме загадочного убийства в конце, которое ничего не меняет. Настоящая русская мечта: путешествовать мгновенно в теплые страны, ничего не делать, болтать и пить.
Меня поразил язык. Легкость, шутки. А так же отсутствие развития характеров и истории. Хотя, может, так и надо про «русскую мечту». Может, я плохой драматург. А скорее: никакой. Я зритель. Я люблю театр. Смотреть и слушать. Если бы за это платили, я бы не делал больше ничего. Обидно и прекрасно.
На читку пришел мой друг актер и режиссер Амаду с женой Галей. Только он перепутал день. Моя читка была на следующий. Ничего, зато пообщались. Пьесы, пьесы, ему нужны хорошие пьесы и сценарии. Режиссеры, режиссеры, мне нужны хорошие режиссеры и театры.
А потом вторая пьеса, тяжелая читка на два часа. Что-то пошло не так, актеры, кажется сами устали читать. Зрители устали слушать. Неподвижность, язык и действительность восемнадцатого века. В отведенное время не уложились, а в соседнем зале началось представление, звуки долетали оттуда и актеров уже совсем не было слышно. Стало страшно, что на моей читке будет то же самое. Читка происходила на сцене №11.
Я боялся посмотреть в программу фестиваля. Только бы моя пьеса представлялась на другой сцене, молился я, не здесь, ни за что. В этот зал выходят два лифта, приезжают ничего не подозревающие люди, сбоку коридор, по которому периодически проходят сотрудники театра. Наконец, решился, заглянул в программу. Моя читка на сцене 11.
Настал день моей пьесы. Меня пришли поддержать Таня, друг по фейсбуку, и Виолетта, когда-то мы вместе занимались танцами, ну и Марта с Леной. Мы много говорили, но всё как сквозь туман. Словно я знал какую-то страшную тайну, ну, например, что вечером умру, а им не сказал. Я благодарен всем, если бы не они, я, может быть, вообще не пошел бы на читку из страха.
В зале не густо. Зрители сидели, уткнувшись в смартфоны и планшеты. Я понял, что так будет весь спектакль. И каждый раз, когда я буду видеть эту картину, свет гаджетов будет резать не только глаза, но и сердце. Хотел сесть поближе, но мои подруги устроились в последнем ряду, ну и я с ними. Я пришел к стадии смирения. Полтора часа и всё закончится. Можно будет немного повыть в подушку в гостинице.
Актеры вышли на сцену. И тут началось. Это была не читка. Почти спектакль. Я не верил, что это я сочинил. Не помешала даже репетиция самарского оркестра на основной сцене. Даже музыканты с медными трубами приехавшие на лифте и громко говорившие между собой. В спектакле была своя музыка, даже спецэффекты и костюмы. Как бережно обошелся с моим текстом режиссер. Как с новорожденным ребенком, актеры словно передавали его друг другу из рук в руки. Какие же они молодцы. Каждому захотелось подарить по пьесе с ними в главной роли.
Артисты-то известные. Я потом спросил у Станислава, как ему удалось уговорить их играть в читке незнакомого автора. А он ответил: «Во-первых, хорошая пьеса, во-вторых, хорошая пьеса, в третьих…»
Я испугался еще больше. Мне так понравилось, что я подумал, вот начнется обсуждение и полетят пух и перья. А у меня не будет сил возразить. Но, кажется, всем понравилось. Елена Исаева вручила диплом победителя конкурса.
Страх, вечный. В самолете, на сцене, за сценой. Плохо – страшно, хорошо – еще страшней. Мне не страшно только, когда я пишу. Поэтому ничего не остается, сочинять истории и записывать, или наблюдать и стучать по клавишам.
© Сергей Решетнев