Жизнь полна слухов о ней
Она была удивительно сложена. Высокая полная грудь, тонкая талия, роскошные густые волосы. Если кто-то заговаривал с нею, она внимала собеседнику, обращая к нему бежевый румянец правой щеки. И смотрела, чуть склонив голову, как бы снизу вверх, что было довольно непросто при её довольно высоком росте. Левую сторону она обыкновенно держала в тени широкой пряди, под которой прятала изуродованное рваным рубцом от виска до подбородка лицо.
Я приметил её ещё на первом курсе института, был влюблён, но решился подойти только на третьем. Мы общались довольно долго, прежде, чем она оценила моё отношение и поведала о том, что с нею произошло. Но до той поры...
- Студенты! Внимание! Разбились по парам, берём друг у друга каплю крови, наносим на предметное стекло, размещаем по эталонным образцам, рассматриваем под микроскопом, сравниваем и определяем группу. Не забываем обработать руки спиртом.
- Только руки? - захихикали девицы.
- Совершенно верно,- преподаватель не оценил шутки, выдал нам инструменты и отошёл к кафедре, чтобы понаблюдать за процессом со стороны.
Так как я был единственным парнем на факультете, то мне ничего не оставалось, как предоставить все свои десять пальцев для уколов сокурсниц. Девицы пищали и промахивались мимо подушечек, вонзая ланцет под ноготь, иные умудрялись попасть в ладонь. Одна лишь она, отказавшись ранить меня, протянула свой пальчик, но тут уж я не решился сделать ей больно.
К окончанию процедуры мои руки были истерзаны, и она взялась обработать раны. Заведя прядь за ухо, склонилась надо мной... Я чувствовал её сладкий запах, нежное прикосновение рук, но заговорить с нею о своих чувствах так и не посмел. Единственной победой того дня было то, что она впервые поглядела на меня, не пряча за чёлкой большую часть лица.
Через пару недель нам предстояло препарировать лягушек и крыс. Однокурсницы, накануне не пожелавшие портить проколами свои нежные пальчики, теперь охотно согласились лишить жизни крыс и лягушек ради учебного процесса, я же был абсолютно не согласен с этим. Едва хищные лапки девиц потянулись к ёмкости с несчастными животными, я преградил им путь:
- Если бы это было нужно для спасения чьей-то жизни... - рассовал по карманом крыс с лягушками и, невзирая на протесты преподавателя, вышел вон.
Утром следующего дня, она подошла ко мне в коридоре после лекции, глянула из-под чёлки правым глазом и поинтересовалась:
- И где ты их всех разместил?
- Кого это? - изобразил непонимание я.
- Несчастных, спасённых тобой от вивисекции.
- А... Под кроватью живут.
- В общежитии?
- Ну, а что?! Оно ж так и называется - общежитие. Общее житие! Это всех касается.
- Ну-ну. А ты забавный.
- Где-то я уже слышал это выражение... Но действительно забавным стану, когда сосед по комнате вернётся, вышвырнет меня вместе с крысами, и мне придётся кочевать по дорогам, устраивая представления с лягушками за деньги. А пока я - герой! - игриво заключил я.
- Герой...- вздохнула она и предложила,- Привози их ко мне домой. Присмотрю до весны, а там поглядим.
- А к тебе можно?
- Ну, раз предложила, значит можно! - ответила она и, развернувшись на каблуках, ушла в аудиторию.
На выходных я перевёз бедолаг на новое место жительства, и, считая себя обязанным обеспечивать их питанием, стал регулярно наведываться в гости. Она была не против. Мы сообща купали питомцев, чистили клетки, а потом усаживались пить чай на её просторной кухне. Честно говоря, я любил кофе, но в её обществе был готов пить даже скипидар.
И вот, в один из таких вечеров, она рассказала мне о происхождении страшного шрама, которого так стеснялась. Оказалось, что до поступления в институт она работала в психиатрической лечебнице медсестрой.
- Сутки через двое. Знаешь, место, в общем, непыльное. Конечно, если не задумываться о тех, кто отбывает, как наказание, свою жизнь в её стенах. Люди, что работают там годами, делаются равнодушными или психами. Иным, одиноким, больные отделения заменяют семью...
- А ты...
- Не перебивай.
Она помолчала немного и продолжила:
- У нас в отделении лежал одноглазый парень, санитары прозвали его камбалой.
Так было жаль его... Во время вечернего обхода старалась лишний раз заговорить, как-то порадовать. Мне казалось, мы подружились... Как-то раз, я задремала на посту под утро. Проснулась от удара. Этот... парень, Камбала, разбил банку для сбора анализов, попытался перерезать мне горло, но промахнулся и поранил лицо. Я успела сделать ему укол аминазина, шприц был под рукой, и упала. Рана на лице получилась нехорошей, сшили плохо, заживало долго...
- И ты ушла оттуда? - спросил я.
- Не сразу. Когда лицо поджило, вернулась на работу, посмотрела на этого человека, и поняла, что больше не смогу находится там. Не из страха, нет. Просто, - быть равнодушной к страданиям больных подло, а пожалеть... Всех не пожалеешь, сердца не хватит.
- Ты ненавидишь его?
Она рассмеялась:
- Да нет. Уже - нет. Я навещаю его пару раз в месяц. Приношу вкусного, мы разговариваем. Ему уже лучше, но не думаю, что он когда-либо выйдет оттуда, он непредсказуем.
- Как и мы все... - задумчиво протянул я, и засобирался к себе в общежитие.
Она грустно и понимающе улыбалась в ответ моему смятению и когда я был уже у двери, попросила:
- Ты не приходи больше. С животными я справлюсь сама. Всё будет хорошо, не волнуйся, они в надёжных руках.
После окончания учёбы мы разъехались кто куда, я не видел её много лет и вот однажды, на юбилее института мы встретились. Она пришла в сопровождении элегантного седовласого красавца. Один его глаз казался стеклянным, а другой искрил яростным обожанием.
- Знакомьтесь, - представила нас она,- мой муж...
- Я вижу, под твоей защитой не только земноводные, - съязвил было я, но мужчина опередил меня:
- Да, к рыбам она тоже неравнодушна.
- Но... как же это... Вы же...
- Пытался её убить, хотите сказать?
- Ну, а что же?!
- А как бы на моём месте поступили вы? Понимая, что никогда не будете вместе с любимой женщиной. Она - свободна, а я заперт.. Я порешил убить и её, и себя... Но... вот...
- И что теперь? Вы здоровы?! Вас выпустили?!!
- О, мой милый... Я навечно болен любовью к ней. Впрочем, как я понимаю, не вполне излечились и вы...
Она легко коснулась его плеча и шепнула что-то на ухо. Он кивнул, и тут мне стало очевидно, что прибранные наверх волосы открыли обе её щеки. А шрам... Она гордо несла его на своём лице, как печать, тавро любви, которое дано нести не всем.