ХРОНИКА МОЕЙ СМЕРТИ
(черновик)
В голове крутится:
One way ticket.
One way ticket.
One way ticket to the blue.
В Москве слякотная раняя осень. От нее никуда не деться. Скоро шестьдсят лет я свыкаюсь с ней, повсеместной грязью, серым небом, согражданами и взаимным отчужением. Но стало вдруг невыносммо. Бессмысленно и пусто, какая разница, где отдать концы. One way ticket! Почему нет?
Она звала его котиком. А он ее деткой.
“Пойду прогуляюсь, котик, целовала она,
“Конечно, детка, буду ждать”
Или всюду таскался за ней хвостиком.
Он был уверен в их любви. Вернее в чувствах, которые принимал за любовь.
А потом он заблел, неожиданно и зло.
Ему сделали операцию. А вскоре она ушла.
Теперь она другого зовет котиком. А он навсегда потеряд свю детку. Лишь воспоминания заставили его шляться по Азии. Такова жизнь, никто не виноват.
Да и ообще это уже в прошлом, теперь я нахожу в себе силы каламбурить: минуй нас пуще всех печалей – и бабский гнев и бабская любовь.
Японцы говрят, что надо быть всегда готовым к смерти. Но как этого достичь? Чёртова анемия доканает меня, Анализы оказались плохими. Просто угрожающими жизни. “А что ты за неё так цепляешься?” - спросил он. И действительно, что? Это он живёт на тропическом острове с молодой туземкой, пьёт ром и не вылезает из бассейна. А я живу в городе, где рано постаревшие люди ежедневно измеряют давление, щупают пульс, записывая показания в гросбухи, составляющие их истории, биографии, их дневники, их мемуары, и строго по рсписанию принимают таблетки. От холестирина, будто их мозги и так уже не закупорели бляшки, от тромбов, будто их кровь ещё движется по венам, а не стоит, как у мертвецов. С этим ничего не поделаешь, это единственное развлечение, которое предоставляется под занавес. Изо дня в день в супермаркетах, соцсетях и госучреждениях они ведут формальные разговоры, которые и разговорами-то не назовёшь, а так шот толк, куда, оберегая себя, стараются вложить как можно меньше эмоций, а со страстью и полной сосредоточенностью - только с врачом.
Но разве ему это объяснишь?
“Раз привык к такой жизни, привыкнешь и к тому, что тебя уже нет”, - сострит он с пьяной ухмылкой.
Я обошёл множество клиник, со страхом и надеждой, да-да, со стахом и надеждой, я отдал последние сбережения, пока не убедился, что врачи ни в чём не смыслят и лишь умело прикрывают свою профессиональную непригодность. И теперь я стою перед выбором – окончить своё существование в надоевшей обстановке среди потрескавшейся мебели с белыми пятнышками, пыльных старых книг, с которыми сросся, в холодном городе, в мёртвом капкане привычек, или провести остаток дней в тропиках с бутылкой рома. До молодой туземки дело вряд ли дойдёт, надо признать сразу, я не по этой части. Небогатый выбор. Прямо скажем, убогий. По сути и выбора нет, так, смена декораций, шило на мыло. А настоящего выбора нет. Как и во всём. Впрочем, у многих нет и этого. Денег осталось еще достаточно, чтобы не заниматься политикой, не писать ангажированных статей, за которые платят копейки, и в которых после карандиаша редактора собствннное мнение исчезает как первый снег. Это свобода не говорить, что не думаешь, для пишущег совсем не мало, однако это всё же крупицы свободы, прдназначенной для человека. Так я думаю про себя. Впрочем, какая разница, что я о себе думаю.
Утром ко мне в комнату залетела маленькая, юркая синица. Покружив, села мне на одеяло. Я поднялся и прогнал её на балкон с распахнутым окном. А позже нашёл её мёртвой со сваявшимися перьями. Стараюсь отмахнуться от этой дурной приметы, не суеверная же бабка.
Ну всё, доумничался. Стою теперь перед вечностью, и нет ни семьи, ни ни занятия, ни Бога.
И друзей нет.
И надежды.
А есть только бесконечное отчаяние, да анемия: уровеь гемоглабина падает ниже критического – дальше некуда,
Он приглашает, ждет.
(Московская квартира, Видео 1 с рабочего стола. текст):
Мне страшно лететь в тропики, за тысячи километров, в неизвестность. И оставаться тоже страшно. В комнате, где провёл жизнь, я больше не нахожу себе места. Как и в родном городе, где у меня не осталось родных. Не осталось близких, а все чужие. Мне шестьдесят, казалось бы уже пора перестать чего-либо боятся, но всё равно страшно. И знаю, что впереди ничего не ждёт, кроме болезней и страданий, знаю, что терять нечего, но проклятые инстинкты заставляют жить.
Я не знаю, как всё сложится. Однако в этом видиодневнике честно отражу происходящее.
Тиннитус, с латыни “колокольчик”, постоянный звон в ушах. И днём и ночью.
Он допекает, мучает, сводит с ума. От него нет спасения. Как от капли, долбящий мозг в японской казни. Капля за каплей. Капля за каплей. И в голове постоянный свист и шуршание, будто снуют мыши, которые не оставляют ни на минуту. Да, жизнь – опытный инквизитор. Она всегда припасает что-то неожиданное. Остаётся привыкать и жить дальше. Даже когда это невозможно. Бедный я, бедный, не хватало только этого жала в плоть.
Я уговариваю себя.
“Ом мани бабдме хум”. Распевают свю мантру буддсты, расхаживая около монастыря. Ом мани бадме хум. Какая разница, где отдать концы – на могилу всё равно ходить некому.
Надо же было так прожить! Впрочем, в сторону. Что сделано, то сделано. А разницы, действительно, никакой. Все эти поля, берёзки, непременные облака в сием небе родины не для меня.
Никакой ностальгии, никакой привязанности.
Я продолжаю уговаривать себя.
Но получается плохо.
Сентябрь 2019 г
Серым-серо, постояно моросит дождь. На душе - хоть вешайся. И как тут прожил всю жизнь? Наши предки построили государство на грани возможного.
Только зачем?
Я искал в литературе больше, чем в ней есть. И в жизни тоже.
Я не считаю себя семи пядей во лбу, повидал и более талантливых, одаренных на грани гениальности, но в последнее время провожу жизнь среди идиотов. Чего ждать от общества, в котором смотрят “Игру престолов”, читают “Гарри Поттера” и ловят покемонов? А главное, зачем оно?
В самолёте вдруг пришло на ум:
В студенчестве мы с приятелем часто сбегали с лекций, чтобы выпить пива с водкой. Дёшево и сердито. И подбивали на это одного нашего сокурсника. Обычно он отнекивался, а когда соглашался, горько раскаивался. С годами мы с приятелем совершенно отошли от алкоголя, который уже не приносил радости, а наш сокурсник спился.
Острый полумесяц блеснул в ножнах туч. Я прислонился через кулак к холодному стеклу госиничного номера в Бангкоке и перебираю своих женщин. Набралось не так много, кого вспомнил. И все они бросали меня. Одни раньше, другие позже. Чем это объяснить, не знаю. Очевидно во мне есть что-то отталкивающее, эгоистичное, и женщины это интуитивно чувствовали. Я думаю ещё о многом другом, хотя и не знаю о чём, и по щеке у меня ползут слёзы.
В ночных кустах поют цикады.
Я слушаю звон тиннитуса.
Мыслей через мою голову прошло больше, чем денег через мои руки.
Октябрь 2019 г
(Видео 2 с рабочего стола, Бангкок )
Азия безгранична и взде одинакова: забитые байками улицы, пропахшие дымом жаровне забегалвки – карликовые стулья из пластмассы которых чувствуешь себя гулливерм, прогорклое масло, рис, бескоечные дешевые специи, одноообрзнон меню в треснутом кожанои пререплете, которое прдлагают с неизменно бесстрасстной улыбкой будды.
К чёрту Азию!
Захожу в буддистские храмы, больше со скуки, чем узнать новое, тем блее, их экзотика быстро стерлась. Повсюду строит храмы Ватикан, но идея та же, Одно протеиновое создание, ест другое. Чтобы жить. Вот и вся гениальая простота божестввенного мироустройстройства! Его вечный двигатель! Что за садистстки изощреннный ум должен был придумать такое! Восхвалим же непревзойденную мудрость Создателя! Я верю. Пытаюсь поверить Иногода удается.
Наконец, я написал тебе:
- Я на твоём острове,
- Мои поздраления, - сухо ответил ты. Будто забыл, как усиленно приглашал, жаловался, что не с кем поговорить. “Ты ждёшь?” - в лоб спросил тогда я. “Жду”, - ответил ты.
Я ещё надеялся. Я написал,
- И всё? Можно встретиться.
В ответ – молчание.
Так я понял, что рассчитывать на тебя не приходится, что у тебя своя жизнь. А может, ты попросту спился? Ежедневный литр рома доза немалая. Может, у тебя белая горячка? Или как пногие в нашем возрасте сошел с ума? Я этого никогда не узнаю, Да и какая разница. Главное тебя нет. Как и других. Вот она предпоследняяя ступень одиночества: на далёкой, дальше некуда, чужбине, без языка и вокруг ни одного лица твоей расы. Последней, пожалуй, будет смерть, полное исчезновение. Хоть бы тромб во сне оторвался быстро и незаметно.
Массовая идеология превращает в зомби. Её отсутствие приближает к животным.
Девушки на Филиппинах сосредоточено вычёсывают друг другу волосы. На остров проникла цивилизация – телевидение, интернет, макдональдс. А педикулёз остался. Вши, как и тысячи лет, кусают всё также неумолимо и беспощадно. Цивизация… Голопузые, грязные дети играют в пыли рваным резтновым шлёпком за неимением мяча. Подаришь им горсть леденцов - долго бегут за тобой всей оравой.
(Видео с рабочего стола: Филиппины)
Оглядываясь на свою жизнь, не могу понять, что это был я. Какой-то странный человек с нелепыми желаниями и поступками.
Люди в массе слабы и лицемерны. Они будут отрицать очевидные вещи. Если они для них психологически неприятны. Объективной истины для них не существует. Если удобно, то и земля у них будет квадратная, и трава красная, и Бог милосерден.
Особенно противны в этом отношении старики.
Ноябрь 2019 г
Прооперированная пациентка онкологического отделения говорит на обходе врачу: “Выпишите меня побыстрее, а то мой дружок на танцах заждался”
Ей восемьдесят четыре.
Уловки психики:
карьера
семья
бог.
Есть и причудливые: культура, философия, искусство. Но мы лишь машины для воспроизведения подобных.
В госпитале Анфык города Фантьета: мне поставии пневмнию, за восемь дней закололи капельницами. А а по ходу выявили еще почечную недостатчность. Дело к развязке;
Впечатления от госпиталя Анфык
https://www.youtube.com/watch?v=HeQuVjo0RjY
Эти наблюдения взывают к обобщению:
“Азиаты” (видео с рабочего стола)
В горах Вьетнама, куда меня занесло, холодно. Особенно после приморских тропиков. В отеле не топят, я мёрзну и спасаюсь местным самогоном. Я пью ег прямо с утра. Как там у Чехова – к вечеру любой дурак напьётся, а ты надерись утром, чтобы весь день насмарку. Продолжаю болеть – пью и согреваюсь под одеялом, сплю. Сон – лучшее время в моей жизни.
Мир может дать лишь то, чего я не хочу. А то, чего хочу не может. Потому что я не знаю, чего хочу? А только смутно догадываюсь?
Взял какую-то книгу, но через минуту отбросил, почти вся художественая литература мне кажется детской.
Я не не верю в загробную жизнь, но до слез хочу оказаться с давно умершими отцом и матерью.
Однажды в камбоджийских горах наш джип едва не свалился в пропасть. Я ехал со своим ровесником и случившееся настроило нас на философский лад.
- Я сыну сказал — если пропаду на чужбине, пусть тело в Россию не везёт, - сказал он. - А если бы сейчас перевернулись, так и искать бы никто не стал.
- Согласен, в доставке трупов нет никакого смысла. Может, и хорошо, если бы сейчас всё быстро кончилось.
Он кивнул, крепче сжав руль.
Мы выехали к камбоджийской деревне.
Полуголые подростки с торчащими из-под лохмотьев рёбрами гоняли тряпичный мяч.
- А ты бы поменялся с ним жизнями? - указал я на одного, поднявшего облако пыли.
- Он в мою шкуру влезает, а я — в его?
- Ну да.
- И ты ещё спрашиваешь?
- А он и в джипе никогда не сидел. И читать-писать вряд ли умеет.
- Плевать, пусть берёт все мои деньги и джип впридачу. А ты бы разве не согласился?
- Не задумываясь. Выходит, всё что нажили, всё, чего добились — не стоит его тряпичного мяча?
- Выходит.
- Так к чему было столько усилий?
Он пожал плечами.
Камбоджийсй киллер, а на эту роль здесь готов практически любой мальчишка, стоит двести долларов. Это с выездом во Вьетнам. Дёшево, но я точно больше не стою.
Я не угадал. Меня доканает не анемия, а почечная нелостаточность, предтермальная стадия, как употреляя эвфемизм, выразился врач, бегло взглянув на анализы, но я понял. Речь идет о посленей стадии.
Я вернулся в Москву
Зачем? Город, где у всех украли улыбки. Я ложусь в госпиталь, особенно ни на что не надеясь, я плачу от жалости к себе, хотя если вдуматься, терять совершенно нечего, Но я трушу. Чем дальше, тем больше. Как и жить, в Москве трудно умирать.
Это тебе не Азия.
Декабрь 2019 г
(Видео 3 с рабочего стола, Далат)
Больница как больница, серая, насупленная.
В ней делают вид, что лечат, и сотни бедолаг воют по палатам, как в тюрьме.
Я встретил её у двери ординатрской в нефрологическом отделении. Она ожидала кого-то из врачей. На вид ей лет шестнадцать. Ангельское личико, роскшные каштановые волосы спадат на оранжевый свитер. Я расхаживал по освщёному электричеством коридору, точно убегая от нависшего приговора -диалез. Это почти ежедневная инфильтрация крови. По четыре часа. Плюс дорога до больницы.
- У администрации заседание, - сказал я, - похоже, надолго.
Я был в клинике уже неделю, чувствуя себя старожилом.
- Я знаю, - вздохнула она. - Но ничего не поделаешь, диалез не терпит.
- Мать или отец?
Я был уверен, что она хлопочет для родителей.
- Для себя.
Она рассмеялась серебряным колокольчиком.
Я смутился.
- И сколько уже?
- Семь лет.
- Вы так молоды, - вылетело у меня, - совсем ребёнок.
- Все так говорят, но мне уже двадцать семь. - Её глаза лучились. - Диалез молодит.
- И красит, - добавил я, - очищая кровь.
Она снова улыбнулась, а я, сморозив чушь, не знал, как выйти из разговора.
- Живете с родителями? - брякнул я, рисуя её жизнь, привязанную к диалезу. Зачем спрашивать, как же иначе.
- Почему, с мужем.
Я снова зашагал по корридору.
Висевший приговор на мгновенье исчез,
Но только на мгновенье,
Мне не двадцать семь. И я одинок.
Я стал думать о самоубийстве.
Соседу по палате девяносто пять. К нему приставлена сиделка, но н ещё крепкий и делает всё сам. Он кларнетист, выступал на всех подмосках мира, подолгу гастролировал в Америке, Европе. Он был лично знаком со всеми мировыми знаменитостями, гостил у Растроповича, Ойстраха и его последний юбилей в Большом театре был грандиозным.
Его никто не навещает.
- Мне сорок, семьи не завел, дом не построил, - плачет мне в жилетку худощавый лысоватый грузин, - а теперь кому я нужен.
Вчера ему вшили клапан для постоянного диалеза.
Мой диагноз был под вопросом.
Может, обойдётся?
То и дело протирая вспотевший лоб, я метался между страхом и надеждой, не замечая плачущего грузина.
А через день меня посадили на диалез.
И как теперь жить?
Мне никто не звонит.
Целыми днями я ломаю голову, где достать пистолет.
Тиннитус прошёл.
Хотя дело не в пистолете. “Одним говнюком меньше, - уговариваю я себя – подумаешь, одним меньше”. Но пороху всё равно не хватает. Размазня! Каким был всю жизнь, таким и остался.
Неделю оформлялись бумаги, мне дали первую группу инвалидности, а после этого я попал в диалезный зал. Вместо кладбища.
https://www.youtube.com/watch?v=KirU3Rk0kCA&t=108s
А вскоре у меня нашли онкологию. На дне колодца, куда меня затягивает, ухмыляется смерть, которая бросает мне под ноги чёрные метки.
Ну вот все и разрешилось. Буднично, будто сигарету докурил. Я перебираю способы уйти из жизни. Традиционные: выброситься из окна , повеситься меня пугают – вот странно, в моем-то положениии. Останаливаюсь на героине, передоз в самый раз, говорят, просто заснешь сладко-сладко. Будто и не жил. А может, так оно и было? Разве это всё не было сном, дурным, бессмысленным сном. К чёрту философию! Итак, героин. Но неожиданно появилась проблема. Я хочу жить! Я страстно хочу жить!
Февраль 2020 г