Исповедь Ивана Денисовича

Анатолий Комаристов
Кто такой Иван Денисович я уже писал в своих миниатюрах:
«Рыбный супчик» http://proza.ru/2019/11/03/1638,
«Иван Денисович и Фрося» http://proza.ru/2019/04/06/1327,
«Один день Ивана Денисовича» http://proza.ru/2018/04/26/1710.

Мы живем с ним в одном подъезде — я на седьмом этаже, он — на пятнадцатом. И ему и мне уже далеко за восемьдесят. Он старше меня на два года. Мы оба военные пенсионеры. Всю жизнь служили в Советской Армии. Встречаемся, к сожалению, не очень часто. То я болею, то он. Но когда встречаемся, нам есть, что вспомнить и о чём поговорить.

В этом году зима «никакая» — дождь сменяется снегом, солнце греет, как в марте,  сильный ветер ломает деревья и валит рекламные щиты. Кончается февраль, а снега нет, и температура бьёт все рекорды. Сегодня солнечно. Опять обещают температуру до плюс 6 градусов.

Чтобы не подхватить ОРВИ или грипп — на улице все чихают, кашляют и без конца сморкаются, как извозчики — мы с Иваном Денисовичем сидим дома и общаемся, в основном, по телефону.

Вчера сижу у компьютера, читаю опусы графоманов. Звонит телефон. Вижу, на дисплее, что меня вызывает Иван Денисович.
— Привет, Ефимыч! Что делаешь? Небось опять у компьютера сидишь? Выключай свой «комп» и поднимайся ко мне, посидим, пообщаемся. Давно не виделись. И потом мне надо посоветоваться с тобой, как с доктором. Жду…

Ни он, ни я не увлекаемся алкогольными напитками, но во время беседы можем иногда позволить себе «по чуть-чуть» коньячку или хорошего вина.

Открываю свой шкафчик, беру с собой недавно начатую бутылку моего любимого крымского вина «Мускатель. Массандра. Розовый», плитку шоколада и поднимаюсь на пятнадцатый этаж.

Как всегда, сидим на кухне. Небольшой телевизор тихо рассказывает последние новости, поступающие из Китая и других стран, о числе заболевших и умерших от коронавируса. А мы говорим обо всём и ни о чём…

Иван Денисович задумывается на минуту и говорит:
— Ты знаешь, Ефимыч, уже недели две, а может быть и больше, мучает меня одна семейная история. Не знаю, почему я её вспомнил. Днем думаю, ночью проснусь — думаю. Вроде бы и забыть давно надо, а я не могу… Всё острее чувствую свою вину перед покойной женой и не знаю, как покаяться теперь. Грех у меня на душе камнем лежит… большой грех… Разные мысли лезут в голову. Две недели назад исполнилось пятнадцать лет, как жена ушла в мир иной. Как говорят, Царствие ей небесное…

И я впервые увидел как он неумело перекрестился.

— Если не секрет, Иван Денисович, что это за история, которая так волнует вас, и чем я могу вам помочь.

— Ты, Ефимыч, невропатолог и, наверное, часто имел дело с такими пациентами, как я. А историю я тебе сейчас расскажу. Плесни винца «по чуть-чуть». Уж больно оно ароматное и вкусное. Где брал? Небось в «Пятёрочке» по «акции»?

Мы выпили вино, взяли по маленькому кусочку шоколада, помолчали, как в песне — «и каждый думал о своём» и Иван Денисович тихо сказал:
— Ну, а теперь слушай исповедь грешника.

И вот что мне поведал ветеран.

- Я окончил военное училище в Киеве в 1952 году.
Весной в том же году женился на своей землячке, однокласснице, с которой дружил ещё в школе и во время её учебы в университете. Звали её Ангелина. Эх, Ангел мой… Ангел мой…

Учился я хорошо, но получил назначение в самый худший по тем временам, со всех точек зрения, Забайкальский военный округ.

— Иван Денисович, простите перебью ваш рассказ. Интересно… Почему-то тогда в войсках о нём шла дурная слава? Все слушатели медицинского факультета, который я закончил, тоже «как чёрт ладана» боялись получить назначение в ЗабВО. Я, например, сам попросил Госкомиссию направить меня на Дальний Восток, лишь бы не ехать в Забайкалье.

— Правильно боялись… Тяжелый округ. Климат там резко континентальный, ужасный… Зимы морозные и продолжительные. Правда лето теплое, но короткое. Войска стояли в глухих поселках, по соседству с лагерями для осужденных. Жили мы в бараках. Снабжение было «не дай Бог». Как вспомню, мороз по коже.

Наш полк стоял на окраине Гусиноозёрска в Бурятии. Во время войны это был посёлок Шахты, где заключенные добывали уголь. Только после войны в посёлке построили электростанцию, школу, больницу и кинотеатр. Жена сидела дома. Работать было негде. Представляешь, куда после Киева мы с женой приехали?

— Представляю. Мы тоже с женой в 1954 году приехали в посёлок под Хабаровском, где медпункт части размещался в двух старых развалившихся китайских фанзах, а поселковый родильный дом был в избушке с окнами на земле.

— Ну, вот… Слушай дальше… В 1953 году жена родила сына. Сашкой назвали. Малец был прекрасный. Мы души в нём не чаяли. Жена с ним возилась сама. Я только ночевать домой приходил. С раннего утра и до позднего вечера в полку или на полигоне пропадал. Тяжело жилось, но выкручивались как-то. Молодые были. Надеялись только на себя.

Сашка подрастал, но второго ребёнка мы пока не планировали. Служил я добросовестно и командир полка намекал на возможность перевода меня на более высокую должность в одну из частей, стоявшую в Улан-Удэ.

Ну, а весной пятьдесят седьмого года произошло то, что терзает мою душу до сих пор. Налей вина, - обратился он ко мне. — Не могу вспоминать. Тяжело мне…

Мы снова выпили по рюмке вина, помолчали. Иван Денисович тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ.

— Однажды жена сказала мне, как говорили тогда офицерские жены, что она «залетела», то бишь забеременела. Это сообщение для меня было, как гром среди ясного неба. Другой бы мужик на моём месте обрадовался, как ребёнок, а я буквально ошалел. Ну, и что будем делать? - говорю ей.
— Ничего… Рожать буду. Может быть сестрёнка у Сашки будет, - спокойно отвечает Ангелина.

— И я сорвался. Веришь, никогда раньше даже голоса не повышал на жену или Сашку, а тут словно бес в меня вселился. Что меня тогда так испугало, я до сих пор не могу понять и объяснить.

Появление в семье ещё одного ребёнка? Так он всё равно рано или поздно появился бы… Возможный переезд в Улан-Удэ с грудным ребенком? Ну и что тут особенного? Тысячи людей переезжают с такими детишками.

Помню, что орал я на Ангелину так, что в окнах барака стекла дрожали. Зачем и о чем орал уже не помню. Хорошо запомнил только, что сказал ей: «Если ты не пойдешь на аборт, я от тебя уйду». Почему пригрозил уходом из семьи? Не знаю… Никуда бы я не ушел, наверняка. Я безумно любил Ангелину и Сашку.

Во время моего «выступления» Ангелина не произнесла ни одного слова. Молча смотрела даже не на меня, а куда-то сквозь меня и только один раз тихо сказала: «Не кричи так громко. Не пугай Сашку…».

Ефимыч! Ты можешь объяснить, что тогда произошло со мной?

— Могу. Все просто. Не вдаваясь в тонкости, психологии, неврологии и психиатрии это был, говоря простым языком, нервный срыв или выраженная невротическая реакция. Встречается довольно часто.

— Так значит я псих или невротик? – спросил Иван Денисович.
— Нет. Такие реакции часто бывают у абсолютно здоровых людей, и никто не отправляет их в «психушку». Что было дальше? - спросил я.

— Ангелина сделала аборт. А я очень долго не мог прийти в себя. Сильно переживал. Получилось так, что я заставил жену убить нашего не родившегося ребёнка. Понимал, что взял большой грех на душу. Долго выходил из депрессии. Помог перевод в Улан-Удэ. Надо было осваивать новую должность. Служба отвлекала от дурных мыслей, но всё равно где-то на душе был огромный камень.

Прошло года два, Сашка подрос, и мы с Ангелиной решили, что пора пополнять семью.

И тут снова в нашей жизни появилась чёрная полоса. Как мы не старались — Ангелина не беременела. Много раз обращалась в поликлинику к гинекологу, без конца сдавала какие-то анализы, но всё это были «пустые хлопоты».

А после того, как её обследовали в Республиканской больнице, врачи вынесли заключение, что у неё имеются тяжелые последствия аборта и она больше не сможет иметь детей.

Представляешь моё состояние? Хотел застрелиться. Ведь это я тогда послал её на тот аборт. Ангелина тяжело переживала приговор врачей. Стала молчаливой, замкнулась, но никогда, ни одним словом не упрекнула меня за то, что я заставил её сделать этот чёртов аборт. Эх, жизнь… Давай, Ефимыч, ещё «по чуть-чуть» выпьем… Тяжело вспоминать прошлое.

Мы выпили, помолчали и Иван Денисович продолжил свою исповедь.

— В последующие годы Ангелина постоянно лечилась у гинекологов. После перевода меня в Москву наблюдалась в одной из Центральных поликлиник Министерства обороны. Перенесла две операции — удалили матку, яичники. Вот какими последствиями обернулся, сделанный когда-то по моему настоянию аборт… Я угробил её, как женщину...

— А почему она умерла? - спросил я.
— У неё было больное сердце. Скончалась она скоропостижно. Острая сердечная недостаточность. Скорая помощь очень долго ехала…

Иван Денисович замолчал, закрыл глаза, откинулся на спинку стула и мне показалось, что у него по щекам текут слёзы.

— Вот какой тяжелый камень я ношу на сердце, Ефимыч… Грешен я и нет мне прощения… Ты первый, кому я рассказал о своих переживаниях. Подскажи, где выход, как мне освободиться от ежедневных, круглосуточных тяжких дум. Иначе скоро я попаду в психушку.

— Иван Денисович! Как врач, я могу сказать вам следующее. Мы с вами оба атеисты. Да, мы были октябрятами, пионерами, комсомольцами, членами партии. Нам активно внушали, что «религия — это опиум для народа», что Бога нет и мы в него не верили, да и сейчас не верим. Хотя лично меня и младшую сестрёнку, две бабушки в детстве очень активно приобщали к религии. Я ходил с ними в церковь, знал некоторые молитвы, умел правильно креститься…

К чему я говорю вам об этом? К тому, что в наших поликлиниках бюджетных и  платных, нет не только хороших психологов и неврологов — их или вообще нет, или они «никакие».

А ведь врач любой специальности должен хорошо знать психологию. Нас учили искусству психотерапии, а сейчас, по-моему, она никого не интересует и мало кто из медработников знает вообще, что это такое.

Поэтому со своими проблемами, например, такими, как у вас, люди идут не в поликлинику, а в церковь, на исповедь к батюшке. Многие священники прекрасно знают психологию и умеют не только внимательно выслушать человека, у врачей на это никогда нет времени, но и дать ему правильные советы, как выйти из тяжелой жизненной ситуации.

— Ты считаешь, что я должен был сходить в церковь? – удивлённо спрашивает Иван Денисович.

— Да. Вам следовало сделать это давным-давно. Просто для того, чтобы «снять камень с души» вам надо было, как говорят, «выговориться» или «излить душу» — откровенно рассказать кому-либо о том, что вас волнует, беспокоит или наболело.

— Интересно… Я никогда не думал об этом. Вот сегодня тебе первому всё рассказал.

— Вот и хорошо! Вы много лет держали, как говорят, «внутри себя» негативную информацию, которая давила на вашу психику. А сегодня вы «излили душу», выплеснули всё. И это прекрасно. Полагаю, что теперь вы будете крепко спать и больше не будете думать о том, что произошло когда-то и винить себя. Сегодня я был для вас в образе священника.

Мы допили вино, ещё часик поговорили «за жизнь», тепло распрощались, и я ушел домой.

На следующий день утром Иван Денисович позвонил мне по телефону.
— С добрым утром, Ефимыч! Слушай, а ты и правда хороший доктор и психолог.
— Неужели? – удивился я. — Почему вы так решили?
— Потому, что впервые эту ночь я спал, как убитый, и камень, что давил мне на грудь, куда-то исчез. Думаю, что теперь мне в церкви делать нечего. В случае чего я лучше к тебе приду с бутылкой крымского мускателя. 

Картинка из сети