Пишете вы мне, милый мой, хвори одолевают, не поможает пускать кровушку да прикладывать пухлощеких косастых девок в постель. Переживаю здесь за вас, болезный, но с советами, как заведено, лезть не стану, сами разберетесь, какой отвар из волос мертвецов заварить да гадючий яд в виски бледные втереть.
Поведаю о своей жизни здесь, как обычно, и о хворях.
Все судачат о вирусе желтом, из Китайской империи заносимом вместе с товарами да ветром. Здесь недалече, и город портовый, суда хоть и принимают осторожно, с особым распоряжением да осмотром, но кто знает. В порту стоит зараженный корабль, но наши относятся к нему с бравым юморком, попивая водку и считаясь фаталистами. Намедни и сам я был в Чайнатауне, что через речку от нашего европейского района, заходил в храмы, так как они раскрашены дивным колером, благоухают дымными палочками и наряжены к новогодним празднествам, которые в этом году на 25 января приходятся. Пил - ел, гладил бесхвостого котейку, разговаривая с ним на отечественном нашем, а сам никак не мог забыть про вирус. Вроде и знаю, что не заражусь сим недугом, что разобран на сохранение аки египетский царь - фараон, и обещана мне жизнь долгая, проведенная глубокой линией на ладони, как у местных, года которых перевалили за две сотни. А все равно сомнение точит.
Так же одолевает меня один древний недуг. Посмеетесь возможно вы, моей пылкости, но да, даже здесь я не нахожусь в покое и заинтересовался одной персоной.
Вообще то он был первым, кого мне пришибить хотелось. Потому как к гайдзинам относился премерзко и открыто оскорбил меня, попытавшись унизить. Я зубами скрипнул, но сдержался. Во-первых потому что знатных кровей человек, во-вторых при чертовой катане и вакидзаси в придачу. Знаю я их стиль, чуть что не так, честь оскорбили - шпажку из ноженек и руку или голову отсекут, у них с этим запросто. Поэтому молчал, думая что сломлен он сам, с этими их правилами, иерархией, холодностью и обязанностями.
Каково же было мое недовольство, когда в следующий раз на встречу с ним от нашего консульства попросили именно меня. Шел и проклинал негодника, но вежливо поклонился при встрече и решил пойти в отказную, сказав, что к сожалению, возможно ранее не имел чести встречи с ним. Не знаю, поверил он или нет, но разговор пошел гладко. Если б его высочество еще не имел пристрастия к рисовой водке да заграничным ликерчикам - было бы вообще славно. Потому как его при развезении размазывает по татами, ноги как то сами собой соблазнительно складываются, руки закидываются а глаза блестят. Красив, чертяка, являясь ребенком от любовницы из Кореи и имея смешанную кровь обладает цепким умом, выразительной внешностью и ущемленностью от местной знати, которая признает только чистоту рода (и вырождается, конечно же). Кисти рук - загляденье, античные, сеченые. Вообще удивительно, как у заурядных азиатов, приземистых, косолапых оказываются люди с такими красивыми руками, иногда высокие, стройные, с красивой шеей. Залюбоваться можно (хотя не нужно). У него еще и с зубами был порядок, что вообще из ряда вон.
Затем была и третья встреча, где мы были в костюмах, представляющих наши страны и спасались обществом друг друга от официоза. Я рассматривал его с другой стороны - ответственного, серьезного, взрослого человека. А на четвертую мы оказались одни в закрытом на ночь храме, пили саке, и горячо целовались на фоне черноты сада. Перед этим была смена с пару десятков блюд с маленькими порциями тонко накромсанных деликатесов, которые устал я здесь жрать, честно признаюсь. Хоть и люблю полакомиться свежайшей икоркою, устрицами, ракушками, водорослями, сырою рыбой и даже поесть дико ядовитую Фугу, считающуюся эксклюзивом (возможно, правда только из за опасности смерти, так как на вкус она не то что бы слишком внушительна). Возможно, ужин сыграл не последнюю роль. Мой знакомец после него раскрылся ломкий, гибкий, и с таким замечательным удивлением в глазах, когда я потянул его к себе за шелковые, подбитые мехом отвороты кимоно для поцелуя.
В нем не ощущалось много опытности, и я все никак не могу разобраться в специфике отношений между мужчинами здесь, поскольку имеют они достаточно закрытые общества войнов и различных сословий, а так же своеобразные взаимоотношения между учеником и учителем, старшим и младшим начальником и подчиненным.
Если об этом узнают, конечно печенку мне как минимум вырежут и подадут ему в качестве сашими. При том, что следят здесь все, извозчики, городовые, специальные люди мафии, стоящие или сидящие широко раздвинув ноги на каждом углу, дети, старичье и тем более прислуга. Поэтому помимо того, что по нашим христианским меркам я вновь нагрешил - я еще и в опасности. Так что если что - не поминайте лихом. Вот чую что если не слегу от лихоманки какой то от любви уж точно, потому как томлюсь и страдаю в очередной раз.
Далее обменивались мы письмами, так как оба вели жизнь насыщенную событиями и встретится не удавалось никак. Подчас послания эти были погорячей писем вам, чего я, откровенно признаюсь, от японца никак не ожидал. Но письма письмами а я не мальчик, томиться ожиданием милости, кручиной меня разбирало от осознания что не суждено нам ничего ровным счетом, у меня здесь срок короток, и правил слишком много, а ежели останусь то что мне делать то здесь?
В следующий раз встретились мы на приеме по случаю очередного праздника, коих на острове сем великое множество. Посмотрели в глаза друг другу, я почуял как вспыхнул он, потянулся ко мне, но тут выскочила некая итальянская княжна, которую не ясно как сюда занесло и кинулась к нему, призирая всякие приличия. Он растеряно смотрел на нее, но судя по тому, как она с ним себя вела они были знакомы, а я, поскольку уже подошел – завел разговор с его товарищем. Что мне еще делать оставалось? О чем говорил – не помню, наверное, был очарователен, хоть и ничего толком пред собой не видел и старался не демонстрировать ни малейшей заинтересованности в моей зазнобе. Поскольку во первых, если вдруг азиаты бы не почуяли интригу, то европейская женщина умудренная двором бы поняла, в чем дело. Да и лишний раз я старался напомнить себе, что нет ни малейших перспектив у этого союза. Тем временем разгневанный моей холодностью величество всячески пытался переключить мое внимание обратно на себя, то задевая меня пальцами по рукаву, по спине, и окликая, приблизившись, то поднимая тост только для меня. Но я был не в духе, отчего он в край рассвирепел и кинув княжну, объявил своему другу и свите что ему пора. Я провожал, не глядя в глаза, наглядно понимая, что вот именно к этому и нужно привыкнуть, не то это место что бы легко было завести роман. Через час где то, приносит мне мальчик записку, в которой говориться «Я вернулся и жду тебя в саду. Приходи. Пожалуйста.» . Удивление мое было сильно, поскольку вежливым словам он не особо обучен, по крайней мере не слишком их использует. Я пришел. Сказал, ты знаешь – это похоже на первую встречу, ты все так же плохо себя ведешь. А он встал на колени и попросил прощения. За все, и за первую встречу, и за эту княжну, и за то, что он не может изменить свою жизнь. За то, что ревнует, за то, что у него обязанности, семья, за то, что боится. И, наверное, за страх больше всего.
- Но я пришел. Вернулся. Думаю, это о многом тебе говорит.
Мне было хорошо и плохо от этого.
Потом он пропал. Иногда я писал ему, иногда он писал мне. Учтиво спрашивал, не нужна ли мне помощь, все ли хорошо со здоровьем, надежна ли охрана и не трудна ли служба. Иногда его писма явно отдавали алкоголем и были писаны не в самом трезвом состочнии, что меня веселило и печалило одновременно. Бывало что я и сам иногда забывался в курениях и алкоголе, полулежа в компании совсем иных людей, призванных специально для отвлечения от тяжких дум. Много работал, много ездил, пока сердце предательски болело. Я старался привыкнуть к отсуствию, смириться, как это ни раз бывало прежде, впомнить о своей инакости, и возможно отличном предназначении.
Наверно, за мной наблюдал сам дух Токио, и как то, прогуливаясь по его сердцу я понял, что все мои мысли опять свелись к любви, и попросил ответа. Вечером же, в ресторации случайно встретился с молодым человеком, как две капли похожим на мою зазнобу. Всем. Мимикой, жестами, взглядом, речью. Ох как меня затроило, милый мой, мне казалось, что сплю, потому что слишком отчетливо видел отражение, чувствовал присутствие именно своей любви. А еще незримый дух главного города, который решил послать ко мне такого голема, который может ответить на все мои вопросы. И он ответил. Я поблагодарил и успокоился.
Вот такая история, любезный мой. Поскриптумом мне добавить нечего, простите разве что, за некую сбивчивость повествования, понятно теперь уже объяснимую, впрочем.