- Здравствуйте, Лидьиванна!
Она приложила ко лбу ладошку «козырьком», посмотрела на меня и, наконец, узнала.
- А, это ты! Посиди со мной.
В остывающих лучах заходящего солнца на скамейке у магазина сидела сухая коричневая старуха, в длинном пальто и шерстяных носках.
- Ты не уехала?
- Куда, Марьиванна?
- В Тверь. Я думала, ты уж совсем туда перебралась.
- Нет, я только в санаторий съездила и все. Тут я.
- А я вот к дочке летала.
Она помолчала. Мне следовало спросить – куда, зачем. Я спросила.
- Так в Италию же! К дочке я летала. Она ведь замужем за итальянцем! Представляешь, я прилетела в Милан, зять меня встретил, дочки нет, и мы поехали на машине в ихний городок, будь он неладен. А он по-русски - ни слова. Вот мы и едем с ним. Так ни разу не остановился за всю дорогу, даже пописать не могла, это ужас! Приехали к дому, а я - и выйти из машины нормально не могу, так на траву возле дома и выпала. И лежу на этой чертовой лужайке. И ему в глаза говорю - Идиот!
А что? Не идиот разве? Тут мамаша его бежит из дома, обниматься руки раскрыла. Они любят - обниматься, целоваться... Я руки выставила, мол, уйдите все от меня! Лучше лекарства принесите мои из чемодана. Принесли. Лекарства напилась, едва в чувство пришла. У меня ведь сердце совсем не работает. Вот потрогай мою руку.
Она протянула мне сухую ладонь. Рука была ледяной.
Посмотрела мне прямо в глаза, убедилась, что я удивлена и сочувствую и продолжила.
- Тут и дочка прибежала. Она работает там, по-итальянски вовсю говорит. А сына своего маленького русскому не учит. Совсем не говорит мальчик. Ну, что это такое? Я им, дура, еще учебники русские везла! Еду какую-то чужую мне суют за столом. Я говорю – супа мне нормального можете дать? Дочка злиться начала. А чего злиться? Она вообще-то красивая у меня... Только дура. Зачем пошла за итальянца? Ругаются теперь. Вот дура! Я бы на ее месте такие вот рога ему бы наставила, он бы и не узнал никогда.
- Он старше ее? – уточняющие вопросы были лишними, но она ответила.
- Какое там! Ровесники почти. Ей ведь уже сорок два, она на два года всего старше. Идиот! Больной весь, с желудком что-то. И развестись с ним не может, он ведь мальчика себе заберет, как ей тогда домой возвращаться?
Она вдруг рассмеялась молодым звонким смехом, словно вспомнила что-то очень уж веселое.
- Они ведь меня избили. Да. Как, как, а вот так. Он подбежал ко мне и кулак ко лбу приставил. И говорит – vecchio stupida! Мол, старая ты дура! Я потом тоже слово выучила и ему сказала – сам stupido! Она тоже с ним заодно – мама уезжай! Ага, счас! Я им говорю – я приехала на тридцать дней, и буду жить тут, как положено. Так и прожила целый месяц. С ними почти не разговаривала. Они мне и есть почти не давали. Потом поругались, она ко мне бежит – что делать? Откуда я знаю? Избить бы его следовало.
Она снова рассмеялась.
- Я ведь дочку била, да. Костылем. А что? Одна ее воспитывала, трудно было. И костылем ее отхожу, бывало. Все равно не слушалась. Вот и замуж за итальянца пошла, тут, говорит, женихов нет, не за кого замуж идти. И что? Много радости?
Утомившись долгим рассказом, она замолчала и подставила скорбное лицо закатному солнцу. Помолчали.
- Не поеду к ним больше. И ей сказала – хочешь, прилетай, но без него. И к себе не пущу, квартиру снимай.
Она вдруг скинула с головы темный платок, волосы рассыпались по плечам, совсем не старушечьи, живые и блестящие.
- Я лучше вот в санаторий поеду. Ко мне и сейчас мужички подходят – давай, мол, жить вместе. Зачем они мне сдались? Точно, поеду в санаторий! Ты телефон мне дай. Слышишь? Непременно телефон дай, я путевку закажу и поеду. Видишь, сердце совсем не работает. Руки холодные... Ладно, иди уж. Ты мне настроение подняла, мне весело стало. Иди.
Солнце совсем ушло, за дома закатилось. Я обернулась, чтобы помахать ей на прощанье. Она сидела в той же позе – сухие, холодные руки на коленях и волосы по плечам.