ПРОКЛЯТЫЙ КЛАД.
П о в е с т ь.
… Река. Из тумана выплывает лодка, в лодке двое.
– Золото, что было в свёртке, у тебя?
- Никакого свёртка не было.
- Врёшь. Это её свёрток?
- Не было свёртка. Померещилось вам.
И удар веслом, вскрик, один падает в воду, а лодка скрывается в тумане.
Эля открыла глаза:
- Приснится же такое, как в кино.
Утром Эля пошла в гараж и стала там копать погреб. Вскоре лопата обо что-то лязгнула…
Ч а с т ь п е р в а я.
Казачье поселение Завалишино располагалось на правом высоком берегу Ингоды, недалеко от её слияния с Ононом. Немалое село было, по сравнению, например, с Усть-Каменкой, Завалишино было намного больше, хотя Усть-Каменка числилась одной из трёх станиц уезда. Тяжба из-за земель между Завалишино, железной дорогой и приисками началась ещё в 1910 году, к 1960 году прошлого века Завалишино окончательно утратило свои земельные владения, а её жители были переселены в соседнее село.
И г н а т и Г е я.
В далёкие времена гражданской войны Завалишино не осталось в стороне от кровавой бойни. Многие, и не только бедные, подались к красным, многие оказались у белых. Игнат Бочкин попал к белым не по своей воле.
Игнат был единственным сыном в большой семье. Сёстры, а их было шесть, к тому времени были уже все замужем. Вот было мороки с приданым для сестёр! Мужиков двое, отец да Игнат, а приданных надо было готовить на шестерых. Сёстры были погодки, замуж их выдавали одну за другой; ни одна не засиделась в девушках, потому что все были пригожие, трудолюбивые. Да и семья их была зажиточной и уважаемой в селе. Пока выдавали сестёр замуж, чуть не всё хозяйство разорили, но в грязь лицом не ударили. К началу войны с германцами хозяйство поправили. Игнат женился, родился у него сын. На войну Игната не взяли как единственного сына в семье, так заведено было в казачестве.
После событий в Петрограде в деревню стали возвращаться с фронта мужики. Игнат долго не мог понять, что собственно произошло в стране. Кто кому мешал? Царь? Министры? Богатые? Но Игнат жил не бедно, ему единственные в селе богатеи не мешали.
- У них больше всех земли,- горланил на сельских сходах одногодок Игната Ганька.
- А мне много земли не надо,- заметил как-то Игнат.
- Врёшь, Игнаха, у тебя земли хоть отбавляй. Ты и батраков нанимал, мой батя у вас горб гнул.
- Чё врёшь, Ганька? У Игната с роду батраков не было. Это Павел Венедиктович нанимал людей, пока Игнат подрос,- вступился за Игната Илья Петрович.
- Вот-вот, я и говорю, мироеды они. Люди горбатились, а они платили мало.
- Вот заладил одно и то же. Уж на Павла Венедиктовича грех обижаться, он платил людям сполна. А ты вырос на этих харчах ленивый и злой. Бесстужий ты, Ганька.
- Я бесстужий, а Игнахе земля не нужна, потому что он жирно живёт. А как быть другим? Бедноте? Ты об этом подумал?
- Тебе, Ганька, хоть сколь земли давай, ты всё равно бедным будешь,- засмеялся сельский балагур Митян.
- Это с чего?- встал на защиту Ганьки приехавший с ним Степан, главный агитатор.
- А с того, что Ганькина семья всю жизнь с печки не слазит, - вступил в разговор Николай Иванович, тот самый богатей,- Не правда что ли? Ты и сам, Ганька- лодырь и выпить любишь.
- Ты, гнида, заткнись,- у Ганьки изо рта слюна брызжет.- Захапал больше всех земли, и мою землю тоже.
- Твой отец покойный землю мне заложил на время, а ты её и не старался выкупить, потому что лень тебе на земле работать.
- Теперь заберу без выкупа,- Ганька показал Николаю Ивановичу кукиш,- Вот тебе, выкуси. Выкупа захотел, куркуль.
- Забирай, мне уж теперь без надобности лишняя земля,- Николай Иванович, тяжело вздохнув, ушёл.
- Чо ты к человеку прицепился?- Игнату стало жалко старика,- Прохор у него на войне погиб, а Марфа неизвестно, где скитается.
- Прошка был офицер, туда ему и дорога, всё равно в расход бы пошёл. Братва офицерню не любит. А Марфушка иха - потаскушка.
- А ты откудова знаешь? – засмеялся Митян,- Ты с Марфушкой спал что ли?
- Раз удрала из дома без спроса, значит потаскушка.
- С тебя, бездельник, никакого толку не добьёшься. Надо послушать, что Степан скажет, он умней тебя. Скажи, Степан, как оно будет теперь без царя и министров?- спросил рассудительный Илья Петрович.
Степан вышел на середину круга. Игнат пошёл домой.
- Куда ты, Игнат? Не хочешь послушать, что к чему?
- Разговорами, Степан, скотину не накормишь.
- А жена не справится?
- У него жена молодая,- Митяну лишь бы посмеяться,- Не дали тебе сёстры во время жениться, Игнат. Теперь крутит Агафья тобой, как хочет.
- Дурак ты, Митян.- Игнат махнул рукой и ушёл.
- Тебе, Митян, лишь бы зубы скалить. У Игната отец прихворнул, мать старая, а молодой бабёнке с таким хозяйством не управиться.
- Нашёл за кого заступаться, Илья Петрович. Кто велел старому на хозяйстве надрываться? И Игнаху приучил пуп рвать. Кто виноват? Сами и виноваты.
- Тебе, Ганька, не докажешь. А Игнат Павлович…
- Ишо и по батюшке. Мироед он, а не Игнат Павлович.
- А ты, Ганька, всю жизнь Ганькой и останешься,- хохотнул Митян.
- Хватит спорить. Говори, Степан.
Ушёл Игнат. Ему не интересно, о чём будут говорить на сходе. Чем мешает Николай Иванович Ганьке? Тем, что земли у него больше? Игнату, например, лишняя земля ни к чему, свою бы обработать: отец теперь не помощник, мать тоже ослабела, а Агашеньке и по дому работы хватает, с одним Павлушкой сколько хлопот. А нанимать работников Игнату непривычно, совестно как-то. Взять землю, а потом зарастить её дурниной? Ганька непременно так и сделает, если землю начнут делить, или, того хуже, пропьёт свой надел.
Игнат оглядел свою усадьбу. Большой порядок на усадьбе Игната, но порядок у него и на сенокосных, и на пахотных землях. Огород большой у Игната. Помещался в нём теледник, место, где телята-поздыши могут осенью пастись; дальше посеян овёс на зелёнку, которая незаменима при окоте овец: мягкий витаминный корм. Картошки сажали много, куда же без картошки: картошка – королева на столе после хлеба – короля. Хотя у забайкальцев мяса вдоволь: выпасы богатые, да и охота выручает; вокруг Завалишино леса нет, одни берёзовые рощи, колки по-местному. А лес за Ононом и Шилкой на что? Многие охотятся там. А ягоды? Земляника в берёзовых колках, голубика и брусника за Ононом. А черёмуха? Как зацветёт около реки, распространяя неповторимый аромат на всю округу, голова кругом идёт. А курсуны из черёмухи? Что за диковинка? А вот что. Натолкут ягоды черёмухи в ступке, налепят лепёшек, засушат их; вот и радость ребятишкам зимой. А мёрзлые дикие яблочки? А сушёный боярышник? А тараношка? А грибы? Да что тут говорить! Богата природа Забайкалья! Сохранить бы всё это.
Ниже картофеля капуста растёт, а уж квашёная капуста заменит заморские фрукты: витаминов в капусте много. Зимой картошечка да капуста скрасят отсутствие зелени. Огурцы выращивает Агаша под руководством свекрови обильные, в кадушке солят их, под каменным гнётом стоят они в погребе до зимы, хрусткие да душистые: секреты засола есть у каждой хозяйки. Всякое бывает между свекровью и невесткой, но мать Игната спокойная и доброжелательная, а жена покладистая и послушная.
Брюкву выращивают женщины; зимой закинут брюкву в русскую печь, вынут печёную, тут тебе и витамины, и сладость. « Не то, что у Ганьки с его Лушкой, такой же никудышной, как он - Игнат в сердцах вспомнил взбалмошного Ганьку,- А ну как начнут землю насильно делить? Передерутся же все: земля не везде одинакова, где ширь да гладь, где пни да кочки».
Смирным был Игнат, он не любил не то, что драки, никогда с соседями не ссорился, а гражданская война была уже не за горами. И когда началась война, никто не спросил Игната, хочет он воевать или не хочет. От красных он спрятался, когда те вошли в Завалишино. С отрядом красных пришли и родственники Игната: Пётр из Усть-Каменки, женатый на старшей сестре Игната, и Антон, который был женат на другой его сестре. В первый же день зятья пришли навестить родню, звали Игната к красным. Игнат отказался.
- Отсидеться, Игнат, хочешь?- Пётр покачал головой,- Ни нашим, ни вашим? Чистеньким хочешь остаться?
- А, может, хочешь, чтоб царя – кровопийцу вернули?- косо посмотрел злобный Антон.
- Он тебе мешал, царь-то? Он в Питере был, а ты здесь.
- Но-но, ври, да не завирайся, контра.
- А, правда, Игнаха, шёл бы с нами?
- Бросить тятю с мамкой да бабу с ребятёнком на произвол судьбы?
- У нас тоже есть и бабы, и ребятёнки,- озлобился опять Антон.
- Да ты с радостью от них убегаешь, отетень. Наплодил ребятишков, а кормить не хочешь, Маньку-сеструху заездил. Голытьбой был, голытьбой и остался. И почо мы с тятей послушали Маньку?
- Вот ты как заговорил, контра? Чо да почо, деревенщина.
Пётр смешливый, не выдержал, захохотал:
- А ты, Антоха, с каких пор в городские жители записался?
- Я не городской, а Игнаха-контра, с жиру бесится, растолстел на дармовых харчах.
- Окстись, Антоха. Когда ты жир видел на Игнате?- засмеялся Пётр,- Игнат с роду ходит худой.
- И где ты видел у меня дармовые харчи? Это ты дармовое приданое сеструхи моей угробил, теперь она с ребятёнками впроголодь живёт.
- А ты мироед!
- Антоха, ты опять? Какой из Игната мироед?
- А ты чего его защищаешь? Вы, французня, тоже все мироеды.
- А что, Антоха, во Франции все богатые? – пробовал обратить всё в шутку Пётр, уличная кличка семьи которого была - Французы.
- Не знаю. А вы всё равно мироеды, и к нам ты зря примазался. Разберутся, у кого пасека и мельница, некогда будет Игнашку защищать.
- Дурак же ты, Антоха. Кто тебе запрещает жить хорошо?
- Лень вперёд его родилась, и вся ему досталась.
- Ты, контра,- Антон замахнулся нагайкой, но жилистый Игнат, перехватив нагайку, с силой дёрнул, Антон сел на землю и пукнул.
Пётр хохотал до упаду, Антон же, ощерившись злобно, произнёс:
- Погоди, контра, я тебя достану.
Пётр, дождавшись, когда Антон отошёл в сторону, шепнул Игнату:
- Ты, Игнаха, спрячься на всякий случай, пока мы здесь, а то силой заберут в красную армию.
И пока красные стояли в селе, Игнат прятался в погребе, который Пётр завалил прошлогодним сеном так, что и Антоха не догадался. Когда красные ушли, в ночь нагрянули белые, от них Игнат не успел спрятаться.
Поручик Плетнёв, невысокий стройный брюнет с сумрачными глазами, назначил Игната своим вестовым. Вестовой, так вестовой, Игнату всё равно, кем и где служить: он твёрдо решил бежать. Основное соединение белых стояло в деревне Широкой, в другие сёла были разосланы летучие отряды. Когда Игнат прибыл в деревню, там уже пытали и расстреливали красных и тех, кто им помогал. Филипп, знакомый из Усть-Каменки, оглядываясь, шёпотом рассказал, что зятя Игната Петра замучили насмерть, а самого Филиппа силой завербовали:
- Антоха, ваш зять, сидит здесь в амбаре. Его тоже пытают, но Антоха злой и настырный, не говорит, где прячутся красные. А они, как белые верх взяли, рассеялись, кто по домам, кто в лес ушёл. Но куда там! Многих уже поймали и пытают дённо и нощно.
- А Петруха как попал?
- Он прятался дома в завозне, кто-то видел, как ваша Дарья ночью несла ему еду, вот и выдали. Кто-то из своих, из деревенских, сдали. Ох, и лютует контрразведка. Тимоха, мой сосед,- Филипп оглянулся,- рассказывает, что страшно пытают: заживо руки-ноги ломают, звёзды выжигают. Вот и Петруху вашего до смерти замучили, царство ему небесное,- Филипп перекрестился.
Перекрестился и Игнат.
- Бочкин! Немедленно к поручику Плетнёву!
Игнат пошагал:
- Чо надо, Ваше благородие?
- Чо надо, - передразнил презрительно Плетнёв,- отрапортуй, как положено.
Поручик говорил всегда тихо, но твёрдо. Все его боялись, а Игнат решил повалять с ним «Ваньку», прикинулся недотёпой:
- Я не служил в армии, ваше благородие.
- Даже на сборах не был? – спокойно спросил поручик,- Вот список, доставь его полковнику.
- А куда?
- Полковник стоит на квартире у Гладковых.
- А где это, ваше благородие?
- Ты что, быдло, издеваешься? Наверно не раз там водку пил. Все вы тут одной ниткой повязаны. Марш! – и так взглянул, что Игнат быстро пошагал.
Знал Игнат, где живёт семья Гладковых, поручик был прав, бывал Игнат у них, и выпивал рюмку-другую самогона, а не водку. Это только считается, что государство иной раз берёт торговлю спиртным в свои руки; хитрые граждане всегда выгоняли самогон, так как неизвестно, что продают по акцизам, а своё не только чище, но и дешевле. Бывал Игнат у Гладкова. Но какое дело дворянину из центральных губерний до родственных и дружеских связей в Забайкалье? Это у них там, в центре, деревня на деревне, а здесь просторы: от одной волости до другой ехать да ехать. Бывало, поедешь к родственникам в Усть-Каменку, да ещё зимой, то волей неволей заедешь в Широкую. Чаще Игнат ездил в деревню Марково к купцу Попкову, дальнему родственнику. Любил Игнат широкую натуру дядьки. Наверно потому, что, будучи человеком спокойным, размеренным и немного прижимистым, Игнат восхищался чужой удалью, размахом, уверенностью. Попкову ничего не стоило сесть вечером в сани и уехать в Нерчинск, всю ночь прокутить в борделе с Гейкой, самой дорогой проституткой, а к утру вернуться домой и взяться за свои купеческие дела. Голова была на плечах у дядьки, за это уважали его земляки. Любил гостить у него Игнат: посидит с дядькой у самовара, пропустит рюмочку-другую хорошей водки. Да бывали времена! А теперь? Эх!!! Пошагал Игнат.
Перейдя на другую сторону речки и, поднявшись на крутой откос, Игнат зашёл за первую избу и открыл список, который не был запечатан, читать стал: Бородин, Дедюхин, Золотухин, Кожевников и другие. Против некоторых фамилий стояли крестики. Игнат поискал глазами, нашёл: Бородин П.Е., Петруха! Возле него стоял крестик. Ясно, списки арестованных и расстрелянных. « Драпать надо,- смутно стало на душе,- Не хватало ещё со своими воевать». Отнёс список полковнику.
- Что, голубчик, любишь Россию? Готов за неё воевать с голытьбой?
- Я сам из голытьбы, ваше благородие.
- Однако дерзок ты, милейший. Из голытьбы, а помогаешь поручику Плетнёву ремни резать из спин своих земляков.
- Никак нет, ваше благородие.
- Ступай до своего поручика,- полковник задумчиво барабанил пальцами по столу, и когда Игнат ушёл, уверенно сказал,- А сбежит ведь, каналья. По глазам вижу - сбежит. Как думаете, Григорьев?
- Непременно сбежит, Пётр Витальевич,- адъютант полковника сжигал документы в русской печи,- Скоро они все от нас драпанут.
- Где вы таких слов набрались? Грубо, Григорьев. И почему вы решили, что все сбегут?
- Вы же сами понимаете, господин полковник, что народ не с нами, что Россию мы потеряли.
…Игнат вернулся к избе, в которой квартировал поручик со своей зазнобой Геей, самой дорогой проституткой из Нерчинского вертепа, а попросту с Пелагеей - вертихвосткой. Гейка была красивой, изящной и вежливой, будто не из крестьянок, но правду не скроешь, да поручик и сам
знал, откуда эта птичка. В данный момент Гейка что-то требовала от поручика, на что тот спокойно отвечал:
- Неужели ты, гетера, думаешь, что у быдла есть драгоценности.
- Не называй меня гетерой!
- Откуда ты знаешь это слово?
- Вращалась в хорошем обществе, поручик.
- « Неужто, в самом деле, неужто, не шутя?», - в голосе поручика иронии хоть отбавляй,- Не в обществе ли Бутиных и Кандинских бывала мадам?
- Какое ваше дело, поручик? Я всего-то спросила о драгоценностях. Некоторые казаки их тоже имеют. Скажем этот Француз. Их семья зажиточная.
- Не думает ли мадам, что быдло в карманах золото носит? – поручик властно обнял Гею, та отшатнулась, но руки поручика крепкие,- Не сердись, тебе это не идёт. Да и драгоценностей у тебя много. Золотой перстень с тёмным алмазом чего стоит.
- Как ты узнал? Мои вещи осматривал?
- От кого ты решила скрыть своё богатство? – усмехнулся поручик,- Я не такое о людях знаю, а тут побрякушки, хоть и драгоценные. Я даже знаю, чей этот перстень.
- Чей? – чёрные глаза женщины расширились, в них затаился испуг.
- Это ты подсыпала полковнику Гаврилову кокаин в шампанское?
- Он сам затягивался кокаином до зверского состояния.
- Но ты специально лишнего подсыпала?
- Он что умер в дурмане?
Гея застыла: « Конец мне. Поручик не простит, что я помогла полковнику убраться на тот свет». Перед глазами Геи, как живой, стоял садист полковник Гаврилов. Гея ничего до этого не знала о садизме, которым страдал полковник. Гаврилов сразу выделил Гею, и мадам отправила её с ним. Красивый полковник понравился Гее; она, как всегда, начала кокетничать и делать намёки на дорогие подарки.
- Жрица любви подарки захотела?
- У вас, господин полковник, чудненький перстенёк.
- Сейчас ты его получишь,- полковник достал из кармана кителя облатку с порошком, втянул его попеременно в ноздри.
« Кокаинщик!»- Гея тревожно смотрела на Гаврилова.
- Будешь?
- Нет.
- И правильно. Таким добром не стоит делиться с жрицей,- постепенно красивое лицо извращенца искажалось гримасой нечеловеческого сладострастия.
Полковник чуть ли не ежедневно стал наведываться в бордель и требовал Гею. По состоянию Геи мадам и товарки поняли, что за птица полковник, жалели Гею, но наркоман был неумолим, а вместо оплаты постоянно держал в руке пистолет. Все его боялись, а Гея впадала в ступор,
когда он приходил. Но Гея выросла свободной в своей семье, где все её любили; её клиентами до тех пор были мужчины порядочные и щедрые, поэтому, от природы гордая, Гея не могла долго терпеть унижений. И однажды ночью…
- Не беспокойся. Полковник не умер от передозировки. Гаврилова банально расстреляли краснопузые, взяв его тёпленьким, прямо в борделе. Впрочем, туда ему и дорога. В контрразведке всякое бывает, на то и война, но князь был изверг каких мало.
- Он что ещё и князь был?- машинально спросила Гея, а сама мысленно поблагодарила Бога, что не она повинна в смерти человека.
- А ты наивно думаешь, что среди князей нет извращенцев?
- Я всякое насмотрелась, а добро бывает только в сказках.
- Перстень сняла со спящего полковника, или он сам подарил? На него это не похоже.
…Гея проверила карманы кителя полковника, когда тот отлучился по нужде. В кармане было пять облаток, запасливый оказался. Гея подсыпала в шампанское две дозы, подумала и подсыпала ещё одну: « Сдохнет, так сдохнет, туда ему и дорога, извергу».
- Будешь, жрица, пить «шампань»?
- Нет.
- И правильно. Нечего изводить добро на жриц,- и выпил один бокал. Остатки закрыл пробкой и уснул.
Гея обильно смазала безымянный палец полковника мылом и сняла увесистый перстень, затем сняла с шеи спящего массивную золотую цепь с тяжёлым медальоном. Собрала свои пожитки; драгоценности, какие у неё скопились, прибавив к ним новую добычу, тщательно завернула в платок и спрятала за пазуху. Она оделась так, чтобы сойти за простую женщину, осторожно пробралась к входной двери борделя. Вышла и направилась в сторону ближней станции, села в теплушку, набитую разношёрстной толпой и уехала в Шилку, где познакомилась с поручиком Плетнёвым…
- Сама сняла. Это ещё мало за всё, что я от него терпела.
- Правильно сделала,- усмехнулся поручик. Помолчал, - Гея. Странное у тебя имя для крестьянки. Почему тебя так назвали?
- Геей звал меня знакомый офицер,- Гея мрачно задумалась,- Говорил, что была такая богиня в Греции.
- Гея, богиня земли, была тучной, с мощными формами, а ты, как тростинка, тонкая и стройная. Плохо знал мифологию твой офицер.
- Меня Пелагеей зовут, вот он и сократил. А мне всё равно: просто Гея, или богиня, лишь бы не Палашка. А тятя с маманей и братушки звали меня Пеюшкой.
- Большая семья у вас?
- Большая. Семь братьев, а я одна. Меня все любили и баловали.
- Оно и видно,- усмехнулся поручик,- В бордель братья сплавили?
- Ну и сволочь же ты, поручик. Ничего святого у тебя нет,- с негодованием и даже с ненавистью посмотрела,- В борделе оказалась благодаря такому же, как ты, дворянчику.
- Помолчи, хамка. Дворяне историю России вершили.
- Ну и довершили, что хамы гонят вас отовсюду.
- И то верно. Ладно, мир,- Плетнёв обнял Гею,- А правда, Гея, не затесался ли кто в вашу семью изящней крестьян?
- О чём ты?
- Не согрешила ли твоя матушка с кем-нибудь из проезжих дворян?
Гея сверкнула своими чёрными глазищами, замахнулась, но поручик перехватил её руку.
- Ничего у тебя святого нет.
- Извини. И не сердись, тебе не идёт,- вновь повторил поручик.
Гея отошла к окну, помолчала, вздохнула:
- Легко сказать – не сердись. Ты рассуждаешь, как Борис Алексеевич.
- Так звали офицера? Опять его вспомнила?
- А если вы одинаковые? То хамка, то ненаглядная краса. По-вашему, если крестьянка, то обязательно коренастая, курносая и тупая.
- Ну почему же? Крепостных красавиц на Руси много было. Взять хотя бы…
- Хватит, поручик. Начнёшь сейчас рассказывать про Парашу Жемчугову.
- Откуда ты о ней знаешь? Ах, да, офицер. Хотел бы я его встретить.
- Ты ревнуешь?
- Я? Тебя?- но вздохнул поручик и покаянно продолжил,- Повязаны мы с тобой, Гея, надолго, если не навсегда.
- Мне было двадцать лет, когда началась война с германцами. У моих ровесниц уже детишки были, а я всё ждала своего единственного. Ни тятя, ни маманя, ни братья меня не неволили, верили, что я найду свою судьбу,- усмехнулась Гея невесело,- Соответственно своей красоте. Тонкая и стройная, как ты говоришь, я по породе, у нас в семье все худые и высокие в маманю,- вздохнула Гея, задумалась,- Даже не знаю, живы ли они. В последнее время никого из знакомых не вижу: ни белых, ни красных.
- Ты что с краснопузыми якшаешься? Уж не шпионишь ли? Смотри, а то…
- Пытать будешь?
- Я с женщинами не воюю. Продолжай.
- Я уже говорила, в семье меня любили и баловали. Не знаю, почему, но и снохи меня жалели, хотя между собой они грызлись почём зря. Наверно чувствовали, что мне судьба тяжёлая достанется.
- Так уж и тяжёлая? Плохо тебе жилось в борделе? У тебя побрякушек, как у знатной дамы.
- Вот-вот. Вы все одинаковые: что дворянчики, что крестьянчики. Раз много побрякушек, а руки белые и нежные, значит жизнь лёгкая. А у меня детей никогда не будет.
- Зачем детей рожать в лихие времена? Чтобы нищенствовали и беспризорничали?
- Детишки во все времена рождаются, иначе и жизни на земле не было бы.
- Это всё из области философии, а реальность другое диктует.
- Когда-нибудь настанут спокойные времена.
- Боюсь, что спокойствие для нас не скоро настанет, погонят нас краснопузые за границу, а там - чужбина, неизвестность.
- Почему ты так решил?
- Ты сама говоришь, что нас всюду гонят,- усмехнулся поручик,- А если серьёзно, понятно же, что Россия и без нас обойдётся. Весь народ против нас ополчился.
- Зачем же ты лютуешь в этом амбаре?
- Откуда знаешь?
- Там день и ночь кричат и стонут.
- Это не твоего ума дело, да и лютуют там другие. Неужели ты думаешь, что я сам пытаю людей? Для этого всегда и везде найдутся садисты. Лучше расскажи, как ты познакомилась с тем офицером?
Гея родом была из-под Читы. Как-то поехала Гея с отцом в Читу, а там в одной из забегаловок на неё засмотрелся офицер. Что он делал в дешёвой забегаловке неизвестно, но, увидев Гею, уставился на неё, однако при отце не решился с ней познакомиться. Гея по глазам мужчин видела, когда в неё влюблялись, обычно посмотрят, вздохнут, да и все дела. Но этот оказался настойчивым, узнал от кого-то, что за красавица и откуда, и однажды приехал в их деревню. Вызвал Гею из дому, а та и от ума отстала: вот, думает, и её судьба. Уехала с офицером, только записку оставила родным: грамотной была Гея, приходскую школу закончила.
- Твои родители молодцы, учили тебя.
- У нас в деревне большая школа под четырёхскатной крышей, никогда не забуду школу. Я училась хорошо, ученье мне давалось легко.
- Оно и видно.
- Опять смеёшься?
- Сейчас нет.
- Я опозорила семью и себя, а он увёз меня в Читу, снял комнаты, потом сбежал, и осталась я одна, беременная и с долгами за комнаты. Плод мне вытравила хозяйка за два платья. Потом привела одного мужчину, затем другого. Я хотела убежать, но куда? Деревня наша недалеко. Но как там появиться? Опозоренной? Как я его ненавидела!
- Кого?
- Бориса Алексеевича.
- Бедная ты моя,- чувствуя окончательную гибель того, что было ему дорого, холодный и расчётливый, поручик искренне жалел Гею, ещё более потерянного человека, чем он сам.
- Однажды приехал Фёдор Кузьмич…
- Кто такой?
- Не перебивай. Фёдор Кузьмич увёз меня в Нерчинск. Он меня сильно любил и жалел. Но сын его, Мишка-изверг, избил Фёдора Кузьмича. Отца
родного! Как страшно он его бил! Сначала бил его ногами, потом сел на коня и стал топтать конём. Я кричала, звала на помощь. Но никто не вмешался, а одна ведьма так и сказала: «Это ты, змеюка, виновата». Фёдор Кузьмич после этого стал чахнуть и вскоре умер. Мадам, владелица борделя, и раньше ко мне приглядывалась, а тут открыто предложила перейти к ней. Моя красота меня погубила, она и спасла меня.
- Каким образом?- в голосе поручика опять изуверская ирония.
- Не смейся. Я у мадам была на особом положении.
- Понимаю. Богатые клиенты, большие деньги для мадам и дорогие подарки лично тебе.
- Ага,- просто ответила Гея,- Я вошла во вкус, и ко мне уже никто без подарков не совался. Мадам ничего о них не знала. А я хитрая, я понимала, что моя красота недолго будет меня кормить, поэтому и копила побрякушки. Назад в крестьянство мне пути нет: работать по-чёрному я не умею и не хочу. Да и кто бы я была в деревне? Палашка- потаскушка, пропустившая через себя кучу мужиков? – такая откровенность не покоробила Плетнёва: зачерствел душой поручик за лихие годы войны, он только хмыкнул, слушая Гею. Та внимания не обратила на его усмешку,- В деревне никто и не женился бы на мне. А в Чите, или в другом городе поменьше, я мечтала купить дом, завести торговлю, а у меня, чувствую, есть хватка. Там, глядишь, богатство и красота сделали бы своё дело, может, нашёлся бы хороший человек, и была бы у меня своя семья, может, и детишки бы родились. Но началась эта неразбериха, и всё пошло прахом.
- Да,- поручик перебирал пышные волосы Геи,- Неразбериха эта выбила у многих землю из-под ног,- желваки заходили у поручика на скулах,- Хамьё взбунтовалось. Ненавижу!
- Успокойся, Сашура. Теперь уже ничего не исправишь.
- Сашура. Так меня называла мама. Где она? Я тоже ничего не знаю о родных. Краснопузые наверно расстреляли их. Ненавижу!
- Опять? Успокойся.
- Чувствую, погонят они нас, как гнали из-под Иркутска, так и отсюда погонят. Знаю я этих мужиков. Взять хотя бы Бочкина, моего вестового. Хитрый, себе на уме, прикидывается простаком, а сам так и глядит, как бы сбежать.
- Игнат хороший человек. Смирный, надёжный.
- Тебе откуда известно?
- Я его давно знаю.
- И он был в твоей постели? Этот вахлак? Ну и вкусы у тебя. Расстрелять его что ли?
- В постели он у меня не был. Ему девки из борделя не нужны, у него жена есть.
- Будто ты на свет только появилась,- поручик засмеялся,- Разве жёны кого-то удержали от…,- поручик запнулся.
- От блуда? – Гея погладила по голове жестокого поручика.- Не совсем ты ещё огрубел. А Игнат приезжал в Нерчинск с богатым родственником. Тогда я его и узнала, и поняла, что не все мужчины сволочи. Он смотрел на меня как на человека, а не как на продажную тварь. О таком я и мечтала. Надёжный он: у него шесть сестёр, и ни одного брата нет. Он всех сестёр замуж выдал, потом сам женился, и отец с матерью у него в почёте.
- Икона, а не Игнат. Но дай ему возможность, все побрякушки у тебя украдёт. Если ещё тебя оставит в живых. Знаю я этих хамов.
- Не прав ты, Сашура.
На пороге показался Игнат:
- Господин поручик! Вас срочно вызывает полковник.
- Стучаться надо, быдло.
- Так точно, ваше благородие, я стучался.
- Вон отсюда, хам!
- Есть!- Игнат скрылся за дверью.
Плоховато знал поручик простых людей и зря так разговаривал с Игнатом. Поручик быстро собрался:
- Хам! Хитрый, того и гляди нож в спину воткнёт. Я пойду. Гея, ты будь осторожней с ним.
- Игнат хороший.
- Что ты, как кукушка, заладила одно и то же?
Ушёл поручик, а Гея быстро перепрятала свой узелок. « От греха подальше. Кто их знает: и Плетнёва, и Игната». Вскоре зашёл Игнат:
- Чо хочу спросить, Пелагея.
- О чём хочешь спросить? И не Пелагея, а Гея.
- Чо уж там, всё равно русская.
- Спрашивай, чего хотел.
- Ты давно видела дядьку Попкова?
- А тебе какое дело?
- Сродственник он мой, сама знаешь. Неужто, к белым подался?
- А ты чего хотел? С его-то богатством, чтоб он к красным пошёл?
- И то верно. Значит, к белым прибился.
- Нужны ему и белые, и красные. Он уже давно за границей.
- А тётка где?
- Вместе с ним уехала.
- А тебя чо не взял?
-Нужна я ему! Я вообще никому не нужна, Игнат.
- А поручик чо?
- Поручик – белая кость, бросит где-нибудь.
- Ну и ушла бы от него. Уехала бы в свою деревню к отцу да матери.
- В деревню?- усмехнулась Гея.- Сейчас деревни со всех сторон трясут: и белые, и красные, и бандиты.
- Верно, Пелагея. Хлеб всем нужен. С другой стороны и наш брат взбаламутился. Взять Завалишино: кто у красных, кто у белых, а кто и в
бандиты подался. А по мне хоть все в тартарары провалитесь. В хозяйстве дел по горло, а я тут с заплечных дел мастерами валандаюсь.
- Что-то ты, Игнат, разоткровенничался. Не боишься?
- Кого? Тебя чо ли?
-Я могу рассказать поручику.
- Ладно, Пелагея. Я ничо не говорил, ты ничо не слышала,- ушёл Игнат.
Красные вошли в Широкую рано утром. Завязался беспорядочный бой, Игнат решил под шумок скрыться и от белых, и от красных. Собрал свои пожитки, крадучись, от избы к избе, где под заборами, где ползком, где согнувшись, он пробирался к круче Онона, чтобы там, спрятавшись в расселине, дождаться ночи, и, переплыв Онон , по противоположной стороне уйти к устью Ингоды. Переползая через один из огородов, он увидел убитую женщину, лежавшую ничком. « Ей Богу, Пелагея,- Игнат перевернул женщину, это была Гея.- У Пелагеи золото было!». Перекрестившись, Игнат ощупал убитую и из-за пазухи вынул тяжёлый свёрток. «Однако покойница много накопила», - подумал Игнат, спешно спрятал узелок в сидор и опять пополз. Игнат пробрался-таки к Онону и переплыл его ночью. Одежду и сапоги он почти сухими переправил через воду. Игнат переложил содержимое Геиного узла в свою утирку, туго затянул и спрятал на дно сидора: «А платок Агаше сгодится. Постирает и всё». Он хотел уже идти дальше, как со стороны реки раздался стон, Игнат притих, опять кто-то застонал, он пополз на стон. На берегу, весь мокрый, сидел Плетнёв; Игнат замер, решил не подавать голоса: ну его, этого поручика, одному легче будет уйти. Плетнёв снова застонал. «Эко, его угораздило. Место здесь открытое, надо бы уходить, однако и помогать надо».
- Ваше благородие!
Поручик замер.
- Ваше благородие, не бойтесь, это я, Игнат.
- Бочкин? Помоги руку перевязать,- вполголоса попросил Плетнёв.
Мокрого поручика била дрожь, левой рукой он пытался носовым платком перевязать правую. Игнат снял с поручика верхнюю одежду и нижнюю рубаху, перетянул рану полотенцем, свою гимнастёрку натянул на поручика.
- Снимай, ваше благородие, штаны.
- Без штанов убегать прикажешь?
- Не побрезгуй,- Игнат снял свои исподние штаны, - Надевай, иначе остынешь.
Поручику было не до брезгливости, всё сделал, как велел Игнат.
- Оделся, что дальше?
- Теперь выпей маленько, а то совсем загызнешь.
- Спасибо, Игнат,- Поручик выпил несколько глотков,- Запасливый ты.
- А то, как же. Торопиться надо, ваше благородие, пока ночь не кончилась.
- Игнат, ты видел Гею?
- Тише, ваше благородие, сейчас не до разговоров.
Надо было до рассвета пройти большую часть пути: против Широкой место открытое, только кое-где растут кусты черёмухи да небольшие деревца дикой яблони и боярышника. Двигались молча и, насколько позволяло состояние поручика, быстро: ползком там, где не было кустов, чтобы с того берега не могли засечь их движение. Наконец добрались до высоких сопок, тут было легче спрятаться в прибрежных кустах, росших сплошь. Тропу Игнат знал издавна, а поручик хоть и ослабел, но держался молодцом, сказывались армейская закалка и природная выносливость. Сели отдохнуть, Игнат, заранее готовившийся к побегу, припас продукты. Когда доставал продукты из сидора, невзначай вынул платок Геи, но поспешно спрятал его. Поручик с подозрением спросил:
- Что за платок, Игнат?
- Утирку баба положила в дорогу.
Поверил или нет Плетнёв, но больше не спрашивал.
- Теперь пойдем лесом, тяжеловато будет. Болит рука?
- Болит, но кость не задета, грязь попала.
- Давай-ка, ваше благородие, обмоем рану.
Плетнёв терпел, только скрипел зубами, пока Игнат обмывал рану самогоном; на рану наложил чистую тряпку, которую оторвал от своей запасной рубахи; развернув полотенце чистой стороной, перетянул поручику руку.
- Игнат, ты видел Гею?
- Убита Гея, царство ей небесное. А как вы разминулись?
- Я был в штабе, когда красные налетели.
« Знаю, какой штаб, небось, в амбаре пленных пытал, барское отродье», но вслух сказал:
- Надо было того ожидать, ваше благородие. Силу они набрали.
- Набрали, сволочи. Разведчики предупреждали, что вот-вот должны подойти, и всё-таки мы их проворонили.
- Чему быть, того не миновать. Видно время подошло.
- Философствуешь? – усмехнулся поручик,- А прикидывался простаком.
- Нашему брату без этого нельзя, господин поручик. Прикинешься простаком, глядишь и пронесёт. Жара нет?
- Нет. Спасибо, Игнат.
- Чего уж там.
- Ты уверен, что Гея убита?
- Прямо в огороде наткнулся. Лежит навзничь, руки раскинула, я глаза ей закрыл и наутёк.
- Царство ей небесное,- поручик перекрестился, помолчал, затем спросил,- Её платок у тебя?
- Какой платок? Утирка что ли? Я же сказал, Агаша моя положила в дорогу. Идти надо, ваше благородие.
Отсиделись день в лесу, переплыли Онон.
- Ты как, ваше благородие? Хватит сил через сопку перевалить? Идти низом легче, но дальше.
- Пойдём через сопку.
Перевалив сопки, подошли к Завалишиной. Со стороны кладбища подошли к усадьбе Игната, по огороду подошли к избе, залаявшие было собаки, узнав хозяина, угомонились. Игнат тихонько постучал в окно горницы:
- Агаша, ты спишь?
Агафья вышла в сени.
- В доме нету чужих?
- Нету.
Наскоро Агафья приготовила еду, поели. Агафья оторвала от чистого холста широкую ленту, вновь обмыли рану поручика самогоном, перевязали.
- Всё, ваше благородие, теперь ты сытый, рана перевязана. Агаша, собери узелок с едой.
- Что решил, Игнат?
- Переплавлю тебя через Ингоду, а то не ровен час красные нагрянут: тебе будет крышка, и нас не пощадят.
- Тебя, Игнат, и без меня могут расстрелять.
- Авось, пронесёт.
- Ну, смотри. Ночью по реке плыть не боишься?
- Мы с тобой, ваше благородие, только и делаем, что ночью плаваем.
- И то верно.
- Я тебя на лодке переплавлю.
К реке пошли обходными путями, мимо деревни. С железной дороги доносился шум: слышны были голоса людей, скрежет железа, ржанье коней.
- Станция близко?
- Близко, ваше благородие. Разъёзд это, а не станция.
- Цивилизация коснулась вас только крылом,- усмехнулся поручик.
- Чего?
- Не вникай.
- Оно и верно. От железки одни хлопоты. Мало что покосы отняли, так ещё шуму много.
- Ну, это ты перегнул. Наверняка на железке денег заработал?
- Заработал, ваше благородие. Корову добрую на эти деньги купили.
- Вот видишь. Значит и вам перепало от цивилизации.
- Непонятно говоришь, ваше благородие.
- Не вникай.
- Она, эта сама цилизация, много шуму создаёт. Мы молодые, нам чо, не мешает, а старикам тяжеловато от рёва и дыма паровозов.
Подошли к реке, Игнат с гордостью сказал:
- Вот она, Ингода. Большая река.
- Не больше Волги,- усмехнулся Плетнёв.
- А ты на Волге родился?
- На ней, матушке.
- То-то я подивился, как ты с одной рукой через Онон переплыл.
- Игнат, я думаю, что свёрток Геи у тебя,- уже в лодке сказал поручик.
- Померещилось тебе.
- Это был платок Геи?
- Говорю, ваше благородие, померещилось тебе.
- Ты убил Гею?
- Побойся Бога, ваше благородие! Я не убивец.
- После всего, что с нами было, я верю тебе, но платок Геи у тебя.
- Померещилось тебе.
- Отдай свёрток, Игнат. Мы можем сюда вернуться, тогда тебе не поздоровится.
- Убьёшь, ваше благородие? После того, как я тебя спас?
- Ты не так меня понял.
- Правильно понял, но сначала надо сюда вернуться. Я стукну тебя веслом, и будешь кормом для рыб.
Поручик левой рукой потянулся к кобуре.
- Не балуй, ваше благородие, я вынул патроны.
- Холоп!
- В Забайкалье холопов давно нет. Не бойся, не трону, не разбойник. Переплавлю через Ингоду и драпай, куда глаза глядят. Железка рядом, глядишь и скроешься от красных.
Переплыли реку, Игнат показал короткий путь до разъёзда, подал поручику узелок с едой:
- Прощевай, ваше благородие. Дай Бог, больше не свидимся: красные силы набрались, теперь попрут вас до самого Китая.
- Во Владивостоке наши крепко обосновались.
- Туда надо ещё добраться.
- Игнат, отдай мне свёрток Геи. Краснопузые всё равно у тебя отнимут,- помолчал поручик, потом с остервенением сказал,- Я проклинаю эти драгоценности, которые помогли бы нам в борьбе с краснюками. Меня загнали в угол, гонят с родной земли, моё проклятие будет иметь силу.
- Успокойся, господин поручик. Не было свёртка. А если бы даже был, попёр бы я его через реку? Прощевай, ваше благородие,- и уплыл.
Вытащил лодку на берег, перевернул её, взял вёсла и быстро пошагал. Дома достал узелок Геи.
- Игнат, ты перевёз офицера?
- Перевёз. Ты спи, на дворе ишо рано.
- А ты чо делаешь?
- Погоны отрываю, с часу на час красные нагрянут. Ты спи.
- Давай помогу.
- Спи, тебе говорят.
- Но ладно.
Игнат с лампой ушёл в сени, развернул узелок, блеснуло золото,
сверкнули камни. Богатство! Хоть и кровью омытое, но его вины в том нет.
Надо спрятать до лучших времён! Игнат достал с полки железную коробку, привезённую отцом с японской войны; в ней сначала отец, а потом сам Игнат хранили дратву, шило, крючок. Игнат высыпал из утирки содержимое, оторвал от утирки лоскут, завернул в него драгоценности и положил в коробку; вместительная была коробка, но драгоценности её до краёв наполнили: много накопила Пелагея добра. Обернув коробку остатками утирки, затолкал коробку в берестяной туес, плотно закрыл туес деревянной крышкой. С туесом под мышкой и потушенной лампой Игнат отправился в завозню. Закрыв плотно ворота завозни, Игнат зажёг лампу, открыл погреб; поднял вторую крышку, так называемую погребицу, и спустился в погреб. Отодвинув кадку с квашёной капустой, Игнат отворотил половицу и начал копать ямку; вырыв её, поставил туда туес. Взял из кадки камень, которым была придавлена капуста, положил камень на туес и засыпал ямку землёй; утоптал плотно и, положив обратно половицу, поставил кадку на место.
Красные вошли в Завалишино через два дня.
- Игнат, как бы к тебе не придрались?- тревожно спросил отец.
- Его же силком угнали,- Агафья с надеждой смотрела на мужа.
- Может, обойдётся,- в глазах матери любовь и жалость.
- Все свои, может, не тронут.
Антон с двумя красноармейцами пришёл в обед, когда семья сидела за столом:
- Жрёте, мироеды?
- Антоха! Здорово! – старый Павел Венедиктович обрадовался зятю,- Садитесь, мужики, за стол. Агаха, давай ложки.
- Сиди, Агафья, не суетись. Некогда нам.
- Да ты чо, Антоха? Пришёл к родне и не поешь?
- Хватит рассусоливать. Игнат, собирайся.
Все притихли, маленький Паша, испуганно смотря на Антона, прижался к матери. Игнат встал:
- С собой чо брать?
- Тебе теперь ничего не надо,- злобно ответил Антон.
- Ты, Антоха, не злобствуй, – старик понял, что ждёт сына,- Родня ить он тебе.
- Контра он, с нами идти отказался, а у белых в контрразведке служил. С контрой разговор короткий.
Мать с Агафьей заголосили, Павлушка заплакал, а старик встал и грозно сказал:
- Вот тебе, Антон, - Бог, а вот – порог!
- Сиди, батя, не ерепенься, а то и тебя к ответу притянем.
Игната расстреляли без суда и следствия, по законам военного времени.
… Поручик Плетнёв, одетый в старую одежду Игнатова отца, добрался до железной дороги. На разъезде царила суматоха: белые грузились в составы. Солдаты грузили на платформы пушки и пулемёты; казаки заводили
коней в теплушки, штабные офицеры грузили ящики, баулы; вестовые разносили приказания; плакали женщины, визжали дети.
- Посторонись, сермяга!- пробегавший мимо молоденький офицер толкнул Плетнёва.
Плетнёв резко повернулся к юнцу, взгляд поручика сверлил человека насквозь, под крестьянской одеждой угадывалась военная выправка. Юнец вытянулся, отдал честь и рявкнул:
- Виноват, ваше благородие!
- Где командир?
- В штабном вагоне,- и показал, куда идти.
В одной из стычек с красными, уже на Дальнем Востоке, Плетнёв был тяжело ранен, перед смертью он спросил казака Захара Бардина:
- Ты из Забайкалья?
- Так точно, ваше благородие, из Усть - Каменской станицы.
- Завалишино от вашей станицы далеко?
- Близко, ваше благородие.
- Игната Бочкина знаешь?
- Знаю.
- Запомни: у него драгоценности моей Геи…,- на этих словах поручик потерял сознание.
Умер поручик Плетнёв на руках Захара Бардина.