ЛЕС 1 часть

               
ЛЕС








ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1. ПОЛУГЕНИЙ

Владимир Иванович Усов был странным человеком. Он был художник. 
Морозным зимним днем он, осунувшийся, небритый, с красными от бессонницы глазами сидел на старом диванчике в своей мастерской по проспекту Абдирова и смотрел в пол. 
В эти дни темнело особенно рано, и солнце, едва поднявшись над соседними домами, уже по-вечернему золотило замерзшие окна.
Зазвонил телефон. Владимир Иванович взял трубку.- «Это Руслан», - сказала трубка,  – «Ты вечером у себя?»
 – Да, у себя, – сказал Владимир Иванович.
– Слушай, - продолжала трубка, - я сейчас приду. Со мной будет человек. Тебе интересно будет с ним познакомится. 
; Приходи, - сказал Усов, и трубку положил.

Владимир Иванович встал, разминая затекшую спину, и подошел к окну. Мастерская  находилась в застекленной надстройке под самой крышей, откуда хорошо были видны городские улицы и громада дома напротив: Универсам Юбилейный.
Усов смотрел, но не видел ни спешащих прохожих, ни заиндевевшего, в морозной дымке неба, где прямо вверх поднимались дымы.

Как-то все перекосило, повело не туда.





***

Усов никогда не был женат. Семейная жизнь представлялась ему унылым помещением без окон, где по углам пыль и тусклая лампочка под потолком. Женщин он не избегал, но в отношениях предпочитал держать дистанцию; никому ничего не обещал и сам не просил.
И вот случись же такое: она родила.
Главное - почти не знакомы. Она в галерее работала, в Усть-Каменогорске, куда Усов  приезжал с персональной выставкой. Тогда он ее даже не запомнил: после открытия все собрались у кого-то дома, было много гостей, отмечали...
Года три спустя он оказался уже в другом городе, в качестве приглашенного члена жури на каком-то творческом конкурсе. Снова ажиотаж, множество лиц, и - подходит женщина: «здравствуйте, вы меня не помните?» (он не помнил), - и как-то слово за слово...
Через месяц-два находит его: «я беременна». Усов аж в землю врос: «Щас! Делай аборт, или как хочешь, но меня в этом нет и не будет. Не на того напали!» А у самого вот эта комната, помещение перед глазами: серое, унылое, с лампочкой». И такая тоска, что... словом: «только через мой труп!»
Она - в слезы, в упреки, но Усова таким не проймешь, - он ей сам наговорил сгоряча... С тем и уехала. А у Усова - досада и досада: ведь на всю жизнь клеймо: где-то кто-то от него родил. И главное — что делать? Так и живи с этим. Ч-черт...

Усов покосился на недописанный холст, где респектабельный господин стоял у дорогой машины. Такая же фотография была приколота к мольберту.
Рядом на полу еще несколько картин, уже готовых: натюрморты в ярких, кричащих тонах;   пламенеющий закат; коричневая голова лошади...




***

...И главное, как не вовремя случилось: в расцвете творческих сил, когда уже пройден период становления, переосмыслено сделанное и намечен свой путь...
Усов долго шел торной дорогой: реализм, школа, традиции; традиции классицизма,  традиции «экспериментов» - в ногу со всеми, в погоне за всеми, пока не стал не задумываться о том, какие глубины на самом деле скрываются в каждом. Вот откуда черпать! А не соскребать с поверхности сознания налет, который зовется искусством.
Но как проникнуть туда, что не имеет названия? В этот омут без дна, где из бесконечности прообразов рождается, испариной проступать на поверхности то, что мы считаете знанием о себе и мире?
Этому не научиться обычным путем. Это другое знание, уход в другую плоскость; философия, ощущения, восприятие, - все другое. О такой живописи он теперь мечтал. И этим предстояло заняться.

...Он так задумался, что не сразу почувствовал, что плечо и спина давно уже стынут от холода. Что солнце спускается все ниже над домами.
Усов поежился.
И какая-то не то мысль, не то предчувствие привязалось, потянуло за собой... но — только показалось...

...Усов стал экспериментировать. Теми работами была заставлена сейчас мастерская.
Мастер реалистической живописи, тонкий колорист, искусный рисовальщик, тогда он вдруг стал никому не понятен. На ежегодной выставке союза художников его работы вызвали недоумение. Мало того, отношение стало открыто враждебным. «Эпатирует. Лезет на рожон. «Умничает»» - такой был общий тон обвинений, за которыми  кроме раздражения крылось еще что-то, что тогда он почувствовал лишь смутно, намеком.

После выставки Усов запил. Потом ушел в себя. И тогда то, всеми отринутый, один в своей мансарде он понял: они испугались. Увидели то, чего не смогли объяснить, и не зная как повести себя — напали. Так пес воет на покойника. Так человек боится ночи. «Я заставил вас ощетиниться - значит, я на верном пути. И сделаю, что хочу: докопаюсь.»

И вот, когда он так решил, пришли вести из Усть-Каменогорска.
Та женщина, не доходив срока, родила. Ребенок в реанимации; врачи не дают никаких гарантий. 
Первое, что Усов испытал, на самых задворках сознания — облегчение: «неужели разрешится само собой?



***

Ребенок выжил. Но девочка, его дочь, была слаба; требовалось дорогостоящее лечение.
Усов отправил той женщине сбережения какие у него были, занял у друзей, однако ожидания врачей не оправдались.
Оставалась еще надежда — операция за границей, но денег больше не было.

Усов попытался продать свои работы. Они не шли. Тогда он плюнул на все и стал писать так, чтобы покупали; голова лошади. Торгаш со своей машиной. Замок на фоне приторного неба. Злился, раздражался, но все писал и писал, чувствуя, как уходит время, как тает невостребованное вдохновение. Писал, умом понимая что он здесь не при чем, что это не его сценарий, что это все она, подловила его сама не зная на что надеется; писал, зная, что никуда ему не деться, что он должен, должен... кому... за что... Все из за  нелепости, случайности, которой не должно было быть...
Деньги, все, что удавалось заработать, уходили в Усть-Каменогорск, - капля в море, - на операцию. И с той женщиной приходилось поддерживать отношения...

Художник стиснул виски в ладонях: «Вот на чем подловила судьба. Вот чем все заканчивается. Выход... где же выход... 




***

Усов не знал, сколько он простоял так, но вдруг с удивлением обнаружил, что уже давно вечер. Сильно мерзла спина, будто холод шел не от окна, а от стены напротив. 
«Странно...» - рассеяно подумал он. И снова ощутил назойливое, неотвязное, - паутинку на лице, все не дающуюся в пальцы, - то ли воспоминание, то ли тревогу, - и потянуло по мастерской сыростью, какая бывает от воды в ночные часы. Но - сыростью пронзительной, ледянее, чем этот мороз за окном.
И показалось Усову, что он в мастерской уже не один.

Невидимое за домами солнце село, отмерив предел самому короткому дню. 
Художник насторожился: «Ч-черт... Не может же это в самом деле быть... Нервы...» - Он не обернулся, сочтя это малодушием, чутко вглядываясь в темнеющие силуэты домов, в огни стоп-сигналов на перекрёстке, стараясь отогнать иллюзию пристального взгляда в пустой комнате.
Однако, иллюзия не исчезла. Напротив, Усов шестым чувством угадал, что кто-то или что-то, отделившись от стены двинулось к нему.
Не помня себя он прянул к двери...






***Иван***


Ивана воспитала мать.
Отец, актер из Свердловска, родителям ее не приглянулся сразу. Однако, на женщин он имел необычайное влияние, и мать, тогда девушка мечтательная и романтически настроенная, все же оставила родительское гнездо и ушла к возлюбленному, став его музой и гражданской женой. 
Отец Ивана был страстной натурой. Его манила большая сцена, блеск столичной жизни; он обещал, что увезет мать из этого захолустья, станет знаменит. Были стихи при свечах, разговоры об искусстве, грядущих свершениях.

Вскоре мать узнала, что беременна.   
Отец настаивал на аборте. Говорил, что что ребенок только свяжет их теперь, когда наметились какие-то перспективы, тем более, в сложившихся обстоятельствах. Мать отказалась – и отец уехал. На гастроли. Перед отъездом просил подумать, пока еще есть время; обещал вернуться пораньше, чтобы вместе все решить.
Больше мать его не видела.
После этого родители не долго оставались с нею. Случилась автокатастрофа... 


С детства привыкший к уединению, от природы к уединению склонный, Иван много времени проводил за книгами, из коих стараниями покойной бабушки была составлена в их доме целая библиотека.
С неменьшим интересом, чем другие в его возрасте постигают жизнь собственным опытом, углублялся он в жизнь вымышленную. Долгими вечерами, даже и летними, когда за окном сладко цветет сирень и нежен воздух; когда с улицы доносятся голоса сверстников затевающих очередное приключение в лабиринте старых гаражей; когда до позднего часа не гаснет небо, сидел он, все сидел на старом диванчике, под абажуром, переворачивая страницы. Густая листва проникала в комнату, склоняясь через подоконник. Тихо отстукивали часы.
В один из таких дней и явился образ.

Может, задремал он; может, воображение сыграло шутку; а только показалось Ивану, будто он в комнатке не один. Будто сошла, соткавшись из мягкости вечернего воздуха, вся в темных шелках, синеокая дева. И поплыли они, прямо из окна, над крышами, над кленами, над городом, под самый небесный купол. Он и не глядит на нее - а видит; не касается - а чувствует. Не говорит — а все понимает, что она сказать хочет, и сам знает, что хоть и не встречал, а всегда ее ждал и любил, а больше - ничего. Обернулся было - и все пропало. Только и осталось; не один он; но - слабее, слабее, и -  растаяло.
Никогда не повторилось больше. Со временем забылось. 

Что же до матери - не так давно судьба вознаградила ее; она вышла замуж. По любви. Новый муж ее, человек надежный, положительный, обрусевший армянин и вдовец, имел свой бизнес и жил в небольшом особняке где-то по улице Панфилова.
Фокус сместился: хватка ее на Иване ослабла; хотя и не без слез и долгих увещеваний со стороны мужа, она все же «отпустила» сына. Мать переехала в особняк, оставив Ивану квартиру в старом двухэтажном доме на Бульваре, их семейное гнездо.
О, что это была за квартира! 
Мать по праву гордилась, что в самые трудные времена сумела сохранить и квартиру   (данную еще деду), и все что в ней (собранное бабушкой – потомком дворянского рода).
Три просторные комнаты с высокими потолками с лепниной, с балкончиками за витой  оградой; комнаты, наполненные старой добротной мебелью, абажурами, зеркалами, книгами, с тяжелыми шторами на окнах, где летом даже в самые жаркие дни царил таинственный полумрак и было прохладно от старых кленов наглухо укрывших фасад. В доме, где в палисаднике под окнами цвела сирень; где посреди тенистого дворика ютились старые гаражи; где ничто не нарушало дремотной тишины.




***

...Мастерская была пуста.
Все так же белел на столике чайник, стоял мольберт, в сумерках похожий на жирафа. И в том месте у стены, где Усову почудилось «нечто», было пусто; лишь темнела его неоконченная картина, а больше ничего не было и быть не могло. 
Усов медленно выдохнул. Из холода его бросило в жар и лоб мгновенно покрылся испариной. Чувствуя, как дрожат, слабея, колени, он скривил губы в подобие улыбки, и  прошептал в сердцах: «фу ты, ч-черт...». Дойдя до столика, Усов взял чайник, сделал несколько глотков прямо из носика и включил свет.
Жалобно звякнув, лампа зажглась, отчего город за окнами поблек, и остатки пережитого страха распались лоскутами, истаяли: все стало как прежде.

; Нервы.., - снова подумал Усов.
Уже трепетал в горле смешок облегчения; уже он дивился тому, что так нелепо, по-детски испугался темноты в мастерской.

- И вообще... Да нет, чепуха... Слишком много работал. - Он криво усмехнулся: в глазах его, тая, отразилось в последний раз холодное, темное, и — распалось.
Усов деловито кашлянул, передвинул стул, и заложив ногу на ногу взглянул на свою картину.


***


На картине было лесное озеро в сумерках.
Сосны нависли над самой водой. Стройный ритм стволов таял в зыбких провалах тьмы под кронами. Нежно-молочные чашечки кувшинок ловили трепетное сияние наливающейся золотом луны. Луна удивленно гляделась в озеро, почти не искажаясь в нем; свет ее, еще разбавленный светом сумеречным, рассыпался по прибрежной ряске, тонко подвел распластанные силуэты водорослей на поверхности.
Все было на месте; неподражаемая, «усовская» манера письма, - предметы словно парили в воздухе, реяли миражом, готовые слиться трепетными очертаниями с тихой негой летнего вечера, в то же время осязаемые, фактурные; были выверенность и легкость, недосказанность и законченность, но... дальше этого «но» ничего не было из того, что должно было быть.
Друзья-художники утверждали, что картина готова, что она хороша, очень хороша, что Усов -  самоед, но - Владимир Иванович только отмахивался. Это было и раньше, и у других, и  лучше, и — все было не то. Он пытался объяснить им что ищет, но — то ли они не могли дойти до этого, то ли он сам не понимал.
Нужно было время. Много времени, которого у него больше не было.
Усов взъерошил волосы, не глядя нащупал чайник, сделал еще глоток. Застыл с пятерней в волосах, с чайником в руке, не отрывая взгляд от холста.
«Ведь удавалось же другим что-то такое вдохнуть в свои полотна...»
Картина стояла перед художником: красивый лес. Красивое озеро. Красивая луна.
Тишина сгустилась в мастерской. В тишине позвякивала лампа. В тишине сидел Усов: пальцы в волосах, чайник в руке.
Что-то бухнуло извне, вторгаясь в тишину, путая мысли. Усов попытался отогнать мешавшее, но оно ширилось, росло, настойчиво заявляя о себе.
Усов вздрогнул. Огляделся растерянно.
В дверь стучали.




***

На пороге стояли двое. Один, лет двадцати пяти - двадцати шести, востроносый и худощавый, был среднего роста, носил очки с толстыми стеклами, сейчас  запотевшими с мороза. Его спутник, тех же лет, был повыше и длинноволос. В руках он держал пакет.
Человек в очках был Руслан, — тот, что  звонил накануне.
; Знакомьтесь, - сказал Руслан. – Иван, мой школьный товарищ.
Иван пожал сухую крепкую ладонь.
; Мы не сразу к тебе попали,  - рассказывал Рус, снимая старенькое, морозом пахнущее пальто. - То есть, мы были в «Арбате» и уже собирались уходить, а тут появился корреспондент из редакции и с ним наш фотограф...
По нетвердому выговору Усов догадался, что Руслан был уже выпивши. Его товарищ, судя по тому, как он старался выглядеть трезвым - тоже.
Усов жестом пригласил гостей войти.
Кстати, - оживился Руслан, - уже помышляю о статье к твоей весенней выставке: «Страсти по Усову. Откровения мятежного гения».
; Выставка, положим, будет не моя — поправил Усов. — Моих будет несколько картин. Может быть.
; Как это - может быть? Надо выставляться!
; Что выставлять? - спросил Усов. - Это? - он вяло махнул рукой в сторону мольберта. - или вот это? - он показал на картины, с «той» выставки.
; А вот Иван, — говорил Руслан прохаживаясь у окна, - талантливый художник, хотя и не учился специально.
; Я только в «художке» учился, - поправил Иван, осторожно вешая пальто на крючок.
; Вообще, Иван преподает английский, - говорил Руслан, - но я всегда говорил — ему нужно стать художником. Я вот подумал — если бы ты его взял под крыло, что ли... Кто знает, может, перед нами сейчас - новый Марк Шагал!

Иван стоял, смущенный и этой нелепицей на счет Шагала, и тем, что Руслан вот так сходу предлагает известному художнику взять его себе в ученики, и не подумал бы Усов что это он, Иван об этом Руслана попросил.

Руслан же поднял оставленный Иваном пакет, и со значительным видом извлек из него бутылку.
Отсвет костра сверкнул на ней золотым стержнем. Содержимое бутылки вылили в большую алюминиевую кружку и пустили по кругу. Следом двинулась другая кружка, с водой.
Кругом костра множество лиц в красных отсветах, за ними в темноте еще костры, палатки и дальше — лес. Над лесом полная луна.
И вот представьте, — говорил с тонкими чертами лица бородатый человек в плаще. - Выходим на перевал. Сняли записку, отдохнули. А спуск на ту сторону — траверзом по снежному склону. Ну, склон и склон, с виду ничего такого.
Стали готовиться к спуску. Уже «связались». Тут Ваня говорит: подожди, мол Палыч. Давай еще пять минут посидим. Устал. Я говорю —  все! Вперед! Внизу отдохнем. А он сел на рюкзак — и сидит. Я - что такое? Что за дисциплина, твою мать?! А он - ни в какую. Как, говорю, чувствуешь себя? Да что-то, говорит, не идётся. Он тогда паренек еще молодой был, опыта мало, может, думаю, перегрузился. Ладно. Десять минут. А дело к вечеру, солнце за гору зашло, и ветер такой на перевале... ледяной! Я смотрю, народ уже мерзнет, ну еще бы! Говорю, - Вань, точно все в порядке? - И тут - ба-бааах! И весь  склон срывается и уходит вниз. Вот такая лавина! - человек развел руки.
Наступила короткая пауза.
; В рубашке родились, - сказал кто-то из темноты.
; Случайность. - сказал Иван...
; Не нам решать, что случайность, а что нет. - Палыч выступил вперед. - Ты, Ванька, наш ангел хранитель. Давай за тебя, еще раз! 
Под одобрительный гул кружка снова была наполнена.
; А помнишь, Ваня, как ты к нам пришел? - Спросил еще Палыч. - Приходит в турклуб такой тщедушный паренек, - возьмите, говорит, на слет. Я говорю — а мамка твоя знает, что ты собрался? Х-ха! А теперь? Сколько у тебя походов?
; Одиннадцать.
; Это он в первый год четыре прошел. Не то что ты Коля, сказал Палыч, обращаясь к  белобрысому пареньку в альпинистской пуховке.   
; А я что? Возразил улыбаясь Коля. - я тоже ходил.
; Ходил. А Ваня вон уже весь Каркаралинск в одиночку обошел. Тихий-тихий, а как говорится...
; Молодой человек, да вы прям герой.
Иван обернулся
Рядом сидела белокурая полноватая девушка с лукавыми глазами. 
; Я Валя. - Она протянула руку. - И что, вы правда все здесь знаете?
; Да нет, я...
; Просто мы здесь в первый раз, все говорят — тут классно, мы поехали посмотреть. Ой, а это моя подруга Катя, это Дима, а это Лена, его сестра. Познакомьтесь.
За Валей сидела молчаливая девушка с чуть раскосыми глазами, черной челкой до переносицы и пирсингом на лице. За ней здоровенный рыжеватый детина с веснушчатыми ручищами и красивая девушка с рыжими косами.
; Так вы правда тут все знаете?
; Да не обращайте внимания, есть и получше меня кто знает.
; Ой, да не скромничайте.
Валя придвинулась ближе.
; А почему ты один путешествуешь? Не страшно?

Кружки, сделав круг, вернулись. Их снова наполнили.
Иван хотел пропустить, но Валя настояла: за знакомство.
...Жарче горел костер. Луна плясала, гримасничая.
; Ты меня должен с собой взять! Слышишь? - Кричала Валя.
; Слышу!
; Я рюкзак могу нести, я в школе занималась легкой атлетикой! Возьмешь?
; Конечно!
; Я даже тебя могу поднять! Вот встань-ка!
Красивая Лена искала повод уйти. Дима склонялся над Катей и, похожий на медведя, все бубнил ей в ухо, изготавливаясь приобнять. Катя смотрела в огонь, чуть касаясь тонкими пальцами своего коротко стриженного затылка. На миг загадочные зеленые глаза ее  задержались на Иване и чуть заметная улыбка тронула уголки губ.   
; Что-то я устала здесь сидеть. - Сказала Валя Ивану. Пойдем, погуляем?
Лес кружился. Плясал огонь в костровище. Хоровод теней поднимался все выше, туда, где только пусто, где небо сковал вечный мороз, где за огромными окнами без штор было черно,  и на столе появилась уже новая бутыль, за которой бегали через дорогу в «Юбилейный».
; Вот, Ваня, посмотри! - восклицал Усов вновь, и вновь выбрасывал руку к  картине с озером. – Искусство это? Нет! Изображение! А изображение – это ремесло, вещь. А что делает вещь искусством?
; Труд! Съехидничал Руслан.
; Труд принесет плоды, если есть зерно. Ты видел «Мону Лизу»? Кругом сотни людей, а она смотрит на тебя одного, и ты весь совершенно у нее на ладони.
; Да! - говорил Руслан, тоже указывая на «Озеро». - Все говорят, что она хороша. И все говорят, что Усов со своими идеями скоро совсем — того...
; А мне все равно, что они говорят, понимаешь? Когда я у холста, я должен войти в это состояние, понимаешь? - парил Усов над столиком. - Стать шаманом, Увидеть! То, что мы тут что-то рисуем - да, это все хорошо; есть законы построения, и прочее, все это есть, но - это еще не искусство! 
Руслан обреченно опустил голову и покачал ею, как человек уже не раз слышавший, и заранее не согласный.
; Все, что мы тут делаем, - продолжал Усов обводя рукой мастерскую — это физический акт, ремесло. Это не правда, будто ценой огромного трудолюбия люди добивались... чего-то там. У каждого свой предел. И выйти за него не дано.
Он посмотрел на картину с озером.
; Каждый силен в своем, - сказал Иван. - И потом, ваши картины...
Усов в ответ поморщился будто укусил лимон.
; Мои картины... Нет. Речь о другом. - Он все более хмелел. - Я думаю, определенные люди либо сознательно, либо, что скорее всего, на подсознательном уровне открыли  некий «канал», понимаешь? 
Усов сделал паузу.
; И вот что я думаю: что, если «этому» можно научиться? Подключаться к «источнику»? Сделать процесс управляемым? То есть, тебе уже не нужно как вол работать и ждать, мол - «придет или нет». Понимаешь? А ты уже сам можешь входить в нужное состояние и получать информацию, попросту — обретать вдохновение.
Иван молча смотрел на Усова. Руслан налил стопку и выпил.
; Есть определенные практики, - продолжал Усов, - которые позволяют выйти на другой уровень сознания, то есть - отречься от рационального и приобщиться к иному, иррациональному. В обход разума и обычного восприятия действительности. На так называемый «тонкий план». В этом и может быть разгадка. Выход. Для тех, кто знает...
; Иван, я тебя предупреждал, что будет нечто подобное — сказал Руслан.
; Рус другим путем идет, пусть. - отвечал Усов.  Он взъерошил волосы. Глаза его блестели. - Вот все эти музы, о которых еще Платон писал, - продолжал художник, - ты читал Платона? Нет? Он правильно говорит, что творчество — это иррациональный акт. Потому что как это получается — объективно у человека таланта нет, а он р-раз — и обошел всех! Как это? - Усов развел руками. - И потом за всю жизнь — снова ничего. 
Усов достал сигарету из пачки.
; Вот я и говорю,  — мычал он, закуривая, - что они... неосознанно открыли канал к этому источнику, к этим сущностям. И если найти его, этот канал, — представь, что тогда получится!
; Патент на гениальность. Метод Усова — скривился Руслан. 
; Не патент, - сказал Усов. - Это, по-моему, единственный способ создать что-то по-настоящему стоящее. Потому что, владея этими техниками, можно создавать вещи, которые... ну, подобных которым просто нет. Понимаешь? Потому что во «вселенском банке памяти» или - называй как хочешь, - оно все существует вне времени и пространства.
; Где Усов — там мистика! - ворчал Руслан. - И потом - способы способами, но что это за техника? Где она? Откуда ты знаешь, что она вообще была? Где факты?
; В этом-то вся и загвоздка, — отвечал художник. - Знать бы как, а сделать — дело десятое...
; Как Кастанеда? — спросил Иван.
; Кастанеда - это грубый способ, топорный. Все эти наркотические состояния... - Они нужны только на начальных этапах. Как и алкоголь. А дальше, на более продвинутых этапах ты уже пользуешься только силой своего сознания, понимаешь? - и общаешься напрямую с тонким планом. То есть, все эти гениальные художники, композиторы, ученые — они были как бы контактеры.
; Ну ладно, допустим — говорил Руслан. - допустим, прорубил ты окно в этот свой тонкий план. А дальше? Сможешь ли ты воспринять то, о чем раньше не имел представления? Управлять «процессом»?   




***
 
Лампа позвякивала под потолком. Чай чернел в банке.
- Я оставил главное дело. Дело своей жизни. Понимаешь, такие обстоятельства, - говорил Усов Ивану, глядя окитайченными от водки глазами. - Мы не всегда выбираем. Вот, он знает. Он все знает — Усов кивнул на диванчик, где свесив голову, сидел  Руслан; где сигарета в его  пальцах догорела длинным столбиком пепла. 
- ...Пришлось остановиться. Так вышло, у меня обязательства. Нужны деньги, большие. Не мне. Мне самому ничего не надо.
Иван кивнул, давая понять, что он все знает.
Усов понял, кивнул в ответ.
; Самому мне что надо? Мне как Диагену: кусок хлеба, помещение - все. И чтоб не мешали. Но нищета мне не по карману. Парадокс?

Смущение, овладевшее ранее Иваном, исчезло. С Усовым было легко, будто они были давно знакомы.
Иван уже сам, по-приятельски, наполнил стаканы. Они выпили.
; Учись на чужих ошибках, Ваня.
; Да я тоже в свое время...
; ...потому что столько всего вокруг, а я... например, есть места...
; ...было дело, с одной...
; ...выхода энергии. А..?
; ...тоже встречались, потом оказалось, что ...
; ...да-да, и те, кто знает... они ею пользуются! И мы будем пользоваться! Говорят — выше головы не прыгнуть. А мы их перехитрим. Мы голову поставим так высоко, что и не снилось. И будем вровень с ней прыгать. А?
; Будем — глубоко кивнул Иван
; Потому что все пройдет, и все забудется. Женщины, слава, деньги — все это дым!  Никто не вспомнит, что у тебя это было. А это — он показал рукой куда-то вверх, — вечно. Искусство вечно. И никогда не устареет. Занимаясь искусством, мы становимся творцами, творцами своего мира, своей вселенной, причащаемся вечности, а значит, и сами будем жить вечно, и никогда нас не забудут. Только ради этого стоит трудиться, на это положить силы, душу, жизнь! Ты согласен?
; Да! - воскликнул Иван — а женщины нас и не вспомнят! Он склонил голову в знак согласия и тут увидел под столом карандаш. Понял, подвинул к себе обрывок газеты потом взглянул, прищурившись, на Усова и одним, быстрым движением «схватил» его, сидящего за столиком с сигаретой в руке, с гордо поднятой головой, словно парящего.
Художник повернул рисунок к себе, голову склонил на бок, разглядывая. Хммм — глаза вскинул на Ивана вопросительно: скажите пожалуйста... Где ты, говоришь, учился? Впрочем, это неважно; ведь вы, батенька, талант!
У «батеньки» что-то взлетело в груди: «Талант». Усов назвал его так!

Художник, балансируя на табуретке, дотянулся до верстака, стянул с него еще лист.
А ну, давай теперь его! — Кивнул на журналиста.
Иван вздохнул, волнуясь, но рука не подвела, и беглая линия слетела на бумагу; поведала о том, что вот, мол, уснул на диванчике пьяненький человек, по своему талантливый но в последнее время невезучий, ищущий, и уже уставший, теряющий надежду.

Усов листок положил перед собой, прищелкнул языком.
; Н-дааа... вот так встреча... – Снова посмотрел на Ивана. - Тебе развиваться надо. Понимаешь?
Иван кивнул. На щеках его лежал пятнами и плитами густой румянец, глаза горели, хвост сбился на бок.
; Нет, давай говорить начистоту! - с жаром воскликнул Усов. Хочешь ко мне в ученики?
; Хочу!
; Усов протянул ему сухую крепкую свою ладонь. По рукам! С этого момента!
; По рукам! Вместе работаем!
; Вместе! - сказал Иван.
И показалось ему, что свет в мастерской из яркого, дневного стал, тусклым и призрачным, точно лампу опустили под воду; что потянуло по мастерской холодом, будто бы открыли  окна; что он - один, и такая тоска... - но нет, нет. Вот она, мастерская, как и была; и лампа горит, и художник за столиком, и спит Руслан.
; Может, в этом перст судьбы! - Продолжал художник. -  Может, все неспроста! Понимаешь? 


Руслан, до сих пор дремавший, сгорбившись, на диванчике, встрепенулся, вскинул на художника осоловевшие глаза. Пепел бесшумно обрушился на куртку.
; Только давайте больше не будем о мистике, Володь, - произнес он глубоким со сна голосом. - А то мы окончательно запутаемся.
; Рус! - Воскликнул Усов. - Самое интересное проспал.
Руслан огляделся, неверной рукой смахнул с рукава пепел и потянулся за новой сигаретой.
; Почему запутаемся? - продолжал Усов. - Запутывайся, выпутывайся, - главное -  продолжай искать! – Он разлил по рюмкам остатки водки. – Что-нибудь да будет!
; А я вам скажу, что будет. - Упрямо склонял нечесаную голову Руслан. - Ничего не будет. Темнота будет, потому что - ничего нет.
; Ну вот, дошел до кондиции. Рус! Бог любит тебя!
; А где он есть, ваш Бог, когда… Да что там, - махнул он неверной рукой и сгорбился над столом. - Дайте мне бутылку вина - я найду вам вдохновение.













ЧАСТЬ 2

Поход

Июльским полднем у здания каркаралинского автовокзала остановился автобус. 
Кучка таксистов, дежуривших неподалеку, набросилась на прибывших: «Шахтер! Тасбулак!  Сосновый бор!» - выкрикивали они и, заполучив городских пришельцев в летних шляпах и спортивных костюмах, натолкав багажники их скарбом - увозили.
Иван, дождавшись, когда давка у автобуса поутихнет, вытащил из грузового отсека огромных размеров туристский рюкзак, и привычно огляделся. 
Через дорогу от автостанции была стела, на которой покоился старый сигарообразный истребитель. За стелой – скверик, обрамленный чахлыми саженцами. С востока к городу подступала степь; на западе, сразу за ним, начинались пологие, поросшие сосной слоистые горы с каменными проплешинами.
К Ивану приблизился невысокий, коротко стриженый крепыш в тюбетейке. 
- Куда тебе, брат?
- Спасибо, я пешком.
- В Караганду отвезу! Быстро, не дорого!  - Говорил таксист, указывая на новенький черный  БМВ у дороги.
- Да я только оттуда, - буркнул Иван и кивнул на автобус; за стеклом, хорошо видная, табличка указывала, что автобус прибыл именно из Караганды.
; Да ты садись, брат, там разберемся! – Не унимался таксист, плутовато поблескивая  железным зубом,
Он засеменил рядом с Иваном
; Куда собрался, брат?
; Да так... отдыхать, — нехотя ответил Иван, ускоряя шаг.
; Куда отдыхать? - Не отставал таксист.
; Так.. походить..., — процедил Иван, желая поскорее уже отвязаться от назойливого типа.
; Давай в «Кооператор» отвезу! - предложил таксист. – Там отдых отличный. Тихо, спокойно. Считай, в лесу будешь жить...
Кооператор. Иван знал эту базу отдыха: коттеджи под соснами, прохладный ручей, трехглавая скала над лесом, и — странное дело — на миг Ивану привиделось, да так явственно, будто идет он среди сосен у этого самого «Кооператора»; в руках пакет, в пакете - грибы, и так хорошо ему, что вот хоть сейчас садись в машину, да езжай. Даже запах хвои ощутил.
От неожиданности Иван остановился. Видение исчезло, а он снова оказался на пыльной улице за автостанцией. Он вздохнул, озираясь: надо же... вроде как уснул на ходу.
; У меня шурин там работает, - донесся голос таксиста, - я тебя со скидкой устрою.
Иван с изумлением посмотрел на него. - И как это он так ловко умудрился все описать...
И, переборов это нелепое желание - сейчас же ехать в Кооператор, - с усилием, будто кто-то мешал ему, но все же твердо сказал - Мне в другую сторону, друг. Может, в другой раз.
; Так это когда-а будет, - уныло протянул таксист. Затем с удивлением указал на рюкзак - а это зачем? В поход собрался?
Иван кивнул и снова зашагал по дороге.
; О-о, брат — таксист безнадежно махнул рукой — не получится. Сейчас никого не пускают. Лето, пожароопасно. Тем более - заповедная зона. В нацпарке надо брать разрешение. А в нацпарке сейчас никого: выходные. А потом - праздник.
Иван уже злился на себя за то, что ввязался в нелепую эту беседу.
; Ты лучше в сентябре приезжай, - продолжал таксист. - Я тебя сам везде отвезу, все покажу. А сегодня - в Караганду.

...И - представилось Ивану, будто он в - Караганде, в летнем кафе «Арбат», за столиком под вьющимся хмелем; что солнце уже село, и теплый вечер струится сумерками от нагретого за день асфальта; что окна под деревьями зазолотились, и - снова так хорошо, что...
Тут он уже решительно тряхнул головой и видение развалилось. - Да это уж черт знает что такое... да кто он вообще такой! - Взвился Иван и, стиснув зубы, быстро зашагал вдоль дороги, не глядя более на таксиста: «хрен тебе, а не Караганда с Кооператором». 
Словно отвечая на его мысли, таксист воскликнул обиженно:
; Ну и иди, иди себе! Я что, заставляю что ли? Давай, иди! - И, развернувшись,  сам зашагал прочь.
Уже издали, почти жалобно и в последний раз прозвучало: «Кожаный салон! Кондиционер!»



***

Накануне отъезда Усов (который после загадочной весенней выставки прекратил всякие сношения с внешним миром), вдруг сам позвонил Ивану. Узнав, что тот собирался в лес, пришел в волнение, просил сделать больше набросков «там, где он будет ходить», и по возвращении не откладывая связаться с ним.
Художник всячески поощрял свободу самовыражения, однако любил повторять: «Экспериментировать можно, когда есть от чего оттолкнуться. А  чтобы от чего-то оттолкнуться, нужно достаточно близко к этому подойти». И ставил перед Иваном очередной натюрморт.
Обычно Иван помещался на нижней ступеньке лестницы ведущей на мансарду. Усов стоял за мольбертом.
Звонили, приходили богато одетые мужчины, женщины с капризными ртами, делали заказы. После таких визитов художник бывал угрюм, раздражителен, говорил больше чем обычно об ограниченности, грозился уничтожить «эту пошлость», никогда не брать в руки кисть. Деньги, все какие получал, отправлял в Усть-Каменогорск.

Для выставки он написал одну единственную работу: собственную голову на блюде. Ему, собственно, было и не до выставки.
Редкие часы затишья Усов проводил у картины с озером; делал наброски в блокноте, или правил на холсте.
В один из таких дней позвонили из Усть-Каменогорска. Иван с лесенки слышал возмущенный женский голос в трубке. После Усов долго шагал по мастерской. Потом остановился у «Озера», занес руки, словно собираясь изорвать холст, но сдержался, схватил работу и поволок ее мимо Ивана, наверх, на мансарду: «да пропади оно пропадом...».






***

Поляна, куда пришел Иван, располагалась недалеко от дома отдыха  "Шахтер". Широкая, с трех сторон окруженная сосновым лесом, она протянулась  у подножья пологой горной гряды; с противоположной гряде стороны  ее замыкал лиственный перелесок, за которым виднелись крыши недавно отстроенных коттеджей.
На поляне было тихо. Изредка доносилась дробь дятла, да ветер накатами шумел в кронах.
Иван скинул рюкзак и с наслаждением вдохнул пахнущий хвоей воздух. 
Привычно на слетах шумная, поляна теперь безмолвствовала той хрупкой тишиной, какая бывает после ухода из дома гостей.
Иван по обыкновению решил остановиться у плоского как стол камня на опушке.
Солнце высоко стояло в небе, временами скрываясь за легкими облаками. Солнечные пятна шевелились на ковре из хвои. 
Иван вытянулся на камне. Белка прыгнула с ветки на ветку и зацокала. Дятел вывел дробь. Ветер вздохнул в соснах и, отвечая ему, тихонько защелкали чешуйки на стволах.
Сколько звуков, и все равно — тишина. 
А таксист — проныра, - улыбнулся Иван блаженно жмурясь, и лес вокруг вздохнул, свежо зашелестел, зашептал, убаюкивая: «совершшенный, совершшшенный проныра...».



***

; Приветствую вас!
; Иван открыл глаза. Кроны деревьев уже окрасились закатным сетом. Косые лучи солнца проникали вглубь леса, золотя стволы сосен.
Перед Иваном стоял человек со стареньким рюкзаком и посохом.
; Приветствую вас! - Снова сказал человек, и поднял ладонь, как индеец.
; Здравствуйте, -  сказал Иван, поднимаясь, и подумал: это сколько же я проспал?
Он оглядел незнакомца; треснувшие очки, дужка на проволоке; седая щетина, железный зуб. На ногах человека были наистоптаннейшие сандалии с отслаивающейся подошвой.
Одет он был в вылинявший спортивный костюм с вытянутыми коленями.
Человек приставил к сосне свой посох и протянул руку. - Приветствую, - сказал он — в третий раз, и они поздоровались.
; Путешествуете? - спросил человек.
; Да так.., - ответил Иван.
; И далеко ходите?   
; Недалеко, - соврал Иван. - вокруг «Шахтера».
Человек почесал ухо
; В других местах бывает поинтереснее. – Признался он.
; А что интересного можно найти в других местах? – Поинтересовался Иван.
; Много чего, - ответил человек и, подняв брови, засопел, разглядывая свои сандалии. - Каждый находит свое. Один – одно. Другой – другое. Третий - вообще ничего.
Интересный тип – подумал Иван.
Незнакомец не был похож на обычного отдыхающего. Впрочем, и на местного он не был похож. Скорее, на туриста, но только самодеятельного, не организованного. Такие часто бродят по окрестным лесам, и даже живут в них неделями, отыскивая во всем свои смыслы. В любом случае, Иван почувствовал, что может не таиться его.
; Если честно, я хочу обойти вокруг всего Каркаралинска. – Признался он.
Незнакомец поскреб заскорузлыми пальцами щетину и, снова удивленно взглянул на свои сандалии.
; Этот странно. То, что вы сказали. 
; Что же именно? - Не понял Иван.
; Вы сказали, что хотите. – Со значительным видом произнес незнакомец.
; И что же в этом странного?
; В этом ничего нет странного. — Ответил незнакомец. — Если вы действительно  хотите. Странно было бы, если бы вы шли, потому что не хотите.
; Я вас не совсем понимаю. – Улыбнулся Иван. 
; Это ничего. — Не смутился незнакомец. — Я пока и сам не совсем понимаю.
; Тогда...
; Не удивляйтесь. — Перебил незнакомец. – Вот, например, чего вы еще хотите?
; Ну, например, хочу пить. - Иван взял бутылку с водой и протянул незнакомцу — будете?
; Я не об этом. — Замахал он руками. — Это слишком просто: пить. А вот в целом, если совсем важное брать, то - чего?
; Ну, не знаю. Я рисовать учусь. Хочу стать художником. 
; Ага! - Воскликнул пришелец, словно подловил его на чем-то. - Ага! Вот тут-то я вас и придержу. А вы уверены, что хотите этого?
; Почему же нет? Удивился Иван. - Уверен.
; В этом-то и проблема! — Воскликнул незнакомец. — Когда говорят, что уверены. Вот вы сказали до этого: хочу обойти лес. А на самом деле, может быть, вы и не этого хотите. Может быть, на самом деле вы хотите просто остаться на поляне и пить чай. Правильно? Но - не явно, а исподволь. И вот вы уже чувствуете беспокойство, и задумываетесь о смысле жизни, и рефлексируете, и разочаровываетесь, не зная, что решение вашей проблемы, по сути, лежит на поверхности. Понимаете, о чем я?

Вместо ответа Иван молча пожал плечами. Он уже начинал жалеть, что позволил втянуть себя в этот разговор.

; Как раз сейчас я занимаюсь этим вопросом. – Продолжал незнакомец. Уже есть готовая теория, и кое-какие практические наработки. Понимаете?
И вот в чем она заключается: незнакомец отступил на шаг, и стал рассказывать, прохаживаясь взад и вперед, как профессор перед аудиторией:
; Вы когда-нибудь думали о том, сколько людей в мире недовольны своей жизнью? – спросил он, и сам же ответил – очень много. И причина всему – их желания. То есть, неосознанные мысли и желания делают их жизнь хуже. Но! - незнакомец поднял палец и посмотрел на Ивана значительно. – Если мы научимся преобразовывать эти   мысли и желания в нечто осязаемое, зримое, что-то, что можно изменить, - вы представляете, сколько из этих людей перестанут быть несчастными? Представляете?
; Да, наверное… - отвечал Иван.
; Ну, так представьте еще. – Продолжал незнакомец. – Вот вам плохо. Вы не знаете, почему, и что делать. И - что мы делаем? – Незнакомец хитро улыбнулся и выдержал паузу. - Мы даем вам посидеть у некоего аппарата. И вдруг – вот оно! – Незнакомец даже подпрыгнул. – Вы вдруг понимаете, что вам действительно нужно, а что – нет. Понимаете?
; Возле какого такого аппарата? – Спросил Иван, уже начиная раздражаться.
; Ну, скажем, такой вот аппарат. – Уклончиво отвечал незнакомец. Назовем его -   генератор. Который извлекает из подсознания скрытые мысли, и трансформирует их в нечто конкретное.
; Но ведь мысль – это нечто невещественное. – Возразил Иван. - Как же вы собираетесь ее извлечь каким-то генератором?
; А вот тут вы и неправы! – Незнакомец даже руки потер от удовольствия. – Вот тут-то мы и подошли к главному пункту, и я вам сейчас докажу на простом примере.
- Он подошел к Ивану и коснулся его локтя. - Представьте, что вы решили сделать кому-то приятное. Например, подарить девушке цветы. Так?
; Так — устало отвечал Иван.
; Замечательно! – Радовался незнакомец. - Значит, вы сами согласились с тем, что сначала была мысль. Ведь не можете же вы просто так взять и подарить эти цветы. Не можете ведь?
; Нет. — Выдохнул Иван.
; Не можете. – Подтвердил незнакомец. - А не значит ли это в свою очередь, что ничего не может произойти из пустоты? Ведь для того, чтобы совершить действие – купить цветы, нужно совершить другое действие – подумать об этом. И если принять, что любое физическое действие, - в нашем случае покупка цветов, - порождается только  другим физическим же действием, то мы и приходим к тому, что мысль — это нечто осязаемое, иначе говоря - материальное. В противном случае, из пустоты вы не купили бы и цветы! Так?
; Не знаю. Наверное. — Признался Иван, которому больше разговоров хотелось уже чаю со сгущенкой и тишины.   

Однако, незнакомец вовсе не намерен был останавливаться. Беседа, по-видимому, доставляла ему неподдельное удовольствие, что часто случается с людьми, которым подолгу  не с кем бывает поговорить.

; А раз так (вы сами это признали), - продолжал он, - то можно пойти в обратном направлении, и через физическое воздействие вызвать из глубины подсознания те мысли и желания, которые и сделают человека счастливым. И тогда человек начнет действовать в этом направлении: то есть, уже пойдет снова обратная волна: от мысли - к действию, и вот, человек станет абсолютно счастлив! Понимаете?

Иван, у которого ум давно зашел за разум, молча кивнул.

; Вы только представьте, — мечтал незнакомец, - сколько пользы может принести такое изобретение!
; Что-ж… - Вздохнул Иван. – Если когда-то у вас все получится, буду рад воспользоваться им. Да ведь только – все же не удержался он, - нужны  специальные знания. Нужны навыки, опыт...
; Ничего не нужно! – Отрезал незнакомец.
; Ничего? - эхом откликнулся Иван.
; Ничего. - Подтвердил незнакомец. - Можно быть простым электромонтером, но если иметь искреннее желание, то обязательно все получится. Потому что мысль, как вы сами признали, так же материальна, как и эта шишка. — Он указал на шишку у себя под ногами. - Постройте вы хоть трансформаторную будку; только захотите, чтобы от нее всем стало хорошо - и так будет! Не знаю... шалаш постройте, и он будет работать.
; Вот как, – сказал Иван, который решил ничему более не удивляться в беседе с этим чудаком, и вдруг подумал: да уж не пьян ли он?
И, вглядевшись в лицо незнакомца, увидел, что глаза у него действительно блестят, а нос красный.

; Все ясно. – огорчился Иван. - А я столько времени потерял, выслушивая это...

Незнакомец понял, что его раскусили.

; Я вижу сейчас, что вы это не всерьез говорите, будто бы верите мне! — Воскликнул он. Но к этому я давно привык; и это еще пол беды, - когда просто не верят. Хуже, когда открыто сопротивляются, и даже мешают; боятся, что это им навредит. Но что будет, если всего бояться, и ничего не делать? – Восклицал незнакомец, и нос его краснел все больше. - Ничего не будет! – Отвечал он себе же. - Никакого прогресса! Вот так и попомните мои слова. А я разве много хочу? – Тут незнакомец задумался. - Ну да, согласен; я много хочу. Но разве в данном конкретном случае это плохо? Ведь чего я хочу? Я хочу, чтобы всем было хорошо! А они...
Ладно... – сказал он вдруг обиженно, безнадежно махнул рукой, взял свой посох и, не прощаясь, пошел, прихрамывая, в лес. 












***

Р. Очков

«Необычное открытие», или - богатых не поймешь.

Вчера в Караганде в областном музее изобразительного искусства открылась традиционная весенняя выставка союза художников.
Экспозиция была представлена работами известных карагандинских мастеров, живописи, графики, офорта, коллажа, скульптуры и декоративно-прикладного искусства, среди которых такие известные имена как В.К.Зятев, К.Е. Жангильдин, Б.Ю.Белоголовин, К.З.Муллаев, В.И.Усов, О.Н.Ломтина, З.К.Пахотин и другие.
Необычные по своему замыслу и исполнению полотна и формы оставили много места для дискуссий не только среди гостей выставки, но и авторов работ. 
Однако, не смотря на все свои художественные достоинства выставка в тот день запомнилась другим.
В разгар церемонии открытия у входа в выставочный зал остановился черный лимузин, из которого вышли трое неизвестных. Оказавшись внутри, они без предисловий проследовали к картине художника Усова (единственной выставленной им в этом году работе в стиле мизерабилизма, на которой тот изобразил собственную голову на блюде (прим. автора). Один из пришельцев, невысокий полный человек в безупречном черном костюме, с черным же  дипломатом, заявил, что некое немаловажное лицо, иностранец, поверенным которого он является, уполномочило его купить эту работу. Теперь же, на выставке.
И гости, и устроители и сам автор в полном молчании наблюдали, как двое спутников  «поверенного», - одинаковые как две капли воды, одетые как он, вынесли картину из зала и погрузив в лимузин, скрылись.
«Поверенный» вручил Усову дипломат, пожелал творческих успехов и изъявил желание  проводить художника до дома, чтобы лично удостовериться, в том, что все, по его собственным словам, - «как надо». Они сели в видавшее виды такси как раз сменившее у входа лимузин, и тоже отбыли.
Внезапность и быстрота происшедшего не подлежат описанию.
Кто были загадочные пришельцы, и что стало с картиной - неизвестно: по странному стечению обстоятельств прямо перед их появлением во всем здании погас свет и камеры  наблюдения ничего не зафиксировали. Также, по нелепой случайности оказалась отключенной вся фото и видео аппаратура.
Никто не запомнил лиц таинственной троицы. Однако, многие отмечали странный холод и тревожность не покидавшую их все время пока те были в зале.
Сразу же после их отъезда зажегся свет, а гости выставки, обретя дар речи, пустились в предположения по поводу произошедшего.
Усов (до мастерской он добрался благополучно, наши сотрудники с ним связались) претензий по его собственным словам ни к кому не имеет, и от каких-либо комментариев воздерживается. То же в один голос заявили и организаторы выставки, и руководство музея.
Что это было? Кто скрывается под маской «немаловажного лица»? Таинственный меценат? Мистификатор? Или снова хамство мостит себе путь  хрустящими банкнотами?








***

Колоннада сосновых стволов таяла, растворяясь в сумерках. Зыбкие провалы тьмы  стояли за нею. Из-за леса, серебря верхушки сосен, выплывала луна, почти уже полная.
Лес стоял тих, недвижим. Отблески костра мягко дрожали на дремлющих среди синей прохлады кронах.
Иван глядел в огонь.
Мысли текли сами по себе, сами себя не замечая: «Вот костер. Вот чай в кружке. Потрескивают дрова».
Где-то в лесу пропела птица и снова все стихло.
Все кажется так далеко - город, люди, и все чем-то заняты, и - странно, никто не знает, что где-то у костра сидит сейчас Иван и думает о них, а они о нем даже не подозревают.
Где-то сейчас и Усов. Может быть, работает. Или стоит по своему обыкновению у окна и тоже все думает, думает.
«Мысли не могут просто так пропасть», - размышлял Иван. - «Где-то они, наверное, обитают, и как-то влияют на нас. Ничто не возникает ниоткуда и не исчезает бесследно. Мы в ответе за все что происходит, потому что в этом есть и наша заслуга, и наша вина».
Иван встал и прошелся у костра. Что-то в кармане. Достал — связка ключей от дома: «надо будет в рюкзак переложить». В задумчивости продел палец в кольцо; пошел, в тишине позвякивая.
; Думай, не думай — а только ты всегда тот, кто ты есть. Усов хочет выйти за рамки, но Рус прав. Это невозможно. К тому же, он и так гений. Ну... полугений, уж это точно.
Так думал Иван, бредя по поляне.
; Я же слишком рассудителен чтобы видеть по другому. Впрочем, не моя вина. Усов и такие как он тоже не выбирали.
Вечный вопрос. Способность быть. Или неспособность быть.
Но неспособность означает отсутствие чего-либо, то есть - небытие, а оно непостижимо. Не бывает неспособности. Неспособность любить означает наличие другой способности. Способности быть равнодушным. Неспособность быть гением означает способность быть посредственностью. 
Пустоты нет. Небытие непознаваемо. Ночь тепла...

Луна поднималась все выше, становилась ярче.
Иван остановился.
Он был на другом конце поляны.
Под луной белели бревна, темнело старое костровище, валялся сломанный каркас складного стула. То самое место...
Иван долго стоял, замерев под гипнотическим взглядом луны.
Где-то там, далеко, были огни городов, и города эти шумели, волновались жизнью, над их огнями стоит теперь эта же луна и кто-то смотрит на нее.
И где-то сейчас бьется сердце той, кого он так старательно забывал, а теперь, здесь, снова помимо воли вспоминает. Где-то она вот сейчас смотрит, дышит, тоже о чем то думает...
Иван тихонько опустился на бревно.
Все пустое, - прошептал он. - Ничего ненужно. Я только хочу снова увидеть эти коленки.








ЧАСТЬ 3. ВСТРЕЧА
               
Жара навалилась на город. Неподвижный воздух исходил влажной истомой. Не спасала тень под деревьями. Тополиный пух медленно плыл, оседая сугробами вдоль выкрашенных бордюров и под кустами отцветшей сирени. 
Автобуса не было уже давно; остановка полнилась разомлевшими от жары горожанами.
Спиной к Ивану стояла девушка со светлыми волосами до плеч, в легком платьице, с браслетиком часов на тонком запястье.
Тучная, лоснящаяся потом женщина остановилась, заслонив девушку. Иван, будто прохаживаясь, со скучающе - равнодушным видом отошел пару шагов и снова украдкой взглянул на нее. 
Так она стояла бы на пароходе идущем вверх по Волге сверкающим солнечным днем.
Девушка взглянула на часы и обернулась. 
Взгляд больших, чуть раскосых зеленых глаз был отрешен, томен от жары: взгляд ботичеллиевских граций. Чистый высокий лоб. Чуть припухлые губы. Острые худенькие коленки чуть тронуты нежно-золотистым загаром. В ней как будто было что то знакомое. Как будто бы он видел ее раньше, а может, только так показалось ему?
Девушка заметила его и улыбнулась. Иван, вздрогнув, улыбнулся в ответ и вдруг подошел, не зная что, ему делать дальше.
- Привет, Иван. — Сказала девушка.
Зеркало повернулось: девушка с поляны!
Да-да-да это была она. Но - и не узнать: только вот - взгляд, теперь то он точно припомнил, -  будто из прохладной озерной глубины.
; Я Катя, — пришла на помощь девушка. - Слет, помнишь?
; Помню, - сказал Иван. Привет. - А ты изменилась. 
Солнце зашло за облако. Свежо вздохнули деревья и сонм тополиного пуха двинулся через бульвар.
; А ты продолжаешь заниматься? - спросила Катя.
; Да, занимаюсь. А ты?
; Да как-то не сложилось.
Наступила неловкая пауза. Однако, уже подходил ее автобус и тут у Ивана само собой вырвалось: мы увидимся..? - Они обменялись телефонами.




***

...Привет, — сказал Иван.
Привет, - сказала Катя. - Я когда из подъезда выходила, затяжку на чулке поставила. Вот, смотри.
Повезло, — подумал Иван. - Общительная.
; А давай бухнем? - предложил он.
; С пивом? Или только водку? - спросила Катя.
; С пивом лучше — ответил Иван.
; Да, - согласилась Катя. - Я тоже с пивом больше люблю. Только я еще чечелом  обычно закусываю.
; Купим, - сказал Иван.
Они заглянули в ларек неподалеку и уселись на лавочке.
; А ты сигареты купил? - спросила Катя. - А то я как выпью, сразу курить хочу. А так вообще я не курю.
Пришлось вернуться за сигаретами...




***


; Привет, - сказал Иван.
; Привет, - сказала Катя.
На ней была голубая кофточка с высоким воротом обнимающим тонкую шейку и узкие джинсы. Светлые волосы свободно собраны.
Катя была не одна. С ней был лохматый седой пудель на поводке.
- Это Анна Сергеевна — сказала Катя.
Иван опустил руку; влажный нос Анна Сергеевны коснулся его пальцев.
- Ну, - улыбнулась Катя, - пойдем?
Они прошли мимо «художки» где учился Иван, миновали скверик у дворца пионеров где Ленин и Горький вглядывались лица прохожих, двинулись вниз по Ерубаева, к Бульвару.
Днем прошла гроза; омытая листва глядела свежо, лужи отражали ясное вечернее небо.
Анна Сергеевна цокала отросшими когтями по выщербленному, во влажных трещинах асфальту, временами оглядываясь на хозяйку и тянула поводок, что-то разнюхивая в мокрой траве у обочины.




***

Старый двухэтажный дом выкрашенный давно сошедшей зеленой краской располагался в глубине заросшего дворика. Окна квартиры на первом этаже были невысоко над землей и выходили в запущенный палисадник. В просторном полутемном подъезде со скрипучей деревянной лестницей тускло светила электрическая лапочка и пахло погребом.
Анна Сергеевна, неизменно ласковая, выбегала, стуча когтями по дощатому полу, и ластилась, скуля.  В доме жил также и кот, рыжий, матерый, с рваным ухом, который приходил летом через открытое окно, а зимой помещался у батареи, с хряском ел рыбьи головы и косил желтым глазом.
Пока Катя занималась чаем на кухне, Иван ждал ее на скрипучем диване, в зале. Разглядывал фотографии в громоздком старом серванте, засушенные букеты полевых цветов в вазах, ее акварели на стене.
Они пили травяной чай; она – у него на коленях, он – в ветхих домашних тапках. Окно было открыто. Пахло свежестью и сквозь листву свет в комнату лился призрачный.
Анна Сергеевна скреблась в застекленную, много раз крашеную дверь, ложилась на тапки, и вместе с холодом пола Иван чувствовал тяжесть собачьего бока.
 
; ...Сначала было тяжело, - рассказывала Катя. - Первое время я звонила домой и все разговоры оканчивались слезами. Мама уже хотела отправить отца в Новосибирск забирать меня. Когда Круглов узнал...
; Круглов?
; Мой куратор. Когда узнал, что я собираюсь ехать, подошел ко мне, и как-то нашел слова, успокоил, убедил еще подумать. Потом действительно все вошло в колею, ну и вот... - она улыбнулась, то ли задумчиво, то ли печально.
; Не жалеешь теперь? - спрашивал Иван.
; Теперь конечно нет, Говорили она, перебирая его волосы.
; Да, что и говорить. - Иван отпил из своей кружки. - Какие планы теперь? 
; Еще не знаю. Можно найти работу здесь. Или вернуться в Новосибирск и поступать в магистратуру.
; А твой... Круглов, он что говорит?
; Он и зовет, - сказала Катя.
; Хм... Понятно.
; Говорит, у меня способности и большое будущее.   
; Так и говорит?
; Так и говорит.
; Ты, наверное, его любимая студентка? - Иван ущипнул ее за талию.
; Да нет, — Катя обняла его, щекой коснулась волос. - Просто очень хороший преподаватель. Все студенты его любят.
Они помолчали.
; Ну, а вот сейчас, на вскидку - поедешь? - спросил Иван. - Секунда на размышление. 
; Не знаю. - Катя отпила чай, посмотрела в окно. - Нет, наверное.
Иван привлек ее к себе; ощутил холодок мяты на влажно-теплых губах.




***

...Девушка с полотен Ботичелли. Ускользающая, исчезающая в прохладной глубине своих русалочьих глаз.
Их роман начался внезапно. Среди тенистых кленов уставших от зноя, сонной тишины заросших дворов, по-осеннему холодных ночей.
Они встречались у каменной арочки ведущей в ее двор и отправлялись бродить по городу, или шли к парку и тропинками выбредали то к мосту, то к бревенчатой церквушке у окраины, то к пруду.

По дышащей рябью поверхности воды скользила лодка. Солнечные стержни играли на веслах. Из-за озера доносилась музыка.
Солнце билось в волосах, ветром наполняемых, колеблемых ветром, колышущихся. Волны ветра по льняному полю.
Он видел ее лицо, нежным профилем к нему обращенное, подведенное золотом вечерних лучей; солнечная искра на влажной губке.
; Твои волосы - что с ними было тогда?
; С волосами? - Повернула голову — искра погасла. - Такая была полоса.
; Черная? - улыбнулся каламбуру.
; Серая, скорее. В какой-то момент все стало так безрадостно... я просто не знала, что делать. Я пошла в парикмахерскую и попросила отрезать волосы.
; А что произошло?
; Так... бывают моменты... - На миг поблек взгляд, утонул в пространстве; голосом глухим: «учеба».
; Понимаю. От учебы и не такое случается.
; Да, и не такое.
Она какое-то время молчала. Он тоже молчал.
; Я как раз заканчивала весенний семестр, - говорила Катя. Собиралась в Караганду. В тот приезд мы с тобой и увиделись в Каркаралинске.
; Представляю реакцию родителей, - усмехнулся Иван.
; Родители не подали вида (они вообще никогда не подают вида). Мама только спросила, уж не собираюсь ли я сделать и татуировку.
; А ты бы хотела?
; Может быть. А тебе бы понравилось?
; Не-ет.
; А Валя (помнишь ее?) сказала, что если я себе сделаю, то она тоже.
; Валя? - улыбнулся Иван, - как же, помню. Кстати, где она теперь?
; Недавно переехала в Москву. Вообще, она тебя долго вспоминала, - улыбнулась Катя. Жалела, что так и не успела взять номер. Видимо, у нее были на тебя планы. 
; Планы? Нет уж, спасибо, - Иван выставил руки в шутливом ужасе. - Мы тогда с тем вашим другом...
; Димой.
; Да, мы ее еле довели до палатки. Кстати, чем у вас с ним тогда закончилось? М-м-м? - Иван шутливо-строго посмотрел на Катю. - Он так нависал над тобой на этом бревне, что...
; О, он оказался большой романтик и тонкой души. Звал пообщаться «где-нибудь  за деревьями».
; Да ну?! И?
; И ты сидел на этом бревне со своим роскошным хвостом, и даже не смотрел на меня.
; Зато я заметил, как ты на меня посмотрела — улыбнулся Иван.
; Вот ты... - Катя ущипнула его.

Зазвонил телефон.
; Да. Да, привет. Узнала. У тебя новый номер? А, понято. Гуляю. Не совсем. Не знаю, утром. Хорошо. Пока.

Они шли по аллее, вдоль озера под закатным небом. Навстречу катили велосипеды, целовались пары, кричали, летели над озером чайки; над крышами, над кленами, над городом, под самый небесный купол залетая... в темных шелках синеокая дева...
...повернул голову - все пропало. Один, один...
Тонкие пальчики скользнули под локоть — ...рыбы в озерную глубину, прохладно-зеленую... - прохладные. Тонкая ручка вокруг мускулистой руки - ...в сумрачно-колышущуюся, на дно  ложились — обвилась, легла.

Их роман начался внезапно.

Навстречу бежал крепко сложенный мужчина средних лет в тренировочных шортах и с голым торсом.
; Сколько ты сможешь так пробежать? - спросила Катя.
; Прямо сейчас? - спросил Иван
; Ну сколько? Навскидку. Секунда на размышление.
; Не знаю. Определенное расстояние. Но вообще, сейчас я в форме.
; Я вижу — Катя провела пальчиками по его мускулистому прессу под футболкой. - кто любит спорт, того любят девушки.

Солнце село. Стих ветер. В сумерках пенье сверчков поднималось над землей вместе с вечерней свежестью.
Навстречу прошла женщина с коляской. Из коляски смотрел младенец, как только маленькие дети умеют смотреть; прямо, открыто, не смущаясь и не понимая этой прямоты.




***

Кафе «Грот» находилось в доме номер 76 по Советскому проспекту. Застекленная  пристройка второго его этажа выходила на улицу Ермекова. 
Иван с Русланом сидели за столиком у окна.  Перед ними стояли пивные кружки, фисташки в вазочке, пепельница. Было шумно, накурено.
; Я не знаю,  как вообще это началось — говорил Иван, измельчая в пальцах фисташковую скорлупу. Как-то само собой...
...На третий день провожая домой свою куртку накинул ей на плечи; накинув, встретил губы открытые, глубокий поцелуй.
; ...а теперь она хочет от меня каких-то решений.
; А что говорит?
; Ничего не говорит, в том-то и дело. Говорит, там куратор ее зовет в магистратуру, а здесь предлагают работу в университете, ну и выходит, она хочет чтобы я попросил ее остаться.
; Ну, а ты?
; А что я? Я не знаю. Случись что — я буду и виноват: несостоявшаяся магистерская, и прочее...

...Давно стемнело. Август подходил к концу.
Они сидели на лавочке у памятника Ленину. Через проспект от них каскад ступеней сбегал к парковому озеру.   
; Ты хочешь, чтобы я осталась?
В темноте прошел кто-то, обозначенный огоньком сигареты. Ночное небо темно,  беззвездно...

Руслан курил, поглядывая на тротуар.
; Так зачем ты ходишь к ней? 
; Не знаю. Не хорошо так сразу все взять и бросить.
; Женись, - сказал он.
; Так я не люблю ее. 
; Вот поэтому и женись! - Рус допил пиво и знаками стал подзывать официантку, полную женщину с равнодушным лицом. - В том то и дело. Влезь сразу в этот хомут. Узнаешь, что становится с браком по любви лет через десять. Годы, которые другие тратят на прозрение ты спасешь для своего творчества, для жизни! - Девушка! Еще пива, пожалуйста. - И потом, все эти любовные восторги — это наркотик; от одной юбки - к другой, отпустило —  к третей. И все - дым. А ты развей в себе характер. Ты — художник! Загубить талант ради... (он  изобразил неприличный жест) - это по меньшей мере несерьезно.
; Кто видел ведьму? - продолжал он - «А всякая девка как станет бабой, так и превращается в ведьму». Это не мои слова. И ты дойдешь, друг мой, до истин о которых я тебе толкую: «не женись никогда. Иначе пропадет все высокое, лучшее, все  прекрасное, что есть в тебе». И - это тоже не я сказал. Это классик сказал.   

Официантка поставила перед ними пиво. Голоса посетителей сливались в монотонный гул над которым вспархивали отдельные вскрики и вилась, без конца повторяясь, незамысловатая мелодия.
; Была у меня одна, - говорил Руслан. - Решили жить с ней, сняли квартиру... Да ты знаешь, я тебе рассказывал: я — за статью, - она — одно. Я — к друзьям, она — другое. Я - уставший с работы, она — третье.  А тут еще ее мамаша (колхозница) и с ней какой то мужик с синим носом заявились, вроде как в гости. Сначала - то да се, а потом чуть не прямым текстом - женись! Ну, я тогда ноги в руки и - ходу.
; Говоря привычным языком ты, Рус, инфантильный, боящийся ответственности, несерьезный человек, эгоист — улыбнулся Иван отпивая из новой кружки.
; Ладно, - отвечал Руслан. - Эгоист. А что ждало бы меня, эгоиста - «там»? - Делать то, что мне не интересно, а что интересно - не делать? Быть должным кому-то, за что-то всю жизнь? - он широко повел головой, воздел к потолку палец. - Нет! Лучше пусть эгоизм, зато я не иду поперек себя, и свое знаю. И жизнь моя «неказистая»  — честнее, чем у большинства всех этих семейных узников. 
; А ты не думаешь о старости? О будущем? 
; О будущем?! А из боязни будущего через всё свое настоящее тащить воз — это разумно? Ведь - зачем все поголовно женятся? - спрашивал Рус. - Одни - из боязни  одиночества. Другим родственнички плешь проели: «женись». Третьи (и таких большинство) - «чтобы все как у людей». И это не считая тех, кто «по залету». Есть счастливые браки, но — капля в море... А  возьмем среднестатистическую семью. Что их держит? Любовь? - Он усмехнулся. - Быт! Совместное жилье, кредиты, привычка, страх перемен. Обед в холодильнике...  Нет, это потрясающе! - восклицал Руслан, - «обед...». А что они просят взамен? - Всего тебя. С потрохами. Всю. Твою. Жизнь. - ударял он ребром ладони по столу. - Все улетает в эту прорву! - Он поправил очки. - Да, кому-то того и надо. Потому что им страшно остаться наедине собой. Нужны орущие дети, ворчащая жена, грохот кастрюль, бесконечные обязанности, «ответственность», и вся эта мышиная возня, не считая работы. Чтобы заглушить звон пустоты. Вернее - отсутствие себя. Вот от чего должно быть страшно...
Рус осекся, вяло махнул рукой, и выбравшись из за столика нетвердым шагом направился в уборную. Официантка проводила его скучающим взглядом.
Иван достал из пачки Руслана  сигарету и закурил, рассеянно глядя в давно не мытое окно. В  сумерках деревья уже сливались с темными силуэтами домов, и в окнах зажигался свет.
Музыка все так же играла, и все так же сидели посетители, хмелея, и Иван хмелел вместе с ними, погружаясь в свою отдельную тоску: «Нет. Все не то. Я ведь все помню. Как он потом телефон ей обрывал, ночами стоял под окнами, просил вернуться. А она теперь замужем. Родила».
Иван вздохнул. - А любовь — это когда без слов, когда до слез, когда подобно грому... А я... Ну и пусть. А птицы в лесу поют так славно, славно...». И все погружалось в туман — звуки, люди, кабак. - Все пройдет. И все забудется. Через сто лет никто не вспомнит наши лица. Пусть. Лишь бы мир вращался. - И стены кружились, и вечерний город, и синие сумерки — все вращалось, и бежало и шло.

...Иван вздохнул, глядя в зияющую темноту костровища. Неведомо откуда набежал ветер, зашумел тревожно лес. Со стороны коттеджей завыла  собака, и - снова все стихло. Иван вздрогнул от внезапно подкатившей сырости и, поеживаясь, побрел под соснами вдоль опушки.
ЧАСТЬ 4.

Он не расстался с Катей перед отъездом; зачем, если со временем все и так станет ясно. Выяснять же теперь отношения - только делать хуже.
Сейчас они по-прежнему созванивались, и внешне ничего не изменилось, а придет время -  закончится само собой.

Настала осень. Иван писал этюды со своего балкончика выходившего в уютный палисадник.
Вечерами в тесной от книг комнатке пил чай под абажуром, любовался вязью ветвей за  переплетом старого окна.
Одно огорчало: ежегодная учительская повинность; составление учебного плана.
И еще: провожая Катю Иван сказал, что осенью постарается приехать. Там, на автостанции, она показалась такой одинокой...
Он знал, что не поедет. Да и что бы это дало? Она умница, красивая, милая, но...
И ладно бы подвернулась веская причина отказаться. Не пришлось бы придумывать, врать... 
В такие минуты вязь ветвей за окном казалась ему сетью. Луна подмигивала сквозь нее, плыла, будто вела его на поводке.
Такая вот жизнь, - думал Иван, шагая под соснами в кружевах лунной тени.
В принципе, мы всегда делаем, как лучше.
Даже если делаем не то, что хотим. Чтобы не было стыдно. Или некстати. Или не получить по морде. Тут уже вопрос характера, но это не важно. Важно, что здесь и сейчас мы каждый раз делаем лучший выбор, стало быть - мы счастливы.
Он усмехнулся.
Если только не случится что-то от нас не зависящее. Кирпич там на голову...
Рядом упала шишка. Он остановился, поднял ее, зачем-то положил в карман. - Мы не можем поступать иначе, чем поступаем. Каждый поступок обусловлен обстоятельствами и все подчинено неизбежности: можно рассчитать движение каждой молекулы. А если так, то само счастье — неизбежность.
От того, наверное, мы так несчастны.




***

Было стыдно, глупо, нелепо. Да, стыдно. Никакой он не рыцарь на белом коне.
Пот из подмышек щекотал бока. Пальцы теребили уголок скатерти.
И ведь не хотелось так, в лоб. Ну что хорошего? 
Иван сидел перед телефоном в полумраке комнаты.
Ну не был он готов к такому разговору; так нет же, надо было затеять. Вот все они так. Да он, собственно, ничего и не сказал, пришлось ей...
Жеваный лист за окном дрожал на ветру, не опадал.
И ведь как она попрощалась: «желаю тебе встретить свою половинку». Слышно было, что улыбается. То ли ирония, то ли... да нет, просто чтобы он не слышал как она расстроена.
За окнами секла снежная крупа: первый снег. Комната расплывалась в сумерках. По темной, измокшей земле тянулись белые платы; за стволами деревьев, заборчиком палисадника, жухлыми кустами мальвы.
Он встал, зашагал по комнате; под ноги не глядя запнулся о  корень, зашипел на вдохе, от боли приплясывая, оглядываясь. Кругом стоял лес; притихший, молчаливый. Прихрамывая, заковылял обратно, к стоянке.




***

Поздней осенью Иван стоял у дома 36 по улице Чижевского. Деревья в палисаднике облетели: низкое солнце золотило голые ветви. Шторы в ее окнах были задернуты; осталась сбоку щель. Из ее темноты, штору задев, в нижнем углу показалась угловатая рыжая голова. Желтый плутовской глаз повел по сторонам, по Ивану скользнув равнодушно. Уставился за деревья, замер. Скрылся в темноте щели.
 
...Большая сувенирная кружка; по низу надпись - «Ялта'81». В одном месте край сколот продолговатой пластинкой. Влажный язычок пара вьется над ним, серебрясь.
Она у него на коленях - легкая тяжесть бедер — пьет свой чай; легкий вкус мяты на мягких, теплых губах.
На стройной коленке тронутой золотистым загаром молния шрамика; в детстве
упала, играя.
Теперь, когда все было кончено, он вспоминал.

Их лето ушло незамеченным. С собой унесло засушенные цветы в старом шкафу, призрачный  свет из окна, скрип крашеных половиц.
Листва их лета теперь устилала землю, сама становилась землей. Их лето терялось в череде дней; золотых, серых, вьюжных; короткое, неуловимо-блаженное, вечно юное и далекое: пожелтевшая фотография в старом альбоме.
Ушедшее, оно жило теперь в нем, убаюканное теплыми сумерками, омытое июльскими грозами, в кленовой тени и мороке полуденного зноя, в плавном течении тополиного пуха.
Он чувствовал, что ему не хватает ее голоса, прохладной глубины загадочных глаз, их ускользающей недосказанности.

; ...Ты хочешь, чтобы я осталась?
Той ночью, у памятника, - ночное небо немо, безответно, - он говорил, что было бы эгоистично, просить ее об этом.
; Ты сама должна решить, ведь это серьезный шаг.
Гранитный Вождь смотрел в ночь; за каскад ступеней, за озеро, за аллеи и деревья старого парка.
; Понимаешь,  я не могу тебя удерживать.




***

; Алло... Катя? Привет.
; Да, привет Иван...
; Кхм... узнала?
; …? Да.
Иван. Раньше всегда называла Ваня.
Холод под ложечкой.
; Да вот, думаю, позвоню, узнаю, как твои дела, как учеба...
; Все хорошо, спасибо. Учусь. Как у тебя?
В голосе удивленный вопрос, недоумение... Теплых ноток нет.
; Да нормально. Скоро каникулы, тоже вот, небольшой завал, контрольные.
За окном — низкое солнце, янтарный мороз; стекла в пальмовых узорах инея.
; Слушай, а ты после зимней сессии приехать не собираешься?
; О, нет, я буду здесь.
; А когда приедешь?
; Не знаю, но точно теперь не скоро. 
Под ложечкой холод пронзительный.
; М-м, понятно... (пауза) Слушай... ты извини за тогдашний разговор. Я был не прав, просто... я не знаю, как-то так все получилось нехорошо... В общем...
; Да все нормально, Вань. 
Пальмовые узоры — золотистые, расцвели.
Пауза.
; Я соскучился...
На том конце - чуть слышный вздох. Молчание
; Просто у меня скоро каникулы, я подумал, может... я приеду?
; Иван, нет. Мы все решили тогда, значит, так тому и быть (в голосе непреклонность).
И опять - «Иван»...
; Кать... я скучаю
; Вань. Ну все.
; Катя. Ну... прости меня. Я тогда правда был не готов что-то решать, ну понимаешь, это правда серьезно, кому то нужно больше времени чтобы разобраться во всем, кому-то меньше, ну вот мне оказалось нужно больше, ну вот я такой...
; Вань, да нет никаких обид, что было то было. Просто я уже не хочу это продолжать.
Страшно спрашивать....
; У тебя что, кто-то появился?
; Ваня. Какое это теперь имеет значение.
Позолота пальм гаснет. Снизу по окну ползет синяя тень, фиолетовая. Мороз крепче.
; Ну, может быть, у нас еще есть какой-то шанс? Я бы очень хотел начать все заново.




***

Из выпуска еженедельника «Наш город»

Необычные гастроли

Р. Очков
Этой зимой карагандинцы получат уникальную возможность попасть на гастроли всемирно известного цирка «» , или «», который в наш город прибывает по специальному приглашению. Гости из далекого государства ….. представят  уникальные номера с веселыми обезьянками, дрессированными собачками, и другими животными, из которых ядовитые змеи и редкие насекомые - еще не самые экзотические.
Веселые клоуны не оставят равнодушными даже самых серьезных, заставив их от души посмеяться над уморительными ужимками.
Воздушная гимнастка унесет в мир снов выступлением под самым куполом, а фокусники продемонстрируют запредельную ловкость на грани настоящего волшебства. Но особенно впечатлят зрителей номера на воде с настоящими анакондами, крокодилами и питонами.
Как отмечается, для этого спектакля подобрана уникальная труппа цирковых артистов разных жанров.
Гастроли продлятся с 7 по 14 января. Представления будут проходить два раза в день, в 12 и 16 часов.
Стоимость билетов: центральные ряды – 3000, боковые – 2000.
Подробную информацию можно узнать по телефону: 41-33-40.








***

Тянулись дни зимние, то вьюжные, то морозные. День, едва начавшись, угасал, за собой вел  сумерки длинные, за ними еще длиннее — ночи. Ночью разъяснивалось, крепчал мороз, всходила луна. Луна над хохлатыми сугробами крыш, над белыми шубами деревьев. Теплятся огоньки окошек; на сугробах - золотые полосы света. Спит в снегу каменная  арочка во дворе. Снег. До самой луны снег. Все, что было теплого, околдовано. Уснуло.

Она окликнула его под старым тополем, у ромбов и шаров веранды диетстоловой.
Снег шел густо, тихо; сугробы на плечах, кружево на деревьях, серая каша на дорогах.
Он возвращался с работы; жжение в носоглотке еще с утра, глубинный, слабящий жар: завтра на больничный.
Ваня..! Вань!
А я смотрю сбоку — ты, не ты?
Это была Валя, девушка с поляны. Изменилась; сильно поправилась с тех пор. Но - не  изменилась: «Вот это встреча!».
Было трудно говорить: не давало воспаленное горло. 
; Все еще путешествуешь? А меня когда возьмешь? Помнишь, ты обещал! Позвонишь? Давай я позвоню? Как ты вообще, рассказывай! Я медсестрой в... А? Да, медсестра. В  клинике пластической хирургии. Только я теперь в Москве. Кто еще? Дима в Питере, Лена замужем за иностранцем, в Италии. Катька в Новосибирске со своим... Она с... что...? с кем? да с этим, как его... — презрительно - не помню. Круглов, кажется. Жесть! Это ее препод. А ты что, не знаешь?! 

Что-то провалилось внутри, оставив после себя пустой холод. Улица, снег посерели, стали ненужными, жалкими.
; ...У них еще когда она училось что-то было, - доносилось из далека - потом вроде расстались, теперь опять... финиш, короче! А вы что, с ней виделись?

Отделавшись, попрощавшись, побрел по бульвару вверх, неважно. Ноги не шли, елозили в снеговой каше. Множество ног. Множество лиц. Глаз. Под густым вечерним снегом. Через  перекресток, мимо бутафорской пушки оружейного магазина, под башней Галереи, мимо площади театра (отец работал, говорила мать). Мимо ампирного здания третьей школы в глубине заснеженного сада. Под серыми, никому ненужными небесами из которых все лепит густо и влажно огромными хлопьями...
На перекрестке Гоголя - двое. Жуют на ходу.
Ком в горле.
Где-то по ту сторону бульвара в глухих снегах ее дом: солнце сквозь листья; легкая тяжесть бедер. 
У кольца перед «политехом», кольца не доходя - налево через бульвар, направо, вдоль дороги, налево во двор.
Бабушка Ивана была потомок дворянского рода. Дед — крепкой сибирской породы.
Две ступеньки вниз перед входом в подъезд. Этаж второй, последний. Лестница — скрипучее  дерево. Ключ в замок. Дома. Дом.




***

Привет, Катя. Узнала?
Он сидел в полумраке комнаты, у абажура под черным окном, в котором абажур отражался.
Гудки в трубке. Гудки безответны. Где она сейчас? С кем? Профессор... «все студенты его любят». Замечательный человек и преподаватель. Значит и раньше. Значит и до него... Что они делают, что?
Что-о-о?!! 
Привет, Кать. Это я. Узнала..?
Гудки бесконечны.
Привет. Это я. Привет.
Гудки. Не берет трубку, не берет.
Иван встал, заходил по глухо-ворсистому ковру. Лицо уже пылало; глянул в зеркало — глаза стеклянные, густо-розовые белки. Белую таблетку аспирина. В полумраке комнаты.
Белые ветви призраками за черным окном. Из кухни урчит холодильник. Лампа оранжевым. Тихо. Тихо.
Набрал. Не берет.
Вскочил - закружилась голова: «Ч-черт!».
Всхлипнул. На диван опустился, горящая голова в горящие ладони упала, закачалась. “С-с-у-ук-а-а...»
«Ыыыы-х....» Пауза. Глубокий вдох: «Ииииии....» - тонко, сипло.
А ну не рыдать!

Ловелас в сером костюме. Моложавый. Друг отца. Друг ее отца! Ходил взад-вперед по ковру и строго глядя все грозил пальцем.
Снова за трубку.
Не берет.
Лег, взгляд приковав к тусклому в полумраке блику на бронзе комода; свернулся калачиком на диванчике. Совсем маленьким. На огромном диванчике. Попугаячья какашка. Калачик.
«Наше лето... Короткое, неуловимо что-то там... блаженное... Трам-пам-пам, как славно...»
Абажур то рядом,  то далеко, как в перевернутый бинокль.
Её локоны; тонкий аромат. Его тонкая ирония. Её тонкие пальцы. В Его волосах... Профессор. Друг отца.
Абажур совсем далеко.
Иван как тихое пламя спиртовки колебался, плыл, становился все тоньше, легче, почти прозрачным.
Голова стала пустой. Руки — два воздушных шара; сейчас полетим. Над крышами, над городом...
; «Все готово?»
; Надо что-то решать, -  шелестело вокруг.
; Решайте. Надо решать. 
; Надо решать, — веско бухнул бас.
Чьи-то глаза смотрели, то приближаясь, то удаляясь, но всегда  рядом.
По пламенеющему ковру шли войска. Грохот горячих шпор. Иван превозмогая слабость застонал, пытаясь дать понять чтобы прекратили, чтобы снова стала тишина, но тишина не наступала, и кто-то серый все вертелся по комнате; приседал и вертелся, приседал и вертелся и все грозил и грозил пальцем.




***

Из выпуска еженедельника «Наш город»

Зима наносит удар

Р. Очков
Мощный снегопад обрушился на шахтерскую столицу. Сотни карагандинце не смогли вовремя добраться до учебы и работы. Снегопад начался накануне, а к утру весь регион покрылся многометровым слоем снега. На дорогах пробки. Участились случаи ДТП. Трассы по всем направлениям перекрыты.
Коммунальные службы и спасатели работают в авральном режиме. Было задействовано 85 единиц снегоуборочной техники. За прошедшую ночь из снежных заносов было вызволено 127 человек, 19 из которых дети.  По информации синоптиков, такая погода в Караганде продержится еще несколько дней.


Из того же выпуска

Клоун — не работа.
Р. Очков.
Из-за непогоды гастролирующий у нас цирк (см. заметку выше) не смог выехать из города. Мы обернули каприз погоды себе на пользу и встретились с ведущим клоуном труппы Смехом Смеховым (псевдоним — прим. автора).
Сам он когда-то обучался в Москве и неплохо говорит по-русски. Там, где словарного запаса не хватало, нам помогал переводчик.
; Скажите, как вы пришли в профессию?
; О, это было давно. Мой отец был клоуном, я пошел по его стопам.
; Династия?
; Да. династия.
; Ну, а что же самое приятное в вашем деле?
; Видеть лица благодарных зрителей.
; Расскажите о своем самом запоминающемся выступлении?
; О, это был номер со скаковой лошадью. Там в какой-то момент наездник сходил с нее, а я в роли баловливого мальчика должен был, пока он не видит, запрыгнуть и поскакать. То есть, лошадь скачет, а я как бы с трудом удерживаюсь на ней, гримасничаю, но все же не падаю. Все было построено на этом.
; И что произошло?
; Я все же упал. По настоящему. Нога у меня запуталась в стремени и какое-то время лошадь таскала меня  по арене. Причем, зритель думал что так и должно быть; волочась по опилкам я слышал аплодисменты. Потом наконец подбежал наездник и лошадь остановил.
; Скажите, вы не ушиблись?
; Вообще да, я получил довольно серьезную травму, врачи даже не советовали мне выступать больше, говорили, полного восстановления не будет. Но я упорно занимался в центре реабилитации, и уже через пол года вернулся на арену.
; То есть вы опять смешите людей?
; О да, в этом мое призвание: смешить.

Мы пожелали Смеху творческих успехов и безопасных выступлений, и в память о нашей встрече подарили значок с символом города.
«А-а, это - «Шахтер шахтера «обманул»? Воскликнул тот, указывая на изображение.
Мы улыбнулись — видимо, даже короткое пребывание в Караганде не прошло для артиста даром. И еще, вспомнилось известное изречение: «Клоун — не работа, это состояние души».

.

ДАМЫ И ГОСПОДА! АНТРАКТ!


Сцена случайно подсмотренная в антракте.

Два господина спускаются с противоположных сторон амфитеатра и встретившись  прохаживаются по длинному коридору который наполняется зрителями.

; Ну? Как впечатление?
; Да как сказать... сыровато. Я ожидал большего. И потом: дрессированные собачки. Что здесь нового? Будто у нас своих мало. Стоило из за этого тащиться в такую даль. А клоуны? Ведь совершенно играть не умеют. Все сковано, неестественно, грустно даже: обещали самых серьезных рассмешить, так я сам на сколько любитель посмеяться а не нашел решительно ничего веселого.
; Да, не все то золото...
; Вот и супруга с отпрыском совсем засобирались было домой, так насилу уговорил остаться.
; Кстати, где они?
; Мишутка попросился в уборную, Галя его повела.
; Пожалуй, купи ему леденец; будет чем отвлечь, если закапризничает посреди представления от скуки.
; Пожалуй. А твои где же?
; Ушли. То есть, хотели остаться, да я сам отправил их; будет. Или мало мы дома мозолим друг другу глаза. (Пауза, во время которой приятели оказываются ввиду циркового буфета, у которого мистическим образом не собралось еще посетителей).
; (указывая на буфет) Что-то аппетит разыгрался. Не поспешить ли туда? И народу на удачу почти никого: только, вот, какой-то господин в сером костюме и с ним дочь на выданье. 
; Да, я бы, признаться, подкрепился....

Бегут к прилавку.

; (зритель №1) Вы крайние?
; (серый господин) Мы
; За вами
(Ждут, пока обслужат господина с дочерью. Из зала слышатся крики, шум).
; Говорят, там как раз наливают теперь бассейн.
; Признаться, не очень то верится, что на одной воде «вывезут».
; А ведь сколько денег потратили - и все, говорят, из городского бюджета: чтоб этих плутов привезти вместе со всем их скарбом, да разместить, да заплатить им (и не мало, между нами говоря), ну и конечно накормить да развлечь, как у нас это положено, честь по чести. А окупится оно? За такой — то срок? Нет, не окупится.
; Однако, те кому надо своего не упустят. Понимаешь о чем я?
; Да уж как не понять. Подарок им купят - халат с шапкой - за тысячу, а спишут... да что  говорить... На том и стоим. Позор, позор.

(Накупив бутербродов и чаю встают за круглым столиком на высокой ножке у огромного, до пола окна, за которым в синих сумерках - густой снегопад).

; А вот погляди-ка в окно: снег так и кружит, того и гляди засыплет город.
; Не то слово. Сегодня на гоголевском мосту автобус занесло и поставило поперек дороги. Такой затор получился — центральный рынок воскресным днем в сравнении с ним покажется пустынею. Кто-то из пассажиров ушиб ногу, так скорая не могла попасть на мост.
; Чем же кончилось?
; Не знаю. Я свернул в объезд на Складскую. (Вздыхает) Все гололед, да метель, да мороз. Порой и не веришь, что когда-то было  тепло. Так хочется уже солнышка
; Да-а... снова за город, на природу, да понежиться на травке, да подышать свежим  воздухом... эх, только мечтать.
; И правда. Ждешь этого лета, как чуда, а не успеешь оглянуться - уж прошло и снова снега. 
(Оставив разговор, сосредоточенно едят. Через какое-то время раздается звонок к началу второй части).
; Однако, звонок. Поторопимся, пока пускают.
; Погоди, вот доем бутерброд.