==================== 26. Рая
Рая с шестнадцати лет работала в ателье женской одежды, сначала уборщицей, потом подмастерьем. Мастером она так и не стала. Стачивала смётанные детали кроя, переокантовывала и застрачивала швы, пришивала плянки, погоны и отделочные бейки, вшивала воротники и гульфики.
— Райка, зараза такая! Опять баску забыла пристрочить, а мне из-за тебя с клиенткой языкатиться! Рот закрой и работай. Ещё раз забудешь, вылетишь отсюда, так и знай.
— Счас, Роза Григорьевна. Розочка Григорьевна, я мигом! Простите, Роза Григорьевна, сама не знаю, как так вышло… — привычно каялась Рая, поглядывая искоса на мастера: сошло с неё или ещё сердится.
С Розой Григорьевной портить отношения не стоило. Рая со вздохом пришивала к талии платья и впрямь забытый ею волан. Строчила ровно, будто по линейке. Швейную фурнитуру и отделочные детали мастерицы поручали только ей, зная, что работа будет выполнена безукоризненно, не придерёшься.
Не имея среди своих товарок авторитета («Сколько лет её учили, а только и умения: на машинке строчить да языком»), Рая приобрела богатый опыт женских хитросплетений, заговоров и мелких пакостей. Машико Нугзаровне она как-то бросила в бак с кипящим бельём портновскую булавку — всего одну. Булавка вошла глубоко в ладонь, когда баба Маша отжимала пододеяльник, выкручивая его руками почти досуха (стиральные машины были не у всех, постельное бельё замачивали в ванне и вываривали в кипятке, добавив в бак горсть кальционированной соды или порошка).
Машико не устроила скандала, которого Рая ждала, приготовила оправдательную речь и предвкушала, как ей будут сочувствовать и утешать. Ведь всем известно, что бабы Машина дочка Натэла, а по-русски Наташка, шила кухонные прихватки и фартуки и учила Нину вышивать. Вот и угодила булавка в постельное бельё. За девчонкой своей не уследили, а на неё, Раю, вину возвели.
Баба Маша долго ходила с забинтованной рукой, распространяя по коридору тяжёлый запах мази Вишневского (булавка проткнула ладонь почти насквозь, и ранка загноилась) и приветливо здоровалась с Раей, которая две недели не слезала с толчка. В заварке таинственным образом оказалось слабительное, а в сахаре мочегонное, и с Раей творилось такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Остальным членам семьи повезло, Витька завтракал и обедал в школе, а Митяй чай не любил, предпочитал ячменный кофейный напиток, а сахар любил кусковой.
С того дня Рая держала свои способности при себе. И наконец — ей представился случай, для Раи совершенно безопасный, а потому заманчивый. Она вела сложную игру, чувствуя себя шахматным гроссмейстером, играющим сразу несколько партий с шахматистами-любителями. Сеанс одновременной игры заключался в том, что со Зверевыми Рая договорилась не брать квартиру по первым двум ордерам и дожидаться третьего, который — «самолучший!» На самом же деле, брать жильё надо по второму ордеру.
По третьему, последнему, давали «не квартиру, а слёзы, и район самый заухабистый, и трамваи под окнами скреготят». А отказаться не откажешься, ордер-то последний, другого не дадут, нравится, не нравится, а придётся взять. Спохватятся Зверевы, да поздно будет.
* * *
В райисполкоме Барониных ждал удар: для получения ордера требовался Витькин паспорт и Витькино присутствие. Митяй спешно телеграфировал сыну и получил убийственный ответ: Галя в прошлом месяце родила двойню, мальчиков назвали Петром и Павлом, в честь святых апостолов, а детей, сказали, у неё больше не будет. Не будет и не надо, и этих хватит, думал Митяй. Но радоваться появлению на свет внуков не мог: сукин сын Витька месяц назад оформил в Мурманске прописку, а из Москвы выбыл автоматически (для выписки из квартиры Витькино присутствие не требовалось).
— «Ууу-бьюуу! Шкуру спущу с сукиного сына!» — бесновался Митяй, но сделать ничего не мог: руки коротки, как сказала Анна Феоктистовна, и Митяй швырнул в неё стаканом, к счастью, пролетевшим мимо.
— Ах же ты сморчок! Старый хулиган! — сорванным горлом выкрикнула «передвижница» и посмотрела на Раису так, что той стало ясно: договор со Зверевыми аннулирован.
Кристиана почуяла наживку и вцепилась в Раю как оголодавшая щука в блесну. С Ниной у неё ничего не вышло: девчонка не возражала, но на Крисину уловку не клюнула, взяла квартиру себе одной, в том самом доме с венецианскими окнами и лепными карнизами. «Вот же зла паненка, вот же отродье! Не прогадала, — с завистью думала Кристиана. — Стены толстые, потолки трёхметровые, на балконе решётка фигурная, окна высокие, арочные… Чтоб ей житья там не было!»
— Так как же, пани Рая, возьмёте меня к себе подселенкой? Мне и так квартиру дадут, да привыкла я к вам. О вашей выгоде пекусь, не о своей. Сунут вас с Митькой в однушку-малогабаритку, кухня шесть метров, прихожая полтора, и будете радоваться, — потеряв терпение, закончила Кристиана.
— Да уйди ты ради Христа, без тебя тошно. После поговорим… Митяй переживает сильно, не до тебя мне.
По Раиному выходило, что хорошо всем, кроме них с Митяем. Нина в собственной квартире заживёт как королева. Всю жизнь ей бабка с матерью место указывали, как собачонке: сиди где велят и не тявкай. Как в нашем ателье, под прессом жила, из комнаты нос высунуть не смела, ждала, когда Витька мой к ней прибежит играть. А ему как мёдом там намазано… Еле отвадила, грех на душу взяла, на девку напраслину возвела. Так ведь — в личной переписке, не на весь дом.
Нинка бабку свою слишком слушалась, выросла затюканной да несмелой, замуж не выйдет теперь из-за бабкиного воспитания, даже парня нет (Рая не знала про Максима). А ведь красивая! Королева на троне. А трон, похоже, никто приступом брать не собирается. Ну да ей всё равно, она гордая ходит, смотрит как насквозь и улыбается. Счастливая Нинка, горя не ведала, злом не обжигалась (Рая не знала про бабушку Зину).
Сволочи Зверевы развернутся в новой квартире вовсю: коридор целиком их, стол на кухне один, зверевский, кухня — хоть в пляс пускайся. Ванька-то картин своих понавесит везде, и в прихожке, и в сортире. Озолотеют Зверевы, заживут на широкую ногу. Ванины-то ученики за каждый урок ему платят. Анька на кухне стряпает — от запахов язык проглотишь! Суп из севрюжьих голов, кулебяки с вязигой, мяско — с рынка свежая убоинка, творог деревенский. Едят по-царски, у Аньки халат домашний шёлковый, глаз не отвести. Господа.
А в новой-то квартире и про учеников Ванькиных никто не донесёт, что частный приработок имеют Зверевы, а налог в казну не платят (Рая не знала, что — платят. И настрочив донос в милицию, удивлялась, что Зверевых не оштрафовали. Откупились, видать, взятку милиции дали. Вот же сволота!)
Кристиана — единственная, к кому Баронина «не имела причин», как она выражалась, — послужит орудием, с помощью которого Рая испортит жизнь врагам. Да, да! Все они были — врагами. Рая своими ушами слышала, как Нина сказала Зверевой, что баба Липа взошла наконец на свой Олимп. Это она про Олимпиаду. Изощряется, шутки шутит — над покойницей.
Про Олимп Рая знала, Витька в школе проходил, учебник вслух читал. Гора такая высоченная, на которой, по преданию, жили древние боги.
«Это ж богохульство! Бог-то один. И что там, на Олимпе этом, делать Митяевой бабке? Она дома всех достала, и там всех достанет. Поразбегутся боги, как начнёт баба Липа их шупашкарить, как Митяшу моего» — размышляла Рая. Митяй молчал, не огрызался. На Райку огрызался, а на бабушку свою никогда. Любил. А Нинка, стерва, шутки шутит над ней.
Организует она Нинке жизнь… Не устоит девчонка, возьмёт на двоих с Криськой двушку… И устроит она Нинке ад. Адешник! Рая не выдержала и хихикнула. Криська ещё и Нинку переживёт, даром что сухая, как дрын из огородного плетня.
И Зверевы не устоят. И наплачутся с Криськой…
Рая радовалась чужой беде, предвкушая, наслаждаясь, обмирая. Уговорить Зверевых получилось легко. Анна Феоктистовна слушала Раю со вниманием, кивала головой как заведённая. Муж в разговоре участия не принимал, значит, сделает так, как скажет Анна Феоктистовна.
И Раиска взялась за панну Крисю.
* * *
Кристиана Анджеевна Злочевска не мечтала о такой судьбе и о такой жизни. Её дед, выходец из Польши, еврей Влодек Злочевский, был совладельцем завода по обработке драгоценных и поделочных камней, имел собственную ювелирную мастерскую и был известен на всю Москву как честный и порядочный человек. Правил по правилам, как любил говорить Влодек (здесь игра слов: польское имя Влодек в буквальном переводе означает «править по правилам»).
Единственному сыну и наследнику ювелир подарил роскошную квартиру, в которой Анджей с женой прожили в довольстве и счастье до 1919 года. Большевики правили по своим правилам, перед которыми Смутное время (1598-1618 гг., эпоха дворцовых переворотов в России после окончания правления Ивана Грозного) казалось ребячеством и детскими играми.
В 1919 году квартира Злочевских в одночасье стала коммунальной. Вселившиеся жильцы ненавидели «капиталиста», отхватившего две лучшие комнаты — впрочем, с разрешения домкома: у Анны и Анджея Злочевски было уже четверо детей, Анна ждала пятого.
Завод большевики закрыли, мастерские экспроприировали. Анджей остался без работы, а семья без средств к существованию. Жили на то, что удалось сохранить, продавая надёжным людям камни и драгоценности. Через 17 лет Анджея арестовали и как врага народа отправили в Соловецкие лагеря, где он и сгинул: Анна не получила от мужа ни одного письма. Через год Кристиане исполнилось 17, три её старших брата, как сыновья врага народа, были приговорены к расстрелу за антисоветскую деятельность, а старшая сестра умерла от пневмонии.
Анна от переживаний слегла, а когда поправилась, стала странной: не ходила больше в гимназию, где преподавала немецкий и французский, могла сутками не есть и не кормила дочь, не отвечала, если Кристиана к ней обращалась. И смотрела остановившимся взглядом, бормоча что-то несвязное. Врачи определили у неё умственную горячку, другими словами, слабоумие, и увезли в больницу, а оттуда в интернат.
Так что учёбу Кристиане пришлось совместить с мытьём школьных коридоров и классов, за что одноклассники прозвали её поломойкой, и она их возненавидела. На выпускной бал Кристиана не пошла. Не потому что не хотела, просто ей нечего было надеть: на платье и туфли требовались деньги, а их едва хватало на жизнь.
Завтракала Кристиана пустым чаем, в обед съедала тарелку бесплатного супа в школьной столовой, прихватив два куска хлеба, которые составляли её ужин.
Постепенно жизнь налаживалась, учительский совет помог девушке найти работу. Частные уроки французского и немецкого (мать говорила с ней на обоих языках с детства) позволяли жить безбедно и подкармливать маму, которую Кристиана навещала каждую неделю.
Анна Злочевска уже почти не узнавала дочь. На принесённый Кристианой пакет смотрела с интересом, жадно хватала купленные во французской пекарне птифуры и круассаны, жадно жевала, подбирая с колен крошки и благодарно глядя на дочь.
Кристиана ждала, что мама спросит, как ей живётся. И тогда она расскажет, как морщась от отвращения отмывает длинные школьные коридоры — проходя каждый два раза, сначала мокрой тряпкой, потом сухой. Как таскает тяжёлые вёдра с водой, от которых на руках проступают синие вены. Как стирает со стен плевки и драит до блеска вонючие унитазы, а после моет руки, три раза подряд, почти сдирая кожу. Потом спешит домой, где принимает ванну, разогревает принесённый из школьной столовой суп и, наскоро пообедав, отправляется по адресам, где живут её ученики (принимать их у себя Кристиана не решалась, боясь недовольства соседей. Доказать она ничего не могла, но ведь это по их доносу арестовали отца и братьев, кто же ещё о них знал, кто мог написать?
Нет! Она никогда не расскажет маме о вёдрах и тряпках. О том, как тяжело отмывать бесконечные коридоры и бесконечные классные комнаты. О жалостливых взглядах бывших учителей: отличница, умница, способности к языкам исключительные, ей бы дальше учиться, в университете, а не грязь со стен оттирать.
Но кто же позволит учиться дочери врага народа? Да и жить — на что? Мать в сумасшедшем доме, родственников нет (родственники в Польше у Кристианы, наверное, всё-таки были, но вряд ли о ней знали).
Кристиана об этом промолчит. А о своих учениках расскажет, подробно о каждом: об их успехах, об их проказах, о том, как довольны их родители и каждый день благодарят Пресвятую Мадонну за такую учительницу как Кристиана. Про Мадонну она, конечно, всё выдумала, но мама поверит. И порадуется дочкиным успехам.
Но Анна ни о чём её не спрашивала, не слушала, а радовалась только сдобным булочкам и конфетам. Умерла она, когда Кристиане исполнилось двадцать лет, счастливо не дожив до начала Великой Отечественной войны. Её дочь стояла у могилы с сухими глазами, удивляясь тому, что ей не хочется плакать, а хочется скорее уйти.
Всю войну Кристиана проработала в банно-прачечном отряде, смывшем с неё в буквальном смысле клеймо дочери врага народа и безнадёжно изуродовавшем её некогда красивые руки.
На память об отце у неё остался черепаховый гребень с опалами, на память о маме — знание двух иностранных языков, не считая родного польского. Репетиторством Кристиана занималась втайне от жильцов квартиры, налог с доходов платила исправно, учеников к себе не водила, предпочитая ездить к ним на другой конец города, лишь бы не узнали соседи. Пристанут — не отцепятся. Учить плебейское отродье языкам панна Крися не собиралась: заплатят жалкие копейки и на неё же обидятся.
Она всю жизнь прожила одна. Переписка с польской роднёй (адрес она нашла, когда перебирала мамины старые письма) ни к чему не привела, в гости её не приглашали, на второе письмо ответили сухо и сдержанно, на третье не ответили вовсе. Больше Кристиана им не писала. С соседями держалась настороже, что не мешало ей передавать им сплетни друг о друге и с удовольствием лицезреть вспыхивающие скандалы.
И теперь с ужасом поняла, что впереди у неё абсолютное, полное одиночество — в виде отдельной квартиры, которая ей не нужна, ей вполне хватало комнаты, в которой Кристиана прожила свои шестьдесят восемь лет. Старость была к ней милостива и пока не предъявляла грозных прав, но не за горами время, когда ей нужна будет чужая помощь, так пусть она получит её от людей, с которыми была хорошо знакома и которых не считала чужими.
Узнав от Раи о её хитроумных планах, Кристиана умолчала о своих. Да пожалуйста! Она не против, пусть Барониным достанутся две освободившиеся комнаты, до переезда. Кол бы им в глотку! Эту квартиру купил когда-то её дед, золотой Влодек, как прозвали его в ювелирных московских кругах за честность и порядочность. Кристинины отец и мать умерли до срока из-за таких, как Баронины и Зверевы, не имеющие на квартиру Злочевских, в сущности, никаких прав. Так пусть им не будет счастья.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
Продолжение http://www.proza.ru/2020/02/25/1589