========================== 24. Заговор
О том, что Нина в курсе их с Раей заговора, панна Крися не знала. Она выказывала Нине несвойственное ей дружелюбие, давала «материнские» советы и не жалея языка уговаривала отказаться от квартиры и ждать второго ордера. Кристиана говорила с такой горячностью, что ей хотелось верить. Нина помнила, о чём они договорились (сговорились!) с Раей Барониной и удивлялась Криськиной дипломатии и её умению убеждать.
Кристиана истолковала её молчание как добрый знак и, как в шахматной партии, двинула вперёд тяжёлые фигуры, уговаривая Нину пойти с ней в райисполком и просить квартиру на двоих.
— Дадут нам с тобой двухкомнатную. Может, даже с балконом. Я долго-то не проживу, умру — вся квартира твоя будет, замуж выйдешь, с квартирой-то, — втолковывала панна Крися. — Ты губы-то не криви, слушай. С матерью своей семь лет не знаешься, не советуешься, так хоть меня послушай. В таком деле одной головы мало, а две в самый раз. Бери меня подселенкой, жалеть не будешь. Я тебе портить ничем не стану, с Барониными меня не равняй, я другого поля ягода. Живи с кем хочешь, слова поперёк не скажу.
Наконец панна Крися замолчала, исчерпав все аргументы. «Выдохлась, старая коза» — беззлобно подумала Нина.
Квартиру она оставила за собой, и уставшая за день райисполкомовская тётка одарила её улыбкой: с этой Дерябиной проблем не будет, согласилась на первый же ордер, дурёха. Видать, соседи доконали, взяла квартиру, от которой все отказывались.
Домой Нина вернулась окрылённая. Чаепитие надо устроить непременно, иначе соседи обидятся. Решено: завтра она купит торт… два торта. И всех угостит.
Тем же вечером к ней без стука ввалился Митяй, торжествующе размахивая рукой с зажатым в ней серебряным колечком. Подарок Ираиды Леонидовны. Нина оставила его вечером в ванной, сняв с руки во время стирки. Утром кольца уже не было: утащила Рая, больше некому. Зверевы бы вернули, они видели его у Нины на пальце. И Кристиана Анджеевна, которую они с Витькой прозвали крысой, не взяла бы чужого. Крысой оказалась Витькина мать. Без зазрения совести забрала кольцо, а теперь почему-то решила вернуть.
«Райка нашла. Пол под ванной вытирала и нашла, — подтвердил Митяй. — Иди, говорит, отдай, мы на чужое не заримся, мы люди честные». Нина знала, что это неправда. То есть, правда, что нашла, но не сегодня, а в тот день, когда Нина забыла его в ванной и, не найдя, долго плакала. Как она теперь бабушкиной сестре на глаза покажется? Где кольцо дарёное, спросит. Что ж не носишь, аль не нравится?
— Нехорошо, Ниночка, счастье от людей скрывать, счастьем делиться надо! — бабаболил Митяй, кружа по комнате. Беззастенчиво шарил глазами по книжным полкам, по бабушкиному абажуру, по выцветшим обоям… и словно чего-то ждал. Нина не поняла — чего, и Митяй объяснил.
— Откуда же я возьму столько денег, восемь человек напоить-накормить, — ахнула Нина. — Вы же знаете, какая в библиотеке зарплата.
— Ты не гоношись. Ты ордер получила? Получила. Никому не дали, тебе первой дали. Проставляться надо, Ниночка, никуда не денешься. Давай сколько есть, а не хватит, мы добавим. Криська принесет чего-нето, и Зверевы в стороне не останутся. А отметить надо, как-никак, с тебя начали, тебе и почёт. Обмоем квартиру, чтоб на новом месте сладко жилось, мягко спалось. На новом месте приснись жених невесте, чтоб повёл к венцу, чтоб наряд к лицу — нёс Митяй совсем уж несуразное.
Он же выпил, сообразила Нина, и ей ещё сильнее захотелось от него избавиться. Но Митяй не уходил, сидел по-хозяйски на стуле, дудел о своём, жаловался на жену — снюхалась с Криськой, дурная баба. На Зверевых — развоняли ацетоном на весь коридор, житья от них нет. На сына — армию отслужил, домой носа не кажет, отцу копейки не прислал, вырастили урода. И не дождавшись нахально распахнул дверки шкафа:
— Где у тебя деньги-то? Водку ты не пьёшь, «Беломор» не куришь, на что тебе их тратить? Вон и обновок в шкафу не видать, одни платьишки старые-заношенные, при матери купленные, могла бы новые купить.
Нина задохнулась от возмущения и от стыда за платья, купленные и вправду ещё при маме. А Митяй бесцеремонно выдвинул ящик, в котором лежало нижнее бельё, и теперь перебирал покрытыми рыжим волосьём руками её комбинации, майки, трусы и бюстгальтеры. Нину бросило в жар.
— Не надо, я сама! Сама достану.
Митяй послушно убрал руки.
От обиды и оттого, что никто за неё не вступится и не упрекнёт Митяя в наглости и бесцеремонности, на глаза навернулись слёзы. Нина бестолково перекладывала на полках вещи, забыв от волнения, куда положила деньги. Митяй вдруг обнял её за плечи, проговорил изменившимся голосом:
— Ты никак на меня обиделась? Ты ж на моих глазах росла, я тебя в коляске катал по коридору, не помнишь? А я помню.
— Что ты, дядя Митя, я не обижаюсь. — Нина нашла наконец спрятанные под одеждой деньги, отсчитала несколько купюр, отдала Митяю. Остальные хотела положить обратно, но Митяй не дал, перехватил её руку.
— Ты, Ниночка, смеёшься надо мной, или как? Тут на закуску не хватит, на водку и вовсе не останется.
Забрав оставшиеся деньги, Баронин долго их пересчитывал, невнятно бормотал себе под нос, сбивался со счёта и слюнявил пальцы. Смотреть было противно, но Нина молчала: дядя Митя знает, сколько надо денег на застолье, а у неё и правда нет опыта в таких делах.
Деньги «знающий» Митяй забрал почти все. Протянул обескураженной Нине тонкую стопку рублей, спросил: «Хватит тебе до зарплаты?». Вопрос прозвучал как утверждение. Нина взглянула потерянно, пожала плечами и сказала, что, наверное, не хватит и что зарплата ещё не скоро. Митяй сделал вид, что не слышит.
Договорились, что спиртное и закуски Баронины купят сами, и стол накроют, Нине останется только гостей созвать. Митяй смял в кулаке хрустящие купюры, постоял на пороге, бормоча, что денег-то маловато и не худо бы добавить, праздник-то нынче какой, первый в их квартире ордер! Наконец ушёл, оставив в комнате тяжёлый запах перегара и давно не стиранной мужской рубашки.
Нину замутило. Она распахнула форточку, но легче не стало: деньги отдала последние, до зарплаты придётся жить на сухариках, которые она сушила по маминому рецепту, натирая хлеб солью и толчёным кориандром. Ничего. Проживёт.
* * *
Вытребовав своё, Митяй улетучился из дома, прихватив жену и три хозяйственные сумки. Вернулись оба навьюченные как лошади: у Митяя в руках две сумки, у Раисы одна, другую руку она красиво держит на отлёте, выставив всем на обозрение две квадратные коробки из картона, туго обвязанные бечёвкой. В таких коробках продавались в те времена торты. Хватило бы и одного, неприязненно думала Нина.
Раиса развернулась вовсю. Нину, как хозяйку застолья, на кухню не пригласили. Втроём — со Зверевой и панной Крисей — до вечера резали, крошили, толкли, заправляли майонезом салаты, варили в большущей кастрюле картошку, запекали в духовке буженину, нашпигованную дольками чеснока и моркови и обмазанную жидким тестом, чтобы не вытекал сок (свиной бок Баронины купили на рынке втридорога, не торгуясь и не жалея Нининых денег).
С кухни вкусно пахло жареным мясом, и у Нины текли слюнки: она не позволяла себе таких деликатесов, а последние два месяца питалась макаронами без масла, щедро поливая их томатным соком.
— Кто ж макароны водой холодной смывает? — громко возмущалась Рая. — На дуршлаг откинь, дай кипятку стечь, да в кастрюлю их, и масла сливочного положи. Они вкуснее будут.
— Я с маслом не люблю, люблю с томатным соком, — упорствовала Нина и продолжала поливать сваренные макароны водой из-под крана, чтобы они не слипались в тестяной невкусный комок.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2020/02/24/1921